Влас Михайлович Дорошевич
«Шпоня»[1]
* * *
Завтра в театре «Аквариум»[2] празднует свой 35-летний юбилей М.А. Дмитриев.[3]
– М.А. Дмитриев? Кто такой М.А. Дмитриев?
– Дмитриев? Это – Шпоня!
– А! Шпоня!
И у всякого актера, в Керчи и Вологде, лицо расплывается в широчайшую улыбку:
– Шпоня!
Это живая театральная достопримечательность.
35 лет он – помощник режиссёра.
Публике он показывался изредка, чтобы причинить ей неприятность.
«Анонсировать»:
– По болезни госпожи такой-то роль ее исполнит госпожа такая-то.
– Господин такой-то просит снисхождения ввиду болезни.
35 лет он со «сценарием» в руках метался за кулисами, «выпускал».
– Приготовьтесь!
И затем роковое:
– Ваш выход! Выходите!
Гремел шлеёй с бубенчиками, когда Хлестаков уезжал от городничего:
– Эй, вы, залетные!
Он и был «залетными».
Зажмурясь, стрелял из револьвера в ту минуту, когда на сцене стрелялся Акоста:
– А вдруг на сцене осечка?
«Бил» последний звонок в «Талантах и поклонниках»[4]. Тот последний звонок, который такой болью отзывался в вашей душе.
Ударял в барабан во «Второй молодости».[5]
После чего на сцене начинались рыдания, а в публике – истерики.
– М.А. Дмитриев? Кто такой М.А. Дмитриев?
– Дмитриев? Это – Шпоня!
– А! Шпоня!
И у всякого актера, в Керчи и Вологде, лицо расплывается в широчайшую улыбку:
– Шпоня!
Это живая театральная достопримечательность.
35 лет он – помощник режиссёра.
Публике он показывался изредка, чтобы причинить ей неприятность.
«Анонсировать»:
– По болезни госпожи такой-то роль ее исполнит госпожа такая-то.
– Господин такой-то просит снисхождения ввиду болезни.
35 лет он со «сценарием» в руках метался за кулисами, «выпускал».
– Приготовьтесь!
И затем роковое:
– Ваш выход! Выходите!
Гремел шлеёй с бубенчиками, когда Хлестаков уезжал от городничего:
– Эй, вы, залетные!
Он и был «залетными».
Зажмурясь, стрелял из револьвера в ту минуту, когда на сцене стрелялся Акоста:
– А вдруг на сцене осечка?
«Бил» последний звонок в «Талантах и поклонниках»[4]. Тот последний звонок, который такой болью отзывался в вашей душе.
Ударял в барабан во «Второй молодости».[5]
После чего на сцене начинались рыдания, а в публике – истерики.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента