Илья Иосифович Варшавский
Побег
— Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
Нехитрое приспособление — доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба породы погружена в тележку.
— Пошел!
Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде, навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с места.
— Пошел!
Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотрщик.
— Что случилось?
— Ничего.
— Давай, пошел!
Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильного напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
— Покажи руку.
Протянутая ладонь в крови.
— Так… Повернись.
На спине арестантской куртки — клеймо, надсмотрщик срисовывает его в блокнот.
— К врачу!
Другой заключенный занимает место больного.
— Пошел! — Это относится в равной мере к обоим — к тому, кто отныне будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен
Тележка трогается с места.
— Простите, начальник, нельзя ли…
— Я сказал, к врачу!
Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись в блокноте: треугольникквадрат 15/13264. Что ж, все понятно. Треугольник — дезертирство, квадрат — пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все правильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые поля.
— Раз, два, взяли!
Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень ценится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его душа предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного дано задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К сожалению, тут такой случай…
— Одевайся!
Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
— Стань сюда!
Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным крестом. Отныне заключенный треугольникквадрат 15/13264 вновь может именоваться Арпом Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому предстоит труд на хлопковых полях.
Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги климате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост, отличное топливо для печей крематория.
— Вот освобождение от работы. Иди.
Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную уборную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается только большим плакатом: «За побег — смерть под пыткой». Еще одно свидетельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно тоже с наибольшим эффектом.
У одной из стен нечто вроде огромных сот спальные места, разгороженные на отдельные ячейки. Удобно и гигиенично. На белом пластике видно малейшее пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут каторга, а не санаторий, как любит говорить голос, который проводит ежедневную психологическую зарядку. Деление на соты исключает возможность общаться между собой ночью, когда бдительность охраны несколько ослабевает.
Днем находиться на спальных местах запрещено, и Арп Зумби коротает день на скамье. Он думает о хлопковых полях. Обыкновенно транспорт туда комплектуется раз в две недели. Он забирает заключенных из всех лагерей. Через два дня после этого сюда привозят новеньких. Кажется, последний раз это было дней пять назад, когда рядом со спальным местом Арпа появился этот странный тип. Какой-то чокнутый. Вчера за обедом отдал Арпу половину своего хлеба.
«На, — говорит, — а то скоро штаны будешь терять на ходу». Ну и чудило! Отдать свой хлеб, такого еще Арпу не приходилось слышать. Наверное, ненормальный. Вечером что-то напевает перед сном. Тоже, нашел место где петь.
Мысли Арпа вновь возвращаются к хлопковым полям. Он понимает, что это конец, но почему-то мало огорчен. За десять лет работы в рудниках привыкаешь к смерти. И все же его интересует, как там, на хлопковых полях.
За все время заключения первый день без работы. Вероятно, поэтому он так тянется. Арп с удовольствием бы лег и уснул, но это невозможно, даже с бумажкой об освобождении от работы. Здесь каторга, а не санаторий.
Возвращаются с работы товарищи Арпа, и к запаху карболки примешивается сладковатый запах дезактивационной жидкости. Каждый, кто работает с урановой рудой, принимает профилактический душ. Одно из мероприятий, повышающих среднюю продолжительность жизни заключенных.
Арп занимает свое место в колонне и отправляется на обед.
Завтрак и обед — такое время, когда охрана сквозь пальцы смотрит на нарушение запрета разговаривать. С набитым ртом много не наговоришь.
Арп молча съедает свою порцию и ждет команды встать.
— На! — Опять этот чокнутый предлагает полпайки.
— Не хочу.
Раздается команда строиться. Только теперь Арп замечает, что все пялят на него глаза. Вероятно, из-за красного креста на спине. Покойник всегда вызывает любопытство.
— А ну, живей!
Это относится к соседу Арпа. Его ряд уже построился, а он все еще сидит за столом. Они с Арпом встают одновременно, и, направляясь на свое место, Арп слышит еле уловимый шепот:
— Есть возможность бежать.
Арп делает вид, что не расслышал. В лагере полно стукачей, и ему совсем не нравится смерть под пыткой. Уж лучше хлопковые поля.
Знакомый до отвращения баритон разъясняет заключенным всю глубину их падения. От этого голоса не уйдешь и не спрячешься. Его не удается попросту исключить из сознания, как окрики надсмотрщиков. Кажется, уже удалось начать думать о чем-то совсем ином, чем лагерная жизнь, и вдруг неожиданное изменение громкости вновь напрягает внимание. И так три раза: вечером перед сном, ночью сквозь сон и утром за пять минут до побудки. Три раза, потому что здесь каторга, а не санаторий.
Арп лежит закрыв глаза и старается думать о хлопковых полях. Зарядка уже кончилась, но ему мешает ритмичное постукивание в перегородку между ячейками. Опять этот псих.
— Ну, чего тебе?! — произносит он сквозь сложенные трубкой руки, прижатые к перегородке.
— Выйди в уборную.
Арп сам не понимает, что заставляет его спуститься вниз и направиться к арке, откуда слышится звук льющейся воды.
В уборной жарко, ровно настолько, чтобы нельзя было высидеть больше двух минут. С него сходит семь потов раньше, чем появляется новенький.
— Хочешь бежать?
— Пошел ты…
Арп Зумби — стреляная птица, знает все повадки стукачей.
— Не бойся, — снова торопливо шепчет тот. — Я тут от Комитета Освобождения. Завтра мы пытаемся вывезти и переправить в надежное место первую партию. Ты ничего не теряешь. Вам дадут яд. Если побег не удастся…
— Ну?
— Примешь яд. Это же лучше, чем смерть на хлопковых полях. Согласен?
Неожиданно для самого себя Арп кивает головой.
— Инструкции получишь утром, в хлебе. Будь осторожен.
Арп снова кивает головой и выходит.
Первый раз за десять лет он настолько погружен в мечты, что пропускает мимо ушей вторую и третью зарядки.
Верзила уголовник, раздающий похлебку, внимательно смотрит на Арпа и, слегка ухмыльнувшись, бросает ему кусок хлеба, лежавший отдельно от других.
Расправляясь с похлебкой, Арп осторожно крошит хлеб. Есть! Он прячет за щеку маленький комочек бумаги.
Теперь нужно дождаться, пока колонна уйдет на работу.
Команда встать. Арп выходит из столовой в конце колонны и, дойдя до поперечной галереи, поворачивает влево. Остальные идут прямо.
Здесь, за поворотом, Арп в относительной безопасности. Дневальные — на уборке бараков, для смены караула еще рано.
Инструкция очень лаконична. Арп читает ее три раза и, убедившись, что все запомнил, вновь комкает бумажку и глотает ее.
Теперь, когда нужно действовать, его охватывает страх.
Он колеблется. Смерть на хлопковых полях кажется желанной по сравнению с угрозой пытки.
«Яд!»
Воспоминание о яде сразу успокаивает. В конце концов, действительно, что он теряет?!
Страх, противный, липкий, тягучий страх приходит вновь, когда он предъявляет удостоверение об освобождении от работы часовому на границе зоны.
— Куда?
— К врачу.
— Иди!
Арпу кажется, что его ноги сделаны из ваты. Он медленно бредет по галерее, ощущая спиной опасность. Сейчас раздастся окрик и за ним автоматная очередь. Стреляют в этих случаях по ногам. За побег смерть под пыткой. Нельзя лишать заключенных такого назидательного зрелища, здесь каторга, а не санаторий.
Поворот!
Арп поворачивает за угол и прислоняется к стене. Он слышит удары своего сердца. Ему кажется, что сейчас он выблюет этот трепещущий комок вместе с горечью, поднимающейся из желудка. Холодная испарина покрывает тело. Зубы выстукивают непрерывную дробь. Вот так, под звуки барабана, ведут пойманных беглецов на казнь.
Проходит целая вечность, прежде чем он решается двинуться дальше.
Где-то здесь, в нише, должны стоять мусорные баки. Арп еще раз в уме повторяет инструкцию. Снова появляется сомнение. А вдруг все подстроено? Он залезет в бак, а тут его и прихлопнут! И яда никакого нет. Дурак! Не нужно было соглашаться, пока в руках не будет яда. Болван! Арл готов биться головой о стену. Так попасться на удочку первому попавшемуся стукачу!
Вот и баки. Около левого кто-то оставил малярные козлы. Все как в записке. Арп стоит в нерешительности. Пожалуй, самое правильное — вернуться назад.
Неожиданно до него доносятся громкие голоса и лай собаки. Обход! Думать некогда. С неожиданной легкостью он взбирается на козлы и оттуда прыгает в бак.
Голоса приближаются. Он слышит хрип пса, рвущегося с поводка, и стук подкованных сапог.
— Цыц, Гар!
— В баке кто-то есть.
— Крысы, тут их полно.
— Нет, на крыс он лает иначе.
— Глупости! Пошли! Да успокой ты его!
— Тихо, Гар!
Шаги удаляются.
Теперь Арп может осмотреться в своем убежище. Бак наполнен всего на одну четверть. О том, чтобы вылезти из него, — нечего и думать. До верхнего края расстояние в два человеческих роста. Арп проводит рукой по стенке и нащупывает два небольших отверстия, о которых говорилось в записке. Они расположены в выдавленной надписи: «Трудовые лагеря», опоясывающей бак. Через эти отверстия Арпу придется дышать, когда захлопнется крышка.
Когда захлопнется крышка. Арп и без этого чувствует себя в ловушке. Кто знает, чем кончится вся эта затея. Что за Комитет Освобождения? В лагере ничего о нем не было слышно. Может, это те самые ребята, которые тогда помогли ему дезертировать? Зря он их не послушался и пошел навестить мать. Там его и застукали. А ведь не будь он таким болваном, все могло бы быть иначе.
Снова голоса и скрип колес. Арп прикладывает глаз к одному из отверстий и успокаивается. Двое заключенных везут бадью с отбросами. Очевидно, дневальные по сектору. Они не торопятся. Присев на тележку, докуривают по очереди окурок, выброшенный кем-то из охраны. Арп видит бледные струйки дыма, и рот его наполняется слюной. Везет же людям!
Из окурка вытянуто все, что возможно. Бадья ползет вверх. Канат, который ее тянет, перекинут через блок над головой Арпа. Арп прикрывает голову руками. На него вываливается содержимое бадьи.
Только теперь, когда заключенные ушли, он замечает, до чего гнусно пахнет в его убежище.
Отверстия для дыхания расположены немного выше рта Арпа. Ему приходится сгрести часть отбросов себе под ноги.
Сейчас нужно быть начеку. Приборка кончается в десять часов. После этого заполненные мусорные баки отправляют наверх.
— Ну, что там? — спрашивает хриплый старческий голос.
— Ничего, просто доска.
— Давай!
Легкий толчок, скрип ворота, и бак, раскачиваясь, начинает движение вверх. Временами он ударяется о шахту, и Арп чувствует лицом, прижатым к стенке, каждый удар. Между его головой и доской небольшое пространство, свободное от мусора. Это дает возможность немного отодвигать голову от отверстий при особенно резких качаниях бака.
Стоп! Последний, самый сильный удар, и с грохотом открывается крышка. Снова железный прут шарит внутри бака. Опять спасительная доска скрывает притаившегося под ней, трясущегося от страха человека.
Теперь отверстия повернуты к бетонной ограде, и весь мир вокруг Арпа ограничен серой шероховатой поверхностью.
Однако этот мир полон давно забытых звуков. Среди них Арп различает шорох автомобильных шин, голоса прохожих и даже чириканье воробьев.
Равномерное настойчивое постукивание о крышку бака заставляет его сжаться в комок. Стуки все чаще, все настойчивее, все нетерпеливее, и вдруг до его сознания доходит, что это дождь. Только тогда он понимает, как близка и как желанна свобода.
Арп думает о том, что, вероятно, его побег уже обнаружен. Он пытается представить себе, что сейчас творится в лагере. У него мелькает мысль о том, что собаки могли обнаружить его след, ведущий к бакам, и тогда…
Два ярких пучка света действуют, как удар. Арп вскакивает. Сейчас же фары гаснут. Вместо них загорается маленькая лампочка в кабине автомобиля. Это армейский фургон, в каком обычно перевозят боеприпасы. Человек за рулем делает знак Арпу приблизиться.
Арп облегченно вздыхает. Автомобиль, о котором говорилось в записке.
Он подходит сзади к кузову. Дверь открывается, Арп хватается за чьи-то протянутые руки и вновь оказывается в темноте.
В кузове тесно. Сидя на полу, Арп слышит тяжелое дыхание людей, ощущает спиной и боками чьи-то тела. Мягко покачиваясь на рессорах, фургон тихо мчится во мраке…
Арп просыпается от света фонаря, направленного ему в лицо. Что-то случилось! Исчезло, ставшее уже привычным, ощущение движения.
— Разминка! — говорит человек с фонарем. — Можете все выйти на пять минут.
Арпу совсем не хочется выходить из машины, но сзади на него напирает множество тел, и ему приходится спрыгнуть на землю.
Все беспорядочно сгрудились вокруг кабины водителя, никто не рискует отойти от фургона.
— Вот что, ребята! — говорит их спаситель, освещая фонарем фигуры в арестантской одежде. — Пока все идет благополучно, но до того, как мы вас доставим на место, могут быть всякие случайности. Вы знаете, чем грозит побег?
Молчание.
— Знаете. Поэтому Комитет предлагает вам яд. По одной таблетке на брата. Действует мгновенно. Принимать только в крайнем случае. Понятно?
Арп получает свою порцию, завернутую в серебристую фольгу, и снова влезает в кузов.
Зажатая в кулаке таблетка дает ему чувство собственного могущества. Теперь тюремщики потеряли над ним всякую власть. С этой мыслью он засыпает…
Тревога! Она ощущается во всем: в неподвижности автомобиля, в бледных лицах беглецов, освещаемых светом, проникающим через щели кузова, в громкой перебранке там, на дороге.
Арп делает движение, чтобы встать, но десятки рук машут, показывают, чтобы он не двигался.
— Военные грузы не осматриваются. — Это голос водителя.
— А я говорю, что есть приказ. Сегодня ночью…
Автомобиль срывается с места, и сейчас же вдогонку трещат автоматные очереди. С крыши кузова летят щепки.
Когда Арп наконец поднимает голову, он замечает, что его рука сжимает чью-то маленькую ладонь. Из-под бритого лба на него глядят черные глаза, окаймленные пушистыми ресницами. Арестантская одежда не может скрыть девичьей округлости фигуры. На левом рукаве — зеленая звезда. Низшая раса.
Арп инстинктивно разжимает руку и вытирает ее о штаны. Общение с представителями низшей расы запрещено законами Медены. Недаром те, кто носит звезду, рождаются и умирают в лагерях.
— Нас ведь не поймают? Правда, не поймают?!
Дрожащий голосок звучит так жалобно, что Арп, забыв о законах, отрицательно качает головой.
— Как тебя зовут?
— Арп.
— А меня — Жетта.
Арп опускает голову на грудь и делает вид, что дремлет. Никто ведь не знает, как отнесутся к подобному общению там, куда их везут.
Автомобиль свернул с шоссе и прыгает по ухабам, не сбавляя скорости. Арпу хочется есть. От голода и тряски его начинает мутить. Он пытается подавить кашель, стесняясь окружающих, но от этого позывы становятся все нестерпимее. Туловище сгибается пополам, и из горла рвется кашель вместе с брызгами крови.
Этот приступ так изматывает Арпа, что нет сил оттолкнуть руку с зеленой звездой на рукаве, вытирающую пот у него со лба.
Сброшена арестантская одежда. Длинная, до пят, холщовая рубаха приятно холодит распаренное в бане тело. Арп тщательно очищает ложкой тарелку от остатков каши.
В конце столовой, у помоста, сложенного из старых бочонков и досок, стоят трое. Высокий человек с седыми волосами и загорелым лицом землепашца, видимо, главный. Второй — миловидный паренек в форме солдата армии Медены, тот, кто сидел за рулем автомобиля. Третья-маленькая женщина с тяжелой рыжей косой, обернутой вокруг головы. Ей очень к лицу белый халат.
Они ждут, пока закончится ужин.
Наконец стихает стук ложек. Главный ловко прыгает на помост.
— Здравствуйте, друзья!
Радостный гул голосов служит ответом на это непривычное приветствие.
— Прежде всего я должен вам сообщить, что вы здесь в полной безопасности. Месторасположение нашего эвакопункта неизвестно властям.
На серых изможденных лицах сейчас такое выражение счастья, что они кажутся даже красивыми.
— Тут, на эвакопункте, вы должны будете пробыть от пяти до десяти дней. Точнее этот срок будет определен нашим врачом, потому что вам предстоит тяжелый, многодневный переход. Место, куда мы вас отведем, конечно, не рай. Там нужно работать. Каждую пядь земли наших поселений мы отвоевываем у джунглей. Однако там вы будете свободны, сможете обзавестись семьей и трудиться на собственное благо. Жилище, на первое время, вам подготовили те, кто прибыл туда раньше вас. Такая уж у нас традиция. А теперь я готов ответить на вопросы.
Пока задают вопросы, Арп мучительно колеблется. Ему очень хочется узнать, можно ли в этих поселениях жениться на девушке низшей расы. Однако, когда он наконец решился и робко поднял руку, высокий мужчина с лицом землепашца уже сошел с помоста.
Теперь к беглецам обращается женщина. У нее тихий певучий голос, и Арпу приходится напрягать слух, чтобы понять, о чем идет речь.
Женщина просит всех лечь в постели и ждать медосмотра.
Арп находит свою койку по навешенной на ней бирке, ложится на хрустящие прохладные простыни и немедленно засыпает.
Сквозь сон он чувствует, что его поворачивают на бок, ощущает холодное прикосновение стетоскопа и, открыв глаза, видит маленькую женщину с рыжей косой, записывающую что-то в блокнот.
— Проснулся? — Она улыбается, обнажая ослепительные ровные зубы.
Арп кивает головой.
— Ты очень истощен. С легкими тоже не все в порядке. Будешь спать семь дней. Сейчас мы тебя усыпим.
Только теперь Арп замечает какой-то аппарат, придвинутый к постели.
Женщина нажимает несколько кнопок на белом пульте, в мозг Арпа проникает странный гул.
— Спать! — раздается далекий-далекий мелодичный голос, и Арп засыпает.
Ему снится удивительный сон, полный солнца и счастья.
Только во сне возможна такая упоительная медлительность движений, такое отсутствие скованности собственной тяжестью, такая возможность парить в воздухе.
Огромный луг покрыт ослепительно белыми цветами. Вдалеке Арп видит высокую башню, светящуюся всеми цветами радуги. Арп слегка отталкивается от земли и медленно опускается вниз. Его непреодолимо влечет к себе сияющая башня, от которой распространяется неизъяснимое блаженство.
Арп не один. Со всех сторон луга к таинственной башне стремятся люди, одетые так же, как и он, в длинные белые рубахи. Среди них — Жетта с полным подолом белых цветов.
— Что это? — спрашивает у нее Арп, указывая на башню.
— Столп Свободы. Пойдем!
Они берутся за руки и вместе плывут в пронизанном солнечными лучами воздухе.
— Подожди!
Арп тоже набирает полный подол цветов, и они продолжают свой путь.
У подножия башни они складывают цветы.
— А ну, кто больше?! — кричит Жетта, порхая среди серых стеблей. — Догоняй!
Их пример заражает остальных. Проходит немного времени, и все подножие башни завалено цветами.
Потом они жгут костры и жарят на огне большие куски мяса, насажанные на тонкие длинные прутья. Восхитительный запах шашлыка смешивается с запахом горящих сучьев, будит в памяти какие-то воспоминания, очень древние и очень приятные.
Утолив голод, они лежат на земле у костра, глядя на звезды, большие незнакомые звезды в черном-черном небе.
Когда Арп засыпает у гаснущего костра, в его руке покоится маленькая теплая рука.
В застекленном куполе старик с загорелым лицом смотрит на стрелку автоматических весов.
— В пять раз больше, чем у всех предыдущих партий, — говорит он, выключая транспортер. — Боюсь, что при таком сумасшедшем темпе они и недели не протянут.
— Держу пари на две бутылки, — весело ухмыляется миловидный парнишка в военной форме. — Протянут обычные двадцать дней. Гипноз — великая штука! Можно подохнуть от смеха, как они жрали эту печеную брюкву! Под гипнозом что угодно сделаешь. Правда, доктор?
Маленькая женщина с тяжелой рыжей косой, обвивающей голову, не торопится с Ответом. Она подходит к окну, включает прожектор и внимательно смотрит на обтянутые кожей, похожие на черепа, лица.
— Вы несколько преувеличиваете возможности электрогипноза, — говорит она, обнажая в улыбке острые зубы вампира. — Мощное излучение пси-поля способно только задать ритм работы и определить некую общность действий. Основное же — предварительная психическая настройка. Имитация побега, мнимые опасности — все это создало у них ощущение свободы, завоеванной дорогой ценой. Трудно предугадать, какие колоссальные резервы организма могут пробуждаться высшими эмоциями.
Нехитрое приспособление — доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба породы погружена в тележку.
— Пошел!
Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде, навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с места.
— Пошел!
Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотрщик.
— Что случилось?
— Ничего.
— Давай, пошел!
Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильного напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
— Покажи руку.
Протянутая ладонь в крови.
— Так… Повернись.
На спине арестантской куртки — клеймо, надсмотрщик срисовывает его в блокнот.
— К врачу!
Другой заключенный занимает место больного.
— Пошел! — Это относится в равной мере к обоим — к тому, кто отныне будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен
Тележка трогается с места.
— Простите, начальник, нельзя ли…
— Я сказал, к врачу!
Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись в блокноте: треугольникквадрат 15/13264. Что ж, все понятно. Треугольник — дезертирство, квадрат — пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все правильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые поля.
— Раз, два, взяли!
x x x
Сверкающий полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцентных ламп, какая-то особая, чувствующаяся на ощупь, стерильная чистота.Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень ценится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его душа предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного дано задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К сожалению, тут такой случай…
— Одевайся!
Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
— Стань сюда!
Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным крестом. Отныне заключенный треугольникквадрат 15/13264 вновь может именоваться Арпом Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому предстоит труд на хлопковых полях.
Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги климате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост, отличное топливо для печей крематория.
— Вот освобождение от работы. Иди.
Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную уборную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается только большим плакатом: «За побег — смерть под пыткой». Еще одно свидетельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно тоже с наибольшим эффектом.
У одной из стен нечто вроде огромных сот спальные места, разгороженные на отдельные ячейки. Удобно и гигиенично. На белом пластике видно малейшее пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут каторга, а не санаторий, как любит говорить голос, который проводит ежедневную психологическую зарядку. Деление на соты исключает возможность общаться между собой ночью, когда бдительность охраны несколько ослабевает.
Днем находиться на спальных местах запрещено, и Арп Зумби коротает день на скамье. Он думает о хлопковых полях. Обыкновенно транспорт туда комплектуется раз в две недели. Он забирает заключенных из всех лагерей. Через два дня после этого сюда привозят новеньких. Кажется, последний раз это было дней пять назад, когда рядом со спальным местом Арпа появился этот странный тип. Какой-то чокнутый. Вчера за обедом отдал Арпу половину своего хлеба.
«На, — говорит, — а то скоро штаны будешь терять на ходу». Ну и чудило! Отдать свой хлеб, такого еще Арпу не приходилось слышать. Наверное, ненормальный. Вечером что-то напевает перед сном. Тоже, нашел место где петь.
Мысли Арпа вновь возвращаются к хлопковым полям. Он понимает, что это конец, но почему-то мало огорчен. За десять лет работы в рудниках привыкаешь к смерти. И все же его интересует, как там, на хлопковых полях.
За все время заключения первый день без работы. Вероятно, поэтому он так тянется. Арп с удовольствием бы лег и уснул, но это невозможно, даже с бумажкой об освобождении от работы. Здесь каторга, а не санаторий.
Возвращаются с работы товарищи Арпа, и к запаху карболки примешивается сладковатый запах дезактивационной жидкости. Каждый, кто работает с урановой рудой, принимает профилактический душ. Одно из мероприятий, повышающих среднюю продолжительность жизни заключенных.
Арп занимает свое место в колонне и отправляется на обед.
Завтрак и обед — такое время, когда охрана сквозь пальцы смотрит на нарушение запрета разговаривать. С набитым ртом много не наговоришь.
Арп молча съедает свою порцию и ждет команды встать.
— На! — Опять этот чокнутый предлагает полпайки.
— Не хочу.
Раздается команда строиться. Только теперь Арп замечает, что все пялят на него глаза. Вероятно, из-за красного креста на спине. Покойник всегда вызывает любопытство.
— А ну, живей!
Это относится к соседу Арпа. Его ряд уже построился, а он все еще сидит за столом. Они с Арпом встают одновременно, и, направляясь на свое место, Арп слышит еле уловимый шепот:
— Есть возможность бежать.
Арп делает вид, что не расслышал. В лагере полно стукачей, и ему совсем не нравится смерть под пыткой. Уж лучше хлопковые поля.
x x x
Голос то поднимается до крика, от которого ломит виски, то опускается до еле слышного шепота, заставляющего невольно напрягать слух. Он льется из динамика, укрепленного в изголовье лежанки. Вечерняя психологическая зарядка.Знакомый до отвращения баритон разъясняет заключенным всю глубину их падения. От этого голоса не уйдешь и не спрячешься. Его не удается попросту исключить из сознания, как окрики надсмотрщиков. Кажется, уже удалось начать думать о чем-то совсем ином, чем лагерная жизнь, и вдруг неожиданное изменение громкости вновь напрягает внимание. И так три раза: вечером перед сном, ночью сквозь сон и утром за пять минут до побудки. Три раза, потому что здесь каторга, а не санаторий.
Арп лежит закрыв глаза и старается думать о хлопковых полях. Зарядка уже кончилась, но ему мешает ритмичное постукивание в перегородку между ячейками. Опять этот псих.
— Ну, чего тебе?! — произносит он сквозь сложенные трубкой руки, прижатые к перегородке.
— Выйди в уборную.
Арп сам не понимает, что заставляет его спуститься вниз и направиться к арке, откуда слышится звук льющейся воды.
В уборной жарко, ровно настолько, чтобы нельзя было высидеть больше двух минут. С него сходит семь потов раньше, чем появляется новенький.
— Хочешь бежать?
— Пошел ты…
Арп Зумби — стреляная птица, знает все повадки стукачей.
— Не бойся, — снова торопливо шепчет тот. — Я тут от Комитета Освобождения. Завтра мы пытаемся вывезти и переправить в надежное место первую партию. Ты ничего не теряешь. Вам дадут яд. Если побег не удастся…
— Ну?
— Примешь яд. Это же лучше, чем смерть на хлопковых полях. Согласен?
Неожиданно для самого себя Арп кивает головой.
— Инструкции получишь утром, в хлебе. Будь осторожен.
Арп снова кивает головой и выходит.
Первый раз за десять лет он настолько погружен в мечты, что пропускает мимо ушей вторую и третью зарядки.
x x x
Арп Зумби последним стоит в очереди за завтраком. Теперь его место в конце хвоста. Всякий, кто освобожден от работы, получает еду позже всех.Верзила уголовник, раздающий похлебку, внимательно смотрит на Арпа и, слегка ухмыльнувшись, бросает ему кусок хлеба, лежавший отдельно от других.
Расправляясь с похлебкой, Арп осторожно крошит хлеб. Есть! Он прячет за щеку маленький комочек бумаги.
Теперь нужно дождаться, пока колонна уйдет на работу.
Команда встать. Арп выходит из столовой в конце колонны и, дойдя до поперечной галереи, поворачивает влево. Остальные идут прямо.
Здесь, за поворотом, Арп в относительной безопасности. Дневальные — на уборке бараков, для смены караула еще рано.
Инструкция очень лаконична. Арп читает ее три раза и, убедившись, что все запомнил, вновь комкает бумажку и глотает ее.
Теперь, когда нужно действовать, его охватывает страх.
Он колеблется. Смерть на хлопковых полях кажется желанной по сравнению с угрозой пытки.
«Яд!»
Воспоминание о яде сразу успокаивает. В конце концов, действительно, что он теряет?!
Страх, противный, липкий, тягучий страх приходит вновь, когда он предъявляет удостоверение об освобождении от работы часовому на границе зоны.
— Куда?
— К врачу.
— Иди!
Арпу кажется, что его ноги сделаны из ваты. Он медленно бредет по галерее, ощущая спиной опасность. Сейчас раздастся окрик и за ним автоматная очередь. Стреляют в этих случаях по ногам. За побег смерть под пыткой. Нельзя лишать заключенных такого назидательного зрелища, здесь каторга, а не санаторий.
Поворот!
Арп поворачивает за угол и прислоняется к стене. Он слышит удары своего сердца. Ему кажется, что сейчас он выблюет этот трепещущий комок вместе с горечью, поднимающейся из желудка. Холодная испарина покрывает тело. Зубы выстукивают непрерывную дробь. Вот так, под звуки барабана, ведут пойманных беглецов на казнь.
Проходит целая вечность, прежде чем он решается двинуться дальше.
Где-то здесь, в нише, должны стоять мусорные баки. Арп еще раз в уме повторяет инструкцию. Снова появляется сомнение. А вдруг все подстроено? Он залезет в бак, а тут его и прихлопнут! И яда никакого нет. Дурак! Не нужно было соглашаться, пока в руках не будет яда. Болван! Арл готов биться головой о стену. Так попасться на удочку первому попавшемуся стукачу!
Вот и баки. Около левого кто-то оставил малярные козлы. Все как в записке. Арп стоит в нерешительности. Пожалуй, самое правильное — вернуться назад.
Неожиданно до него доносятся громкие голоса и лай собаки. Обход! Думать некогда. С неожиданной легкостью он взбирается на козлы и оттуда прыгает в бак.
Голоса приближаются. Он слышит хрип пса, рвущегося с поводка, и стук подкованных сапог.
— Цыц, Гар!
— В баке кто-то есть.
— Крысы, тут их полно.
— Нет, на крыс он лает иначе.
— Глупости! Пошли! Да успокой ты его!
— Тихо, Гар!
Шаги удаляются.
Теперь Арп может осмотреться в своем убежище. Бак наполнен всего на одну четверть. О том, чтобы вылезти из него, — нечего и думать. До верхнего края расстояние в два человеческих роста. Арп проводит рукой по стенке и нащупывает два небольших отверстия, о которых говорилось в записке. Они расположены в выдавленной надписи: «Трудовые лагеря», опоясывающей бак. Через эти отверстия Арпу придется дышать, когда захлопнется крышка.
Когда захлопнется крышка. Арп и без этого чувствует себя в ловушке. Кто знает, чем кончится вся эта затея. Что за Комитет Освобождения? В лагере ничего о нем не было слышно. Может, это те самые ребята, которые тогда помогли ему дезертировать? Зря он их не послушался и пошел навестить мать. Там его и застукали. А ведь не будь он таким болваном, все могло бы быть иначе.
Снова голоса и скрип колес. Арп прикладывает глаз к одному из отверстий и успокаивается. Двое заключенных везут бадью с отбросами. Очевидно, дневальные по сектору. Они не торопятся. Присев на тележку, докуривают по очереди окурок, выброшенный кем-то из охраны. Арп видит бледные струйки дыма, и рот его наполняется слюной. Везет же людям!
Из окурка вытянуто все, что возможно. Бадья ползет вверх. Канат, который ее тянет, перекинут через блок над головой Арпа. Арп прикрывает голову руками. На него вываливается содержимое бадьи.
Только теперь, когда заключенные ушли, он замечает, до чего гнусно пахнет в его убежище.
Отверстия для дыхания расположены немного выше рта Арпа. Ему приходится сгрести часть отбросов себе под ноги.
Сейчас нужно быть начеку. Приборка кончается в десять часов. После этого заполненные мусорные баки отправляют наверх.
x x x
Неизвестно, откуда она взялась, широкая неструганая доска, перемазанная известкой. Один конец ее уперся в стенку бака у дна, другой лежит немного выше головы Арпа. Доска, как и козлы, — свидетельство чьего-то внимания к судьбе беглеца. Особенно Арп это чувствует теперь, когда острый металлический прут проходит сквозь толщу отбросов, натыкается на доску и планомерно ощупывает ее сверху донизу. Не будь этой доски… Кажется, осмотр никогда не кончится.— Ну, что там? — спрашивает хриплый старческий голос.
— Ничего, просто доска.
— Давай!
Легкий толчок, скрип ворота, и бак, раскачиваясь, начинает движение вверх. Временами он ударяется о шахту, и Арп чувствует лицом, прижатым к стенке, каждый удар. Между его головой и доской небольшое пространство, свободное от мусора. Это дает возможность немного отодвигать голову от отверстий при особенно резких качаниях бака.
Стоп! Последний, самый сильный удар, и с грохотом открывается крышка. Снова железный прут шарит внутри бака. Опять спасительная доска скрывает притаившегося под ней, трясущегося от страха человека.
Теперь отверстия повернуты к бетонной ограде, и весь мир вокруг Арпа ограничен серой шероховатой поверхностью.
Однако этот мир полон давно забытых звуков. Среди них Арп различает шорох автомобильных шин, голоса прохожих и даже чириканье воробьев.
Равномерное настойчивое постукивание о крышку бака заставляет его сжаться в комок. Стуки все чаще, все настойчивее, все нетерпеливее, и вдруг до его сознания доходит, что это дождь. Только тогда он понимает, как близка и как желанна свобода.
x x x
Все этой ночью похоже на бред. С того момента, когда его вывалили из бака, Арп то впадает в забытье, то снова просыпается от прикосновения крысиных лап. Помойка заполнена крысами. Где-то рядом идут по шоссе автомобили. Иногда их фары выхватывают из темноты бугор мусора, за которым притаился Арп. Крысы с писком ныряют в темноту, царапают его лицо острыми когтями, огрызаются, если он пытается их отпугнуть, и вновь возвращаются, как только бугор тонет во мраке.Арп думает о том, что, вероятно, его побег уже обнаружен. Он пытается представить себе, что сейчас творится в лагере. У него мелькает мысль о том, что собаки могли обнаружить его след, ведущий к бакам, и тогда…
Два ярких пучка света действуют, как удар. Арп вскакивает. Сейчас же фары гаснут. Вместо них загорается маленькая лампочка в кабине автомобиля. Это армейский фургон, в каком обычно перевозят боеприпасы. Человек за рулем делает знак Арпу приблизиться.
Арп облегченно вздыхает. Автомобиль, о котором говорилось в записке.
Он подходит сзади к кузову. Дверь открывается, Арп хватается за чьи-то протянутые руки и вновь оказывается в темноте.
В кузове тесно. Сидя на полу, Арп слышит тяжелое дыхание людей, ощущает спиной и боками чьи-то тела. Мягко покачиваясь на рессорах, фургон тихо мчится во мраке…
Арп просыпается от света фонаря, направленного ему в лицо. Что-то случилось! Исчезло, ставшее уже привычным, ощущение движения.
— Разминка! — говорит человек с фонарем. — Можете все выйти на пять минут.
Арпу совсем не хочется выходить из машины, но сзади на него напирает множество тел, и ему приходится спрыгнуть на землю.
Все беспорядочно сгрудились вокруг кабины водителя, никто не рискует отойти от фургона.
— Вот что, ребята! — говорит их спаситель, освещая фонарем фигуры в арестантской одежде. — Пока все идет благополучно, но до того, как мы вас доставим на место, могут быть всякие случайности. Вы знаете, чем грозит побег?
Молчание.
— Знаете. Поэтому Комитет предлагает вам яд. По одной таблетке на брата. Действует мгновенно. Принимать только в крайнем случае. Понятно?
Арп получает свою порцию, завернутую в серебристую фольгу, и снова влезает в кузов.
Зажатая в кулаке таблетка дает ему чувство собственного могущества. Теперь тюремщики потеряли над ним всякую власть. С этой мыслью он засыпает…
Тревога! Она ощущается во всем: в неподвижности автомобиля, в бледных лицах беглецов, освещаемых светом, проникающим через щели кузова, в громкой перебранке там, на дороге.
Арп делает движение, чтобы встать, но десятки рук машут, показывают, чтобы он не двигался.
— Военные грузы не осматриваются. — Это голос водителя.
— А я говорю, что есть приказ. Сегодня ночью…
Автомобиль срывается с места, и сейчас же вдогонку трещат автоматные очереди. С крыши кузова летят щепки.
Когда Арп наконец поднимает голову, он замечает, что его рука сжимает чью-то маленькую ладонь. Из-под бритого лба на него глядят черные глаза, окаймленные пушистыми ресницами. Арестантская одежда не может скрыть девичьей округлости фигуры. На левом рукаве — зеленая звезда. Низшая раса.
Арп инстинктивно разжимает руку и вытирает ее о штаны. Общение с представителями низшей расы запрещено законами Медены. Недаром те, кто носит звезду, рождаются и умирают в лагерях.
— Нас ведь не поймают? Правда, не поймают?!
Дрожащий голосок звучит так жалобно, что Арп, забыв о законах, отрицательно качает головой.
— Как тебя зовут?
— Арп.
— А меня — Жетта.
Арп опускает голову на грудь и делает вид, что дремлет. Никто ведь не знает, как отнесутся к подобному общению там, куда их везут.
Автомобиль свернул с шоссе и прыгает по ухабам, не сбавляя скорости. Арпу хочется есть. От голода и тряски его начинает мутить. Он пытается подавить кашель, стесняясь окружающих, но от этого позывы становятся все нестерпимее. Туловище сгибается пополам, и из горла рвется кашель вместе с брызгами крови.
Этот приступ так изматывает Арпа, что нет сил оттолкнуть руку с зеленой звездой на рукаве, вытирающую пот у него со лба.
x x x
Горячий ночной воздух насыщен запахами экзотических цветов, полон треска цикад.Сброшена арестантская одежда. Длинная, до пят, холщовая рубаха приятно холодит распаренное в бане тело. Арп тщательно очищает ложкой тарелку от остатков каши.
В конце столовой, у помоста, сложенного из старых бочонков и досок, стоят трое. Высокий человек с седыми волосами и загорелым лицом землепашца, видимо, главный. Второй — миловидный паренек в форме солдата армии Медены, тот, кто сидел за рулем автомобиля. Третья-маленькая женщина с тяжелой рыжей косой, обернутой вокруг головы. Ей очень к лицу белый халат.
Они ждут, пока закончится ужин.
Наконец стихает стук ложек. Главный ловко прыгает на помост.
— Здравствуйте, друзья!
Радостный гул голосов служит ответом на это непривычное приветствие.
— Прежде всего я должен вам сообщить, что вы здесь в полной безопасности. Месторасположение нашего эвакопункта неизвестно властям.
На серых изможденных лицах сейчас такое выражение счастья, что они кажутся даже красивыми.
— Тут, на эвакопункте, вы должны будете пробыть от пяти до десяти дней. Точнее этот срок будет определен нашим врачом, потому что вам предстоит тяжелый, многодневный переход. Место, куда мы вас отведем, конечно, не рай. Там нужно работать. Каждую пядь земли наших поселений мы отвоевываем у джунглей. Однако там вы будете свободны, сможете обзавестись семьей и трудиться на собственное благо. Жилище, на первое время, вам подготовили те, кто прибыл туда раньше вас. Такая уж у нас традиция. А теперь я готов ответить на вопросы.
Пока задают вопросы, Арп мучительно колеблется. Ему очень хочется узнать, можно ли в этих поселениях жениться на девушке низшей расы. Однако, когда он наконец решился и робко поднял руку, высокий мужчина с лицом землепашца уже сошел с помоста.
Теперь к беглецам обращается женщина. У нее тихий певучий голос, и Арпу приходится напрягать слух, чтобы понять, о чем идет речь.
Женщина просит всех лечь в постели и ждать медосмотра.
Арп находит свою койку по навешенной на ней бирке, ложится на хрустящие прохладные простыни и немедленно засыпает.
Сквозь сон он чувствует, что его поворачивают на бок, ощущает холодное прикосновение стетоскопа и, открыв глаза, видит маленькую женщину с рыжей косой, записывающую что-то в блокнот.
— Проснулся? — Она улыбается, обнажая ослепительные ровные зубы.
Арп кивает головой.
— Ты очень истощен. С легкими тоже не все в порядке. Будешь спать семь дней. Сейчас мы тебя усыпим.
Только теперь Арп замечает какой-то аппарат, придвинутый к постели.
Женщина нажимает несколько кнопок на белом пульте, в мозг Арпа проникает странный гул.
— Спать! — раздается далекий-далекий мелодичный голос, и Арп засыпает.
Ему снится удивительный сон, полный солнца и счастья.
Только во сне возможна такая упоительная медлительность движений, такое отсутствие скованности собственной тяжестью, такая возможность парить в воздухе.
Огромный луг покрыт ослепительно белыми цветами. Вдалеке Арп видит высокую башню, светящуюся всеми цветами радуги. Арп слегка отталкивается от земли и медленно опускается вниз. Его непреодолимо влечет к себе сияющая башня, от которой распространяется неизъяснимое блаженство.
Арп не один. Со всех сторон луга к таинственной башне стремятся люди, одетые так же, как и он, в длинные белые рубахи. Среди них — Жетта с полным подолом белых цветов.
— Что это? — спрашивает у нее Арп, указывая на башню.
— Столп Свободы. Пойдем!
Они берутся за руки и вместе плывут в пронизанном солнечными лучами воздухе.
— Подожди!
Арп тоже набирает полный подол цветов, и они продолжают свой путь.
У подножия башни они складывают цветы.
— А ну, кто больше?! — кричит Жетта, порхая среди серых стеблей. — Догоняй!
Их пример заражает остальных. Проходит немного времени, и все подножие башни завалено цветами.
Потом они жгут костры и жарят на огне большие куски мяса, насажанные на тонкие длинные прутья. Восхитительный запах шашлыка смешивается с запахом горящих сучьев, будит в памяти какие-то воспоминания, очень древние и очень приятные.
Утолив голод, они лежат на земле у костра, глядя на звезды, большие незнакомые звезды в черном-черном небе.
Когда Арп засыпает у гаснущего костра, в его руке покоится маленькая теплая рука.
x x x
Гаснут костры. Выключены разноцветные лампочки, опоясывающие башню. Внизу, у самой земли, открываются двери, и две исполинские механические лапы сгребают внутрь хлопок.В застекленном куполе старик с загорелым лицом смотрит на стрелку автоматических весов.
— В пять раз больше, чем у всех предыдущих партий, — говорит он, выключая транспортер. — Боюсь, что при таком сумасшедшем темпе они и недели не протянут.
— Держу пари на две бутылки, — весело ухмыляется миловидный парнишка в военной форме. — Протянут обычные двадцать дней. Гипноз — великая штука! Можно подохнуть от смеха, как они жрали эту печеную брюкву! Под гипнозом что угодно сделаешь. Правда, доктор?
Маленькая женщина с тяжелой рыжей косой, обвивающей голову, не торопится с Ответом. Она подходит к окну, включает прожектор и внимательно смотрит на обтянутые кожей, похожие на черепа, лица.
— Вы несколько преувеличиваете возможности электрогипноза, — говорит она, обнажая в улыбке острые зубы вампира. — Мощное излучение пси-поля способно только задать ритм работы и определить некую общность действий. Основное же — предварительная психическая настройка. Имитация побега, мнимые опасности — все это создало у них ощущение свободы, завоеванной дорогой ценой. Трудно предугадать, какие колоссальные резервы организма могут пробуждаться высшими эмоциями.