Виктория Токарева
Сразу ничего не добьешься

   Федькин проснулся ночью оттого, что почувствовал себя дураком.
   Бывает, внезапно просыпаются от зубной боли или оттого, что в ухо кто-то крикнет. Федькину в ухо никто не кричал, в его семье не было таких привычек, зубы у него тоже не болели, потому что были вставные. Федькин просто почувствовал себя дураком – не в данную минуту, а в принципе.
   Федькин лежал и припоминал разные намеки от разных людей. Он, как правило, опускал намеки, не сосредоточивался на них, потому что не верил в то, что он дурак, и потому что знал: те, кто просит, всегда ругают тех, у кого просят.
   Федькин смотрел в потолок. Потолок был белый, четкий, как листок бумаги, он сам его белил два раза в месяц. Федькину больше всего в жизни нравилось белить потолки: стоять на чем-нибудь высоком и водить над головой кистью – в одну сторону и в другую.
   Федькин смотрел на свою работу, и настроение у него было грустно-элегическое.
   А за окном между тем начиналось утро.
   Утро начиналось для всех: для дураков и для умных. Федькин раскрыл пошире форточку, встал на цыпочки и поднял руки. Это был вдох. Федькин делал утреннюю гимнастику.
   Потом он помылся и сел за стол, а жена подала ему завтрак. Завтракают все – дураки и умные. И жены тоже есть у всех. Иногда бывает, что у дурака умная жена, а у умного – дура.
   У Федькина жена была не очень умная, но вовсе не дура. Она ходила по кухне, волосы у нее были собраны на затылке в хвостик и перетянуты резинкой от аптечной бутылочки.
   Федькин посмотрел на ее хвостик и почувствовал угрызения совести.
   – Зина, – сказал он, – а ты зря тогда за меня замуж вышла…
   – Почему? – удивилась Зина и посмотрела на Федькина.
   – Дурак я.
   – Вот и хорошо, – сказала Зина.
   – Что ж тут хорошего? – не понял Федькин.
   – Спокойно…
   Отворилась дверь, и на кухню вошла дочь Федькина – Лина. Полное имя было Лионелла – Федькин ее так назвал. Волосы у Лины были прямые и белые, ресницы тоже прямые и тоже белые.
   – Пап, – сказала Лина, – я хочу в цыганский театр.
   – Иди.
   – Нет, я хочу поступить туда после десятого класса. Играть в пьесах.
   – В каких пьесах?
   – Ну… в каких… «Цыганка Аза», «Сломанный кнут»…
   – Ты же не цыганка.
   – Ну и что? В этом театре их нет.
   – А где же тогда цыгане? – удивилась жена Федькина.
   – Кочуют, – объяснила Лина.
   «Дура, – равнодушно отметил Федькин. – В меня…»
   Самое главное в этой жизни – точно определить свое место. Чтобы соразмерить запросы с возможностями.
   Когда Федькин вышел в это утро на улицу, он все про себя знал. И ему стало вдруг спокойно, не захотелось никуда торопиться. Он медленно шел, дышал и смотрел по сторонам. Если бы он был умный, то прочитал какие-нибудь стихи вроде: «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей…» Но Федькин Пушкина не знал и просто думал: «Хорошо-то как, Господи…»
   В холле перед кабинетом на красных плетеных стульчиках сидели люди, курили и беседовали, беспечно поводя руками. Они приходили сюда толкать и пробивать. Некоторые пробивали по два года. В первый год они расстраивались и даже болели на нервной почве, а ко второму году смирялись и находили определенное удовольствие в своей неопределенности.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента