Владимир Гриньков
Заглянувший в смерть
Труба? Да, похоже. Что-то вроде уходящего вдаль огромного туннеля, перед которым сам ты кажешься песчинкой. Там, далеко впереди – яркий свет, яркий и мягкий одновременно. И божественная музыка, которая манит, и достаточно только сделать первый шаг – и уже не вернешься, будешь идти и идти навстречу этой музыке и этому яркому свету, пока не придешь – куда? Никто не знает. Тот, кто, стоя у входа, смог собрать все свои силы и не сделать первого шага навстречу музыке, – вернулся к нам и знает не намного больше нашего. Но кто не нашел в себе сил остановиться и переступил через невидимый порог, те уже ничего нам не расскажут. Они оставили за спиной эту границу – границу между Жизнью и Смертью.
В комнате были только Толик и Хома. Странно, вот так прилипнет к человеку кличка, и заменит ему полностью имя – Хома и Хома. Вот Толик – это Толик, а Хома – только Хома и никак иначе.
– Привет, – сказал я. – Что нового?
– Привет, – отозвался Толик. – Все старое.
– Мне из дома не звонили?
– Нет.
На столе лежала нераспечатанная почта – несколько писем. Я взял верхнее и надорвал конверт.
– Да, так вот насчет дыхания, – повернулся к Хоме Толик. – От того, как ты дышишь, зависит твое здоровье, да и вообще – сколько ты проживешь. Вот в этой статье говорится, что дышать надо животом…
– Чем? – протянул Хома. – Может, тебе еще чем-нибудь подышать?
– Ты не так понял, – поморщился Толик. – Дышать ты, конечно, должен носом, но при вдохе у тебя живот должен увеличиваться в размерах. Живот, а не грудь – понимаешь? Вот вдохни и выдохни пару раз.
Хома подчинился.
– Вот у тебя правильное дыхание, – сказал Толик. – Видишь, живот вздувается, как при беременности…
– Тьфу ты! – в сердцах сказал Хома. – У самого у тебя – как при беременности!
– Чудак, я же ничего обидного не сказал.
– Да ну тебя! Пойдем лучше покурим. Тоже, говорят, жизнь удлиняет. За счет снятия стресса.
Когда они вышли из комнаты, я поднял телефонную трубку и набрал номер. Сначала шли только короткие гудки, потом в трубке щелкнуло и женский голос произнес:
– Алло.
– Добрый день, – произнес я гнусавым голосом. – Это вас беспокоят из Центра социологических исследований. Мы проводим опрос населения на предмет отношения людей к цветному телевидению. Как вы считаете: цветное телевидение имеет право на существование, или мы должны вернуться к использованию исключительно черно-белых телевизоров?
Светка рассмеялась:
– Эдик, это ты? Я тебя узнала.
– Конечно, я. Ко мне вернулся мой обычный голос.
– Как у тебя дела, сестричка?
– Все отлично, кроме одной очень неприятной вещи.
– Какой? – насторожился я.
– Мой брат пропал.
– Никуда я не пропал, – я засмеялся. – Не далее как сегодня благополучно ночевал дома.
– Твое появление я фиксирую только по исчезновению продуктов в холодильнике, – вздохнула Светка, – а о том, что у него есть младшая сестра, за которой нужен глаз да глаз, мой брат совсем забыл.
– Не маленькая уже – двадцать лет, – буркнул я.
– Двадцать не двадцать, но пока ты пустил это дело на самотек, мне уже предложили выйти замуж.
– Кто этот нахал? – встревожился я. – Светка, не чуди! Ты помнишь наш с тобой уговор?
– Да я же ему еще ничего не ответила.
– Еще не ответила? – переспросил я. – Значит, еще не послала его куда следует? Слушай, я ему обломаю рога, этому твоему ухажеру. Кто он такой, откуда взялся?
– Ну чего ты так сразу? – обиделась Светка. – Он вполне приличный парень, в сборной по волейболу играет.
– Ах вон оно что! – взвился я. – Косая сажень в плечах, честность во взгляде и грамота за второе место на областных соревнованиях – просто идеальный вариант для любой порядочной девушки!
– Эдик, ну перестань…
– Все! – отрезал я. – Мы с тобой договорились: сначала ты заканчиваешь институт, я тем временем покупаю тебе квартиру, а потом уже выходи замуж, я тебя благословлю, кем бы ни был твой избранник: хоть волейболистом, хоть негром преклонных годов. Ты меня поняла?
– Поняла, – буркнула Светка.
– Ну и молодец! – Я сменил строгий тон на жизнерадостный. – Что там дядя Леша с тетей Таней – приехали?
– Нет еще.
– Что же такое? По времени пора бы им прибыть.
– Может, поезд опаздывает? Ты бы позвонил на вокзал, узнал в справочной.
– Да ладно, все равно они от этого раньше не появятся.
– Эдик, ты хоть сегодня приедешь раньше? Неудобно перед дядей Лешей. Приедут они с дороги, а тебя и к полуночи не будет.
– Не знаю, у меня сегодня много работы.
– Ну что можно делать на работе ночью? Я начинаю опасаться за незапятнанность твоего морального облика.
– Нет-нет, – запротестовал я. – У меня сегодня вечером очень важная работа – я парюсь в сауне.
– И это ты называешь работой?! – возмутилась Светка. – Да с каких пор это стало считаться общественно полезным трудом?
– Это, как правило, отдых, – согласился я. – Но когда в сауне устраиваешь встречу с городским мэром для решения некоторых вопросов – это уже работа.
– Ты знаешь, как это называется?
– Знаю, – подтвердил я. – Нормальные рабочие отношения. Так ты позвони мне, как только дядя Леша приедет. Хорошо?
– Хорошо, – вздохнула Светка.
– Ну все, пока. Привет волейболисту, – и я положил трубку.
Вострецов все-таки успел до приезда поляков: вкатился в комнату словно мячик и, рухнув в кресло, рванул на груди рубаху.
– Ну и жара! – прохрипел он, поводя по сторонам белесыми глазами.
Я достал из холодильника бутылочку пепси-колы и, наполнив стакан, протянул его Вострецову.
– Ну и противная штука, – поморщился Вострецов, осушив стакан. – Слушай, почему бы нам с тобой не организовать выпуск русского кваса в жестяных банках – знаешь, как пиво западногерманское?
– Организуем, – пообещал я. – Сан Саныч, не томи, рассказывай.
– А что рассказывать? Колхозный голова согласился – отдадут они нам в аренду эту ферму и имение на тех условиях, которые мы им предлагаем.
– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул я. – Хоть теперь можем с поляками спокойно разговаривать. Как же ты его уломал?
– Шут его знает, – пожал плечами Вострецов. – И за что эти председатели да директора меня так любят?
В комнату вошел Толик.
– Кажется, поляки едут, – объявил он.
В окно было видно, как к обочине подкатил «Фиат» и два шикарно одетых молодых парня вышли из машины.
– Быстро же они приобрели европейский лоск, – сказал Толик. – За версту видно, что иностранцы.
– С чего же ты взял, что быстро? – не согласился Вострецов. – От них французскими одеколонами пахло еще в те времена, когда у нас «Шипр» считался последним криком моды.
Поляки вошли в здание. Мы видели, как таращится им вслед Хома.
– Я проведу их сюда, – сказал Толик и исчез за дверями.
– Как ты думаешь, будет с ними дело или нет?
– Кто знает, – пожал я плечами. – Сие великая тайна есть.
Дверь открылась, и на пороге появились поляки. Я поднялся из-за стола.
– Пан Брошин? – вопросительно произнес тот поляк, что был пониже ростом, глядя на меня.
– Да, это я. – Я пожал им обоим руки. – Только, если можно, без слова «пан».
– Почему же? – удивился поляк. – Вам не нравится?
– Нравится, – признался я. – Но слышится не «пан Брошин», а «пан брошен», а это уже совсем другое дело. Брошен, понимаете? От слова «бросать».
– А-а, понятно, понятно, – с улыбкой закивали поляки.
– Так что зовите меня просто Эдик, а вот это мой коллега, пан Вострецов.
Сан Саныч воспринял свое «панство» спокойнее, чем я.
– Меня зовут Тадеуш, – сказал тот, что пониже. – Имя моего напарника – Казимир.
– Прошу к столу, – предложил я. – Может быть, заварить кофе?
– Нет-нет, – запротестовал Тадеуш. – Мы только что пообедали в ресторане. Давайте сразу приступим к делу.
– Согласен. – Я сел в кресло напротив. – В разговоре по телефону вы сказали, что речь может идти о создании совместного предприятия. Так?
– Так, – кивнул Тадеуш.
– И как же вам видится организационная сторона дела?
– Производство вы могли бы взять на себя, – сказал Тадеуш. – А мы займемся сбытом.
– Сбытом где? – поинтересовался я.
– В Польше. На Западе сейчас есть определенные трудности со сбытом мехов: там «зеленые» проводят очень активную кампанию в защиту животных.
– Значит, вы сразу ориентируетесь исключительно на польский рынок?
– Я так не сказал, – покачал головой Тадеуш. – Но вы должны понимать, что на первых порах будет очень трудно прорваться на Запад.
– Но можно же поиграть ценами, на первых порах поработать себе в убыток – потом наверстаем.
– Нас обвинят в демпинге, и на этом наш бизнес закончится, – подал голос Казимир. – Мы не сможем слишком значительно зажать цены – Тадеуш прав, говоря, что на Запад трудно прорваться. Но туда и не надо торопиться. Давайте начнем с Польши. Вас интересует валюта? Так у нас злотые свободно меняются на доллары.
– Да сколько же шкурок мы сможем продать в Польше? Сколько поляки способны их купить? – воскликнул я.
– Все, – сказал Тадеуш. – Все, которые вы сможете им предложить, при условии, что цена будет божеской. Теперь мы подходим к главному вопросу: какова ваша база и сколько шкурок вы способны выдать в ближайшие два-три года?
– Какова наша база, – протянул я. – У нас есть целая ферма, которая, правда, нуждается в реконструкции. С учетом времени, необходимого на поиски материалов, реконструкция закончится не ранее чем через шесть месяцев.
– Шесть месяцев – это много, – сказал Казимир. – Месяц, от силы – два. Но не шесть.
– Дело не только в материалах, – вмешался в разговор Сан Саныч. – Надо еще закупить молодняк, а здесь тоже есть свои сложности. Кстати, тем, сколько молодняка мы сможем достать, и определится производительность нашей зверофермы.
– Может быть, для ускорения реконструкции мы ввезем кое-какие материалы из Польши? – предложил Тадеуш.
– Мы составим список всего необходимого и тогда решим этот вопрос, – сказал я.
О том, что договора на аренду фермы у нас еще нет, я решил промолчать.
– Когда список будет готов? – поинтересовался Тадеуш.
– Нам требуется не меньше недели. Сан Саныч, хватит недели?
– Хватит, – кивнул Вострецов. – В самый раз будет.
– Договоримся о следующей встрече, – предложил Тадеуш.
– В следующий вторник приезжайте в это же самое время. Тогда уже мы сможем говорить более конкретно.
Через неделю, по крайней мере, мы подпишем с колхозом все необходимые бумаги.
Я крутанулся по двору и затормозил, упершись светом фар в скамейку у подъезда. На скамейке сидела Светка и во все глаза таращилась в мою сторону, пытаясь разобрать, чья это машина. Но фары слепили ее, и она наконец отвела взгляд. Рядом с ней на лавочке сидел парень довольно внушительного вида. «Волейболист», – понял я и почувствовал, как в моей груди вскипает раздражение. Я погасил фары, вылез из машины и, зло хлопнув дверцей, направился к скамейке. Светка поднялась мне навстречу, собираясь что-то сказать, но я опередил ее.
– Я же тебя предупреждал! – зарычал я. – Это он? – кивнул я на парня. – Ты же знаешь – я не потерплю…
Ничего не понимающий «волейболист» начал медленно подниматься со скамейки.
– Иди в квартиру! – приказал я Светке. – Там я с тобой поговорю!
– А в чем дело-то? – с вызовом спросил парень, поднявшись во весь рост.
– Катись отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видел! – сказал я и опять повернулся к Светке. – Марш домой!
Она, всхлипывая, исчезла в подъезде.
– А ты кто такой будешь? – поинтересовался парень. – Я бы на твоем месте сделал отсюда ноги.
Я молча пошел к подъезду, но он нагнал меня и, схватив за плечо, резко развернул:
– Ты не пойдешь туда, приятель, понял? Вали отсюда!
Поняв, что «валить» я не собираюсь, он, как-то сразу изменившись в лице, схватил меня за куртку и резко встряхнул. Правой рукой я достал из кармана куртки баллончик и пустил струю газа в лицо «волейболиста». Он отпустил мою куртку и, корчась, рухнул на землю.
Я развернулся и пошел домой. Там меня поджидал сюрприз: когда я вошел в квартиру, из комнаты появился дядя Леша.
– Эдик! – Он обнял меня и потянул в комнату. – Таня, посмотри на этого бродягу, который домой заявляется полдвенадцатого!
– Эдичка, здравствуй! – Тетя Таня почему-то расплакалась и чмокнула меня в щеку.
– Ну, что за слезы! – возмутился дядя Леша. – Он что – так плохо выглядит?
– Да хорошо выглядит, хорошо, – тетя Таня замахала руками. – Это я так, по-женски.
– А-а, для порядка, значит, – успокоился дядя Леша.
– Когда вы приехали? – спросил я.
– Два часа назад. Поезд опоздал, так что мы, как видишь, с задержкой прибыли. Светланка нас уже накормила, так что все нормально. Иди ешь, мы тебя подождем.
– Еще чего, – сказал я. – Ложитесь спать – устали с дороги. Вы с тетей Таней ляжете в спальне, Светка будет спать в зале, а я поставлю раскладушку на кухне.
– Так и я могу на раскладушке, Эдик.
– Вам нельзя, у вас не тот статус, – покачал я головой.
– Иди ешь, – буркнула Светка, появляясь в комнате.
– Иди поешь, правда, – подтолкнул меня дядя Леша. – Голодный небось. Что ж это у тебя за работа такая, что ты в полночь домой возвращаешься? Все в своем кооперативе колотишься?
– В нем, родимом, – кивнул я. – Вы будете со мной кушать?
– Да мы только что из-за стола. Я так, посижу с тобой за компанию. Так кем же ты работаешь в своем кооперативе?
– Председателем, – сказал я, поддевая вилкой кусок хлеба.
– Вот как! – протянул дядя Леша. – А чем занимаетесь?
– Много чем. Строим, ремонтируем, сейчас вот собрались пушниной заняться.
– Пушнина – это хорошо. За валюту небось собрались продавать?
– Мы-то собрались, а капиталисты пока нет, – засмеялся я.
– Не хотят, стало быть?
– Не хотят, – кивнул я. – Вы, говорят, зверушек губите – не хотим носить ваши меха.
– Ну и ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Оно и к лучшему. Нам тоже надо что-то носить. Правильно?
– Правильно, – поддакнул я.
– А работа твоя тебе нравится?
– Нравится. Сам себе хозяин – чего еще можно желать?
– Хозяин, – с укоризной сказал дядя Леша. – Хозяин, а в ванной лампочка не горит. Ты ж мужик – не Светланке же ремонтом заниматься. Совсем про дом забыл с этим кооперативом.
– Да сделаю я, – поморщился я. – Некогда сейчас, минуты свободной нег. А там возиться надо – с проводкой что-то.
– Ну ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Все равно сегодня смотреть не будем. У родителей на могилке давно были?
– В прошлом месяце со Светкой ездили.
– Ты машину купил?
Я кивнул.
– Отвезешь нас с Таней на кладбище?
– Все вместе съездим, – пообещал я. – Завтра вряд ли, а вот послезавтра можем.
Дядя Леша посмотрел на свое отражение в темном окне.
– Светланка замуж не собирается? – спросил он.
– Нет, – отрезал я, вспомнив «волейболиста». – Институт закончит, тогда – да.
– Я это вот к чему спрашиваю, – сказал дядя Леша, по-прежнему глядя на свое отражение. – Мы с Таней деньги кое-какие собрали – Светланке на свадьбу.
Я поперхнулся супом и закашлялся.
– Нет у вас родителей – судьба так сложилась – что ж теперь делать. А поскольку я братом был вашему отцу, я обязан о вас позаботиться, – продолжал дядя Леша.
Я наконец откашлялся и вновь обрел способность жевать.
– Дядя Леша, спасибо вам большое. Но денег никаких не надо – я прилично зарабатываю и смогу обеспечить Светке все как положено.
– А ты не торопись, – дядя Леша вздохнул. – Тут дело не только в деньгах, тут дело в принципе. Понял?
– Понял, – кивнул я. – Спасибо вам.
Он опять вздохнул:
– Тяжелая сейчас жизнь пошла, Эдик. Так что не отказывайся от помощи.
Ночью я проснулся от того, что в ванной хлюпал кран. Я попытался заснуть, но шум из ванной мешал, и я вдруг понял, что это не кран, что там кто-то плачет.
Дверь в ванную была приоткрыта. Я распахнул дверь и увидел Светку. Она плакала, уткнувшись лицом в полотенце.
– Светка, что такое? – опешил я. – Ты это из-за сегодняшнего, что ли?
Она подняла опухшее от слез лицо и кивнула.
– Ну перестань, – попросил я. – Некрасиво получилось, согласен, но ты же помнишь наш уговор…
– «Некрасиво», – пробормотала Светка, не переставая плакать. – Нет, это по-другому называется. Какое ты имел право так вести себя?
– По праву старшего брата, – огрызнулся я.
– Ты забываешь, что мне уже двадцать лет, и я сама могу решать, с кем мне знаться, а с кем – нет.
– Он хам! – отрезал я. – Чего он схватил меня за куртку?
– Кто тебя схватил? Зачем ты выдумываешь? Он на такое не способен.
– О-о, конечно! Только вот у меня две пуговицы отлетели от куртки, понимаешь? Я сначала грешил на твоего «волейболиста», но теперь, после твоих слов, понял, как я был не прав. Это я просто располнел, и пуговки – р-раз – и отлетели. Две штуки разом. – Я уже начал заводиться.
– Господи, да ты, может, вел себя как-то там… Ты иногда груб с людьми, Эдик.
– Да нормально я себя вел. Предложил ему проваливать – и все.
– Ну вот видишь. Послушай-ка! – Ее вдруг осенило. – Да ведь он же не знал, что ты мой брат!
– Как это? – удивился я. – А за кого же он меня принял?
Светка рассмеялась сквозь слезы:
– Да он тебя принял за своего конкурента! Решил, что ты – такой же мой ухажер, как и он, только более хамоватый.
– Тьфу, черт! – Я вспомнил наш с «волейболистом» разговор и понял, что именно так все и было. – Но все равно я не хочу его видеть. Думаю, что после нашего разговора он и сам не горит желанием встречаться со мной.
– Эдик, ты ему ничего плохого не сделал?
– Нет. Поговорили и разошлись. А что?
Светка приблизилась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
– Если ты его чем-то обидел, он этого просто так не оставит.
Утром в конторе кооператива меня встретил хмурый Вострецов.
– Что-нибудь стряслось, Сан Саныч? – поинтересовался я.
– А ты с Толиком поговори, – посоветовал он. – Очень интересно рассказывает парень, очень.
Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.
– Ну давай, – вздохнул я. – Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.
– Да я практически ничего не знаю, – пожал плечами Толик. – Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар «Интуриста» и увидел там поляков – тех, что днем были у нас.
– Ну и что? – не понял я.
– А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! – не выдержал Вострецов.
– А ты не ошибся, Толик?
– Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели – только и всего.
Толик замотал головой:
– Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.
– Да что ж тут непонятного, – сказал Вострецов. – Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.
– А чем он нам реально может помешать? – спросил я. – Ну, поговорил он с поляками, а дальше?
– А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами – вот и все, – в сердцах сказал Вострецов.
– Ну посмотрим, – вздохнул я. – Что там у тебя с договором?
– Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.
– Что ты ему пообещал кроме арендной платы?
– Два вагона шифера.
– Два вагона? – возмутился я. – Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?
– Он хозяин – ему и решать, что с этим шифером делать, – развел руками Вострецов.
– Где же мы ему возьмем шифер? Ты что – не мог уломать его без этого шифера?
– Мы еще легко отделались, – сказал Вострецов. – Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.
– Ну уж дудки!
– Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.
После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.
Когда я заехал во двор, увидел машину «Скорой помощи» у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул «Скорую» и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь – вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.
Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней – плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.
Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня – она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. «Скорая» еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать:
– Я же вам сказал: это у него реакция на прививку, только и всего. Завтра температура спадет – я вам гарантирую. А мы – «Скорая»…
Он осекся, увидев меня.
– Быстрее! – захрипел я. – Там у человека сердце остановилось!
Должно быть, выглядел я ужасно, потому что доктор, не спрашивая ни о чем, схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.
– Эдичка, кто это – с сердцем-то? – Тетя Глаша обхватила щеки руками.
Я ничего не ответил и помчался в квартиру. Доктор первым делом пощупал пульс, потом, не доверяя своим рукам, приложился ухом к груди лежащего на полу дяди Леши, после чего распрямился и сказал глухо:
– Он мертв.
– Да он теплый еще! – закричал я, не помня себя от ужаса перед неизбежным. – Он только что упал – минуту назад! Ну сделайте же что-нибудь, умоляю вас!
Но я напрасно кричал. Этот парень уже успел все рассчитать и прикинуть шансы.
В комнате были только Толик и Хома. Странно, вот так прилипнет к человеку кличка, и заменит ему полностью имя – Хома и Хома. Вот Толик – это Толик, а Хома – только Хома и никак иначе.
– Привет, – сказал я. – Что нового?
– Привет, – отозвался Толик. – Все старое.
– Мне из дома не звонили?
– Нет.
На столе лежала нераспечатанная почта – несколько писем. Я взял верхнее и надорвал конверт.
– Да, так вот насчет дыхания, – повернулся к Хоме Толик. – От того, как ты дышишь, зависит твое здоровье, да и вообще – сколько ты проживешь. Вот в этой статье говорится, что дышать надо животом…
– Чем? – протянул Хома. – Может, тебе еще чем-нибудь подышать?
– Ты не так понял, – поморщился Толик. – Дышать ты, конечно, должен носом, но при вдохе у тебя живот должен увеличиваться в размерах. Живот, а не грудь – понимаешь? Вот вдохни и выдохни пару раз.
Хома подчинился.
– Вот у тебя правильное дыхание, – сказал Толик. – Видишь, живот вздувается, как при беременности…
– Тьфу ты! – в сердцах сказал Хома. – У самого у тебя – как при беременности!
– Чудак, я же ничего обидного не сказал.
– Да ну тебя! Пойдем лучше покурим. Тоже, говорят, жизнь удлиняет. За счет снятия стресса.
Когда они вышли из комнаты, я поднял телефонную трубку и набрал номер. Сначала шли только короткие гудки, потом в трубке щелкнуло и женский голос произнес:
– Алло.
– Добрый день, – произнес я гнусавым голосом. – Это вас беспокоят из Центра социологических исследований. Мы проводим опрос населения на предмет отношения людей к цветному телевидению. Как вы считаете: цветное телевидение имеет право на существование, или мы должны вернуться к использованию исключительно черно-белых телевизоров?
Светка рассмеялась:
– Эдик, это ты? Я тебя узнала.
– Конечно, я. Ко мне вернулся мой обычный голос.
– Как у тебя дела, сестричка?
– Все отлично, кроме одной очень неприятной вещи.
– Какой? – насторожился я.
– Мой брат пропал.
– Никуда я не пропал, – я засмеялся. – Не далее как сегодня благополучно ночевал дома.
– Твое появление я фиксирую только по исчезновению продуктов в холодильнике, – вздохнула Светка, – а о том, что у него есть младшая сестра, за которой нужен глаз да глаз, мой брат совсем забыл.
– Не маленькая уже – двадцать лет, – буркнул я.
– Двадцать не двадцать, но пока ты пустил это дело на самотек, мне уже предложили выйти замуж.
– Кто этот нахал? – встревожился я. – Светка, не чуди! Ты помнишь наш с тобой уговор?
– Да я же ему еще ничего не ответила.
– Еще не ответила? – переспросил я. – Значит, еще не послала его куда следует? Слушай, я ему обломаю рога, этому твоему ухажеру. Кто он такой, откуда взялся?
– Ну чего ты так сразу? – обиделась Светка. – Он вполне приличный парень, в сборной по волейболу играет.
– Ах вон оно что! – взвился я. – Косая сажень в плечах, честность во взгляде и грамота за второе место на областных соревнованиях – просто идеальный вариант для любой порядочной девушки!
– Эдик, ну перестань…
– Все! – отрезал я. – Мы с тобой договорились: сначала ты заканчиваешь институт, я тем временем покупаю тебе квартиру, а потом уже выходи замуж, я тебя благословлю, кем бы ни был твой избранник: хоть волейболистом, хоть негром преклонных годов. Ты меня поняла?
– Поняла, – буркнула Светка.
– Ну и молодец! – Я сменил строгий тон на жизнерадостный. – Что там дядя Леша с тетей Таней – приехали?
– Нет еще.
– Что же такое? По времени пора бы им прибыть.
– Может, поезд опаздывает? Ты бы позвонил на вокзал, узнал в справочной.
– Да ладно, все равно они от этого раньше не появятся.
– Эдик, ты хоть сегодня приедешь раньше? Неудобно перед дядей Лешей. Приедут они с дороги, а тебя и к полуночи не будет.
– Не знаю, у меня сегодня много работы.
– Ну что можно делать на работе ночью? Я начинаю опасаться за незапятнанность твоего морального облика.
– Нет-нет, – запротестовал я. – У меня сегодня вечером очень важная работа – я парюсь в сауне.
– И это ты называешь работой?! – возмутилась Светка. – Да с каких пор это стало считаться общественно полезным трудом?
– Это, как правило, отдых, – согласился я. – Но когда в сауне устраиваешь встречу с городским мэром для решения некоторых вопросов – это уже работа.
– Ты знаешь, как это называется?
– Знаю, – подтвердил я. – Нормальные рабочие отношения. Так ты позвони мне, как только дядя Леша приедет. Хорошо?
– Хорошо, – вздохнула Светка.
– Ну все, пока. Привет волейболисту, – и я положил трубку.
Вострецов все-таки успел до приезда поляков: вкатился в комнату словно мячик и, рухнув в кресло, рванул на груди рубаху.
– Ну и жара! – прохрипел он, поводя по сторонам белесыми глазами.
Я достал из холодильника бутылочку пепси-колы и, наполнив стакан, протянул его Вострецову.
– Ну и противная штука, – поморщился Вострецов, осушив стакан. – Слушай, почему бы нам с тобой не организовать выпуск русского кваса в жестяных банках – знаешь, как пиво западногерманское?
– Организуем, – пообещал я. – Сан Саныч, не томи, рассказывай.
– А что рассказывать? Колхозный голова согласился – отдадут они нам в аренду эту ферму и имение на тех условиях, которые мы им предлагаем.
– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул я. – Хоть теперь можем с поляками спокойно разговаривать. Как же ты его уломал?
– Шут его знает, – пожал плечами Вострецов. – И за что эти председатели да директора меня так любят?
В комнату вошел Толик.
– Кажется, поляки едут, – объявил он.
В окно было видно, как к обочине подкатил «Фиат» и два шикарно одетых молодых парня вышли из машины.
– Быстро же они приобрели европейский лоск, – сказал Толик. – За версту видно, что иностранцы.
– С чего же ты взял, что быстро? – не согласился Вострецов. – От них французскими одеколонами пахло еще в те времена, когда у нас «Шипр» считался последним криком моды.
Поляки вошли в здание. Мы видели, как таращится им вслед Хома.
– Я проведу их сюда, – сказал Толик и исчез за дверями.
– Как ты думаешь, будет с ними дело или нет?
– Кто знает, – пожал я плечами. – Сие великая тайна есть.
Дверь открылась, и на пороге появились поляки. Я поднялся из-за стола.
– Пан Брошин? – вопросительно произнес тот поляк, что был пониже ростом, глядя на меня.
– Да, это я. – Я пожал им обоим руки. – Только, если можно, без слова «пан».
– Почему же? – удивился поляк. – Вам не нравится?
– Нравится, – признался я. – Но слышится не «пан Брошин», а «пан брошен», а это уже совсем другое дело. Брошен, понимаете? От слова «бросать».
– А-а, понятно, понятно, – с улыбкой закивали поляки.
– Так что зовите меня просто Эдик, а вот это мой коллега, пан Вострецов.
Сан Саныч воспринял свое «панство» спокойнее, чем я.
– Меня зовут Тадеуш, – сказал тот, что пониже. – Имя моего напарника – Казимир.
– Прошу к столу, – предложил я. – Может быть, заварить кофе?
– Нет-нет, – запротестовал Тадеуш. – Мы только что пообедали в ресторане. Давайте сразу приступим к делу.
– Согласен. – Я сел в кресло напротив. – В разговоре по телефону вы сказали, что речь может идти о создании совместного предприятия. Так?
– Так, – кивнул Тадеуш.
– И как же вам видится организационная сторона дела?
– Производство вы могли бы взять на себя, – сказал Тадеуш. – А мы займемся сбытом.
– Сбытом где? – поинтересовался я.
– В Польше. На Западе сейчас есть определенные трудности со сбытом мехов: там «зеленые» проводят очень активную кампанию в защиту животных.
– Значит, вы сразу ориентируетесь исключительно на польский рынок?
– Я так не сказал, – покачал головой Тадеуш. – Но вы должны понимать, что на первых порах будет очень трудно прорваться на Запад.
– Но можно же поиграть ценами, на первых порах поработать себе в убыток – потом наверстаем.
– Нас обвинят в демпинге, и на этом наш бизнес закончится, – подал голос Казимир. – Мы не сможем слишком значительно зажать цены – Тадеуш прав, говоря, что на Запад трудно прорваться. Но туда и не надо торопиться. Давайте начнем с Польши. Вас интересует валюта? Так у нас злотые свободно меняются на доллары.
– Да сколько же шкурок мы сможем продать в Польше? Сколько поляки способны их купить? – воскликнул я.
– Все, – сказал Тадеуш. – Все, которые вы сможете им предложить, при условии, что цена будет божеской. Теперь мы подходим к главному вопросу: какова ваша база и сколько шкурок вы способны выдать в ближайшие два-три года?
– Какова наша база, – протянул я. – У нас есть целая ферма, которая, правда, нуждается в реконструкции. С учетом времени, необходимого на поиски материалов, реконструкция закончится не ранее чем через шесть месяцев.
– Шесть месяцев – это много, – сказал Казимир. – Месяц, от силы – два. Но не шесть.
– Дело не только в материалах, – вмешался в разговор Сан Саныч. – Надо еще закупить молодняк, а здесь тоже есть свои сложности. Кстати, тем, сколько молодняка мы сможем достать, и определится производительность нашей зверофермы.
– Может быть, для ускорения реконструкции мы ввезем кое-какие материалы из Польши? – предложил Тадеуш.
– Мы составим список всего необходимого и тогда решим этот вопрос, – сказал я.
О том, что договора на аренду фермы у нас еще нет, я решил промолчать.
– Когда список будет готов? – поинтересовался Тадеуш.
– Нам требуется не меньше недели. Сан Саныч, хватит недели?
– Хватит, – кивнул Вострецов. – В самый раз будет.
– Договоримся о следующей встрече, – предложил Тадеуш.
– В следующий вторник приезжайте в это же самое время. Тогда уже мы сможем говорить более конкретно.
Через неделю, по крайней мере, мы подпишем с колхозом все необходимые бумаги.
Я крутанулся по двору и затормозил, упершись светом фар в скамейку у подъезда. На скамейке сидела Светка и во все глаза таращилась в мою сторону, пытаясь разобрать, чья это машина. Но фары слепили ее, и она наконец отвела взгляд. Рядом с ней на лавочке сидел парень довольно внушительного вида. «Волейболист», – понял я и почувствовал, как в моей груди вскипает раздражение. Я погасил фары, вылез из машины и, зло хлопнув дверцей, направился к скамейке. Светка поднялась мне навстречу, собираясь что-то сказать, но я опередил ее.
– Я же тебя предупреждал! – зарычал я. – Это он? – кивнул я на парня. – Ты же знаешь – я не потерплю…
Ничего не понимающий «волейболист» начал медленно подниматься со скамейки.
– Иди в квартиру! – приказал я Светке. – Там я с тобой поговорю!
– А в чем дело-то? – с вызовом спросил парень, поднявшись во весь рост.
– Катись отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видел! – сказал я и опять повернулся к Светке. – Марш домой!
Она, всхлипывая, исчезла в подъезде.
– А ты кто такой будешь? – поинтересовался парень. – Я бы на твоем месте сделал отсюда ноги.
Я молча пошел к подъезду, но он нагнал меня и, схватив за плечо, резко развернул:
– Ты не пойдешь туда, приятель, понял? Вали отсюда!
Поняв, что «валить» я не собираюсь, он, как-то сразу изменившись в лице, схватил меня за куртку и резко встряхнул. Правой рукой я достал из кармана куртки баллончик и пустил струю газа в лицо «волейболиста». Он отпустил мою куртку и, корчась, рухнул на землю.
Я развернулся и пошел домой. Там меня поджидал сюрприз: когда я вошел в квартиру, из комнаты появился дядя Леша.
– Эдик! – Он обнял меня и потянул в комнату. – Таня, посмотри на этого бродягу, который домой заявляется полдвенадцатого!
– Эдичка, здравствуй! – Тетя Таня почему-то расплакалась и чмокнула меня в щеку.
– Ну, что за слезы! – возмутился дядя Леша. – Он что – так плохо выглядит?
– Да хорошо выглядит, хорошо, – тетя Таня замахала руками. – Это я так, по-женски.
– А-а, для порядка, значит, – успокоился дядя Леша.
– Когда вы приехали? – спросил я.
– Два часа назад. Поезд опоздал, так что мы, как видишь, с задержкой прибыли. Светланка нас уже накормила, так что все нормально. Иди ешь, мы тебя подождем.
– Еще чего, – сказал я. – Ложитесь спать – устали с дороги. Вы с тетей Таней ляжете в спальне, Светка будет спать в зале, а я поставлю раскладушку на кухне.
– Так и я могу на раскладушке, Эдик.
– Вам нельзя, у вас не тот статус, – покачал я головой.
– Иди ешь, – буркнула Светка, появляясь в комнате.
– Иди поешь, правда, – подтолкнул меня дядя Леша. – Голодный небось. Что ж это у тебя за работа такая, что ты в полночь домой возвращаешься? Все в своем кооперативе колотишься?
– В нем, родимом, – кивнул я. – Вы будете со мной кушать?
– Да мы только что из-за стола. Я так, посижу с тобой за компанию. Так кем же ты работаешь в своем кооперативе?
– Председателем, – сказал я, поддевая вилкой кусок хлеба.
– Вот как! – протянул дядя Леша. – А чем занимаетесь?
– Много чем. Строим, ремонтируем, сейчас вот собрались пушниной заняться.
– Пушнина – это хорошо. За валюту небось собрались продавать?
– Мы-то собрались, а капиталисты пока нет, – засмеялся я.
– Не хотят, стало быть?
– Не хотят, – кивнул я. – Вы, говорят, зверушек губите – не хотим носить ваши меха.
– Ну и ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Оно и к лучшему. Нам тоже надо что-то носить. Правильно?
– Правильно, – поддакнул я.
– А работа твоя тебе нравится?
– Нравится. Сам себе хозяин – чего еще можно желать?
– Хозяин, – с укоризной сказал дядя Леша. – Хозяин, а в ванной лампочка не горит. Ты ж мужик – не Светланке же ремонтом заниматься. Совсем про дом забыл с этим кооперативом.
– Да сделаю я, – поморщился я. – Некогда сейчас, минуты свободной нег. А там возиться надо – с проводкой что-то.
– Ну ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Все равно сегодня смотреть не будем. У родителей на могилке давно были?
– В прошлом месяце со Светкой ездили.
– Ты машину купил?
Я кивнул.
– Отвезешь нас с Таней на кладбище?
– Все вместе съездим, – пообещал я. – Завтра вряд ли, а вот послезавтра можем.
Дядя Леша посмотрел на свое отражение в темном окне.
– Светланка замуж не собирается? – спросил он.
– Нет, – отрезал я, вспомнив «волейболиста». – Институт закончит, тогда – да.
– Я это вот к чему спрашиваю, – сказал дядя Леша, по-прежнему глядя на свое отражение. – Мы с Таней деньги кое-какие собрали – Светланке на свадьбу.
Я поперхнулся супом и закашлялся.
– Нет у вас родителей – судьба так сложилась – что ж теперь делать. А поскольку я братом был вашему отцу, я обязан о вас позаботиться, – продолжал дядя Леша.
Я наконец откашлялся и вновь обрел способность жевать.
– Дядя Леша, спасибо вам большое. Но денег никаких не надо – я прилично зарабатываю и смогу обеспечить Светке все как положено.
– А ты не торопись, – дядя Леша вздохнул. – Тут дело не только в деньгах, тут дело в принципе. Понял?
– Понял, – кивнул я. – Спасибо вам.
Он опять вздохнул:
– Тяжелая сейчас жизнь пошла, Эдик. Так что не отказывайся от помощи.
Ночью я проснулся от того, что в ванной хлюпал кран. Я попытался заснуть, но шум из ванной мешал, и я вдруг понял, что это не кран, что там кто-то плачет.
Дверь в ванную была приоткрыта. Я распахнул дверь и увидел Светку. Она плакала, уткнувшись лицом в полотенце.
– Светка, что такое? – опешил я. – Ты это из-за сегодняшнего, что ли?
Она подняла опухшее от слез лицо и кивнула.
– Ну перестань, – попросил я. – Некрасиво получилось, согласен, но ты же помнишь наш уговор…
– «Некрасиво», – пробормотала Светка, не переставая плакать. – Нет, это по-другому называется. Какое ты имел право так вести себя?
– По праву старшего брата, – огрызнулся я.
– Ты забываешь, что мне уже двадцать лет, и я сама могу решать, с кем мне знаться, а с кем – нет.
– Он хам! – отрезал я. – Чего он схватил меня за куртку?
– Кто тебя схватил? Зачем ты выдумываешь? Он на такое не способен.
– О-о, конечно! Только вот у меня две пуговицы отлетели от куртки, понимаешь? Я сначала грешил на твоего «волейболиста», но теперь, после твоих слов, понял, как я был не прав. Это я просто располнел, и пуговки – р-раз – и отлетели. Две штуки разом. – Я уже начал заводиться.
– Господи, да ты, может, вел себя как-то там… Ты иногда груб с людьми, Эдик.
– Да нормально я себя вел. Предложил ему проваливать – и все.
– Ну вот видишь. Послушай-ка! – Ее вдруг осенило. – Да ведь он же не знал, что ты мой брат!
– Как это? – удивился я. – А за кого же он меня принял?
Светка рассмеялась сквозь слезы:
– Да он тебя принял за своего конкурента! Решил, что ты – такой же мой ухажер, как и он, только более хамоватый.
– Тьфу, черт! – Я вспомнил наш с «волейболистом» разговор и понял, что именно так все и было. – Но все равно я не хочу его видеть. Думаю, что после нашего разговора он и сам не горит желанием встречаться со мной.
– Эдик, ты ему ничего плохого не сделал?
– Нет. Поговорили и разошлись. А что?
Светка приблизилась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
– Если ты его чем-то обидел, он этого просто так не оставит.
Утром в конторе кооператива меня встретил хмурый Вострецов.
– Что-нибудь стряслось, Сан Саныч? – поинтересовался я.
– А ты с Толиком поговори, – посоветовал он. – Очень интересно рассказывает парень, очень.
Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.
– Ну давай, – вздохнул я. – Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.
– Да я практически ничего не знаю, – пожал плечами Толик. – Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар «Интуриста» и увидел там поляков – тех, что днем были у нас.
– Ну и что? – не понял я.
– А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! – не выдержал Вострецов.
– А ты не ошибся, Толик?
– Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели – только и всего.
Толик замотал головой:
– Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.
– Да что ж тут непонятного, – сказал Вострецов. – Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.
– А чем он нам реально может помешать? – спросил я. – Ну, поговорил он с поляками, а дальше?
– А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами – вот и все, – в сердцах сказал Вострецов.
– Ну посмотрим, – вздохнул я. – Что там у тебя с договором?
– Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.
– Что ты ему пообещал кроме арендной платы?
– Два вагона шифера.
– Два вагона? – возмутился я. – Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?
– Он хозяин – ему и решать, что с этим шифером делать, – развел руками Вострецов.
– Где же мы ему возьмем шифер? Ты что – не мог уломать его без этого шифера?
– Мы еще легко отделались, – сказал Вострецов. – Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.
– Ну уж дудки!
– Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.
После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.
Когда я заехал во двор, увидел машину «Скорой помощи» у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул «Скорую» и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь – вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.
Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней – плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.
Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня – она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. «Скорая» еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать:
– Я же вам сказал: это у него реакция на прививку, только и всего. Завтра температура спадет – я вам гарантирую. А мы – «Скорая»…
Он осекся, увидев меня.
– Быстрее! – захрипел я. – Там у человека сердце остановилось!
Должно быть, выглядел я ужасно, потому что доктор, не спрашивая ни о чем, схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.
– Эдичка, кто это – с сердцем-то? – Тетя Глаша обхватила щеки руками.
Я ничего не ответил и помчался в квартиру. Доктор первым делом пощупал пульс, потом, не доверяя своим рукам, приложился ухом к груди лежащего на полу дяди Леши, после чего распрямился и сказал глухо:
– Он мертв.
– Да он теплый еще! – закричал я, не помня себя от ужаса перед неизбежным. – Он только что упал – минуту назад! Ну сделайте же что-нибудь, умоляю вас!
Но я напрасно кричал. Этот парень уже успел все рассчитать и прикинуть шансы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента