Александр Володин
Осенний марафон

   – А что природа делает без нас? Вопрос.
   Бузыкин диктовал. Алла стучала на машинке с профессиональной быстротой.
 
– Кому тогда блистает снежный наст? Вопрос.
Кого пугает оголтелый гром? Вопрос.
Кого кромешно угнетает туча? Вопрос.
Зачем воде качать пустой паром,
И падать для чего звезде падучей?
Ни для чего? На всякий случай?..
 
   Алла смотрела на него.
   – Что ты? – спросил Бузыкин.
   – Как бы я хотела, чтобы у нас был ребеночек! – сказала она.
   – Зачем?
   – Он был бы такой же талантливый, как ты…
   – Это не я талантливый, это они. А я только перевожу.
   – Он бы тебя веселил, мы бы вместе тебя ждали…
   – Алла, я свою жизнь переменить не могу.
   – И не надо. Тебя это не будет касаться.
   – Нет, Алла. Нет и нет.
   У нее были на редкость крупные глаза. Они придавали ее облику трагическую миловидность.
 
   По двору среди недавно поставленных домов и недавно посаженных деревьев шел человек с яркой спортивной сумкой. То, что он иностранец, чувствовалось, даже когда он молчал.
 
   Бузыкин в трикотажном тренировочном костюме дремал, сидя на стуле.
   Звякнул дверной колокольчик. Бузыкин открыл дверь, радушно улыбаясь. Иностранец сиял утренней свежестью.
   – Монин!
   – Монин! – бодро откликнулся Бузыкин.
   – Вы готов?
   – Готов! Секундочку, доложусь жене.
   Заглянул к Нине. Она была еще в постели.
   – Нина, мы побежали.
   – Господи, когда это кончится! Полчаса могла еще поспать.
 
   Они бежали по улице. Бузыкин вслед за Биллом. Тот громко бросал советы через плечо, что привлекало внимание прохожих.
 
   – Ту степс ин! Фор степс аут!
 
   Бузыкин чувствовал себя неловко. Кроме того, ему хотелось спать. Кроме того, в его жизни сейчас было столько неприятностей, что обретение спортивной формы ничего не решало.
 
   Из машбюро, где рабочий день еще не начался, Алла набрала телефонный номер. Нина сняла трубку.
 
   – Алло!.. Слушаю. Ну что вы там молчите и дышите? Мяукнули хотя бы.
 
   Положила трубку, сказала Бузыкину:
 
   – В следующий раз бери трубку сам.
   Бузыкин, Билл и Нина пили чай.
   БИЛЛ. Это как называется?
   НИНА (лучезарно улыбаясь). Хворост.
   БУЗЫКИН (радостно улыбаясь). Хво-рост.
   БИЛЛ. Очень вкусно.
   БУЗЫКИН. Нина прекрасная кулинарка.
   НИНА. Не напрягайся, дорогой.
   БИЛЛ. Простите, очень быстро, плохо понимаю.
   НИНА (улыбаясь). Это я не вам.
   БУЗЫКИН (улыбаясь). Это она мне… Билл, рассудите, почему, если кто-то где-то молчит и дышит, то это звонят именно мне?
   БИЛЛ. Простите, как?
   БУЗЫКИН. Я говорю…
   НИНА. Может быть, мы без Билла разберемся?
   БИЛЛ. Простите?
   БУЗЫКИН. Это она мне.
   НИНА. Это я ему.
 
   Трудно выяснить отношения такого рода в присутствии иностранного гостя. Он может не так истолковать, сделать неверные выводы, увезти с собою за рубеж ложное впечатление.
 
   Снова зазвонил телефон. Нина поставила аппарат перед мужем.
 
   БУЗЫКИН. Да?..
 
   Это была Варвара Никитична.
 
   Бузыкин, срочно звони Алле. Она у себя в машбюро.
   БУЗЫКИН. К сожалению, сейчас не могу. Загружен работой.
   ВАРВАРА. Слушай, Бузыкин, не валяй дурака. Ты у нее какую-то рукопись забыл. Она пыталась тебе об этом сообщить, твоя Нинка ее обхамила. Так что давай успокаивай.
   БУЗЫКИН. К сожалению, сейчас очень загружен работой.
   ВАРВАРА. Ясно. Нинка там рядом. Ладно, я ей сама позвоню.
   БУЗЫКИН. Вот это не надо.
   ВАРВАРА. Надо. Пока.
 
   Бузыкин положил трубку.
 
   – Веригин звонил из издательства… – обратился к Флетчеру: – Все торопят, торопят. У вас в Англии тоже так?
   БИЛЛ. Тоже так, да.
   НИНА. А тебе не показалось, что у него женский голос?
   БУЗЫКИН. У кого?
   НИНА. У Веригина.
 
   Взгляд жены сделал его прозрачным.
 
   БУЗЫКИН. Он через секретаря разговаривал. Через секретаршу…
   БИЛЛ. Очень вкусно. Это как называется?
   НИНА. Хворост. Извините, мне пора.
 
   Вышла в прихожую.
 
   БИЛЛ (тихо). Немножко сердится?.. Может быть, я лучше уйду? Или лучше остаюсь? Будет меньше скандал?
   БУЗЫКИН. Плохо себя чувствует.
 
   Нина показалась в пальто, весело улыбаясь.
 
   Мне пора на работу, Билл! Дальше вас будет развлекать Андрей.
   БУЗЫКИН. Нина, если что-нибудь надо купить, скажи. У меня после института будет время.
   НИНА. Купи цветы. Секретарше.
 
   Ушла.
 
   БУЗЫКИН. Пошла на работу.
   БИЛЛ. Может быть, у вас тоже есть дела? Может быть, я отнимаю время?
 
   Бузыкин посмотрел на часы.
 
   Немного времени есть.
 
   Взял с полки иноземную папку, раскрыл.
 
   Я прочитал. В принципе все правильно. Но русское просторечие лучше бы переводить также просторечием. Вот, скажем, здесь у Достоевского: «Да за кого ты себя почитаешь, облизьяна зеленая». У вас «грин манки» – обезьяна. Здесь «облизьяна» – сленг.
 
   Снова зазвонил телефон.
 
   Прошу прощения. (Снял трубку.) Слушаю вас.
 
   Это опять была Варвара.
 
   Бузыкин, она ненормальная.
   БУЗЫКИН. Кто?
   ВАРВАРА. Наша Аллочка. Я ей сейчас попыталась все объяснить, причем очень деликатно. А она велела тебе передать, чтобы ты к ней больше не приходил. Бузыкин, что делать? Может, мне к ней подскочить?
   БУЗЫКИН. Ни в коем случае. И вообще, кто тебя просил вмешиваться!
   ВАРВАРА. Ну, братцы, вы мне надоели. Я всю ночь работала, я хочу спать. Пока.
   БИЛЛ. Я думал, «облизьяна» – это неправильная печать.
   БУЗЫКИН. Нет, это правильная печать.
 
   В его наручных часах заверещал звоночек.
 
   Извините, Билл, мне пора в институт.
   БИЛЛ. Все. Я вас больше не задерживаю. Только еще один маленький вопрос.
 
   Снова стал листать рукопись.
 
   Сейчас найду…
 
   Бузыкин бежал по улице. Короткими перебежками, чтобы не бросалась в глаза его унизительная поспешность.
   Свернул в институтский двор.
   Устремился вверх по лестнице. Но в коридоре остановился. Навстречу ему шел Шершавников. Добродушный, непринужденный, простой.
   Бузыкин свернул в первую попавшуюся дверь. Это была читальня. Там занимался его приятель Евдокимов. Бузыкин прильнул к дверной щели.
   – Что там? – спросил Евдокимов.
   – Шершавников.
   – Ну и что?
   – Не хочу подавать руки этой скотине.
   – А что случилось?
   – Знаешь, что он сделал? Он Лобанова завалил, Куликова протолкнул, и тем самым Васильков стал замзав кафедрой.
   Тут он отпрянул от двери.
   В читальню вошел Шершавников.
   – Здравствуйте, – сказал он.
   – Добрый день, Владимир Николаич, – ответил Евдокимов.
   Шершавников протянул руку Бузыкину. Тот уставился на протянутую руку оцепенело.
   – Здорово, Бузыкин! – окликнул его Шершавников.
   Он так приветлив, обаятелен и открыт, что не подать ему руки невозможно.
   Рукопожатие было крепким.
   Наконец он смог дозвониться на работу к Алле.
   – Это машбюро? – кричал в трубку Бузыкин. – Мне Аллу, пожалуйста!
   В машбюро звякали каретки, стучали клавиши машинок. Девушка в пулеметном их клекоте кричала в ответ:
   – А ее нет! Ей плохо стало, ее с работы отпустили!
 
   Алла лежала на тахте. Она была бледна и непричесана.
 
   БУЗЫКИН. Что с тобой? Что случилось?
   АЛЛА. Ничего особенного, просто сердце закололо.
   БУЗЫКИН. Надо же к врачу!
   АЛЛА. Была.
   БУЗЫКИН. Что он сказал?
   АЛЛА. Сказал – полежать.
   БУЗЫКИН. Что тебе наговорила Варвара?
   АЛЛА. Ничего нового. Что у вас дружная семья, что вы живете душа в душу сто пятьдесят лет, что ты не хочешь ее расстраивать… Я и сама все прекрасно знаю. Но когда говорит чужой человек – это страшно. Ты-то веришь, что мне от тебя ничего не нужно? Только бы видеть тебя иногда.
   БУЗЫКИН. Нашла кого слушать! Надо было трубку бросить.
   АЛЛА. Ну да! Она говорит, говорит, а меня всю колотит, и вот до сих пор.
 
   Алла не хотела обвинять в чем-либо Бузыкина. Но не собиралась и скрывать свои обиды. И Бузыкин чувствовал себя виноватым.
 
   Он присел на стул возле Аллы в позе лечащего врача. Но тут в его часах задребезжал звоночек.
 
   АЛЛА (слабо усмехнулась). Домой пора?
   БУЗЫКИН. Да нет же, дела. В издательство вызывают, Веригин. Я сбегаю! И через часок у тебя.
   АЛЛА. Беги…
 
   В издательстве разговор мог оказаться долгим. Поэтому, чтобы сэкономить на дороге, он бежал. Возле автобусной остановки задержался, оглянулся – автобуса не было видно. Он побежал дальше.
 
   Редактор издательства Веригин был добродушен и приветлив.
   – Хорошо, Андрей Палыч. Как всегда, хорошо. Всем понравилось. Обсудили, отзывы только положительные, по существу, без замечаний. Надо бы отдавать в набор.
   – Я рад, – смущаясь, проговорил Бузыкин.
   В официальных местах Бузыкин всегда чувствовал себя неловко и потому старался держаться посвободней. Но тогда выходило, что он ведет себя развязно. От этого он чувствовал себя еще более натянуто.
   – Но разговор у нас будет печальный, – сказал Веригин.
   Бузыкин встревожился:
   – А что такое?
   – Срывается у нас это дело.
   – Как – срывается?!
   – Да этот Саймон, оказывается, выступил там с какой-то расистской статьей. Прогрессивная общественность возмущается. А мы, получается, переводим его, рекламируем?
   – Вот это да. Год работы. И что же, все коту под хвост?
   – Ну кто же мог предвидеть!
   – Это верно, это верно, – бормотал Бузыкин. – А может быть, как-нибудь обойдется?
   – Милый мой! Ну как обойдется? Пока, во всяком случае, пускай полежит. А там видно будет.
   – Понятно, понятно…
   – Андрей Палыч, ты так уж не расстраивайся. У тебя «Разбитая луна» в каком состоянии?
   – В каком? В разбитом.
   – Как это – в разбитом? Вот у меня записано: «Бузыкин. Десятое». А сегодня какое? Четвертое. Через неделю чтобы перевод был на столе. Мы ее пустим вместо этого Саймона.
   – Это мне не успеть.
   – Ну хорошо. Тринадцатого сдашь? Тринадцатое – крайний срок.
   – Не знаю. Придется ночью сидеть…
   – Посиди, посиди. Для здоровья полезней, чем по бабам бегать. В нашем возрасте.
   – По каким бабам? – заволновался Бузыкин.
   – Ленинград – маленький город, Андрей Палыч…
 
   Нина говорила негромко, прикрывая трубку, чтобы не слышал Билл.
   – Слушай, это уже хамство. Он час уже тебя ждет, ты же обещал повести его по местам Достоевского!
   – А, черт, совсем из головы вон. Бегу! – отвечал Бузыкин из автоматной будки. – Скажи, через десять минут буду.
   – А ты где?
   – Я же сказал, у меня кафедра.
   – Ты говорил, что кафедра у тебя в пятницу.
   – Нина, некогда, здесь уже стучат.
   – Где стучат, на кафедре?
   – Ладно, приду домой, все объясню…
   Пошел – побежал, пошел – побежал. Через арку ворот, по лестнице.
   Алла по-прежнему лежала в постели, но была уже причесана. Бузыкин выложил перед ней яблоки.
   – Вот яблоки, вот валокордин. Как ты себя чувствуешь?
   – Уже ничего.
   – Тогда я побежал.
   – А поесть!
   Тут он заметил, что стол накрыт.
   – Я же старалась… Правда, что было в холодильнике, я же не могла выйти.
   – Да. Да. Сейчас.
   Бузыкин сел за стол, стал проворно есть.
   – А твоя дочка на кого похожа? – спросила Алла. – На тебя или на Эн Е?
   – Ни на кого. Бросила институт, моет стекла в магазинах…
   – А ты разве не помогаешь им?
   – Да муж у нее такой же обормот, не велит брать, хотят жить самостоятельно. Пытаюсь наладить контакт – ничего не получается.
   – А вот если бы у нас был ребеночек, он бы тебя уважал, я бы уж его воспитала…
   – Алла, меня ждет Билл.
   – Ничего с ним не случится.
   В разговорах с ним все почему-то легко находили точные и убедительные формулировки. Бузыкин понимал их несостоятельность, но быстро найти убедительные возражения не умел.
   Постучали в дверь.
   – Входите, дядя Коля! – крикнула Алла.
   Вошел сосед. Достойной повадкой он внушал уважение. Бузыкин встал.
   – Сидите, сидите, Андрей Павлович. Ну, как ты, болящая? – спросил дядя Коля.
   – Уже поправилась, дядя Коля.
   – Вот до чего себя довела. Все нервы.
   Бузыкин виновато покачал головой.
   – Дядя Коля, Андрей Павлович торопится, его английский профессор ждет. Андрей Павлович в порядке культурного обмена помогает ему переводить Достоевского на свой язык.
   – Сейчас пойдет… Я чего пришел-то. Андрей Павлович, я хочу, чтобы вы знали. Мы с ее отцом были кореши. И вот его нет, а я остался. Так?
   – Конечно, дядя Коля! – подтвердила Алла.
   – Так вот, может быть, я забегаю вперед, тогда простите, что касаюсь этой темы. Но ведь рано или поздно, я думаю, вы как-то оформите ваши отношения?..
   – Дядя Коля, зачем это?!
   Дядя Коля смутился.
   – Андрей Павлович, может быть, я лишнее говорю?
   Засмущался и Бузыкин.
   – Почему же лишнее…
   – Разве я стал бы вмешиваться? Тут каждый себе хозяин.
   – Дядя Коля, я же прошу!
   – Погоди, Алла, я к делу веду. Так вот, я думал, думал… Когда решитесь, оформите ваши отношения – я уеду в деревню, и моя комната в вашем распоряжении. И вот, у вас будет отдельная квартира.
   – Ну, зачем это, – проговорил Бузыкин.
   – Что за бредовая идея! – воскликнула Алла.
   – Я сказал.
   Волевые люди подавляли Бузыкина. Они не слышат объяснений. Они выстроили в своем представлении такой определенный образ мира, нарушить который может только катастрофа.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента