Влас Михайлович Дорошевич
Георг Парадиз[1][2]
* * *
В последний раз с Георгом Парадизом я встретился, – извините за декольте воспоминаний, – в купальне.
Он выходил из воды, и я не удержался от восклицания:
– Наконец-то вижу вас, Herr Director, в настоящем костюме антрепренера!
Георг Парадиз разразился хохотом:
– Охо-хо-хо! Ха-ха-ха-ха-ха!
Когда человек может даже хохотать над собственным несчастием, – дело плохо.
Сильно должен болеть зуб, прежде чем «замрет».
Он претерпел все.
Сначала верил в немецкую колонию.
Но решил:
– Немецки публикум – свинь!
Потом верил в русскую публику.
Но пришел к убеждению:
– Русски публикум тоже свинь!
Верил в немецкую трагедию, – разуверился. Верил в русскую оперетку, – разочаровался.
Когда играла немецкая труппа, он ходил за кулисы и ругательски ругался… по-русски.
Когда играли русские, – являлся за кулисы и ругательски ругался… по-немецки.
Чтоб хоть отвести душу!
И однажды перепутал.
Когда играл великолепный Эрнст Поссарт, – герр Парадиз явился за кулисы и принялся ругаться по-немецки.
– Актеры болваны, скоты, телячьи головы! Актрисы не актрисы…
Немцы методически доиграли спектакль.
Но на следующий день собрались на репетицию и заявили:
– Нас ругают, – и мы не играем!
Герр директор должен был надеть самый парадный из своих сюртуков. Бия себя в грудь, произнести целую извинительную речь. Перецеловать руки всем немкам и бритые щеки всем немцам.
После этого он уже не ошибался.
Такой же промах случился у герра Парадиза и с русской труппой.
Во время представления оперетки герр директор явился за кулисы и принялся ругаться по-русски.
Вся труппа моментально разошлась по уборным.
Двери уборных громко хлопнули, – словно антрепренера расстреляли.
Герр директор схватился за волосы.
Через минуту его попросил в уборную г. Икс.
– Герр директор, я должен сказать, что вы были совершенно правы. Есть никуда не годные актеры. Например, Игрек! Откажите ему, возьмите меня в режиссёры, и все, увидите, пойдет великолепно.
Он выходил из воды, и я не удержался от восклицания:
– Наконец-то вижу вас, Herr Director, в настоящем костюме антрепренера!
Георг Парадиз разразился хохотом:
– Охо-хо-хо! Ха-ха-ха-ха-ха!
Когда человек может даже хохотать над собственным несчастием, – дело плохо.
Сильно должен болеть зуб, прежде чем «замрет».
Он претерпел все.
Сначала верил в немецкую колонию.
Но решил:
– Немецки публикум – свинь!
Потом верил в русскую публику.
Но пришел к убеждению:
– Русски публикум тоже свинь!
Верил в немецкую трагедию, – разуверился. Верил в русскую оперетку, – разочаровался.
Когда играла немецкая труппа, он ходил за кулисы и ругательски ругался… по-русски.
Когда играли русские, – являлся за кулисы и ругательски ругался… по-немецки.
Чтоб хоть отвести душу!
И однажды перепутал.
Когда играл великолепный Эрнст Поссарт, – герр Парадиз явился за кулисы и принялся ругаться по-немецки.
– Актеры болваны, скоты, телячьи головы! Актрисы не актрисы…
Немцы методически доиграли спектакль.
Но на следующий день собрались на репетицию и заявили:
– Нас ругают, – и мы не играем!
Герр директор должен был надеть самый парадный из своих сюртуков. Бия себя в грудь, произнести целую извинительную речь. Перецеловать руки всем немкам и бритые щеки всем немцам.
После этого он уже не ошибался.
Такой же промах случился у герра Парадиза и с русской труппой.
Во время представления оперетки герр директор явился за кулисы и принялся ругаться по-русски.
Вся труппа моментально разошлась по уборным.
Двери уборных громко хлопнули, – словно антрепренера расстреляли.
Герр директор схватился за волосы.
Через минуту его попросил в уборную г. Икс.
– Герр директор, я должен сказать, что вы были совершенно правы. Есть никуда не годные актеры. Например, Игрек! Откажите ему, возьмите меня в режиссёры, и все, увидите, пойдет великолепно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента