Влас Михайлович Дорошевич
При особом мнении[1]
* * *
Г-на Максима Горького поздравляют с днем рождения.
Со вторым днем. С днем второго рождения.
Это случилось в тот же день, когда появилась пьеса «На дне».
– Это поворот! Это новый курс! Это новое направление!
Так полагает критика французского журнала «Ля ревю». Так полагает глубокоуважаемый г. Незнамов-Русский[2]. Это мнение разделяют, кажется, все.
Когда я перечитал теперь еще раз «На дне», – мне это мнение показалось ошибочным.
По случаю появления «На дне» г. Максима Горького можно поздравлять с именинами.
Для писателя именины всегда, когда из-под его пера выйдет превосходное произведение. А «На дне» – произведение превосходное.
Но это не день его нового рождения. Никакого поворота нет. Направление не изменилось, и курс остается прежний.
В этом «гимне человеку», – позвольте продолжать так называть произведение г. Максима Горького, – Лука является с проповедью уважения к человеку.
Он входит со словами:
– Я и жуликов уважаю.
Когда несчастная девушка со слезами рассказывает о «Гастоше», – он выслушивает ее, не опровергает, – из уважения к человеку. Из уважения к внутреннему миру человека. Он учит других вселять в людях самоуважение.
– Ты ему почаще говори, что он хороший человек. Он и будет. Сатин развитее Луки.
Но Лука – это дрожжи, которые вызывают брожение.
Лука дает толчок мыслям Сатина.
И у Сатина, у которого «из головы не идет Лука», – вырывается восклицание:
«Не жалеть, а уважать человека нужно. Человека нельзя оскорблять жалостью. Человека надо уважать!»
Если бы у писателей были «присвоенные им гербы», то на своем – гербе г. Максим Горький мог бы написать этот девиз.
Надо быть очень беспечным по части литературы, чтобы находить, будто г. Максим Горький показал нам «новых людей».
«Босяков» в литературе мы видели много.
Их выводили многие писатели и много раз.
Но г. Горький показал нам этих людей в новом свете.
До сих пор. когда выводили босяков, – они вызывали к себе всегда жалость.
«Босяки» г. Максима Горького могут вызвать к себе что угодно. Ужас, негодование или восторг, – это глядя по вкусам и склонностям читателя.
Но согласитесь, что ни Коновалов, ни Артем не вызывают жалости[3]. Про босяка г. Максима Горького уж никак нельзя сказать:
– Ах, какой он бедненький! Силы нельзя жалеть.
А он их рисует сильными.
Жалость мы привыкли считать хорошим чувством.
На жалости построены все наши отношения к несчастным. Т. е. к большинству людей. Потому что несчастных на свете, конечно, больше, чем счастливых.
На жалости построена вся наша филантропия, – и, быть может, потому изо всех филантропических затей ничего не выходит.
Все призреваемые в приютах, работных домах, презирают и ненавидят благотворительные учреждения, которые дают им убежище.
Пребывание там они считают несчастьем для себя.
Девушки идут бог знает на какую каторжную жизнь, только не во всевозможные «магдалинские» убежища[4].
Почему?
Человеческая природа восстает против унижения.
Со вторым днем. С днем второго рождения.
Это случилось в тот же день, когда появилась пьеса «На дне».
– Это поворот! Это новый курс! Это новое направление!
Так полагает критика французского журнала «Ля ревю». Так полагает глубокоуважаемый г. Незнамов-Русский[2]. Это мнение разделяют, кажется, все.
Когда я перечитал теперь еще раз «На дне», – мне это мнение показалось ошибочным.
По случаю появления «На дне» г. Максима Горького можно поздравлять с именинами.
Для писателя именины всегда, когда из-под его пера выйдет превосходное произведение. А «На дне» – произведение превосходное.
Но это не день его нового рождения. Никакого поворота нет. Направление не изменилось, и курс остается прежний.
В этом «гимне человеку», – позвольте продолжать так называть произведение г. Максима Горького, – Лука является с проповедью уважения к человеку.
Он входит со словами:
– Я и жуликов уважаю.
Когда несчастная девушка со слезами рассказывает о «Гастоше», – он выслушивает ее, не опровергает, – из уважения к человеку. Из уважения к внутреннему миру человека. Он учит других вселять в людях самоуважение.
– Ты ему почаще говори, что он хороший человек. Он и будет. Сатин развитее Луки.
Но Лука – это дрожжи, которые вызывают брожение.
Лука дает толчок мыслям Сатина.
И у Сатина, у которого «из головы не идет Лука», – вырывается восклицание:
«Не жалеть, а уважать человека нужно. Человека нельзя оскорблять жалостью. Человека надо уважать!»
Если бы у писателей были «присвоенные им гербы», то на своем – гербе г. Максим Горький мог бы написать этот девиз.
Надо быть очень беспечным по части литературы, чтобы находить, будто г. Максим Горький показал нам «новых людей».
«Босяков» в литературе мы видели много.
Их выводили многие писатели и много раз.
Но г. Горький показал нам этих людей в новом свете.
До сих пор. когда выводили босяков, – они вызывали к себе всегда жалость.
«Босяки» г. Максима Горького могут вызвать к себе что угодно. Ужас, негодование или восторг, – это глядя по вкусам и склонностям читателя.
Но согласитесь, что ни Коновалов, ни Артем не вызывают жалости[3]. Про босяка г. Максима Горького уж никак нельзя сказать:
– Ах, какой он бедненький! Силы нельзя жалеть.
А он их рисует сильными.
Жалость мы привыкли считать хорошим чувством.
На жалости построены все наши отношения к несчастным. Т. е. к большинству людей. Потому что несчастных на свете, конечно, больше, чем счастливых.
На жалости построена вся наша филантропия, – и, быть может, потому изо всех филантропических затей ничего не выходит.
Все призреваемые в приютах, работных домах, презирают и ненавидят благотворительные учреждения, которые дают им убежище.
Пребывание там они считают несчастьем для себя.
Девушки идут бог знает на какую каторжную жизнь, только не во всевозможные «магдалинские» убежища[4].
Почему?
Человеческая природа восстает против унижения.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента