Висенте Бласко-Ибаньес
Печальная весна
Старикъ Тофоль и дѣвочка были рабами своего сада, обремененнаго непрерывнымъ плодородіемъ.
Они тоже были деревьями, двумя растеніями на этомъ крохотномъ кусочкѣ земли – не больше носового платка, говорили сосѣди – который кормилъ ихъ въ награду за тяжелый трудъ.
Они жили, точно черви, прилѣпившись къ землѣ, и дѣвочка работала, какъ взрослый человѣкъ, несмотря на свою жалкую фигурку.
Покойная жена дяди Тофоля, бездѣтная и жаждавшая дѣтей, которыя скрасили бы ея одиночество, взяла эту дѣвочку изъ воспитательнаго дома. Въ этомъ садикѣ она дожила до семнадцатилѣтняго возраста, но на видъ ей можно было дать одиннадцать, такъ хрупко было ея тѣльце, обезображенное узкими острыми плечами, выдающимися впередъ и образующими впалую грудь и горбатую спину.
Она была некрасива и надоѣдала своимъ сосѣдкамъ и товаркамъ по рынку постояннымъ, непріятнымъ покашливаньемъ; тѣмъ не менѣе всѣ любили ее. Это было въ высшей степени трудолюбивое существо! За нѣсколько часовъ до разсвѣта она, дрожа отъ холода въ садикѣ, уже собирала землянику или нарѣзала цвѣты. Она первая являлась въ Валенсію, чтобы занять свое мѣсто на рынкѣ. Ночью, когда приходилось орошать садъ, она храбро хваталась за кирку и, подоткнувъ юбки, помогала дядѣ Тофолю пробивать отверстія въ склонѣ горы, откуда вырывалась красная вода; высохшая и обожженная земля впитывала ее съ клокотаньемъ наслажденія. А въ тѣ дни, когда цвѣты отправлялись въ Мадридъ, она носилась по саду, какъ сумасшедшая, обирая грядки и нося охапками гвоздику и розы, которыя скупщики укладывали въ корзины. Всѣ средства пускались въ ходъ, чтобы питаться этимъ маленькимъ клочкомъ земли. Приходилось быть всегда на мѣстѣ, обращаясь съ землею, какъ съ упрямымъ животнымъ, которое не пойдетъ безъ кнута. Этотъ клочекъ земли былъ частью огромнаго сада, принадлежавшаго когда то духовенству и раздѣленнаго на участки. Расширявшійся городъ грозилъ поглотить садикъ, и дядя Тофоль, бранившій арендованный имъ клочекъ эемли, дрожалъ, однако, при мысли, что хозяина одолѣетъ жадность, и что онъ продастъ землю подъ постройку дома.
Этотъ садъ орошался его кровью въ теченіе шестидесяти лѣтъ. Въ немъ не было ни одного кусочка необработанной земли, и деревья и растенія такъ густо разрослись, что изъ середины садика не видно было стѣнъ, несмотря на то, что онъ весь то былъ невеликъ. Тамъ были большія магноліи, грядки съ гвоздикою, цѣлые лѣсочки розъ, частыя рѣшетки съ жасминомъ, все полезныя вещи, которыя давали деньги и цѣнились глупыми людьми въ городѣ.
Старикъ не понималъ эстетическихъ красотъ садика и стремился только извлечь изъ него какъ можно больше пользы. Ему хотѣлось бы косить цвѣты, какъ траву, и нагружать цѣлыя телѣги роскошными плодами. Это стремленіе скупого и ненасытнаго старика мучило бѣдную дѣвочку. Какъ только она садилась на минутку, одолѣваемая кашлемъ, съ его стороны начинались угрозы, а иногда даже въ видѣ грубаго предупрежденія и толчокъ въ спину.
Они тоже были деревьями, двумя растеніями на этомъ крохотномъ кусочкѣ земли – не больше носового платка, говорили сосѣди – который кормилъ ихъ въ награду за тяжелый трудъ.
Они жили, точно черви, прилѣпившись къ землѣ, и дѣвочка работала, какъ взрослый человѣкъ, несмотря на свою жалкую фигурку.
Покойная жена дяди Тофоля, бездѣтная и жаждавшая дѣтей, которыя скрасили бы ея одиночество, взяла эту дѣвочку изъ воспитательнаго дома. Въ этомъ садикѣ она дожила до семнадцатилѣтняго возраста, но на видъ ей можно было дать одиннадцать, такъ хрупко было ея тѣльце, обезображенное узкими острыми плечами, выдающимися впередъ и образующими впалую грудь и горбатую спину.
Она была некрасива и надоѣдала своимъ сосѣдкамъ и товаркамъ по рынку постояннымъ, непріятнымъ покашливаньемъ; тѣмъ не менѣе всѣ любили ее. Это было въ высшей степени трудолюбивое существо! За нѣсколько часовъ до разсвѣта она, дрожа отъ холода въ садикѣ, уже собирала землянику или нарѣзала цвѣты. Она первая являлась въ Валенсію, чтобы занять свое мѣсто на рынкѣ. Ночью, когда приходилось орошать садъ, она храбро хваталась за кирку и, подоткнувъ юбки, помогала дядѣ Тофолю пробивать отверстія въ склонѣ горы, откуда вырывалась красная вода; высохшая и обожженная земля впитывала ее съ клокотаньемъ наслажденія. А въ тѣ дни, когда цвѣты отправлялись въ Мадридъ, она носилась по саду, какъ сумасшедшая, обирая грядки и нося охапками гвоздику и розы, которыя скупщики укладывали въ корзины. Всѣ средства пускались въ ходъ, чтобы питаться этимъ маленькимъ клочкомъ земли. Приходилось быть всегда на мѣстѣ, обращаясь съ землею, какъ съ упрямымъ животнымъ, которое не пойдетъ безъ кнута. Этотъ клочекъ земли былъ частью огромнаго сада, принадлежавшаго когда то духовенству и раздѣленнаго на участки. Расширявшійся городъ грозилъ поглотить садикъ, и дядя Тофоль, бранившій арендованный имъ клочекъ эемли, дрожалъ, однако, при мысли, что хозяина одолѣетъ жадность, и что онъ продастъ землю подъ постройку дома.
Этотъ садъ орошался его кровью въ теченіе шестидесяти лѣтъ. Въ немъ не было ни одного кусочка необработанной земли, и деревья и растенія такъ густо разрослись, что изъ середины садика не видно было стѣнъ, несмотря на то, что онъ весь то былъ невеликъ. Тамъ были большія магноліи, грядки съ гвоздикою, цѣлые лѣсочки розъ, частыя рѣшетки съ жасминомъ, все полезныя вещи, которыя давали деньги и цѣнились глупыми людьми въ городѣ.
Старикъ не понималъ эстетическихъ красотъ садика и стремился только извлечь изъ него какъ можно больше пользы. Ему хотѣлось бы косить цвѣты, какъ траву, и нагружать цѣлыя телѣги роскошными плодами. Это стремленіе скупого и ненасытнаго старика мучило бѣдную дѣвочку. Какъ только она садилась на минутку, одолѣваемая кашлемъ, съ его стороны начинались угрозы, а иногда даже въ видѣ грубаго предупрежденія и толчокъ въ спину.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента