Рецензия А.В.Вагова на роман "Южный Крест"
"Южный Крест" Марины Андреевны Бонч-Осмоловской - книга о русских,
переехавших жить в Австралию. Действие книги разворачивается на далеком
континенте, но не австралийской экзотикой выделяется эта книга. Австралия -
лишь фон - яркий, запоминающийся, благодаря прекрасным авторским описаниям,
но не главный. На месте Австралии можно представить любую страну, и остается
- как и следовало ожидать от русской литературы - размышления о России и о
нас самих.
Феномен массовой эмиграции из России в XX веке добавил новый материал
для извечного русского вопроса: что мы такое: Запад или Восток? С одной
стороны, эмиграция дала возможность изучать русских, перенесенных на
европейскую почву, - это традиционное русское мерило цивилизации. С другой -
обьективно посмотреть на Европу русскими глазами и понять: насколько она
соответствует представлениям о ней в России.
В XIX веке русские писатели, подолгу жившие за границей, весьма
интересовались устройством порядков в чужих землях и сравнивали с принятыми
дома. Сравнения были разными и подпитывали аргументацию обоих сторон в
традиционном русском споре западников и славянофилов. Однако, тогда вопрос
оставался абстрактным для большинства, поскольку немногие жили за границей
достаточно долго, чтобы по-настоящему разглядеть тамошнюю жизнь. Только в XX
веке миллионы русских оказались оторванными от своей страны.
Эмигранты 1917 года практически все покинули свою страну насильно, и
вопрос о принадлежности к русской культуре и России для них не стоял - в
своих мыслях они не уезжали с Родины. Жизнь свою за границей они
рассматривали как временное изгнание, хотя понимали, что оно может
продлиться всю жизнь.
Волна эмиграции, начавшаяся в 70-ые годы, была иной. Основная масса
выезжающих теперь принимала решение об отьезде добровольно, а не под страхом
физического уничтожения. Их отьезд не был необратим - при желании они могли
вернуться назад. Но главное отличие было в том, что новые эмигранты, как и
многие в России, не ощущали себя принадлежащими ни к какой национальности
вообще. Корни этого лежат в политической системе СССР, где
интернациональность приняла формы направленного стирания и замалчивания
национальных различий. В то же время, закрытость страны в сочетании с
традиционной оппозиционностью интеллигенции своему государству постепенно
привела к тому, что альтернативный советским реалиям западный мир стал
представляться чем-то вроде мифической земли обетованной. Славянофилы
окончательно проиграли западникам, ибо печальному образу современной России
противостоял не реальный западный мир, как то было в XIX веке, а идеал его,
притом самый чистый и светлый, какой только мог себе представить советский
интеллигент. О собственной национальной принадлежности в этих условиях
следовало поскорее забыть, чтобы приобщиться к сверкающему миру цивилизации.
Эмиграция стала не ссылкой, а просто удобным решением многих жизненных
проблем. Цена, которую надо было заплатить - лишение Родины, представлялась
весьма умеренной, ибо само понятие ,,Родина'' в кругах космополитической
городской интеллигенции девальвировалось настолько, что на употреблявших его
стали смотреть как на людей нанормальных, безнадежно отставших от
современности.
Эта волна эмиграции вписалась в новую среду очень быстро: легкость, с
которой выходцы из советской системы начинали работать в европейском мире,
была поистине изумительна, как будто подтверждая мысль западников о
европейской сущности русских. Но через несколько лет, исподволь, стали
вырисовываться проблемы, которые в России было невозможно представить -
эмигранты стали чувствовать чужеродность ранее боготворимого мира. Появилась
критика новой среды обитания, милыми стали ненавистные раньше советские
фильмы, даже местный язык начал раздражать, а темы застольных бесед с
завидным постоянством стали вращаться вокруг оставленной страны. В мире,
ранее казавшемся монолитным, появилась трещина. ,,Мы в Америку только на
работу ездим'', - восхитительно точно определила это ощущение жительница
русского квартала Нью-Йорка. Земля разьехалась надвое прямо под ногами, и
перед эмигрантами встал нелегкий вопрос - на какую сторону прыгнуть.
Можно было отбросить все, связанное с Россией: воспитание,
мировозрение, привычки - и стать своим до конца. Но это значило полностью
разрушить старую личность и создать на ее месте новую, что вряд ли
достижимо.
Второй путь - признание своей неразрывной связи с русской культурой -
вел к исключению из местного общества: пропасть между <нами> и <ними>
оказалась слишком глубока. ,,Приехав сюда, я обнаружил, что я - русский,'' -
говорит Илья - один из героев книги. Отрицаемые советской городской
интеллигенцией национальные особенности вдруг оказались серьезнейшей
проблемой именно тогда, когда должны были совсем исчезнуть.
"В Южном Кресте" и описывается психологическое состояние людей, которые
нежданно-негаданно оказались над этой пропастью, когда выяснилось, что,
может быть, придется прожить в этом странном положении всю жизнь.
Точный и разнообразный язык "Южного Креста", гибкость и большая
внутренняя свобода повествования напоминают классический русский роман.
Читатель, несомненно, оценит яркие образы ученого Ильи, пытающегося
возвыситься над всем миром, его дружка Шустера, манипулятора ,,людишек'', и
милого простака Николая Николаевича, вполне могущего обогатить гоголевкую
галерею ,,Мертвых Душ''. Зарисовки природы, придавая тексту неповторимый
австралийский колорит, в то же время служат сильным средством для
характеристики героев и их чувств. Талантливые описания в сочетании с
динамично развивающимся сюжетом, делают книгу такой интересной, что от нее
невозможно оторваться.
И все же, несмотря на внешнюю форму, язык и компоновку произведениия,
классическим романом "Южный Крест" не является. И это естественно, ибо, как
подметил еще В. Шаламов, классический роман в XX веке невозможен. "Южный
Крест" - современная книга, а в искусстве XX века часто мысли и переживания
людей только ассоциативно связаны с ходом внешних событий. Так лирические
отступления в книге позволяют точнее описать второй, более глубокий пласт -
психологическое состояние главного героя, Вадима. Здесь возможно сравнение с
фильмом А. Тарковского ,,Зеркало'', где сцены чередуются, следуя логике
воспоминаний и ассоциаций главного героя, но не заданному сюжету.
Лирические отступления в "Южном Кресте" - глубоко философские,
драматические - воспринимаются, скорее, подсознанием, чем сознанием: глаза
плавно скользят по строчкам, впитывая образы. Текст надо в такой же мере
чувствовать, в какой понимать - образ играет преобладающую роль в понимании
авторского замысла. Это оправданный прием: короткий поэтический образ точнее
передает состояние человека, чем формальное описание. Магия образов
порождает пронзительно острые чувства, которые сохраняются во время чтения
всей книги. И сюжет книги отступает на второе место - он оказывается только
канвой для внутреннего состояния героя.
Именно психологическое состояние героев диктует динамичность сюжета.
Сущность этого состояния можно определить словами - страх одиночества. Это -
естественное состояние в эмиграции, хотя нелегко понять, как в
перенаселенном европейском обществе можно остаться одному - там, где сама
яркость фонарей свидетельствует о бурно-кипящей жизни. Однако, многие могли
испытать сходные ощущения, внезапно охватывающие жителя большого города:
вокруг него кипит жизнь, а сам он чувствует себя окруженным толстым стеклом,
за которое ничто не может прорваться. Дома или на работе это ощущение
проходит - там начинается мир друзей и знакомых, сопровождающий человека всю
жизнь, и трудно представить существование без него. Родственники, друзья,
знакомые знакомых - все это, расширяясь, уходит за горизонт, создавая
ощущение безграничности пространства обитания. И страшно становится, когда с
возрастом умирают близкие, медленно сужая эту безграничность, - и человек
задумывается о смерти. С отъездом из родных мест, в сущности, происходит то
же самое - только мгновенно. Можно переехать в места, где люди смеются над
непонятными вещами, где непонимание оттенков сказанного в разговоре можно
ощутить почти физически, как комок ваты в ушах. Отсюда метафорическое
сравнение в заключительной главе "Южного Креста": <отьезд - как репетиция
смерти>.
Лишившись родной среды, герои "Южного Креста" цепляются за своих
соотечественников в новой стране, но очень мал этот круг, и почти нет
надежды окружить себя спасительной прослойкой друзей и единомышленников.
Одиночество настолько сильно, что охватывает все стороны жизни и приводит к
эмоциям непредсказуемой силы и последствий, как, например, у физика Ильи.
Страстность чувств делает внутреннее правдивой романическую форму:
естественным кажется то, о чем в обыденной обстановке можно читать только в
книгах. Но какая же может быть привычная обстановка, когда даже Новый Год
справляется летом!
Пытаясь понять смысл происходящего с ним, главный герой, Вадим уходит
все глубже и глубже в свой внутренний мир и вдруг обнаруживает себя
вернувшимся туда, откуда он пришел, - ,,не в этом часовом поясе, не на этой
земле''. Время и пространство смыкаются в той самой точке, откуда он начал
бег от своих проблем, от себя самого - там, где сидит и ждет его старый пес
,,с полустаночка Бубна''. ,,Когда я прошел этот путь, я остановился и увидел
землю, оставленную за тридевять земель...'' Этот замкнутый круг тяжел, но
его необходимо пройти, чтобы понять то, что дома было недоступно - свои
корни и свою природу, неразрывно связанную с Родиной.
"Южный Крест" - книга не для легкого чтения. Это образец классической
русской литературы - глубокой, вызывающей на размышления. Серьезный читатель
поймет ее, оценит откровенность и талантливость автора, и, может быть, книга
побудит его задуматься над затронутыми нравственными проблемами, которые
актуальны для русского всегда.
А. В. Вагов.
"Южный Крест" Марины Андреевны Бонч-Осмоловской - книга о русских,
переехавших жить в Австралию. Действие книги разворачивается на далеком
континенте, но не австралийской экзотикой выделяется эта книга. Австралия -
лишь фон - яркий, запоминающийся, благодаря прекрасным авторским описаниям,
но не главный. На месте Австралии можно представить любую страну, и остается
- как и следовало ожидать от русской литературы - размышления о России и о
нас самих.
Феномен массовой эмиграции из России в XX веке добавил новый материал
для извечного русского вопроса: что мы такое: Запад или Восток? С одной
стороны, эмиграция дала возможность изучать русских, перенесенных на
европейскую почву, - это традиционное русское мерило цивилизации. С другой -
обьективно посмотреть на Европу русскими глазами и понять: насколько она
соответствует представлениям о ней в России.
В XIX веке русские писатели, подолгу жившие за границей, весьма
интересовались устройством порядков в чужих землях и сравнивали с принятыми
дома. Сравнения были разными и подпитывали аргументацию обоих сторон в
традиционном русском споре западников и славянофилов. Однако, тогда вопрос
оставался абстрактным для большинства, поскольку немногие жили за границей
достаточно долго, чтобы по-настоящему разглядеть тамошнюю жизнь. Только в XX
веке миллионы русских оказались оторванными от своей страны.
Эмигранты 1917 года практически все покинули свою страну насильно, и
вопрос о принадлежности к русской культуре и России для них не стоял - в
своих мыслях они не уезжали с Родины. Жизнь свою за границей они
рассматривали как временное изгнание, хотя понимали, что оно может
продлиться всю жизнь.
Волна эмиграции, начавшаяся в 70-ые годы, была иной. Основная масса
выезжающих теперь принимала решение об отьезде добровольно, а не под страхом
физического уничтожения. Их отьезд не был необратим - при желании они могли
вернуться назад. Но главное отличие было в том, что новые эмигранты, как и
многие в России, не ощущали себя принадлежащими ни к какой национальности
вообще. Корни этого лежат в политической системе СССР, где
интернациональность приняла формы направленного стирания и замалчивания
национальных различий. В то же время, закрытость страны в сочетании с
традиционной оппозиционностью интеллигенции своему государству постепенно
привела к тому, что альтернативный советским реалиям западный мир стал
представляться чем-то вроде мифической земли обетованной. Славянофилы
окончательно проиграли западникам, ибо печальному образу современной России
противостоял не реальный западный мир, как то было в XIX веке, а идеал его,
притом самый чистый и светлый, какой только мог себе представить советский
интеллигент. О собственной национальной принадлежности в этих условиях
следовало поскорее забыть, чтобы приобщиться к сверкающему миру цивилизации.
Эмиграция стала не ссылкой, а просто удобным решением многих жизненных
проблем. Цена, которую надо было заплатить - лишение Родины, представлялась
весьма умеренной, ибо само понятие ,,Родина'' в кругах космополитической
городской интеллигенции девальвировалось настолько, что на употреблявших его
стали смотреть как на людей нанормальных, безнадежно отставших от
современности.
Эта волна эмиграции вписалась в новую среду очень быстро: легкость, с
которой выходцы из советской системы начинали работать в европейском мире,
была поистине изумительна, как будто подтверждая мысль западников о
европейской сущности русских. Но через несколько лет, исподволь, стали
вырисовываться проблемы, которые в России было невозможно представить -
эмигранты стали чувствовать чужеродность ранее боготворимого мира. Появилась
критика новой среды обитания, милыми стали ненавистные раньше советские
фильмы, даже местный язык начал раздражать, а темы застольных бесед с
завидным постоянством стали вращаться вокруг оставленной страны. В мире,
ранее казавшемся монолитным, появилась трещина. ,,Мы в Америку только на
работу ездим'', - восхитительно точно определила это ощущение жительница
русского квартала Нью-Йорка. Земля разьехалась надвое прямо под ногами, и
перед эмигрантами встал нелегкий вопрос - на какую сторону прыгнуть.
Можно было отбросить все, связанное с Россией: воспитание,
мировозрение, привычки - и стать своим до конца. Но это значило полностью
разрушить старую личность и создать на ее месте новую, что вряд ли
достижимо.
Второй путь - признание своей неразрывной связи с русской культурой -
вел к исключению из местного общества: пропасть между <нами> и <ними>
оказалась слишком глубока. ,,Приехав сюда, я обнаружил, что я - русский,'' -
говорит Илья - один из героев книги. Отрицаемые советской городской
интеллигенцией национальные особенности вдруг оказались серьезнейшей
проблемой именно тогда, когда должны были совсем исчезнуть.
"В Южном Кресте" и описывается психологическое состояние людей, которые
нежданно-негаданно оказались над этой пропастью, когда выяснилось, что,
может быть, придется прожить в этом странном положении всю жизнь.
Точный и разнообразный язык "Южного Креста", гибкость и большая
внутренняя свобода повествования напоминают классический русский роман.
Читатель, несомненно, оценит яркие образы ученого Ильи, пытающегося
возвыситься над всем миром, его дружка Шустера, манипулятора ,,людишек'', и
милого простака Николая Николаевича, вполне могущего обогатить гоголевкую
галерею ,,Мертвых Душ''. Зарисовки природы, придавая тексту неповторимый
австралийский колорит, в то же время служат сильным средством для
характеристики героев и их чувств. Талантливые описания в сочетании с
динамично развивающимся сюжетом, делают книгу такой интересной, что от нее
невозможно оторваться.
И все же, несмотря на внешнюю форму, язык и компоновку произведениия,
классическим романом "Южный Крест" не является. И это естественно, ибо, как
подметил еще В. Шаламов, классический роман в XX веке невозможен. "Южный
Крест" - современная книга, а в искусстве XX века часто мысли и переживания
людей только ассоциативно связаны с ходом внешних событий. Так лирические
отступления в книге позволяют точнее описать второй, более глубокий пласт -
психологическое состояние главного героя, Вадима. Здесь возможно сравнение с
фильмом А. Тарковского ,,Зеркало'', где сцены чередуются, следуя логике
воспоминаний и ассоциаций главного героя, но не заданному сюжету.
Лирические отступления в "Южном Кресте" - глубоко философские,
драматические - воспринимаются, скорее, подсознанием, чем сознанием: глаза
плавно скользят по строчкам, впитывая образы. Текст надо в такой же мере
чувствовать, в какой понимать - образ играет преобладающую роль в понимании
авторского замысла. Это оправданный прием: короткий поэтический образ точнее
передает состояние человека, чем формальное описание. Магия образов
порождает пронзительно острые чувства, которые сохраняются во время чтения
всей книги. И сюжет книги отступает на второе место - он оказывается только
канвой для внутреннего состояния героя.
Именно психологическое состояние героев диктует динамичность сюжета.
Сущность этого состояния можно определить словами - страх одиночества. Это -
естественное состояние в эмиграции, хотя нелегко понять, как в
перенаселенном европейском обществе можно остаться одному - там, где сама
яркость фонарей свидетельствует о бурно-кипящей жизни. Однако, многие могли
испытать сходные ощущения, внезапно охватывающие жителя большого города:
вокруг него кипит жизнь, а сам он чувствует себя окруженным толстым стеклом,
за которое ничто не может прорваться. Дома или на работе это ощущение
проходит - там начинается мир друзей и знакомых, сопровождающий человека всю
жизнь, и трудно представить существование без него. Родственники, друзья,
знакомые знакомых - все это, расширяясь, уходит за горизонт, создавая
ощущение безграничности пространства обитания. И страшно становится, когда с
возрастом умирают близкие, медленно сужая эту безграничность, - и человек
задумывается о смерти. С отъездом из родных мест, в сущности, происходит то
же самое - только мгновенно. Можно переехать в места, где люди смеются над
непонятными вещами, где непонимание оттенков сказанного в разговоре можно
ощутить почти физически, как комок ваты в ушах. Отсюда метафорическое
сравнение в заключительной главе "Южного Креста": <отьезд - как репетиция
смерти>.
Лишившись родной среды, герои "Южного Креста" цепляются за своих
соотечественников в новой стране, но очень мал этот круг, и почти нет
надежды окружить себя спасительной прослойкой друзей и единомышленников.
Одиночество настолько сильно, что охватывает все стороны жизни и приводит к
эмоциям непредсказуемой силы и последствий, как, например, у физика Ильи.
Страстность чувств делает внутреннее правдивой романическую форму:
естественным кажется то, о чем в обыденной обстановке можно читать только в
книгах. Но какая же может быть привычная обстановка, когда даже Новый Год
справляется летом!
Пытаясь понять смысл происходящего с ним, главный герой, Вадим уходит
все глубже и глубже в свой внутренний мир и вдруг обнаруживает себя
вернувшимся туда, откуда он пришел, - ,,не в этом часовом поясе, не на этой
земле''. Время и пространство смыкаются в той самой точке, откуда он начал
бег от своих проблем, от себя самого - там, где сидит и ждет его старый пес
,,с полустаночка Бубна''. ,,Когда я прошел этот путь, я остановился и увидел
землю, оставленную за тридевять земель...'' Этот замкнутый круг тяжел, но
его необходимо пройти, чтобы понять то, что дома было недоступно - свои
корни и свою природу, неразрывно связанную с Родиной.
"Южный Крест" - книга не для легкого чтения. Это образец классической
русской литературы - глубокой, вызывающей на размышления. Серьезный читатель
поймет ее, оценит откровенность и талантливость автора, и, может быть, книга
побудит его задуматься над затронутыми нравственными проблемами, которые
актуальны для русского всегда.
А. В. Вагов.