Влас Михайлович Дорошевич
Первая гимназия
(Воспоминания)
* * *
Из всех московских гимназий хорошее воспоминание у меня сохранилось только о первой.
Быть может, потому, что из всех московских гимназий я не был только в одной – в первой.
Я, могу сказать, гонялся за наукой по всей Москве.
Каких, каких путешествий я не предпринимал в поисках знаний!
Я ходил на Покровку, в четвертую гимназию, чтоб узнать правила, как склонять слово «domus», ходил на Разгуляй, во вторую, чтоб узнать, что у Ганнибала при переходе через Альпы «остался всего один слон».
И обогащал свой ум!
Я предпринимал даже путешествие в Замоскворечье, чтоб хоть там узнать: как же будет аорист от глагола «керраннюми». Там помещалась шестая гимназия.
И только на Пречистенку, в первую гимназию, я не зашел в своих поисках знания.
И о первой гимназии я вспоминаю с нежностью.
Какая это была чудная гимназия! Я говорю про свое время.
Там учеников любили бесциркулярного любовью. Там не было ни больших чиновников в вицмундирах, ни маленьких чиновников в мундирчиках, застегнутых на девять пуговиц.
– Иванов Павел? Почему вы не приготовили урока?
– У меня болела голова.
– Имеете ли вы докторское свидетельство?
– Имею.
– Причина уважительная!
Там не было «преступлений», а были маленькие шалости маленьких мальчишек.
И когда меня «исключали» из гимназии, я думал:
– Вот в первую бы! «То-то чудо край!»
«Грек» первой гимназии представлялся мне не иначе как древним греком. Доблестным, как Мильтиад, премудрым, как Сократ, приветливым, как Платон.
И «арифметик» гладил мальчишку по голове, говоря:
– Не выучил урока на сегодня? Так выучи его назавтра. Так рисовалась мне первая гимназия.
И я любил гимназию, в которой не учился.
Люблю и сейчас.
Я мечтал о ней.
В четвертой гимназии у меня вышли контры с «греком».
Это был преостроумный грек, сколько я теперь припоминаю.
Но тогда я был плохим ценителем аттической соли.
Он любил острить. И любимым предметом его острот был маленький горбатый мальчик, Хвостов Алексей. Мы с Хвостовым были друзья. Горбатый мальчик, которому дома внушали:
– Ты горбатенький. Ты должен хорошо учиться. В этом для тебя все спасенье!
Внушали каждый час и каждую минуту.
И горбатый мальчик учился с ужасом, учился с отчаянием:
– Получу двойку – и всему конец! Ему вбили в голову:
– Будешь плохо учиться – и погиб! Вбили крепко, как гвоздь.
Вероятно, когда он получал двойку, ему казалось, что горб вырос у него еще больше и давит его еще тяжелее:
– И с горбом, и с двойкой. Он рыдал.
Я редко видал, чтобы рыдали с таким отчаянием.
Вероятно, он считал себя погибшим человеком.
Когда его «вызывали», он бледнел, терялся, хватался за чужие тетради.
И часто раздавался оклик:
– Хвостов Алексей! Вы хотите обмануть наставника? Это чужая тетрадь! Тогда он колотился всем своим маленьким хилым телом.
– Господин учитель! Господин учитель! Г-н учитель брался за перо.
И Хвостов Алексей кричал, словно это был меч, которым ему сейчас отрубят голову:
– Господин учитель! Господин учитель! Не ставьте! Не ставьте! Вот моя тетрадка!
Хвостов был любимцем «грека».
Хвостова вызовет, всегда пошутит.
«Грек» с любовью сделал из горбатого мальчика своего Риголетто.
– Хвостов Алексей! – вдруг спрашивал он. – Вы ели лисицу? И класс давился от смеха.
Быть может, потому, что из всех московских гимназий я не был только в одной – в первой.
Я, могу сказать, гонялся за наукой по всей Москве.
Каких, каких путешествий я не предпринимал в поисках знаний!
Я ходил на Покровку, в четвертую гимназию, чтоб узнать правила, как склонять слово «domus», ходил на Разгуляй, во вторую, чтоб узнать, что у Ганнибала при переходе через Альпы «остался всего один слон».
И обогащал свой ум!
Я предпринимал даже путешествие в Замоскворечье, чтоб хоть там узнать: как же будет аорист от глагола «керраннюми». Там помещалась шестая гимназия.
И только на Пречистенку, в первую гимназию, я не зашел в своих поисках знания.
И о первой гимназии я вспоминаю с нежностью.
Какая это была чудная гимназия! Я говорю про свое время.
Там учеников любили бесциркулярного любовью. Там не было ни больших чиновников в вицмундирах, ни маленьких чиновников в мундирчиках, застегнутых на девять пуговиц.
– Иванов Павел? Почему вы не приготовили урока?
– У меня болела голова.
– Имеете ли вы докторское свидетельство?
– Имею.
– Причина уважительная!
Там не было «преступлений», а были маленькие шалости маленьких мальчишек.
И когда меня «исключали» из гимназии, я думал:
– Вот в первую бы! «То-то чудо край!»
«Грек» первой гимназии представлялся мне не иначе как древним греком. Доблестным, как Мильтиад, премудрым, как Сократ, приветливым, как Платон.
И «арифметик» гладил мальчишку по голове, говоря:
– Не выучил урока на сегодня? Так выучи его назавтра. Так рисовалась мне первая гимназия.
И я любил гимназию, в которой не учился.
Люблю и сейчас.
Я мечтал о ней.
В четвертой гимназии у меня вышли контры с «греком».
Это был преостроумный грек, сколько я теперь припоминаю.
Но тогда я был плохим ценителем аттической соли.
Он любил острить. И любимым предметом его острот был маленький горбатый мальчик, Хвостов Алексей. Мы с Хвостовым были друзья. Горбатый мальчик, которому дома внушали:
– Ты горбатенький. Ты должен хорошо учиться. В этом для тебя все спасенье!
Внушали каждый час и каждую минуту.
И горбатый мальчик учился с ужасом, учился с отчаянием:
– Получу двойку – и всему конец! Ему вбили в голову:
– Будешь плохо учиться – и погиб! Вбили крепко, как гвоздь.
Вероятно, когда он получал двойку, ему казалось, что горб вырос у него еще больше и давит его еще тяжелее:
– И с горбом, и с двойкой. Он рыдал.
Я редко видал, чтобы рыдали с таким отчаянием.
Вероятно, он считал себя погибшим человеком.
Когда его «вызывали», он бледнел, терялся, хватался за чужие тетради.
И часто раздавался оклик:
– Хвостов Алексей! Вы хотите обмануть наставника? Это чужая тетрадь! Тогда он колотился всем своим маленьким хилым телом.
– Господин учитель! Господин учитель! Г-н учитель брался за перо.
И Хвостов Алексей кричал, словно это был меч, которым ему сейчас отрубят голову:
– Господин учитель! Господин учитель! Не ставьте! Не ставьте! Вот моя тетрадка!
Хвостов был любимцем «грека».
Хвостова вызовет, всегда пошутит.
«Грек» с любовью сделал из горбатого мальчика своего Риголетто.
– Хвостов Алексей! – вдруг спрашивал он. – Вы ели лисицу? И класс давился от смеха.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента