Владимир Васильев
Хирурги
0
Что может быть обиднее? Судите сами: 31 декабря, время – 23.45, вас ждут у новогоднего стола, правда на другом конце города, куда на тачке пилить не менее получаса, а все машины, редкие, как оазисы в Сахаре (не психи же они – праздник!), проскакивают мимо, обдав морозным ветром и выхлопом.
На город валились рыхлые хлопья белого до умопомрачения снега. Окна унылых девятиэтажек освещались бликами елочной иллюминации или просто тривиальными лампочками малопочитаемого ныне Ильича. Отовсюду доносились обрывки музыки, смех и, казалось, даже звон бокалов.
Мимо на бешеной скорости промчался приземистый «жигуленок». Отчаянно махавшую рукой Ольшу водитель проигнорировал. Можно было обругать его, но смысл?
Ольша зло подышала на ладонь, замерзшую, несмотря на двойную варежку, Риткин подарок. Все, пропал праздник…
В тот же миг с проспекта, разгоняя мутную полутьму новогодней ночи, вывернула еще одна машина. Ольша без особой надежды воздела руку.
Гляди-ка, притормозил!
Ольша рванулась к машине. Странная тачка, вместо фар – сплошная светящаяся полоса над бампером. Иномарка, наверное. Ольша пригляделась.
Точно, иномарка. Отдаленно смахивает на сорок первый «москвич», но не более, чем этот же «москвич» на пристойный автомобиль.
Дверь уползла вверх, на крышу, но Ольше уже некогда было удивляться. Мало ли чего напридумают проклятые буржуи!
– Шеф, на Намыв, полста, если за полчаса докатишь!
За рулем сидел невыразительный парень в зеркальных очках. Это зимой-то!
«Сейчас он заявит, что ему в Соляные!» – решила Ольша. Но парень качнул головой: «Залезай, мол!» Ольша, взглянув на часики, (23.45) уселась рядом. Шофер тронул что-то справа от руля и дверь тихо встала на место. Приборов и циферблатов в машине было больше, чем привык бывший советский человек.
Автомобиль мягко скользнул вперед.
– Пристегнись, – негромко попросил парень.
Ольша насмешливо уставилась на него. Зеркальные очки раздражали.
– Что, автоинспекции боишься? Они уже пьяные давно…
– Пристегнись, – не меняя тона повторил парень.
Ольша решила не спорить – еще упрется и высадит. Ремень безопасности сухо щелкнул, сам собой выбрал слабину, принайтовав ее к креслу, удобному, как и все заграничное.
А парень вдруг развернулся и, утопив акселератор, погнал машину совсем в другую сторону.
– Э! Нам не туда! – сказала Ольша. Стало страшно. «Вляпалась!» – решила она.
Парень, не глядя на нее, ответил:
– Помалкивай.
Ольшу вдавило в кресло. Машина почему-то задрала капот, потом завалилась набок, скользнула меж троллейбусных проводов и взмыла, словно самолет. Земные огни провалились вниз.
Ольша вцепилась в дверную ручку. Мысли расползлись и попрятались. Так ведь не бывает!
Плавно развернувшись, парень повел машину (или что там?) прямо на Намыв, над рекой. Ольша затравленно глянула назад – за стеклом плясало неистовое малиновое пламя. И было очень тихо, ни гудения, ни рокота, словно двигатель вообще не работал.
«Ракета? – подумала она, чувствуя себя полной идиоткой. – Бред ведь собачий!!»
Справа и внизу угадывались очертания порта. Город сверху напоминал рой разноцветных светляков. Плясавшие за стеклами снежинки придавали ощущение сказки.
На Намыв (точнее – над Намыв) они ворвались спустя семь минут.
– Какой дом? – спросил парень вполне буднично, что-то переключая на панели управления.
Неким непостижимым образом Ольше удалось объяснить. Парень кивнул, взявшись за руль обеими руками – до сих пор он руля вообще минуты две не трогал.
– Седьмой этаж, – добавила Ольша неизвестно зачем. Наверное, вспомнила старый новогодний фильм.
– Подать к балкону? – ехидно осведомился шофер (или пилот?).
Пришлось указать и балкон. Чудо-машина зависла вровень с перилами. Снова сама-собой отворилась дверца.
Ольша медлила.
– Слушай, – сказала она, – ты, часом, не Новый Год?
В голове имела место совершеннейшая каша.
– Нет, – ответил парень серьезно. – Вытряхивайся. Денег не надо.
Кое-как Ольша перебралась на балкон, уже там сообразив, что забыла отстегнуться. Но удивляться не осталось сил. Тряхнув головой, в последний раз заглянула в машину.
– Я тебя еще увижу? – спросила зачем-то.
Парень долго, секунд пять, глядел на нее, потом вдруг снял очки.
– Возможно.
Лицо его Ольша запомнила накрепко.
Дверь плавно встала на место, чудо-машина, слегка накренившись, отвалила от балкона и рванулась ввысь, задирая капот к звездам. Казалось, она так и уйдет, затеряется среди мерцающих небесных огней и пропадет из вида. Колеса у нее были почему-то горизонтально, под днищем.
«Бек ту зе фьюче…» – пробормотала Ольша. Приди после такого в себя!
Сверху сыпал и сыпал пушистый новогодний снег. На балконе было холодно и неуютно; Ольша легонько постучала в заиндевевшее стекло. Дверь отворилась.
Компания за столом дружно отвесила челюсти.
– Ольша? – не своим голосом спросил Юра-Панкрат. – Ты откуда?
– С неба, – вздохнула Ольша и вошла одновременно с первым ударом курантов. – Это ничего, что я не в дверь?
Невзирая на общее замешательство, шампанское все же откупорили и Ольша, как была, в пальто и варежках, опустошила бокал.
– С Новым Годом!
1
Июнь поливал морское побережье плотным изнуряющим зноем. Песок накалился до того, что обжигал босые ноги. Нескончаемый коблевский пляж кишел загорелыми телами, надувной резиной, цветастой материей над ажурными металлическими грибками. Все, кто еще не одурел от солнца, плавились у прибоя или мокли в горько-соленом месиве среди посиневших от долгого купания детишек и сизых от рождения медуз. Большинство пряталось в тень. Над морем плясали призраки: до того прогрелся воздух.
Ольша томно потянулась и ойкнула, ненароком коснувшись песка. Глеб с Юрой-Панкратом как по команде подняли головы.
– Граждане! – сказала Ольша. – Я кипю, шипю и пузырюсь.
Фраза была ритуальной. Перед купанием ее обязательно кто-нибудь произносил.
Море не принесло желанного облегчения. Возникла весьма здравая идея сходить за пивом. Тут же и выступили.
За первой шеренгой пансионатов, старых, еще старорежимных, тянулась асфальтовая лента дороги, рассекая надвое узкую полоску сосновой посадки. По дороге сновали курортники и редкие автомобили. Навстречу попалось несколько счастливых компаний, бережно несущих полные бутыли (канистры, фляги, графины…) Значит, пиво наличествовало. У первой же компании выяснили где именно – у «Ракеты». В принципе, баночное пиво постоянно водилось в любой кафешке, но большинство отдыхающих предпочитало бочковое, потому как изрядно дешевле.
На Ольшу и Ритку все пялились – мужики голодно, женщины – с завистью. Девчонки давно привыкли. Нельзя сказать, что Глеб с Юриком особо радовались этому, однако вид оба сохраняли гордый и снисходительный. Кому на станет приятно, когда рядом шагает симпатичная девчонка с лицом и фигурой голливудской кинозвезды, загорелая до бронзы, а ты еще вдобавок точно знаешь, что она не полная дура, как большинство красавиц, но и не дремучая интеллектуалка, скучная и занудливая? Пока ребята, пристроившись в очередь, ожидали живительной пенной влаги, Ольша с Риткой сунулись в кафе-стекляшку здесь же, у «Ракеты». Посетителей было немного, всего с десяток. Последнее время подобных стекляшек развелось по всему побережью без счета, не то что пять лет назад. Несмотря на внушительное количество курортников очереди у стоек кафе и баров как-то сами собой рассосались. Да и цены многих устрашали: мороженое – пятерка, стакан «массандры» – двадцатник, а банка паршивого баварского пива – сорок гривн!
Ольша скользнула глазами по уставленным разноцветными и разнокалиберными бутылочками полкам. Кола, оранж, лайм, «Траминер», «Гратиешты», красная «Варна», мускат «Ливадия», «Южное игристое»… еще сухенькое что-то, кажется феодосийский «Сильванер». Четыре сорта пива плюс николаевское бутылочное. Ритка рылась в сумочке-ксивнике, носимой на поясе.
И тут что-то заставило Ольшу обернуться, странный зуд между лопатками, словно в спину ей уперся тяжелый внимательный взгляд. Открытая дверь сияла в полутьме стекляшки ослепительным восклицательным знаком. Подкатила серо-зеленая иномарка, поблескивая и искрясь в лучах солнца. Мутные тонированные стекла не позволяли разглядеть сидящих в салоне.
Закругленная дверца машины знакомо уползла вверх, на крышу. У Ольши захватило дух. Дальнейшее происходило словно в замедленном кино.
Вышли двое – одинаково рослые, загорелые, в сланцах-вьетнамках, истертых шортах, легкомысленных майках с трафаретными ухмыляющимися рожами, озорных панамках-колокольчиках вызывающе красного цвета и одинаковых зеркальных очках.
Ритка, застывшая у стойки, машинально посторонилась. Бармен угодливо заулыбался:
– Привет, ребята! Как обычно?
– Ага… – отозвался один из парней, поправив очки, и осекся. – О! Мускат! Ящик!
Бармен свистнул подручным; ящик вина и две упаковки пива тут же вынесли и погрузили в машину.
– Ну, и здесь по бутылочке… – вздохнул второй.
Две запотевших «Дак Гессер» вкрадчиво возникли на стойке.
– Три шестьсот, – объявил бармен.
На стойку шлепнулись восемь кредиток по пятьсот гривн с лихим гетманом Петром Сагайдачным. Бармен сгреб все и рассыпался в благодарностях. О сдаче речь, видимо, не шла.
Второй парень стянул очки и Ольша убедилась, что именно он подвозил ее к Глебу в новогоднюю ночь.
– Привет, – сказала Ольша улыбнувшись и шагнула вперед. – Ты меня помнишь?
Парень прищурился и посмотрел в ее сторону.
– Ну, привет…
На стойку легла еще одна кредитка.
– Хью, выдай им чего попросят…
Одинаковым движением парни вернули пустые бутылки на стойку, переглянулись и вышли из кафе. Дверцы машины плавно встали на место и серо-зеленое искрящееся чудо унеслось в сторону молдавских баз.
Ольша потерянно глядела вслед. Зато Ритка не растерялась.
– Два муската и по мороженному!
Бармен мигом соорудил в белых пластиковых вазочках две маленьких зимы с сиропом и шоколадом, а бутылки с вином заботливо упаковал в плетеную корзинку с затейливой ручкой. Сдачу требовать не решилась даже Ритка.
Девушки заняли дальний столик. Ольша не могла придти в себя.
– Кто это, Оль? – любопытство Ритки нетрудно было понять. Но вот попробуй ответь на этот простой вопрос!
Ольша вздохнула:
– Еще не знаю. Помнишь Новый Год? Когда я с балкона заявилась?
Ритка кивнула. Ольшиной истории с летающей машиной никто, конечно же, не поверил. А придумать она ничего не смогла. Да и не пыталась.
Ольша сонно ковырялась в мороженном. Узнал ее тот парень? Или просто кинул кредитку, чтоб отвязаться?
Этот вопрос мучил ее два последующих дня.
Чудо-машину она снова увидела ранним утром. На «Черноморце», у телефонов межгорода. Большинство курортников еще спало, несколько жаворонков торопливо похмелялись в буфете. Жестяные ведра громкоговорителей уныло разразились новостями.
Ольшин знакомый стоял, привалившись плечом к окрашенной в бодро-зеленый цвет будке; его приятель звонил, нервно постукивая свободной монеткой по стеклу.
Сердце почему-то заколотилось сильнее, Ольша удивилась и рассердилась одновременно. Вскинула голову, подошла поближе.
– Привет!
Парень склонил голову. Выражение его глаз осталось невыясненным: очки он, видимо, снимал лишь в исключительных случаях.
– Ты помнишь новогоднюю ночь? Машину, поданную к балкону?
Две зеркальных капли продолжали отражать Ольшу.
– Ну?
– Я верила, что мы еще встретимся.
Парень пожал плечами без следов выражения на лице. Это было до жути странно, лицо вообще без выражения!
– Это та самая машина? – спросила Ольша чтобы не молчать.
Парень ответить не успел; его дружок повесил трубку и обернулся, оценивающе разглядывая Ольшу. Впрочем, смотрел он вполне дружелюбно, без цинизма.
Ольша смутилась; смутилась до того, что уронила книгу, которую читала с утра. Ветер зашелестел страницами, мягкой лапой вытащил закладку – мгновенную фотографию. С неделю назад пристал к Ольше какой-то заезжий монстр-воротила. В ресторан водил, сфотографироваться вместе заставил. Насилу отвязалась. А потом вместо закладки фотка эта под руку подвернулась.
Ольша присела одновременно с парнем. Тот подобрал книгу, мельком взглянул на фотку…
И замер.
– Ты его знаешь?
Ольша растерялась.
– Немного…
– Где живет?
– В «Лазурном»…
– Поехали!
Ольшу бережно взяли за локоть.
В салоне было прохладно, пахло перегретой пластмассой и ландышами. Днем панель управления выглядела не менее загадочно, чем в ту памятную ночь.
– Как тебя зовут?
– Ольша…
Бесшумно развернувшись, машина устремилась к воротам по узкой аллее.
Ольша набралась храбрости:
– А вас как?
Знакомый парень с готовностью ответил:
– Я – Сеня. Сеня Бисмарк. А это – Енот.
– Енот? – не поняла Ольша.
Сеня рассмеялся.
– Это прозвище. Вообще его Олегом кличут.
За окном шелестел горячий ветер, мелькали сосны и курортники.
Ворота в «Лазурный» охранялись заржавленным амбарным замком. Сеня притормозил и выскользнул наружу. Ольше помог выйти Енот. Дверцы, слабо клацнув, опустились и закупорили машину.
– Пошли!
Енот тащил Ольшу за руку, Сеня нетерпеливо семенил рядом.
– Какой корпус?
Ольша все больше терялась.
– Вон тот…
– Как этот тип себя назвал?
– Боря… Борис Завгородний…
Войдя в корпус Сеня с Енотом вмиг утратили суетливость: ни дать, ни взять – два лентяя забрели в гости к знакомой девушке. Даже настырная сухопарая кастелянша лишь едва повела носом в их сторону.
Завгороднего в номере не было. На стук никто не ответил, зато за спинами возникли двое гориллоподобных шестерок Завгороднего – Ольша часто их замечала, когда ее обхаживал этот деляга.
– Кого ищем?
В голосах сквозила ленивая надменность. Сеня и Енот явно уступали гориллам в силе.
Дальнейшее произошло очень быстро. Енот по-медвежьи переступил с ноги на ногу: «Топ-топ!» Движение было совершенно не боевым, Ольша даже назвала бы его уютным. Однако один из громил с размаху въехал в стену и затих, рухнув на линолеум. Второй принял красивую стойку.
«Х-хех!»
Нога, словно пушечное ядро, летела Еноту прямо в грудь. «Топ-топ!» – Енот снова потоптался на месте. Он не бил и не отбивал удар!! Тем не менее второй оппонент-каратека головой вперед улетел вдоль по коридору, причем ноги его болтались существенно выше головы. Он тоже так и не поднялся.
Сеня за это время открыл номер Завгороднего – именно открыл, а не взломал. Ольша застыла на пороге, Сеня с Енотом быстро и профессионально обшарили обе комнаты, ванную. Если они чего и искали, в этот раз не нашли.
Дверь Сеня за собой запер. Чем – Ольша не рассмотрела. Она ощущала себя втянутой в какую-то чудовищную игру.
Немного отошла она только в машине. За руль сел Енот. Ее привезли в уютный маленький коттедж на самой границе молдавских баз. На веранде спал еще один парень – если не близнец Сени с Енотом, то, по крайней мере, двоюродный брат.
– Это Паха Толстый. С ним лучше не заговаривать, ясно?
Парень был совсем не толстый. Наоборот, поджарый и подтянутый, как Енот или Сеня.
В комнате хозяйничала благодатная прохлада. Виной этому служил небольшой импортный кондиционер.
– Пить будешь? – спросил Енот вполне буднично, кивая одновременно на просторное заманчивое кресло.
– Буду! – храбро ответила Ольша и ухнула в податливую бараканную глубину. Кресло и она, похоже, создавались специально друг для друга. Ребят этих она бояться перестала. Если что – все равно ведь достанут. Из-под земли. Да и вообще – интерес к ней возник только когда выяснилось, что она знакома с Завгородним, чисто деловой интерес. А пить согласилась памятуя о ящике муската – вчера они приговорили обе бутылки с Глебом, Юриком и Риткой и нашли сей напиток весьма замечательным.
Впрочем, Енот извлек на свет божий бутылку «Еким Кара». Рубиновая жидкость темнела в старомодной пыльной посудине.
– Солнечная долина, урожай 57 года. Цени!
На дне бутылки скопился слой похожего на рыжий лишайник осадка. «Ну их, эти проблемы!» – зло подумала Ольша и взяла протянутый бокал.
2
Следующий фокус компания Сени Бисмарка выкинула наутро. Ольшу никто пальцем не тронул, хотя сначала она полагала, что ее пытаются напоить, ибо за «Черным доктором» последовали не менее пыльные и выдержанные бутылки южнобережного «Токая» и «Кагора», а потом казахского фиолетового муската какого-то особого элитного разлива.
Ольша проснулась в том самом чудном кресле (оно незаметно трансформировалось в диван), укрытая пушистым клетчатым пледом. В углу на голом матрасе посапывал Енот.
На улице буянило июньское солнце; с каждым часом укорачивались и без того куцые тени. Сеня в позе лотоса сидел на капоте машины.
– Доброе утро, мистер йог! Вам не горячо на железе-то?
Сеня не шевелился, уставившись в пустоту. На веранде бессовестно дрых Паха Толстый. Кажется, он так и не просыпался со вчерашнего дня. В винопитии он тоже не участвовал, а когда Ольша спросила почему, Сеня с Енотом рассмеялись и сказали: «Ему не нужно…»
Когда наконец все проснулись, ни о чем, кроме завтрака, поговорить не удавалось. Сеня заикнулся о корейском ресторанчике на «Дельфине», за что и был посажен на место шофера.
Ольша устроилась рядом. Странно: раньше она не замечала, что не только буквы, но и цифры на шкалах приборов были чужими. Даже не римскими. Ольша никогда прежде не встречала таких знаков. Спидометр, например, делился на шесть секторов, каждый сектор – на шесть делений. Что означали угловатые символы у каждого сектора оставалось только догадываться. Километры? Мили? Лиги?
– Сеня, просвети меня, темную. Это чья машина? Штатовская? Или японческая?
– Гианская, – ответил Сеня совершенно серьезно. – Называется «Аз-Б`ат». «Северный ветер» по-вашему.
– Гианская? – Ольша наморщила лоб. – Это в Африке, небось?
– В созвездии Змееносца.
– Шутить изволите?
Сеня пожал плечами:
– Отнюдь…
Завизжали тормоза. На дороге, вытянув руку вперед, стоял один из громил Завгороднего. Ольша, притянутая ремнями к креслу, слабо ойкнула.
Автомобиль врос в асфальт у самого колена громилы, бампер едва не касался вареной штанины.
– Толстый, разберись, – поморщился Сеня.
Паха неторопливо вылез из машины и достал винчестер. Знаете, такая пушка, ствол калибром со средний огурец, а затвор там, где цевье. Ольша такие только по видикам знала. Где Паха прятал эдакую махину, осталось загадкой. Не под футболкой же?
Громила, увидев винчестер, смутился. Курортники, которых угораздило именно в этот момент проходить мимо, торопливо рассасывались кто куда.
На лице Пахи красноречиво цвел единственный вопрос: «Ну?»
Сзади подъехали две «Самары», из них полезли угрюмые плечистые субъекты. Шестеро. Еще трое показались из ворот ближайшей базы. Для вящей солидности им очень не хватало бейсбольных бит.
Ольше стало весьма неуютно.
– Гм! – сказал Сеня несколько озадаченно. – Болваны.
И выбрался наружу. Енот – тоже. В руке его зачернел большой пистолет а-ля «Кольт-Магнум».
«Боже мой! – похолодела Ольша. – Куда же я, дура, влезла?»