Влас Михайлович Дорошевич
Актер Рахимов[1]
* * *
Умер Е.М. Рахимов.[2]
У Томмазо Сальвини не стало больше злейшего врага.
Сальвини играл в Одессе с русской труппой.[3]
Рахимову дали роль Яго.
Трагик гордо подал тетрадку обратно:
– В «Отелло» я играю Отелло.
– Ну, это ты, положим, врешь. Яго ты играть будешь.
– А я вам заявляю…
– И тон этот, пожалуйста, оставь!
– Мое амплуа…
– А штраф?
– Подло это, брат, русского актера унижать перед каким-то макаронщиком! Подло!
И Рахимов пошел в буфет:
– От огорчения.
Репетиция. Дошли до сцены, когда Отелло кидается на Яго. Сальвини обратился к Рахимову через переводчика:
– Скажите этому господину, что здесь я бросаю Яго об пол. Чтоб он не боялся. Пусть только не сопротивляется. Я ему не сделаю больно. Я это умею делать.
Перевели.
– Нет!
– Да ты с ума сошел! Человек всю жизнь ведет эту сцену так…
– А мне какое дело? Нет, брат! Приехал играть к нам, так и играй по-нашему! Без фортелей! С фортелями-то это нетрудно!
– Рахимов, да ведь: Сальвини!
– Не желаю! Не дам итальянцу фортелить!
Сальвини заметил по тону, что что-то неладное.
– Этот господин не соглашается?
– Д-да… он…
– Скажите же ему: я так всегда вел эту сцену и так ее проведу!
Перевели Рахимову.
– Увидим!
И Рахимов пошел в буфет:
– Из гордости!
Он был вполне уверен, что защищает «честь русского актера»:
– Приезжают в Россию разные иностранцы!
Настал спектакль.
Рахимов сразу взял такой тон, чтоб Сальвини «дальше идти было некуда».
Если Яго кричит, – что ж делать Отелло?
Но это был Сальвини.
С его феноменальным голосом.
Он покрывал Яго.
Но как ни феноменален голос Сальвини, – ему было все-таки трудно вести при таких условиях роль Отелло.
Сальвини, пылкий, злой и всегда-то с кулаками кидающийся в уборной на своего камердинера, если на сцене какая незадача, – свирепел.
Подошла «роковая» сцена.
Рахимов, – страшной силы человек, – «укрепился» на месте:
– Свороти!
Сальвини ринулся, как ребенка поднял его над головой, размахнул и изо всей силы грохнул об пол.
И начал топтать ногами по-настоящему.
Актер, настоящий актер, Рахимов «не подал на сцене виду».
У Томмазо Сальвини не стало больше злейшего врага.
Сальвини играл в Одессе с русской труппой.[3]
Рахимову дали роль Яго.
Трагик гордо подал тетрадку обратно:
– В «Отелло» я играю Отелло.
– Ну, это ты, положим, врешь. Яго ты играть будешь.
– А я вам заявляю…
– И тон этот, пожалуйста, оставь!
– Мое амплуа…
– А штраф?
– Подло это, брат, русского актера унижать перед каким-то макаронщиком! Подло!
И Рахимов пошел в буфет:
– От огорчения.
Репетиция. Дошли до сцены, когда Отелло кидается на Яго. Сальвини обратился к Рахимову через переводчика:
– Скажите этому господину, что здесь я бросаю Яго об пол. Чтоб он не боялся. Пусть только не сопротивляется. Я ему не сделаю больно. Я это умею делать.
Перевели.
– Нет!
– Да ты с ума сошел! Человек всю жизнь ведет эту сцену так…
– А мне какое дело? Нет, брат! Приехал играть к нам, так и играй по-нашему! Без фортелей! С фортелями-то это нетрудно!
– Рахимов, да ведь: Сальвини!
– Не желаю! Не дам итальянцу фортелить!
Сальвини заметил по тону, что что-то неладное.
– Этот господин не соглашается?
– Д-да… он…
– Скажите же ему: я так всегда вел эту сцену и так ее проведу!
Перевели Рахимову.
– Увидим!
И Рахимов пошел в буфет:
– Из гордости!
Он был вполне уверен, что защищает «честь русского актера»:
– Приезжают в Россию разные иностранцы!
Настал спектакль.
Рахимов сразу взял такой тон, чтоб Сальвини «дальше идти было некуда».
Если Яго кричит, – что ж делать Отелло?
Но это был Сальвини.
С его феноменальным голосом.
Он покрывал Яго.
Но как ни феноменален голос Сальвини, – ему было все-таки трудно вести при таких условиях роль Отелло.
Сальвини, пылкий, злой и всегда-то с кулаками кидающийся в уборной на своего камердинера, если на сцене какая незадача, – свирепел.
Подошла «роковая» сцена.
Рахимов, – страшной силы человек, – «укрепился» на месте:
– Свороти!
Сальвини ринулся, как ребенка поднял его над головой, размахнул и изо всей силы грохнул об пол.
И начал топтать ногами по-настоящему.
Актер, настоящий актер, Рахимов «не подал на сцене виду».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента