Рассказ по мотивам.

   «Тирьямпампация, – пробормотал Кондратьев.»
А. и Б. Стругацкие. Полдень, XXII век.

   Маврин, конечно же, надулся. Умеет он дуться – лицо сразу делается до невозможности презрительным, уголки рта опускаются, взгляд становится надменным. Сквозь прищур. Выстрел, не взгляд.
   Капитан терпеливо вздохнул.
   – Ну хорошо. Что ты предлагаешь?
   – Ответить! – Маврин даже удивился. Словно бы говоря: «А что тут еще можно предложить?»
   Капитан усмехнулся. Ответить! Можно подумать, у них энергии – пруд пруди. Или он сначала замедлиться предлагает?
   Связь с Землей они утратили шесть лет назад. То есть, теоретически, они могли получить сигнал с Земли, теоретически могли даже отправить ответный… но после этого «Форвард» вряд ли бы сумел завершить очередную пульсацию. Завис бы навеки неизвестно где, в душной щели между нормальным пространством и… пространством ненормальным. Нелинейным. В общем, застрял бы, как монетка за подкладкой.
   – Ладно…
   Капитан и еще раз переспросил. На всякий случай:
   – Тебе точно не померещилось?
   Маврин опять надулся, но теперь капитан не обратил на это внимания.
   – И за аппаратуру ты ручаешься?
   – Ручаюсь. Как за себя.
   Капитан фыркнул. Это звучало слишком двузначно: либо Маврин правдив до конца, либо свихнулся на пару со своим хваленым фар-спикером.
   – Пошли, поглядим… Кстати, сигнал дешифруется?
   – Не знаю. По-моему, он вообще не шифрован. Кто-то шпарит открытым текстом – в записи, скорее всего. На фар только самое начало прорывается, я прослушал, и сразу сюда.
   Капитан уже более-менее отошел от экстренного пробуждения. Он натянул синий комбинезон, морщась, выпил стакан какой-то дрянной микстуры, поднесенный услужливым диагностером, пошел вслед за Мавриным. В рубку.
   Как всегда после пробуждения зверски хотелось есть. По коже бродили стада мурашек с иголочками вместо лапок, и капитан то и дело массировал затекшие мышцы рук и торса. До которых был в состоянии дотянуться. Очень хотелось – не меньше, чем есть – помассировать и ноги тоже – но не на ходу же? А останавливаться капитану не хотелось вовсе – Маврин опять, наверное, надуется. Нервный он стал какой-то…
   «Все мы стали нервные, – подумал капитан. – Все. Черт бы побрал этот Космос! Зачем он такой безграничный? Летим к одной из самых близких звезд, давно летим, двадцать лет уже, и только-только подползаем к середине пути. Или к четверти, если обратный путь тоже считать…»
   Маврин что-то говорил, оживленно жестикулируя, оборачивался, заглядывал в глаза капитану, и капитан машинально кивал, поддакивал, шевелил бровями, когда было нужно, но думал совсем не о выходках фар-спикера. Думал он обо всем сразу – и ни о чем конкретно.
   «Нервные. Станешь тут нервным – «Форвард» прет сквозь пространство, а на экранах ничего не меняется. Ни-че-го. То есть, ничего и не должно меняться, и все это прекрасно знают. Но что-то внутри протестует. Вот, проснешься к очередной смене – и первым делом на обзорники в галерее. Жадно, словно от этого что-нибудь зависит. И наблюдаешь ту же картину, ту же паутинистую сеть звезд, рисунок которой успел заучить еще на поза-позапрошлом дежурстве. Только алая точка на диаграммере смещается дальше от условного знака Солнца. Единственная перемена в рубке…»
   – …не может быть и эхом, потому что ближайшее скопление… – вещал Маврин, и капитан согласно кивал. Солидно так кивал, по-капитански, и глаза Маврина теперь становились занчительными и даже чуть-чуть торжественными. Маврин любил, когда его хвалили. А, впрочем, кто этого не любит?
   Двадцать лет. С лишним. Восьмая звездная стартовала, и ушла к Сальсапарелле – в долгий, почти нескончаемый путь сквозь световые годы – и, увы! – сквозь годы обычные. На Земле прошло уже больше семидесяти. Три поколения, черт побери! Три поколения успело смениться! А они только полпути к Сальсапарелле одолели.
   Может быть, правы те, кто считал звездные экспедиции преждевременными? Кто считал их трагическими шагами в бездну? Самарин, например.
   Тогда, двадцать лет назад… хотя нет, не двадцать. Меньше – ведь большую часть времени капитан и остальные из экипажа «Форварда» провели в гиперсне. Но иногда капитану казалось, что он действительно постарел на двадцать лет. И – соответственно – стал смотреть на многие вещи немного иначе. Тогда, перед стартом, он презирал всех, кто высказывался против звездных. Считал их перестраховщиками и где-то трусами. И лицо, наверное, при этом у капитана делалось совсем как у Маврина, когда тот недоволен.
   Капитан вздохнул. Маврин осекся на полуслове, вопросительно заглянул капитану в глаза. Нескончаемый коридор вел в головную часть «Форварда» – коридор длиною в полтора километра.
   – Может быть, стоило взять велосипеды? – озабоченно справился Маврин. – А?
   – Ничего-ничего, – капитан бодро расправил плечи. – Пройтись после сна даже полезно. Сам, что ли не знаешь?
   Маврин смолчал, но взгляд у него теперь сделался подозрительный. Наверное, он воображал, что капитан не умеет читать его взгляды. Хотя, Маврин, скорее всего, так же научился читать чужие взгляды…
   Восемь человек в огромном корабле. Восьмая звездная. Они изучили друг друга, как узники-соседи по камере, приговоренные к пожизненому заключению.
   Полтора километра от жилого блока до рубки. Это еще что – от жилого до реакторного кольца – шесть. Шесть километров. И еще столько же от кольца до дюз, но там коридора, естественно, нет. Там длинные сужающиеся трубы векторных ускорителей и пузатые нашлепки инжекторов на каждой трубе. Людям за реакторным кольцом нечего делать – да и не выживет там человек. Скафандр высшей защиты превратится там в излучение в миллионные доли секунды. Но все же чуть позже, чем человек внутри скафандра. За дюзами оставались обширные области искореженного, изломанного пространства, и никто, даже физики, не могли внятно представить что там, во-первых, творится, и когда, во-вторых, возмущения сгладятся и пространство придет в норму. А уж почему все это происходит… это вообще вопрос отдельный.
   Впереди вставала овальная переборка с овальной же створкой шлюза. Маврин подошел к створке первым, откинул панель и бодро настучал код. Створка медленно провалилась внутрь, освобождая проход. Едва она закрылась, как ожила другая створка, напротив.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента