Елена Верейская
Карай
Я искала себе дачу на лето в небольшом живописном посёлке на Украине. Мне приглянулся маленький домик, весь в зелени, с густо увитой диким виноградом терраской. Когда я открыла калитку, ведущую в сад, она скрипнула, я так и застыла на месте, не решаясь двинуться дальше. Как из-под земли, передо мной вдруг появилось… я не знаю, как назвать это страшное существо! Это была, конечно, собака, но таких мрачных собак я никогда в жизни не видала. Передо мной стоял огромный собачий скелет с поджатым хвостом. Скелет был обтянут взлохмаченной чёрной шкурой, кое-где торчали клочья бурой невылинявшей шерсти. Собака стояла неподвижно и смотрела на меня тёмными, очень умными, но злыми глазами. Она не рычала и не лаяла, она только высоко подняла верхнюю губу и очень выразительно показывала громадные, острые и белые клыки. Я попятилась назад к калитке, и сразу собака сделала шаг вперёд, всё так же глядя мне прямо в глаза и показывая зубы.
– Хозяева! Есть здесь кто-нибудь? – громко крикнула я, боясь сделать движение.
На террасе появилась немолодая женщина, босая, в подоткнутой юбке. Она вытирала руки и замахнулась полотенцем на собаку.
– Пошёл вон! – крикнула она. – Вы не становитесь к нему спиной, он может цапнуть вас за икру.
Страшная собака, продолжая смотреть на меня, задом отступила на несколько шагов.
– Зачем вы держите такое чудовище? – спросила я.
– А разве вы не знаете, что у нас после войны много бандитов? А Карайка никого не впустит! Незаметно подкрадётся сзади – хвать за ногу! Такая уж у него повадка.
– Так к вам же и по-хорошему никто войти не может! – сказала я.
– К нам никто и не ходит, – спокойно ответила женщина. – А вам что от меня надо?
– Да вот ищу дачу, и понравился мне ваш домик. Не сдадите на лето? – спросила я.
– А чего же? Сдам. Сын уехал с экспедицией рабочим, я одна и в сараюшке проживу. Сдам. Показать дом? – Она очень, видимо, обрадовалась.
– Покажите, – сказала я. – А ваше это чудище меня сзади не цапнет?
– А чего же? – равнодушно ответила она. – Цапнет. Вы идите вперёд, а я за вами – и отгоню его, если что.
Домик внутри оказался чистеньким, но более чем скромным. Я поняла, что хозяйка очень бедствует. О цене мы договорились без труда.
– Всё мне подходит, но вот ваш пёс… У меня два сына – девяти и шести лет. Я боюсь за них, очень уж страшный пёс!
– А может, он привыкнет – и ничего… – не совсем уверенно ответила она. – Мой сын его нарочно злым растил.
– Как нарочно злым растил? – не поняла я.
– А так. К ласке не приучал. Бил часто. А то, бывало, Карай ещё щенком был, заснёт на травке, а мой Гранька накроет его железным корытом и ну дубасить по корыту молотком.
– Зачем?! – ужаснулась я.
– А чтоб злей был. Мы очень бандитов боялись.
– А почему он такой тощий? Вы его не кормите?
– А чем мне его кормить? Собака – она себе пищу пусть сама добывает… – Хозяйка горестно вздохнула.
А я подумала: «Хорошо, что этот Гранька уехал, он для моих мальчиков был бы пострашнее, чем этот пёс».
Мы спустились со ступенек терраски. Я взглянула на Карая, сидевшего в стороне. Встретив мой взгляд, он медленно показал мне клыки. Я на минутку заколебалась, но решила:
– Хорошо. Беру дачу. Завтра переедем. Будьте дома.
– Буду, буду! – радостно ответила хозяйка.
Надо сказать, что и я и мои сыновья всегда очень любили и до сих пор любим собак. Судьба Карая, которого нарочно растили злым, меня тронула и заинтересовала. Я подробно рассказала мальчишкам о своём первом знакомстве с этим страшным, даже непохожим на собаку существом, и мы решили: займёмся укрощением «дикого зверя».
– Ребята, – сказала я, – вы только первое время его не трогайте, близко к нему не подходите и старайтесь мимо него бегом не бегать. Начнём с того, что накормим его. Это изголодавшийся, озлобленный пёс, его только били, и он понятия не имеет о том, что такое ласка.
К нашему приезду хозяйка посадила Карая на цепь около убогой, полуразвалившейся будки. Стоило кому-нибудь из нас сделать шаг в сторону будки, как Карай обнажал свои огромные клыки и, пятясь задом, забирался в своё невзрачное жильё. Днём я взяла ломоть хлеба и подошла к будке, протягивая ему хлеб.
– Карай, – говорила я ласково, – ну возьми! Ты же хороший пёс, мы непременно будем друзьями. Возьми!
Карай не брал хлеба, а только жадными глазами смотрел на него. Я подошла ближе. Он ощетинился, показал зубы и попятился. Я положила хлеб у своих ног на землю, не двигаясь с места. Карай смотрел на хлеб, но не выползал из будки. Я отступила на несколько шагов. Тогда пёс одним рывком выскочил, схватил хлеб и скрылся в будке.)
После обеда я налила плошку супа, накрошила в неё хлеба и смело пошла к будке. Позвала пса, поставив плошку у своих ног, но он не вышел из своего логова, пока я снова не отошла на несколько шагов. Тогда Карай, прижимаясь животом к земле, подполз к плошке и, прежде чем начать есть, насторожённо посмотрел на меня.
– Ешь, Караюшка, ешь! – сказала я, продолжая стоять на том же месте.
Карай начал жадно лакать, но после каждых двух-трёх глотков вскидывал на меня испытующий взгляд.
– Как же искалечили тебя, бедняга! Ешь, не бойся, никто тебя не тронет.
Пока пёс не доел суп и тщательно не вылизал плошку, я не отошла. Мои мальчики стояли в сторонке и наблюдали эту сцену.
Вечером тот же манёвр с ломтём хлеба проделали мальчики. Когда они по очереди приближались к будке, Карай уползал в неё и показывал зубы. Когда клали хлеб на траву и отступали, он выскакивал и хватал корм.
Следующим утром мы продолжали приручение «дикого зверя». Вечером Коля и Орик прибежали ко мне и, захлебываясь от радости, ещё издали кричали:
– Мама! Мама! Он из рук хлеб не берёт, но зубы не скалит!
– Это уже большое достижение! – обрадовалась я.
Через день я попросила хозяйку спустить Карая с цепи. Я была уверена, что он уже не станет хватать нас сзади за икры. Хозяйка сердилась на нас:
– Чего вы мне собаку портите? Вот придут воры и вас самих обокрадут, увидите!
Но мы с мальчиками только смеялись и придумали новый манёвр: решили заставить Карая взять хлеб из рук. Смело подойдя к собаке и приветливо разговаривая с ней, я левой рукой протянула ломоть хлеба и остановилась. Карай не ощетинился и не обнажил клыков, но долго не решался сделать шаг ко мне и взять хлеб. Он стоял совсем близко и всё время переводил взгляд умных глаз с хлеба на моё лицо и обратно.
– Возьми, Карайка, возьми! – просила я.
Когда пёс наконец решился и осторожно взял хлеб в зубы, я попыталась быстрым движением правой руки ласково погладить его голову. Но он выронил хлеб, резко отскочил назад и снова показал мне зубы.
– Глупый, – сказала я, – ты думаешь, человек поднимает руку только для удара? Ну, смотри! – и, подняв ломоть, снова протянула его левой рукой, а правую спрятала за спину.
Карай не сразу решился снова взять хлеб, но голод не тётка… Он схватил хлеб и бросился бежать от меня.
В промежутках между «уроками», как мы с детьми называли каждое кормление Карая, мы всё время наблюдали за ним. А он наблюдал за нами. Это была своего рода игра. Пёс весь день не выпускал нас из своего поля зрения. Если мы сидели на террасе, он усаживался невдалеке от лесенки и не спускал с нас глаз. В его глазах мы видели недоумение и насторожённость. Иногда я шила, Орик рисовал, а Коля читал нам что-нибудь вслух, и казалось, что пёс тоже слушает. Он уже не скалил зубы, но близко никого не подпускал.
Если мы втроём бродили по участку, он неизменно следовал за нами сзади или в нескольких шагах сбоку. Остановимся мы – остановится и он. Он изучал нас. Как-то я споткнулась о не замеченную мной в траве тонкую сухую палку и чуть не упала. Я подняла палку с земли, и Карай сразу оскалился и отскочил одним прыжком.
– Дурачок, да что ты вообразил? – засмеялась я, разломала о колено палку на куски и далеко забросила их, а сама решительно пошла к нему, протягивая вперёд раскрытые ладони: – Видишь?
Верхняя губа пса, подрагивая, опустилась и скрыла зубы, он вытянул морду и потянул носом воздух, словно принюхиваясь к моим ладоням, но всё же опасливо попятился. Я не стала преследовать его, вернулась к мальчикам, и мы пошли дальше. Пошёл за нами и Карай.
Это укрощение «дикого зверя» очень занимало нас троих, и темой наших разговоров в те дни только и была эта собака.
Наконец настал момент, когда мне удалось, давая Караю хлеб, быстро провести ладонью по его голове. Он явно был изумлён, растерян и посмотрел на меня вопросительно. Я поняла: победа близка!
Произошла же она так, как мы даже не могли ожидать.
В конце шестого дня нашей жизни на даче я сидела на террасе и читала. Мальчики играли в саду. По ступенькам лесенки вдруг застучали когти. Я подняла голову. Медленно и осторожно Карай поднимался на террасу. Раньше он никогда не бывал на ней. Он переступал со ступеньки на ступеньку, не отрывая напряжённого взгляда от моего лица. Я отложила книгу в сторону.
– Караюшка, – весело сказала я, – ну, иди же ко мне! – и похлопала ладонью себя по коленке.
Пёс уселся на верхней ступеньке, в нескольких шагах от меня, продолжая неотрывно смотреть мне прямо в глаза.
– Ну, подойди же ближе! – Я всё хлопала себя по коленке и вся наклонилась вперёд. – Давай мириться, хороший ты пёс! Ну! Ближе!
Он всё смотрел мне в глаза, и в его умных глазах я читала нерешительность и вопрос. С минуту мы в упор смотрели друг на друга. Он встал и, переступив два раза, снова сел. Нас разделяли шага три.
– Сюда! – твёрдо сказала я, указывая ему пальцем прямо перед собой.
Карай вдруг поднялся, приблизился ко мне вплотную, решительно положил правую лапу на моё колено и на лапу положил голову.
Значит, полное и безграничное доверие!!!
Лепеча все ласковые слова, какие я знала, я гладила его голову, водила ладонью по его глазам, трепала за уши – Карай сидел неподвижно и только часто дышал.
– Мальчики! Идите сюда скорей! – крикнула я в сад.
Пёс опасливо скосил глаза на лесенку, когда по ней, крича от восторга, взбегали Коля и Орик. Я бережно подсунула руку под морду нашего нового друга и подняла его голову.
– Погладьте его. По очереди! – сказала я.
Карай резко вздрогнул, когда Колина рука коснулась его лба. Он ещё инстинктивно боялся человеческих рук. Но через минуту мальчишки бурно ласкали его, а пёс лихорадочно стучал хвостом по полу, как-то жалобно и радостно повизгивал и старался лизнуть каждого из нас в лицо.
Мы все четверо чувствовали себя счастливыми!
– Испортили собаку! Совсем испортили собаку! – ворчала хозяйка, когда мои мальчишки гонялись наперегонки с Караем по всему участку. – Вот обокрадут вас, тогда увидите, как собак баловать! Ещё посмотрим, что Гранька скажет. Собака-то его!
Мы не обращали внимания на её воркотню. Я знала, что никто нас не обокрадёт: мы спали с открытыми настежь окнами, а Карай всю ночь до самого рассвета медленным шагом ходил вокруг дома. Мы знали: теперь Карай умеет отличать врага от друга! До Граньки нам было мало дела.
Через некоторое время в огромной, сильной собаке с лоснящейся гладкой шерстью трудно было узнать то страшное существо, которое встретило меня у калитки. И чего-чего с ним не проделывали мои мальчишки! Они садились на него верхом, они возились с ним, вместе катаясь по траве, – и всё было для него радостью.
Однажды я услышала из сада голос Коли:
– Орик! Давай Караю удовольствие накачивать!
– Давай! – отозвался Орик.
Я выглянула в сад.
– Ребята! Что вы делаете?!
На дорожке крутился Карай, стараясь вырваться от мальчишек, а они с азартом, схватив его за хвост, изо всех сил мотали пса из стороны в сторону. Услышав мой окрик, они отпустили Карая, и тот бросился ко мне.
– Мама! – заговорил Коля. – Мы Карайке удовольствие накачиваем!
– Вы с ума сошли! Другой пёс загрыз бы вас! – возмутилась я.
– Почему? – Ребята искренне удивились. – Ведь когда собака радуется, она машет хвостом! Значит, если мы будем её хвостом махать, ей будет радостно!
Я засмеялась.
– Когда вы радуетесь, вы прыгаете. Значит, если кто-нибудь станет вас вверх подбрасывать и вы будете падать и ушибаться, вам тоже будет радостно? Нет уж, предоставьте Караю радоваться самому! Пойдёмте лучше гулять!
Теперь Карай – к великому неудовольствию хозяйки: «А вдруг сейчас воры придут!» – сопровождал нас в прогулках. Он со всех ног уносился далеко вперёд, потом мчался обратно – и обязательно ему надо было по очереди приласкаться ко всем троим, чтобы никого не обидеть, – и снова летел вперёд.
Однажды мы забрели довольно далеко и проходили мимо какой-то деревни. Вдруг из-за околицы вырвалась целая стая дворняжек и с неистовым разноголосым лаем бросилась нам навстречу. Мы невольно остановились. Но тут произошло неожиданное. Плотно упираясь в землю ногами, между нами и собаками встал Карай. Хвост его вытянулся струной, шерсть вздыбилась, он молча смотрел на приближающуюся свору. Он стоял к нам спиной, и мы не видели его морды, но хорошо знали: он поднял верхнюю губу и показывает врагам свои страшные клыки.
И, словно по команде, все собаки с разбегу внезапно остановились, оседая на задние ноги, и, как одна, умолкли. С минуту они так и стояли, не сводя глаз с неподвижного Карая, потом, тоже как по команде, одновременно поджали хвосты, повернулись и трусцой побежали обратно к деревне. У них был такой явно сконфуженный вид, что мы все трое расхохотались. Карай стоял в той же позе, пока последняя собака не скрылась за домами. Тогда он опустил струной вытянутый хвост, взъерошенная шерсть улеглась, и он оглянулся на нас.
У него была такая морда, что нам показалось – и он смеётся вместе с нами.
Во всём посёлке знали нрав Карая, и к хозяйке редко кто заходил. А к нам, конечно, приезжали гости. Встречал их Карай приблизительно так же, как встретил вначале меня, но он был умён и, увидев, как радостно мы приветствуем наших друзей, сразу понимал: этим клыки показывать незачем. Он только отходил в сторону и ласкать себя никому не давал. Когда же приехала к нам из города погостить моя молоденькая племянница Ниночка и Карай увидел, как мальчики, ликуя, повисли у неё на шее, он сразу понял: это друг! И с первых же дней привязался к ней так же беззаветно, как к нам троим.
Лето проходило. Приближалась осень, и скоро мы должны были возвращаться в Ленинград.
– А как же Карай? – с тревогой спрашивали мальчики.
«А как же Карай?» – думала и я… В Ленинград взять его невозможно, да и хозяйка не отдаст. А оставлять его одиноким здесь, чтобы снова – побои и голод… Что же делать?
Вернулся из экспедиции хозяйский сын Гранька. Тот самый Гранька, который нарочно растил злого пса. Это был невзрачный парень с маленькими недобрыми глазками. Мы с ребятами совсем приуныли…
Приуныл и Карай. Он не показывал хозяину своих страшных клыков, не проявил никакой радости от встречи с ним и явно сторонился и избегал его.
– На что вы мне собаку испортили? – грубо набросился на нас Гранька вскоре после своего возвращения.
Мы пили чай на террасе, а Карай грустно лежал у моих ног. Услышав своё имя, он резко вздрогнул.
– Был хороший сторож, а теперь на что похож? – продолжал Гранька.
– Он и сейчас прекрасно сторожит, – возразила я.
– Ну да! – оборвал меня Гранька. – Раскормили, как борова, не нужен мне такой. Либо увозите куда хотите, либо я его всё равно пристрелю. Не стану я такую дрянь кормить.
Я тихо ахнула. Орик всхлипнул и разревелся. Всхлипнул и неслышно заплакал Коля. И тут раздался звонкий голос Ниночки:
– Я его возьму! Я уговорю дедушку и бабушку! Мы же теперь переехали, у нас отдельный домик в саду, а кругом забор! Они согласятся, я уговорю их… – Ниночкин голос задрожал.
Карай понял, о ком речь. Он вдруг встал на ноги и положил голову мне на колени. Тут и у меня защекотало в горле.
Гранька сразу учёл общее настроение.
– Ишь какая, – нагло обратился он к Ниночке, – что же, я свою собаку задаром отдам? Испортили моего выученика, да ещё забрать хотят. Платите деньги, тогда берите.
– Сколько? – растерялась Ниночка.
Гранька запросил какую-то нелепо большую цену. Я возмутилась, произошёл короткий торг, и сделка была завершена. Цена была неслыханная, но… Карай был нам дороже.
На другой же день мы покинули дачу и переехали к Ниночкиным родным. Переехал с нами и Карай. Пока мы укладывали вещи, он ни на шаг не отходил от детей, и у него был крайне растерянный вид. Он ещё не понимал, что происходит… Но когда он понял и с ошейником на цепочке вошёл с нами в вагон, восторгу его не было предела.
Через неделю мы уехали в Ленинград. Карай остался у Ниночки. Мои мальчики наперебой утешали его:
– Карайка, мы на будущее лето опять приедем! Ты жди нас!
– Хозяева! Есть здесь кто-нибудь? – громко крикнула я, боясь сделать движение.
На террасе появилась немолодая женщина, босая, в подоткнутой юбке. Она вытирала руки и замахнулась полотенцем на собаку.
– Пошёл вон! – крикнула она. – Вы не становитесь к нему спиной, он может цапнуть вас за икру.
Страшная собака, продолжая смотреть на меня, задом отступила на несколько шагов.
– Зачем вы держите такое чудовище? – спросила я.
– А разве вы не знаете, что у нас после войны много бандитов? А Карайка никого не впустит! Незаметно подкрадётся сзади – хвать за ногу! Такая уж у него повадка.
– Так к вам же и по-хорошему никто войти не может! – сказала я.
– К нам никто и не ходит, – спокойно ответила женщина. – А вам что от меня надо?
– Да вот ищу дачу, и понравился мне ваш домик. Не сдадите на лето? – спросила я.
– А чего же? Сдам. Сын уехал с экспедицией рабочим, я одна и в сараюшке проживу. Сдам. Показать дом? – Она очень, видимо, обрадовалась.
– Покажите, – сказала я. – А ваше это чудище меня сзади не цапнет?
– А чего же? – равнодушно ответила она. – Цапнет. Вы идите вперёд, а я за вами – и отгоню его, если что.
Домик внутри оказался чистеньким, но более чем скромным. Я поняла, что хозяйка очень бедствует. О цене мы договорились без труда.
– Всё мне подходит, но вот ваш пёс… У меня два сына – девяти и шести лет. Я боюсь за них, очень уж страшный пёс!
– А может, он привыкнет – и ничего… – не совсем уверенно ответила она. – Мой сын его нарочно злым растил.
– Как нарочно злым растил? – не поняла я.
– А так. К ласке не приучал. Бил часто. А то, бывало, Карай ещё щенком был, заснёт на травке, а мой Гранька накроет его железным корытом и ну дубасить по корыту молотком.
– Зачем?! – ужаснулась я.
– А чтоб злей был. Мы очень бандитов боялись.
– А почему он такой тощий? Вы его не кормите?
– А чем мне его кормить? Собака – она себе пищу пусть сама добывает… – Хозяйка горестно вздохнула.
А я подумала: «Хорошо, что этот Гранька уехал, он для моих мальчиков был бы пострашнее, чем этот пёс».
Мы спустились со ступенек терраски. Я взглянула на Карая, сидевшего в стороне. Встретив мой взгляд, он медленно показал мне клыки. Я на минутку заколебалась, но решила:
– Хорошо. Беру дачу. Завтра переедем. Будьте дома.
– Буду, буду! – радостно ответила хозяйка.
Надо сказать, что и я и мои сыновья всегда очень любили и до сих пор любим собак. Судьба Карая, которого нарочно растили злым, меня тронула и заинтересовала. Я подробно рассказала мальчишкам о своём первом знакомстве с этим страшным, даже непохожим на собаку существом, и мы решили: займёмся укрощением «дикого зверя».
– Ребята, – сказала я, – вы только первое время его не трогайте, близко к нему не подходите и старайтесь мимо него бегом не бегать. Начнём с того, что накормим его. Это изголодавшийся, озлобленный пёс, его только били, и он понятия не имеет о том, что такое ласка.
К нашему приезду хозяйка посадила Карая на цепь около убогой, полуразвалившейся будки. Стоило кому-нибудь из нас сделать шаг в сторону будки, как Карай обнажал свои огромные клыки и, пятясь задом, забирался в своё невзрачное жильё. Днём я взяла ломоть хлеба и подошла к будке, протягивая ему хлеб.
– Карай, – говорила я ласково, – ну возьми! Ты же хороший пёс, мы непременно будем друзьями. Возьми!
Карай не брал хлеба, а только жадными глазами смотрел на него. Я подошла ближе. Он ощетинился, показал зубы и попятился. Я положила хлеб у своих ног на землю, не двигаясь с места. Карай смотрел на хлеб, но не выползал из будки. Я отступила на несколько шагов. Тогда пёс одним рывком выскочил, схватил хлеб и скрылся в будке.)
После обеда я налила плошку супа, накрошила в неё хлеба и смело пошла к будке. Позвала пса, поставив плошку у своих ног, но он не вышел из своего логова, пока я снова не отошла на несколько шагов. Тогда Карай, прижимаясь животом к земле, подполз к плошке и, прежде чем начать есть, насторожённо посмотрел на меня.
– Ешь, Караюшка, ешь! – сказала я, продолжая стоять на том же месте.
Карай начал жадно лакать, но после каждых двух-трёх глотков вскидывал на меня испытующий взгляд.
– Как же искалечили тебя, бедняга! Ешь, не бойся, никто тебя не тронет.
Пока пёс не доел суп и тщательно не вылизал плошку, я не отошла. Мои мальчики стояли в сторонке и наблюдали эту сцену.
Вечером тот же манёвр с ломтём хлеба проделали мальчики. Когда они по очереди приближались к будке, Карай уползал в неё и показывал зубы. Когда клали хлеб на траву и отступали, он выскакивал и хватал корм.
Следующим утром мы продолжали приручение «дикого зверя». Вечером Коля и Орик прибежали ко мне и, захлебываясь от радости, ещё издали кричали:
– Мама! Мама! Он из рук хлеб не берёт, но зубы не скалит!
– Это уже большое достижение! – обрадовалась я.
Через день я попросила хозяйку спустить Карая с цепи. Я была уверена, что он уже не станет хватать нас сзади за икры. Хозяйка сердилась на нас:
– Чего вы мне собаку портите? Вот придут воры и вас самих обокрадут, увидите!
Но мы с мальчиками только смеялись и придумали новый манёвр: решили заставить Карая взять хлеб из рук. Смело подойдя к собаке и приветливо разговаривая с ней, я левой рукой протянула ломоть хлеба и остановилась. Карай не ощетинился и не обнажил клыков, но долго не решался сделать шаг ко мне и взять хлеб. Он стоял совсем близко и всё время переводил взгляд умных глаз с хлеба на моё лицо и обратно.
– Возьми, Карайка, возьми! – просила я.
Когда пёс наконец решился и осторожно взял хлеб в зубы, я попыталась быстрым движением правой руки ласково погладить его голову. Но он выронил хлеб, резко отскочил назад и снова показал мне зубы.
– Глупый, – сказала я, – ты думаешь, человек поднимает руку только для удара? Ну, смотри! – и, подняв ломоть, снова протянула его левой рукой, а правую спрятала за спину.
Карай не сразу решился снова взять хлеб, но голод не тётка… Он схватил хлеб и бросился бежать от меня.
В промежутках между «уроками», как мы с детьми называли каждое кормление Карая, мы всё время наблюдали за ним. А он наблюдал за нами. Это была своего рода игра. Пёс весь день не выпускал нас из своего поля зрения. Если мы сидели на террасе, он усаживался невдалеке от лесенки и не спускал с нас глаз. В его глазах мы видели недоумение и насторожённость. Иногда я шила, Орик рисовал, а Коля читал нам что-нибудь вслух, и казалось, что пёс тоже слушает. Он уже не скалил зубы, но близко никого не подпускал.
Если мы втроём бродили по участку, он неизменно следовал за нами сзади или в нескольких шагах сбоку. Остановимся мы – остановится и он. Он изучал нас. Как-то я споткнулась о не замеченную мной в траве тонкую сухую палку и чуть не упала. Я подняла палку с земли, и Карай сразу оскалился и отскочил одним прыжком.
– Дурачок, да что ты вообразил? – засмеялась я, разломала о колено палку на куски и далеко забросила их, а сама решительно пошла к нему, протягивая вперёд раскрытые ладони: – Видишь?
Верхняя губа пса, подрагивая, опустилась и скрыла зубы, он вытянул морду и потянул носом воздух, словно принюхиваясь к моим ладоням, но всё же опасливо попятился. Я не стала преследовать его, вернулась к мальчикам, и мы пошли дальше. Пошёл за нами и Карай.
Это укрощение «дикого зверя» очень занимало нас троих, и темой наших разговоров в те дни только и была эта собака.
Наконец настал момент, когда мне удалось, давая Караю хлеб, быстро провести ладонью по его голове. Он явно был изумлён, растерян и посмотрел на меня вопросительно. Я поняла: победа близка!
Произошла же она так, как мы даже не могли ожидать.
В конце шестого дня нашей жизни на даче я сидела на террасе и читала. Мальчики играли в саду. По ступенькам лесенки вдруг застучали когти. Я подняла голову. Медленно и осторожно Карай поднимался на террасу. Раньше он никогда не бывал на ней. Он переступал со ступеньки на ступеньку, не отрывая напряжённого взгляда от моего лица. Я отложила книгу в сторону.
– Караюшка, – весело сказала я, – ну, иди же ко мне! – и похлопала ладонью себя по коленке.
Пёс уселся на верхней ступеньке, в нескольких шагах от меня, продолжая неотрывно смотреть мне прямо в глаза.
– Ну, подойди же ближе! – Я всё хлопала себя по коленке и вся наклонилась вперёд. – Давай мириться, хороший ты пёс! Ну! Ближе!
Он всё смотрел мне в глаза, и в его умных глазах я читала нерешительность и вопрос. С минуту мы в упор смотрели друг на друга. Он встал и, переступив два раза, снова сел. Нас разделяли шага три.
– Сюда! – твёрдо сказала я, указывая ему пальцем прямо перед собой.
Карай вдруг поднялся, приблизился ко мне вплотную, решительно положил правую лапу на моё колено и на лапу положил голову.
Значит, полное и безграничное доверие!!!
Лепеча все ласковые слова, какие я знала, я гладила его голову, водила ладонью по его глазам, трепала за уши – Карай сидел неподвижно и только часто дышал.
– Мальчики! Идите сюда скорей! – крикнула я в сад.
Пёс опасливо скосил глаза на лесенку, когда по ней, крича от восторга, взбегали Коля и Орик. Я бережно подсунула руку под морду нашего нового друга и подняла его голову.
– Погладьте его. По очереди! – сказала я.
Карай резко вздрогнул, когда Колина рука коснулась его лба. Он ещё инстинктивно боялся человеческих рук. Но через минуту мальчишки бурно ласкали его, а пёс лихорадочно стучал хвостом по полу, как-то жалобно и радостно повизгивал и старался лизнуть каждого из нас в лицо.
Мы все четверо чувствовали себя счастливыми!
– Испортили собаку! Совсем испортили собаку! – ворчала хозяйка, когда мои мальчишки гонялись наперегонки с Караем по всему участку. – Вот обокрадут вас, тогда увидите, как собак баловать! Ещё посмотрим, что Гранька скажет. Собака-то его!
Мы не обращали внимания на её воркотню. Я знала, что никто нас не обокрадёт: мы спали с открытыми настежь окнами, а Карай всю ночь до самого рассвета медленным шагом ходил вокруг дома. Мы знали: теперь Карай умеет отличать врага от друга! До Граньки нам было мало дела.
Через некоторое время в огромной, сильной собаке с лоснящейся гладкой шерстью трудно было узнать то страшное существо, которое встретило меня у калитки. И чего-чего с ним не проделывали мои мальчишки! Они садились на него верхом, они возились с ним, вместе катаясь по траве, – и всё было для него радостью.
Однажды я услышала из сада голос Коли:
– Орик! Давай Караю удовольствие накачивать!
– Давай! – отозвался Орик.
Я выглянула в сад.
– Ребята! Что вы делаете?!
На дорожке крутился Карай, стараясь вырваться от мальчишек, а они с азартом, схватив его за хвост, изо всех сил мотали пса из стороны в сторону. Услышав мой окрик, они отпустили Карая, и тот бросился ко мне.
– Мама! – заговорил Коля. – Мы Карайке удовольствие накачиваем!
– Вы с ума сошли! Другой пёс загрыз бы вас! – возмутилась я.
– Почему? – Ребята искренне удивились. – Ведь когда собака радуется, она машет хвостом! Значит, если мы будем её хвостом махать, ей будет радостно!
Я засмеялась.
– Когда вы радуетесь, вы прыгаете. Значит, если кто-нибудь станет вас вверх подбрасывать и вы будете падать и ушибаться, вам тоже будет радостно? Нет уж, предоставьте Караю радоваться самому! Пойдёмте лучше гулять!
Теперь Карай – к великому неудовольствию хозяйки: «А вдруг сейчас воры придут!» – сопровождал нас в прогулках. Он со всех ног уносился далеко вперёд, потом мчался обратно – и обязательно ему надо было по очереди приласкаться ко всем троим, чтобы никого не обидеть, – и снова летел вперёд.
Однажды мы забрели довольно далеко и проходили мимо какой-то деревни. Вдруг из-за околицы вырвалась целая стая дворняжек и с неистовым разноголосым лаем бросилась нам навстречу. Мы невольно остановились. Но тут произошло неожиданное. Плотно упираясь в землю ногами, между нами и собаками встал Карай. Хвост его вытянулся струной, шерсть вздыбилась, он молча смотрел на приближающуюся свору. Он стоял к нам спиной, и мы не видели его морды, но хорошо знали: он поднял верхнюю губу и показывает врагам свои страшные клыки.
И, словно по команде, все собаки с разбегу внезапно остановились, оседая на задние ноги, и, как одна, умолкли. С минуту они так и стояли, не сводя глаз с неподвижного Карая, потом, тоже как по команде, одновременно поджали хвосты, повернулись и трусцой побежали обратно к деревне. У них был такой явно сконфуженный вид, что мы все трое расхохотались. Карай стоял в той же позе, пока последняя собака не скрылась за домами. Тогда он опустил струной вытянутый хвост, взъерошенная шерсть улеглась, и он оглянулся на нас.
У него была такая морда, что нам показалось – и он смеётся вместе с нами.
Во всём посёлке знали нрав Карая, и к хозяйке редко кто заходил. А к нам, конечно, приезжали гости. Встречал их Карай приблизительно так же, как встретил вначале меня, но он был умён и, увидев, как радостно мы приветствуем наших друзей, сразу понимал: этим клыки показывать незачем. Он только отходил в сторону и ласкать себя никому не давал. Когда же приехала к нам из города погостить моя молоденькая племянница Ниночка и Карай увидел, как мальчики, ликуя, повисли у неё на шее, он сразу понял: это друг! И с первых же дней привязался к ней так же беззаветно, как к нам троим.
Лето проходило. Приближалась осень, и скоро мы должны были возвращаться в Ленинград.
– А как же Карай? – с тревогой спрашивали мальчики.
«А как же Карай?» – думала и я… В Ленинград взять его невозможно, да и хозяйка не отдаст. А оставлять его одиноким здесь, чтобы снова – побои и голод… Что же делать?
Вернулся из экспедиции хозяйский сын Гранька. Тот самый Гранька, который нарочно растил злого пса. Это был невзрачный парень с маленькими недобрыми глазками. Мы с ребятами совсем приуныли…
Приуныл и Карай. Он не показывал хозяину своих страшных клыков, не проявил никакой радости от встречи с ним и явно сторонился и избегал его.
– На что вы мне собаку испортили? – грубо набросился на нас Гранька вскоре после своего возвращения.
Мы пили чай на террасе, а Карай грустно лежал у моих ног. Услышав своё имя, он резко вздрогнул.
– Был хороший сторож, а теперь на что похож? – продолжал Гранька.
– Он и сейчас прекрасно сторожит, – возразила я.
– Ну да! – оборвал меня Гранька. – Раскормили, как борова, не нужен мне такой. Либо увозите куда хотите, либо я его всё равно пристрелю. Не стану я такую дрянь кормить.
Я тихо ахнула. Орик всхлипнул и разревелся. Всхлипнул и неслышно заплакал Коля. И тут раздался звонкий голос Ниночки:
– Я его возьму! Я уговорю дедушку и бабушку! Мы же теперь переехали, у нас отдельный домик в саду, а кругом забор! Они согласятся, я уговорю их… – Ниночкин голос задрожал.
Карай понял, о ком речь. Он вдруг встал на ноги и положил голову мне на колени. Тут и у меня защекотало в горле.
Гранька сразу учёл общее настроение.
– Ишь какая, – нагло обратился он к Ниночке, – что же, я свою собаку задаром отдам? Испортили моего выученика, да ещё забрать хотят. Платите деньги, тогда берите.
– Сколько? – растерялась Ниночка.
Гранька запросил какую-то нелепо большую цену. Я возмутилась, произошёл короткий торг, и сделка была завершена. Цена была неслыханная, но… Карай был нам дороже.
На другой же день мы покинули дачу и переехали к Ниночкиным родным. Переехал с нами и Карай. Пока мы укладывали вещи, он ни на шаг не отходил от детей, и у него был крайне растерянный вид. Он ещё не понимал, что происходит… Но когда он понял и с ошейником на цепочке вошёл с нами в вагон, восторгу его не было предела.
Через неделю мы уехали в Ленинград. Карай остался у Ниночки. Мои мальчики наперебой утешали его:
– Карайка, мы на будущее лето опять приедем! Ты жди нас!