Влас Михайлович Дорошевич
Мунэ-Сюлли[1]

   Какое сердце биться перестало![2]
Гамлет

* * *

   Этому больше четверти века.
   В Петрограде, – тогда в Петербурге – происходил международный конгресс криминалистов.[3]
   В Михайловском манеже была устроена тюремная выставка.
   Печальная пальма печального первенства принадлежала Бельгии.
   «Идеальная» система одиночного заключения – бельгийская.
   Государство не может существовать без тюрем.
   Человеческая справедливость немыслима без тюрьмы.
   Но когда говорят об «усовершенствовании» тюрем, мне вспоминается миф о мудром царе Миносе.[4]
   Какой-то художник поднес ему, для усовершенствованных казней, медного быка, пустого внутри.
   Преступника надо было посадить в быка, зажечь внизу костер и изжарить.
   В горле быка была устроена такая система трубок, что вопли преступника вырывались из пасти быка в виде мычанья.
   Бык стоял среди огня и мычал.
   И только.
   Так было искусно и усовершенствованно.
   Миносу это понравилось, и он первым приказал изжарить в быке гениального художника.
   Мудрый Минос, недаром его сделали за справедливость судьей в аду!
   Быть может, так же следовало бы поступать с изобретателями новых взрывчатых веществ, удушливых газов, 42-сантиметровых орудий и усовершенствованных тюрем.
   Бельгийская пожизненная одиночная тюрьма – могила.
   В нее ведут две двери.
   Они открываются обе только два раза.
   Когда приговоренного вводят в камеру.
   Когда выносят его труп.
   Тюремщик открывает внешнюю дверь, ставит пищу, закрывает, при помощи механизма открывает внутреннюю дверь, заключенный берет пищу.
   Похороненный не видит никогда даже своего тюремщика.
   Труп и могильщик.
   Когда заключенный окончил какую-нибудь работу, он звонит.
   Тюремщик открывает механизмом внутреннюю дверь, заключенный выставляет свою работу, внутренняя дверь закрывается, тюремщик открывает наружную и берет работу.
   Эти работы были на выставке.
   От них веяло тоской и долгими тюремными годами.
   Живуч человек, когда это ему не нужно!
   Тут была большая ваза, словно шоколадная, вылепленная из мякиша черного хлеба.
   – Арестант употреблял на нее остатки своей порции хлеба! – объяснял делегат. – Подумайте, сколько надо было лет на эту скульптуру!
   Были столовые часы, сделанные, – и очень симметрично, – из костей говядины, которые попадались арестанту в супе.
   – Обратите внимание на симметрию! – восторгался делегат. – Сколько времени нужно ждать, чтоб в супе снова попалась точка в точку такая же косточка!
   Среди этих работ, от которых веяло идиотизмом, был большой, нарисованный углем, портрет.
   Молодое лицо, полное мысли, скорби, страдания.
   Оно дышало величием.
   Это могло быть лицом Гамлета.
   – Да, это Мунэ-Сюлли в роли Гамлета! – сказал делегат.
   И рассказал историю этого портрета.
   Молодой бельгийский художник. Учился в Париже.
   Вся жизнь его сложилась печально.
   Он женился. Был несчастлив в браке. Убил свою жену.
   Брюссельский суд приговорил его к пожизненному одиночному заключению.
   Быть похороненным заживо.
   Приговоренным разрешается взять с собой что-нибудь, что им особенно дорого.
   Это они берут с собой:
   – В могилу.
   Обыкновенно – «это» портрет матери, ребенка, любимой женщины.
   Художник пожелал взять с собой:
   – Портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета.
   Тюремщики заинтересовались:
   – Вы, может быть, родственник великого артиста?
   – Нет. Но моя жизнь была полна горя… Единственными светлыми минутами в ней было, когда я смотрел Мунэ-Сюлли.
   И «у себя в могиле» он занимался тем, что перерисовывал без конца портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета. Дошел в этом до совершенства.
   Но вот портреты стали выходить все страннее, страннее. Диче, уродливее, бессмысленнее. Художник сходил с ума, рисуя Мунэ-Сюлли.
* * *
   С той минуты мне захотелось видеть артиста, портрет которого:
   – Берут с собою в могилу.
   Я вспомнил об этом, когда, попав в первый раз в Париж, проходил по площади Французской Комедии.
   Я взглянул на афишу Французского Театра.
   Совпадение!
   Шел как раз:
   – Гамлет.
   Голубоватым, таинственным, лунным светом светился призрак.
   А рядом с ним, словно тень от призрака, стояла траурная фигура.
   Было жутко.
   Еще никогда такого страха не вызывала во мне эта сцена.
   И страшно было не призрака, а этого живого человека.
   Вам, вероятно, случалось в жизни, на улице, в обществе, встречать людей, при взгляде на которых становится почему-то жутко.
   Что-то трагическое есть в них.
   Что-то обреченное.
   Какие-то приговоренные.
   В их жизни или случилась какая-то трагедия, или должна, непременно должна случиться.
   – Этот добром не кончит! – говорит вам что-то.
   В старину говорили:
   – Люди, отмеченные перстом рока.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента