Вагов А В
Пронзительная русская литература
А.В.Вагов
Пронзительная русская литература (рецензия)
Рецензия А.В.Вагова на роман "Южный Крест"
"Южный Крест" Марины Андреевны Бонч-Осмоловской - книга о русских, переехавших жить в Австралию. Действие книги разворачивается на далеком континенте, но не австралийской экзотикой выделяется эта книга. Австралия лишь фон - яркий, запоминающийся, благодаря прекрасным авторским описаниям, но не главный. На месте Австралии можно представить любую страну, и остается - как и следовало ожидать от русской литературы - размышления о России и о нас самих.
Феномен массовой эмиграции из России в XX веке добавил новый материал для извечного русского вопроса: что мы такое: Запад или Восток? С одной стороны, эмиграция дала возможность изучать русских, перенесенных на европейскую почву, - это традиционное русское мерило цивилизации. С другой обьективно посмотреть на Европу русскими глазами и понять: насколько она соответствует представлениям о ней в России.
В XIX веке русские писатели, подолгу жившие за границей, весьма интересовались устройством порядков в чужих землях и сравнивали с принятыми дома. Сравнения были разными и подпитывали аргументацию обоих сторон в традиционном русском споре западников и славянофилов. Однако, тогда вопрос оставался абстрактным для большинства, поскольку немногие жили за границей достаточно долго, чтобы по-настоящему разглядеть тамошнюю жизнь. Только в XX веке миллионы русских оказались оторванными от своей страны.
Эмигранты 1917 года практически все покинули свою страну насильно, и вопрос о принадлежности к русской культуре и России для них не стоял - в своих мыслях они не уезжали с Родины. Жизнь свою за границей они рассматривали как временное изгнание, хотя понимали, что оно может продлиться всю жизнь.
Волна эмиграции, начавшаяся в 70-ые годы, была иной. Основная масса выезжающих теперь принимала решение об отьезде добровольно, а не под страхом физического уничтожения. Их отьезд не был необратим - при желании они могли вернуться назад. Но главное отличие было в том, что новые эмигранты, как и многие в России, не ощущали себя принадлежащими ни к какой национальности вообще. Корни этого лежат в политической системе СССР, где интернациональность приняла формы направленного стирания и замалчивания национальных различий. В то же время, закрытость страны в сочетании с традиционной оппозиционностью интеллигенции своему государству постепенно привела к тому, что альтернативный советским реалиям западный мир стал представляться чем-то вроде мифической земли обетованной. Славянофилы окончательно проиграли западникам, ибо печальному образу современной России противостоял не реальный западный мир, как то было в XIX веке, а идеал его, притом самый чистый и светлый, какой только мог себе представить советский интеллигент. О собственной национальной принадлежности в этих условиях следовало поскорее забыть, чтобы приобщиться к сверкающему миру цивилизации. Эмиграция стала не ссылкой, а просто удобным решением многих жизненных проблем. Цена, которую надо было заплатить - лишение Родины, представлялась весьма умеренной, ибо само понятие ,,Родина'' в кругах космополитической городской интеллигенции девальвировалось настолько, что на употреблявших его стали смотреть как на людей нанормальных, безнадежно отставших от современности.
Эта волна эмиграции вписалась в новую среду очень быстро: легкость, с которой выходцы из советской системы начинали работать в европейском мире, была поистине изумительна, как будто подтверждая мысль западников о европейской сущности русских. Но через несколько лет, исподволь, стали вырисовываться проблемы, которые в России было невозможно представить эмигранты стали чувствовать чужеродность ранее боготворимого мира. Появилась критика новой среды обитания, милыми стали ненавистные раньше советские фильмы, даже местный язык начал раздражать, а темы застольных бесед с завидным постоянством стали вращаться вокруг оставленной страны. В мире, ранее казавшемся монолитным, появилась трещина. ,,Мы в Америку только на работу ездим'', - восхитительно точно определила это ощущение жительница русского квартала Нью-Йорка. Земля разьехалась надвое прямо под ногами, и перед эмигрантами встал нелегкий вопрос - на какую сторону прыгнуть.
Можно было отбросить все, связанное с Россией: воспитание, мировозрение, привычки - и стать своим до конца. Но это значило полностью разрушить старую личность и создать на ее месте новую, что вряд ли достижимо.
Второй путь - признание своей неразрывной связи с русской культурой вел к исключению из местного общества: пропасть между и оказалась слишком глубока. ,,Приехав сюда, я обнаружил, что я - русский,'' говорит Илья - один из героев книги. Отрицаемые советской городской интеллигенцией национальные особенности вдруг оказались серьезнейшей проблемой именно тогда, когда должны были совсем исчезнуть.
"В Южном Кресте" и описывается психологическое состояние людей, которые нежданно-негаданно оказались над этой пропастью, когда выяснилось, что, может быть, придется прожить в этом странном положении всю жизнь.
Точный и разнообразный язык "Южного Креста", гибкость и большая внутренняя свобода повествования напоминают классический русский роман. Читатель, несомненно, оценит яркие образы ученого Ильи, пытающегося возвыситься над всем миром, его дружка Шустера, манипулятора ,,людишек'', и милого простака Николая Николаевича, вполне могущего обогатить гоголевкую галерею ,,Мертвых Душ''. Зарисовки природы, придавая тексту неповторимый австралийский колорит, в то же время служат сильным средством для характеристики героев и их чувств. Талантливые описания в сочетании с динамично развивающимся сюжетом, делают книгу такой интересной, что от нее невозможно оторваться.
И все же, несмотря на внешнюю форму, язык и компоновку произведениия, классическим романом "Южный Крест" не является. И это естественно, ибо, как подметил еще В. Шаламов, классический роман в XX веке невозможен. "Южный Крест" - современная книга, а в искусстве XX века часто мысли и переживания людей только ассоциативно связаны с ходом внешних событий. Так лирические отступления в книге позволяют точнее описать второй, более глубокий пласт психологическое состояние главного героя, Вадима. Здесь возможно сравнение с фильмом А. Тарковского ,,Зеркало'', где сцены чередуются, следуя логике воспоминаний и ассоциаций главного героя, но не заданному сюжету.
Лирические отступления в "Южном Кресте" - глубоко философские, драматические - воспринимаются, скорее, подсознанием, чем сознанием: глаза плавно скользят по строчкам, впитывая образы. Текст надо в такой же мере чувствовать, в какой понимать - образ играет преобладающую роль в понимании авторского замысла. Это оправданный прием: короткий поэтический образ точнее передает состояние человека, чем формальное описание. Магия образов порождает пронзительно острые чувства, которые сохраняются во время чтения всей книги. И сюжет книги отступает на второе место - он оказывается только канвой для внутреннего состояния героя.
Именно психологическое состояние героев диктует динамичность сюжета. Сущность этого состояния можно определить словами - страх одиночества. Это естественное состояние в эмиграции, хотя нелегко понять, как в перенаселенном европейском обществе можно остаться одному - там, где сама яркость фонарей свидетельствует о бурно-кипящей жизни. Однако, многие могли испытать сходные ощущения, внезапно охватывающие жителя большого города: вокруг него кипит жизнь, а сам он чувствует себя окруженным толстым стеклом, за которое ничто не может прорваться. Дома или на работе это ощущение проходит - там начинается мир друзей и знакомых, сопровождающий человека всю жизнь, и трудно представить существование без него. Родственники, друзья, знакомые знакомых - все это, расширяясь, уходит за горизонт, создавая ощущение безграничности пространства обитания. И страшно становится, когда с возрастом умирают близкие, медленно сужая эту безграничность, - и человек задумывается о смерти. С отъездом из родных мест, в сущности, происходит то же самое - только мгновенно. Можно переехать в места, где люди смеются над непонятными вещами, где непонимание оттенков сказанного в разговоре можно ощутить почти физически, как комок ваты в ушах. Отсюда метафорическое сравнение в заключительной главе "Южного Креста": .
Лишившись родной среды, герои "Южного Креста" цепляются за своих соотечественников в новой стране, но очень мал этот круг, и почти нет надежды окружить себя спасительной прослойкой друзей и единомышленников. Одиночество настолько сильно, что охватывает все стороны жизни и приводит к эмоциям непредсказуемой силы и последствий, как, например, у физика Ильи. Страстность чувств делает внутреннее правдивой романическую форму: естественным кажется то, о чем в обыденной обстановке можно читать только в книгах. Но какая же может быть привычная обстановка, когда даже Новый Год справляется летом!
Пытаясь понять смысл происходящего с ним, главный герой, Вадим уходит все глубже и глубже в свой внутренний мир и вдруг обнаруживает себя вернувшимся туда, откуда он пришел, - ,,не в этом часовом поясе, не на этой земле''. Время и пространство смыкаются в той самой точке, откуда он начал бег от своих проблем, от себя самого - там, где сидит и ждет его старый пес ,,с полустаночка Бубна''. ,,Когда я прошел этот путь, я остановился и увидел землю, оставленную за тридевять земель...'' Этот замкнутый круг тяжел, но его необходимо пройти, чтобы понять то, что дома было недоступно - свои корни и свою природу, неразрывно связанную с Родиной.
"Южный Крест" - книга не для легкого чтения. Это образец классической русской литературы - глубокой, вызывающей на размышления. Серьезный читатель поймет ее, оценит откровенность и талантливость автора, и, может быть, книга побудит его задуматься над затронутыми нравственными проблемами, которые актуальны для русского всегда.
А. В. Вагов.
Пронзительная русская литература (рецензия)
Рецензия А.В.Вагова на роман "Южный Крест"
"Южный Крест" Марины Андреевны Бонч-Осмоловской - книга о русских, переехавших жить в Австралию. Действие книги разворачивается на далеком континенте, но не австралийской экзотикой выделяется эта книга. Австралия лишь фон - яркий, запоминающийся, благодаря прекрасным авторским описаниям, но не главный. На месте Австралии можно представить любую страну, и остается - как и следовало ожидать от русской литературы - размышления о России и о нас самих.
Феномен массовой эмиграции из России в XX веке добавил новый материал для извечного русского вопроса: что мы такое: Запад или Восток? С одной стороны, эмиграция дала возможность изучать русских, перенесенных на европейскую почву, - это традиционное русское мерило цивилизации. С другой обьективно посмотреть на Европу русскими глазами и понять: насколько она соответствует представлениям о ней в России.
В XIX веке русские писатели, подолгу жившие за границей, весьма интересовались устройством порядков в чужих землях и сравнивали с принятыми дома. Сравнения были разными и подпитывали аргументацию обоих сторон в традиционном русском споре западников и славянофилов. Однако, тогда вопрос оставался абстрактным для большинства, поскольку немногие жили за границей достаточно долго, чтобы по-настоящему разглядеть тамошнюю жизнь. Только в XX веке миллионы русских оказались оторванными от своей страны.
Эмигранты 1917 года практически все покинули свою страну насильно, и вопрос о принадлежности к русской культуре и России для них не стоял - в своих мыслях они не уезжали с Родины. Жизнь свою за границей они рассматривали как временное изгнание, хотя понимали, что оно может продлиться всю жизнь.
Волна эмиграции, начавшаяся в 70-ые годы, была иной. Основная масса выезжающих теперь принимала решение об отьезде добровольно, а не под страхом физического уничтожения. Их отьезд не был необратим - при желании они могли вернуться назад. Но главное отличие было в том, что новые эмигранты, как и многие в России, не ощущали себя принадлежащими ни к какой национальности вообще. Корни этого лежат в политической системе СССР, где интернациональность приняла формы направленного стирания и замалчивания национальных различий. В то же время, закрытость страны в сочетании с традиционной оппозиционностью интеллигенции своему государству постепенно привела к тому, что альтернативный советским реалиям западный мир стал представляться чем-то вроде мифической земли обетованной. Славянофилы окончательно проиграли западникам, ибо печальному образу современной России противостоял не реальный западный мир, как то было в XIX веке, а идеал его, притом самый чистый и светлый, какой только мог себе представить советский интеллигент. О собственной национальной принадлежности в этих условиях следовало поскорее забыть, чтобы приобщиться к сверкающему миру цивилизации. Эмиграция стала не ссылкой, а просто удобным решением многих жизненных проблем. Цена, которую надо было заплатить - лишение Родины, представлялась весьма умеренной, ибо само понятие ,,Родина'' в кругах космополитической городской интеллигенции девальвировалось настолько, что на употреблявших его стали смотреть как на людей нанормальных, безнадежно отставших от современности.
Эта волна эмиграции вписалась в новую среду очень быстро: легкость, с которой выходцы из советской системы начинали работать в европейском мире, была поистине изумительна, как будто подтверждая мысль западников о европейской сущности русских. Но через несколько лет, исподволь, стали вырисовываться проблемы, которые в России было невозможно представить эмигранты стали чувствовать чужеродность ранее боготворимого мира. Появилась критика новой среды обитания, милыми стали ненавистные раньше советские фильмы, даже местный язык начал раздражать, а темы застольных бесед с завидным постоянством стали вращаться вокруг оставленной страны. В мире, ранее казавшемся монолитным, появилась трещина. ,,Мы в Америку только на работу ездим'', - восхитительно точно определила это ощущение жительница русского квартала Нью-Йорка. Земля разьехалась надвое прямо под ногами, и перед эмигрантами встал нелегкий вопрос - на какую сторону прыгнуть.
Можно было отбросить все, связанное с Россией: воспитание, мировозрение, привычки - и стать своим до конца. Но это значило полностью разрушить старую личность и создать на ее месте новую, что вряд ли достижимо.
Второй путь - признание своей неразрывной связи с русской культурой вел к исключению из местного общества: пропасть между и оказалась слишком глубока. ,,Приехав сюда, я обнаружил, что я - русский,'' говорит Илья - один из героев книги. Отрицаемые советской городской интеллигенцией национальные особенности вдруг оказались серьезнейшей проблемой именно тогда, когда должны были совсем исчезнуть.
"В Южном Кресте" и описывается психологическое состояние людей, которые нежданно-негаданно оказались над этой пропастью, когда выяснилось, что, может быть, придется прожить в этом странном положении всю жизнь.
Точный и разнообразный язык "Южного Креста", гибкость и большая внутренняя свобода повествования напоминают классический русский роман. Читатель, несомненно, оценит яркие образы ученого Ильи, пытающегося возвыситься над всем миром, его дружка Шустера, манипулятора ,,людишек'', и милого простака Николая Николаевича, вполне могущего обогатить гоголевкую галерею ,,Мертвых Душ''. Зарисовки природы, придавая тексту неповторимый австралийский колорит, в то же время служат сильным средством для характеристики героев и их чувств. Талантливые описания в сочетании с динамично развивающимся сюжетом, делают книгу такой интересной, что от нее невозможно оторваться.
И все же, несмотря на внешнюю форму, язык и компоновку произведениия, классическим романом "Южный Крест" не является. И это естественно, ибо, как подметил еще В. Шаламов, классический роман в XX веке невозможен. "Южный Крест" - современная книга, а в искусстве XX века часто мысли и переживания людей только ассоциативно связаны с ходом внешних событий. Так лирические отступления в книге позволяют точнее описать второй, более глубокий пласт психологическое состояние главного героя, Вадима. Здесь возможно сравнение с фильмом А. Тарковского ,,Зеркало'', где сцены чередуются, следуя логике воспоминаний и ассоциаций главного героя, но не заданному сюжету.
Лирические отступления в "Южном Кресте" - глубоко философские, драматические - воспринимаются, скорее, подсознанием, чем сознанием: глаза плавно скользят по строчкам, впитывая образы. Текст надо в такой же мере чувствовать, в какой понимать - образ играет преобладающую роль в понимании авторского замысла. Это оправданный прием: короткий поэтический образ точнее передает состояние человека, чем формальное описание. Магия образов порождает пронзительно острые чувства, которые сохраняются во время чтения всей книги. И сюжет книги отступает на второе место - он оказывается только канвой для внутреннего состояния героя.
Именно психологическое состояние героев диктует динамичность сюжета. Сущность этого состояния можно определить словами - страх одиночества. Это естественное состояние в эмиграции, хотя нелегко понять, как в перенаселенном европейском обществе можно остаться одному - там, где сама яркость фонарей свидетельствует о бурно-кипящей жизни. Однако, многие могли испытать сходные ощущения, внезапно охватывающие жителя большого города: вокруг него кипит жизнь, а сам он чувствует себя окруженным толстым стеклом, за которое ничто не может прорваться. Дома или на работе это ощущение проходит - там начинается мир друзей и знакомых, сопровождающий человека всю жизнь, и трудно представить существование без него. Родственники, друзья, знакомые знакомых - все это, расширяясь, уходит за горизонт, создавая ощущение безграничности пространства обитания. И страшно становится, когда с возрастом умирают близкие, медленно сужая эту безграничность, - и человек задумывается о смерти. С отъездом из родных мест, в сущности, происходит то же самое - только мгновенно. Можно переехать в места, где люди смеются над непонятными вещами, где непонимание оттенков сказанного в разговоре можно ощутить почти физически, как комок ваты в ушах. Отсюда метафорическое сравнение в заключительной главе "Южного Креста": .
Лишившись родной среды, герои "Южного Креста" цепляются за своих соотечественников в новой стране, но очень мал этот круг, и почти нет надежды окружить себя спасительной прослойкой друзей и единомышленников. Одиночество настолько сильно, что охватывает все стороны жизни и приводит к эмоциям непредсказуемой силы и последствий, как, например, у физика Ильи. Страстность чувств делает внутреннее правдивой романическую форму: естественным кажется то, о чем в обыденной обстановке можно читать только в книгах. Но какая же может быть привычная обстановка, когда даже Новый Год справляется летом!
Пытаясь понять смысл происходящего с ним, главный герой, Вадим уходит все глубже и глубже в свой внутренний мир и вдруг обнаруживает себя вернувшимся туда, откуда он пришел, - ,,не в этом часовом поясе, не на этой земле''. Время и пространство смыкаются в той самой точке, откуда он начал бег от своих проблем, от себя самого - там, где сидит и ждет его старый пес ,,с полустаночка Бубна''. ,,Когда я прошел этот путь, я остановился и увидел землю, оставленную за тридевять земель...'' Этот замкнутый круг тяжел, но его необходимо пройти, чтобы понять то, что дома было недоступно - свои корни и свою природу, неразрывно связанную с Родиной.
"Южный Крест" - книга не для легкого чтения. Это образец классической русской литературы - глубокой, вызывающей на размышления. Серьезный читатель поймет ее, оценит откровенность и талантливость автора, и, может быть, книга побудит его задуматься над затронутыми нравственными проблемами, которые актуальны для русского всегда.
А. В. Вагов.