Подшит крахмальный подворотничок
И наглухо застегнут китель серый -
И вот легли на спусковой крючок
Бескровные фаланги офицера.
Пора! Кто знает время сей поры?
Но вот она воистину близка:
О, как недолог жест от кобуры
До выбритого начисто виска!
Движение закончилось, и сдуло
С назначенной мишени волосок -
С улыбкой Смерть уставилась из дула
На аккуратно выбритый висок.
Виднелась сбоку поднятая бровь,
А рядом что-то билось и дрожало -
В виске еще не пущенная кровь
Пульсировала, то есть возражала.
И перед тем как ринуться посметь
От уха в мозг, наискосок к затылку, -
Вдруг загляделась пристальная Смерть
На жалкую взбесившуюся жилку...
Промедлила она - и прогадала:
Теперь обратно в кобуру ложись!
Так Смерть впервые близко увидала
С рожденья ненавидимую Жизнь.
1978
Много во мне маминого,
Папино - сокрыто,
Я из века каменного,
Из палеолита.
Но по многим отзывам -
Я умный и не злой,
То есть, в веке бронзовом
Стою одной ногой.
Наше племя ропщет, смея
Вслух ругать порядки.
В первобытном обществе я
Вижу недостатки.
Просто вопиющие! -
Довлеют и грозят,
Далеко идущие -
На тыщу лет назад.
Собралась, умывшись чисто,
Во поле элита.
Думали, как выйти из то-
Го палеолита.
Под кустами ириса
Все передрались.
Не договорилися,
А так и разбрелись.
Завели старейшины, а
Нам они примеры, -
По две, по три женщины, по
Две, по три пещеры.
Жены крепко заперты
На цепи да замки,
А на крайнем Западе
Открыты бардаки.
Перед соплеменниками,
Вовсе не стесняясь,
Бродят люди с вениками,
Матерно ругаясь,
Дрянь в огонь из бака льют,
Надыбали уют,
Ухают и крякают,
Хихикают и пьют.
Между поколениями
Ссоры возникают,
Жертвоприношениями
Злоупотребляют.
Ходишь - озираешься
И ловишь каждый взгляд.
Малость зазеваешься -
Уже тебя едят.
Люди понимающие
Ездят на горбатых,
На горбу катающие
Грезят о зарплатах.
Счастливы горбатые,
По тропочкам несясь.
Бедные, богатые -
У них, а не у нас.
Продали подряд все сразу
Племенам соседним,
Воинов гноят образо-
Ваньем этим средним,
От повальной грамоты
Те начали орать.
Поглядели мамонты
И стали вымирать.
Дети все с царапинами
И одеты куце,
Топорами папиными
День и ночь секутся.
Скоро эра кончится -
Набалуетесь всласть!
В будущее хочется?
Да как туда попасть?!
Колдуны пророчили, де
Будет все попозже...
За камнями - очереди,
За костями - тоже.
От былой от вольности
Давно простыл и след:
Хвать тебя за волосы! -
И глядь - тебя и нет.
Притворились добренькими,
Многих прочь услали
И пещеры ковриками
Пышными устлали.
Мы стоим, нас трое, нам -
Бутылку коньяку...
Тишь в благоустроенном
{И} каменном веку.
Встреться мне, молю я исто,
Во поле, элита!
Забери ты меня из то-
Го палеолита.
Ведь по многим отзывам -
Я умный и не злой,
То есть, в веке бронзовом
Стою одной ногой.
1978
Пародии делает он под тебя,
О будущем бредя, о прошлом скорбя,
Журит по хорошему, вроде, любя,
С улыбкой поет непременно,
А кажется будто поет - под себя -
И делает одновременно.
Про росы, про плесы, про медкупоросы,
Там - осыпи, осы, мороз и торосы,
И сосны, и СОСы, и соски, и косы,
Усы, эскимосы и злостные боссы.
А в Подольске - раздолье:
Ив Монтан он - и только!
Есть ведь и горькая доля,
А есть горькая долька.
Тогда его зритель Подольский
Возлюбит зимою и летом,
А вот полуостров наш Кольский
Весьма потеряет на этом.
Настолько он весь романтичный,
Что нечего и пародировать,
Но он мне в душе симпатичен,
[Я б смог] его перефразировать.
Нет свободной минуты и, кстати,
Спать не может {он} не от кошмаров,
Потому что он {все} время тратит
На подсчеты моих гонораров.
1978
Прохода нет от этих начитанных болванов:
Куда ни плюнь - доценту на шляпу попадешь!
Позвать бы пару опытных шаманов
И напустить на умников падеж!
Что за дела - не в моде благородство?!
И вместо нас - нормальных, от сохи, -
Теперь нахально рвутся в руководство
Те, кто умеют сочинять стихи.
На нашу власть - то плачу я, то ржу:
Что может дать она? - По носу даст вам!
Доверьте мне - я поруковожу
Запутавшимся нашим государством.
Кошмарный сон я видел: что без научных знаний
Не соблазнишь красоток - ни девочек, ни дам!
Но я и пары ломаных юаней -
За эти иксы, игреки не дам.
Недавно мы с одним до ветра вышли
И чуть потолковали у стены, -
Так у него был полон рот кровищи
И интегралов - полные штаны.
С такими - далеко ли до беды?!
Ведь из-за них мы с вами чахнем в смоге.
Отдайте мне ослабшие бразды -
Я натяну, не будь я Гогер-Могер!
И он нам будет нужен - придушенный очкарик:
Такое нам сварганит - врагам наступит крах!
Пинг-понг один придумал, - хрупкий шарик...
Орешек крепкий в опытных руках!
Искореним любые искривленья
Путем повальной чистки и мытья!
А перевоспитанье - исправленье -
Без наших крепких рук - галиматья.
Я так решил: он мой - текущий век,
Хоть режьте меня, ешьте и вяжите!
Я, Гогер-Могер, - вольный человек,
И вы меня, ребята, поддержите!
Не надо нам прироста - нам нужно уменьшенье,
Нам перенаселенье - как гиря на горбе.
Все это зло идет от женя-шеня:
Ядреный корень! Знаю по себе.
Сметем на свалки груды лишних знаний -
Метлой по деревням и городам!
За тридцать штук серебряных юаней
Я Ньютона с Конфуцием продам.
Я тоже не вахлак, не дурачок -
Цитаты знаю я от всех напастей.
И я устрою вам такой "скачок",
Как только доберусь до высшей власти!
1978
Новые левые - мальчики бравые
С красными флагами буйной оравою,
Чем вас так манят серпы да молоты?
Может, подкурены вы и подколоты?!
Слушаю полубезумных ораторов:
"Экспроприация экспроприаторов..."
Вижу портреты над клубами пара -
Мао, Дзержинский и Че Гевара.
Не [разобраться], где левые, правые...
Знаю, что власть - это дело кровавое.
Что же, [валяйте] затычками в дырках,
Вам бы полгодика, только в Бутырках!
Не суетитесь, мадам переводчица,
[Я не спою], мне сегодня не хочется!
И не надеюсь, что я переспорю их,
Могу подарить лишь учебник истории.
1978
Другу моему Михаилу Шемякину
Открытые двери
Больниц, жандармерий -
Предельно натянута нить, -
Французские бесы -
Большие балбесы,
Но тоже умеют кружить.
Я где-то точно - наследил, -
Последствия предвижу:
Меня сегодня бес водил
По городу Парижу,
Канючил: "Выпей-ка бокал!
Послушай-ка гитары!" -
Таскал по русским кабакам,
Где - венгры да болгары.
Я рвался на природу, в лес,
Хотел в траву и в воду, -
Но это был - французский бес:
Он не любил природу.
Мы - как сбежали из тюрьмы, -
Веди куда угодно, -
Пьянели и трезвели мы
Всегда поочередно.
И бес водил, и пели мы,
И плакали свободно.
А друг мой - гений всех времен,
Безумец и повеса, -
Когда бывал в сознанье он -
Седлал хромого беса.
Трезвея, он вставал под душ,
Изничтожая вялость, -
И бесу наших русских душ
Сгубить не удавалось.
А то, что друг мой сотворил, -
От бога, не от беса, -
Он крупного помола был,
Крытого был замеса.
Его снутри не провернешь
Ни острым, ни тяжелым,
Хотя он огорожен сплошь
Враждебным частоколом.
Пить - наши пьяные умы
Считали делом кровным, -
Чего наговорили мы
И правым и виновным!
Нить порвалась - и понеслась, -
Спасайте наши шкуры!
Больницы плакали по нас,
А также префектуры.
Мы лезли к бесу в кабалу,
С гранатами - под танки, -
Блестели слезы на полу,
А в них тускнели франки.
Цыгане пели нам про шаль
И скрипками качали -
Вливали в нас тоску-печаль, -
По горло в нас печали.
Уж влага из ушей лилась -
Все чушь, глупее чуши, -
Но скрипки снова эту мразь
Заталкивали в души.
Армян в браслетах и серьгах
Икрой кормили где-то,
А друг мой в черных сапогах -
Стрелял из пистолета.
Набрякли жилы, и в крови
Образовались сгустки, -
И бес, сидевший визави,
Хихикал по-французски.
Все в этой жизни - суета, -
Плевать на префектуры!
Мой друг подписывал счета
И раздавал купюры.
Распахнуты двери
Больниц, жандармерий -
Предельно натянута нить, -
Французские бесы -
Такие балбесы! -
Но тоже умеют кружить.
1978
Михаилу Шемякину с огромной
любовью и пониманием.
Однажды я, накушавшись от пуза,
Дурной и красный, словно из "парилки",
По кабакам в беспамятстве кружа,
Очнулся на коленях у француза -
Я из его тарелки ел без вилки
И тем француза резал без ножа.
Кричал я: "Друг! За что боролись?!" - Он
Не разделял со мной моих сомнений.
Он был напуган, смят и потрясен,
И пробовал прогнать меня с коленей.
Не тут-то было! Я сидел надежно,
Обняв его за тоненькую шею,
Смяв оба его лацкана в руке,
Шептал ему: "Ах! Как неосторожно!
Тебе б зарыться, спрятаться в траншею,
А ты рискуешь в русском кабаке!"
Он тушевался, а его жена
Прошла легко сквозь все перипетии:
"Знакомство с нами свел сам Сатана,
Но - добрый, ибо родом из России".
Француз страдал от недопониманья,
Взывал ко всем: к жене, к официантам, -
Жизнь для него пошла наоборот.
Цыгане висли, скрипками шаманя,
И вымогали мзду не по талантам,
А я совал рагу французу в рот.
И я вопил: "Отец мой имярек -
Герой, а я тут с падалью якшаюсь!"
И восемьдесят девять человек
Кивали в такт, со мною соглашаясь.
Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
Пикассо ли - кого еще не знаю,
Европа-сука тычет невпопад.
[Меня] куда бы пьянка ни метнула,
Я свой Санкт-Петербург не променяю
На вкупе все, хоть он и Ленинград.
В мне одному немую тишину
Я убежал до ужаса тверезый.
Навеки потеряв свою жену,
В углу сидел француз, роняя слезы.
Я ощутил намеренье благое -
Сварганить крылья из цыганской шали,
Крылатым стать и недоступным стать.
Мои друзья - пьянющие изгои
Меня хватали за руки, мешали,
Никто не знал, что я умел летать.
Через Pegeaut я прыгнул на Faubourg
И приобрел повторное звучанье:
На ноте "до" завыл Санкт-Петербург,
А это означало "До свиданья".
Мне б по моим мечтам - в каменоломню:
Так много сил, что все перетаскаю, -
Таскал в России - грыжа подтвердит.
Да знали б вы, что я совсем не помню,
Кого я бью по пьянке и ласкаю,
И что плевать хотел на Interdite.
Да! Я рисую, трачу и кучу!
Я даже чуть избыл привычку к лени.
Я потому французский не учу,
Чтоб мне не сели на колени.
25 июля 1978
Михаилу Шемякину
Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки, -
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла - в две руки, в две руки!
Вы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчие ямы подушками лап;
Тот, кого даже пуля догнать не могла б, -
Тоже в страхе взопрел и прилег - и ослаб.
Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал, -
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти - красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу -
Псам еще не намылены холки!
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец - и в мозгах перекос, -
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем -
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не Бог - человек:
Улетающим - влет, убегающим - в бег...
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре - за нами удача.
Волки мы - хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки - и смерть вам собачья!
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
К лесу - там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, - труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье...
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!
...Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчих не знавшие кличей, -
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
Но - на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
1977-1978
Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс традиционный - и захватывало дух.
Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить ее одну, -
Но вечно надо отлучаться по делам -
Спешить на помощь, собираться на войну.
И вот, все ближе, все реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, -
И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
Был белый вальс - конец сомненьям маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех, -
Сегодня дамы приглашали кавалеров -
Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званье дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Партнерам скоро отлучаться по делам -
Спешить на помощь, собираться на войну.
Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался!
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, -
И ты был бел - белее стен, белее вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе - как тебе везло, -
В России дамы приглашали кавалеров
Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.
Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам, -
Их бальный зал - величиной во всю страну.
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, -
Припомни этот белы зал - и улыбнешься.
Век будут ждать тебя - и с моря и с небес -
И пригласят на белый вальс, когда вернешься.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
1978
Давайте я спою вам в подражанье рок-н-ролу,
Глухим и хриплым тембром из-за плохой иглы,
Пластиночкой на ребрах, в оформленьи невеселом,
Какими торговали пацаны из-под полы.
Ну, например, о лете, - которого не будет,
Ну, например, о доме, - что быстро догорел,
Ну, например, о брате, - которого осудят,
О мальчике, которому - расстрел!
Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке.
Рентгеновские снимки - смерть на черно-белом фоне.
Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке
И продлевают жизнь себе, вертясь на патефоне.
1978
Не чопорно и не по-светски -
По человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.
15 января 1978
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы - вечно забияки:
Еще в войну повелевали "ЯКи"
И истребляли в воздухе врага!
Дела их - двояки и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актеры - Яки, самолеты - "ЯКи",
И в Азии быки - все те же яки...
Виват всем ЯКам - до ста лет им жить!
Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва...
Як-50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полета, как "ЯКу-42"!
24 апреля 1978