Эдуард Вурцели
Война
Война – последний аргумент как правых, так и неправых. На войне кровь, грязь, страх. Но если попал на войну, по своей воле или по принуждению, то воюй. Не будь овечкой, пригнанной на заклание, будь хищником, способным постоять за себя. Человек может выбрать, кем ему быть. Воюй для того, чтобы выжить. Если не ты его, то обязательно он тебя.
Полковник
С раннего утра жестоко воевали. Раненых и погибших было много. На двух БМП привезли в Ханкалу 15 мертвых. Пока похоронная команда разгружала машины, присел отдохнуть на мягкий газончик возле комендатуры. В расслабленном состоянии ловлю упоительные минуты спокойствия.
– Товарищ солдат, – раздался надо мной зычный командирский голос.
Через силу открываю глаза. Гляжу, стоит полковник при полной красе. Будто в параде на Красной площади участвовать собрался. Вид начальственный. Обязательный животик, этакий запас жирка на черный день, китель нового образца (в провинции большая редкость) и фуражка – аэродром. Чем выше тулья у фуражки, тем хреновей в армии дела. Захотелось послать его подальше, да вовремя одумался. Вскочил, вытянулся, как в школе сержантов учили, глазами поедаю. В конфликт не вступаю, офицеров тут много, и всех игнорировать невозможно. Сидеть же на «губе» – перспектива не из лучших. Потерплю немного его наставления, а там – на позиции.
Старший офицер на передовой – явление не постоянное. Полковников здесь можно увидеть лишь в периоды затишья, да и то в дневное время.
– Товарищ солдат, – повторил полковник, – вы в российской армии или бандитской шайке? Почему на голове тряпка, а не форменный убор? Почему носим шорты? (Это я вчера обрезал, чуть выше колена, в клочья разодранные штаны, а других еще достать не успел.) Почему грязны и стоите расхлябанно?
Стараюсь себя сдержать:
– Товарищ полковник, мы утром воевали. Привезли убитых. Загрузили боеприпасы, и опять назад. К тому же грязь – отличная маскировка. – Видимо, наши командиры хорошо усвоили подобный метод маскировки и уже две недели не хотят организовать нам баню.
Ребята, сидящие на броне БМП, машут рукой, зовут меня. Считая, что разговор закончен, закидываю автомат на плечо и иду к машине.
– Солдат, я вас не отпускал. Неподчинение! – закричал полковник мне вслед.
Видя, что его приказ не возымел действия, обратился к стоявшим неподалеку десантникам с требованием задержать меня.
Два здоровяка нехотя двинулись в мою сторону. На их лицах написано, что у них также нет особого желания выполнять приказ.
– Ребята, вшей нахватаете, – еще больше охладил их пыл.
Шлагбаум поднялся, и наши БМП, под равнодушными взглядами десантников и ненавистным полковника, выехали на свободу.
– Чего он на тебя наехал?
– Столкновение двух миров. Он из мира примитивных.
– Может, ему в морду захотелось?
– В их среде эта мера неэффективная. Контакт с подобными нерационален, – вспомнил «Войну миров» Г. Уэллса. – Помашем дяде ручкой!
В этот день мы потеряли еще троих ребят из числа тех, кто отвозил убитых. Полковник остался в тылу – наверное, и дальше отлавливает нарушителей Устава.
– Товарищ солдат, – раздался надо мной зычный командирский голос.
Через силу открываю глаза. Гляжу, стоит полковник при полной красе. Будто в параде на Красной площади участвовать собрался. Вид начальственный. Обязательный животик, этакий запас жирка на черный день, китель нового образца (в провинции большая редкость) и фуражка – аэродром. Чем выше тулья у фуражки, тем хреновей в армии дела. Захотелось послать его подальше, да вовремя одумался. Вскочил, вытянулся, как в школе сержантов учили, глазами поедаю. В конфликт не вступаю, офицеров тут много, и всех игнорировать невозможно. Сидеть же на «губе» – перспектива не из лучших. Потерплю немного его наставления, а там – на позиции.
Старший офицер на передовой – явление не постоянное. Полковников здесь можно увидеть лишь в периоды затишья, да и то в дневное время.
– Товарищ солдат, – повторил полковник, – вы в российской армии или бандитской шайке? Почему на голове тряпка, а не форменный убор? Почему носим шорты? (Это я вчера обрезал, чуть выше колена, в клочья разодранные штаны, а других еще достать не успел.) Почему грязны и стоите расхлябанно?
Стараюсь себя сдержать:
– Товарищ полковник, мы утром воевали. Привезли убитых. Загрузили боеприпасы, и опять назад. К тому же грязь – отличная маскировка. – Видимо, наши командиры хорошо усвоили подобный метод маскировки и уже две недели не хотят организовать нам баню.
Ребята, сидящие на броне БМП, машут рукой, зовут меня. Считая, что разговор закончен, закидываю автомат на плечо и иду к машине.
– Солдат, я вас не отпускал. Неподчинение! – закричал полковник мне вслед.
Видя, что его приказ не возымел действия, обратился к стоявшим неподалеку десантникам с требованием задержать меня.
Два здоровяка нехотя двинулись в мою сторону. На их лицах написано, что у них также нет особого желания выполнять приказ.
– Ребята, вшей нахватаете, – еще больше охладил их пыл.
Шлагбаум поднялся, и наши БМП, под равнодушными взглядами десантников и ненавистным полковника, выехали на свободу.
– Чего он на тебя наехал?
– Столкновение двух миров. Он из мира примитивных.
– Может, ему в морду захотелось?
– В их среде эта мера неэффективная. Контакт с подобными нерационален, – вспомнил «Войну миров» Г. Уэллса. – Помашем дяде ручкой!
В этот день мы потеряли еще троих ребят из числа тех, кто отвозил убитых. Полковник остался в тылу – наверное, и дальше отлавливает нарушителей Устава.
Майор
Горная дорога. Отбиваем очередное нападение на колонну. «Чехи» палят с большого расстояния, и редкие пули долетают до нас. Над головой пророкотала пара Ми-24. Устроившись поудобнее на броне БМП, лениво стреляю в сторону невидимого противника.
– Эй, ты, хрен! – донеслось снизу в выражениях более смачных, чем можно написать. – Рэмбо крутой нашелся!
Гляжу вниз, на неожиданного грубияна. Рядом с машиной стоит майор и продолжает кричать:
– А ну, быстро отстегнул приклад! Зае…ец.
Злость на майора за такое обращение переполнила меня. Автомат сам собой повернулся в сторону сквернослова. Видимо, на моем лице и в самих действиях отразилось явное желание утихомирить офицера. Сообразив, что может произойти непоправимое, тот остановил поток брани и… в мгновение ока исчез за машиной. Теперь уже мне стало интересно продолжить прерванную беседу. Спрыгнул с БМП. Стал искать майора, чтобы поговорить о непристойном его поведении. Но он наверняка уже сам догадался, что был не прав. «Найти его мне так и не удалось, несмотря на то, что обошел всю колонну.
Этот офицер и ему подобные не привыкли видеть в солдате человека. Обязательный призыв на срочную службу узаконивает рабовладельческие отношения. Добровольно пришедший служить контрактник потребует уважительного отношения к себе. Это офицерам необходимо понять, а тем, кто не хочет или не может, лучше уйти из армии.
– Эй, ты, хрен! – донеслось снизу в выражениях более смачных, чем можно написать. – Рэмбо крутой нашелся!
Гляжу вниз, на неожиданного грубияна. Рядом с машиной стоит майор и продолжает кричать:
– А ну, быстро отстегнул приклад! Зае…ец.
Злость на майора за такое обращение переполнила меня. Автомат сам собой повернулся в сторону сквернослова. Видимо, на моем лице и в самих действиях отразилось явное желание утихомирить офицера. Сообразив, что может произойти непоправимое, тот остановил поток брани и… в мгновение ока исчез за машиной. Теперь уже мне стало интересно продолжить прерванную беседу. Спрыгнул с БМП. Стал искать майора, чтобы поговорить о непристойном его поведении. Но он наверняка уже сам догадался, что был не прав. «Найти его мне так и не удалось, несмотря на то, что обошел всю колонну.
Этот офицер и ему подобные не привыкли видеть в солдате человека. Обязательный призыв на срочную службу узаконивает рабовладельческие отношения. Добровольно пришедший служить контрактник потребует уважительного отношения к себе. Это офицерам необходимо понять, а тем, кто не хочет или не может, лучше уйти из армии.
Кэп[1]
Среди контрактников достаточно неординарных личностей: от романтиков, хронических неудачников и алкоголиков до пофигистов и людей с уголовным прошлым. Идут в армию из-за безработицы. Из одного уральского города приехала бригада шахтёров, чуть ли не в полном составе. Так и воевали – как работали. Другие ехали на войну, не умея ничего, кроме как воевать. Кадровые военные и служившие в разных «горячих точках».
Служил в нашем батальоне и бывший капитан, разжалованный в рядовые за пьянку и еще какие-то дела. Воевал без офицерского гонора. На рожон не лез, но и за спины товарищей не прятался.
Среди контрактников звания ничего не значат. Командовали группами те, кого выбирали сами солдаты. Учитывался опыт и характер.
Кэп – кличка капитана. Случилось ему в каком-то деле отличиться. Решило командование отметить его героический поступок.
На построении нашего батальона объявляют о присвоении Кэпу звания… младший сержант.
Кэп рухнул на землю и во весь голос запричитал:
– Ой, да за что же такое наказание? Чего плохого я вам сделал? – Катается в пыли и продолжает ёрничать: – Помилуйте, господа офицеры, освободите от такой напасти.
Ряды сломались от смеху. Послышались возгласы: «Прогнулся Кэп», «Гордись соплёй!», «Прими наши поздравления». Командиры поспешили подать команду: «Разойтись».
Служил в нашем батальоне и бывший капитан, разжалованный в рядовые за пьянку и еще какие-то дела. Воевал без офицерского гонора. На рожон не лез, но и за спины товарищей не прятался.
Среди контрактников звания ничего не значат. Командовали группами те, кого выбирали сами солдаты. Учитывался опыт и характер.
Кэп – кличка капитана. Случилось ему в каком-то деле отличиться. Решило командование отметить его героический поступок.
На построении нашего батальона объявляют о присвоении Кэпу звания… младший сержант.
Кэп рухнул на землю и во весь голос запричитал:
– Ой, да за что же такое наказание? Чего плохого я вам сделал? – Катается в пыли и продолжает ёрничать: – Помилуйте, господа офицеры, освободите от такой напасти.
Ряды сломались от смеху. Послышались возгласы: «Прогнулся Кэп», «Гордись соплёй!», «Прими наши поздравления». Командиры поспешили подать команду: «Разойтись».
Ополченцы
Прислали пополнение, семерых контрактников. А что им положено, в том числе автоматы, – не выдали. Собирали снаряжение с миру по нитке: бронежилеты с раненых да убитых, автоматы трофейные. Так три дня они и воевали. Ни дать ни взять – московское ополчение 1941 года. Их и прозвали «ополченцами».
На стене диспетчерской аэропорта Северный тебя встречает надпись: «Кому ты здесь нужен, мудак».
Новое географическое определение: «Если есть на земле задница, то это Чечня. Если есть у этой задницы дырка, то это Грозный».
На броне машины могильный венок с лентой «Память павшим героям». БМП в солдатской расшифровке – «Братская могила пехоты».
На бронетранспортере большими буквами выведено «Kill me».
На стене диспетчерской аэропорта Северный тебя встречает надпись: «Кому ты здесь нужен, мудак».
Новое географическое определение: «Если есть на земле задница, то это Чечня. Если есть у этой задницы дырка, то это Грозный».
На броне машины могильный венок с лентой «Память павшим героям». БМП в солдатской расшифровке – «Братская могила пехоты».
На бронетранспортере большими буквами выведено «Kill me».
В неврологическом отделении
– Парень, ты поздно сюда попал! – говорил мне срочник – сосед по палате неврологического отделения. – Вас сюда нужно везти сразу после заключения контракта. По собственному желанию залезть в такую дыру, как Чечня, может только сумасшедший. Каковыми вы и являетесь.
Ни говорить, ни тем более спорить после тяжелой контузии я не могу.
Ни говорить, ни тем более спорить после тяжелой контузии я не могу.
Вертолётчики
С земли к вертолёту протянулась нитка трассеров.
– «Голубая устрица», я «Однополый один». Видишь?
– Я «Голубая устрица». Засёк. Захожу на боевой. «Однополый один», прикрой жопу.
– Пристраиваюсь.
Сноп НУРСов пошел в сторону развалин, где укрылись боевики и из которых вёлся огонь.
– «Однополый», я попал?
– Пальцем в ж… (небо).
– Может, не попал, но сильно напугал. Едем дальше.
Вертолеты легли на прежний курс. Летчики продолжали трепаться в духе сексуальных меньшинств.
– Почему забиваем эфир? Прекратить болтовню! – послышался чей-то командирский голос.
Минутная заминка…
– «Однополый», это кто?
– Хрен его знает.
– Что будем делать?
– Дружно пошлем его на…
– «Однополый», может, мне свой вертолёт покрасить в голубой цвет с цветочками по всему полю, а?
– По мне – в горошек будет лучше.
– «Голубая устрица», я «Однополый один». Видишь?
– Я «Голубая устрица». Засёк. Захожу на боевой. «Однополый один», прикрой жопу.
– Пристраиваюсь.
Сноп НУРСов пошел в сторону развалин, где укрылись боевики и из которых вёлся огонь.
– «Однополый», я попал?
– Пальцем в ж… (небо).
– Может, не попал, но сильно напугал. Едем дальше.
Вертолеты легли на прежний курс. Летчики продолжали трепаться в духе сексуальных меньшинств.
– Почему забиваем эфир? Прекратить болтовню! – послышался чей-то командирский голос.
Минутная заминка…
– «Однополый», это кто?
– Хрен его знает.
– Что будем делать?
– Дружно пошлем его на…
– «Однополый», может, мне свой вертолёт покрасить в голубой цвет с цветочками по всему полю, а?
– По мне – в горошек будет лучше.
Свинцовый ветер или дежа вю
Заметить приближение урагана можно. Можно и меры предпринять, уменьшить разрушительные последствия. Но для этого нужно шевелить мозгами и брать на себя ответственность. Но некоторые этого не умеют, а кто-то и не хочет. «Народу в России много», – мыслят наши стратеги. «Бабы еще нарожают», вторят им правители. Отвечать за гибель людей в бессмысленных операциях ни перед кем не нужно. Главное – все красиво запланировать. Бессмертное: «Ди эрсте колонне марширен…». Враг пугается и бежит. Вперед, солдаты! Ура! Ей-богу, если бы в нашем Уставе была предусмотрена возможность ведения боя в каре пешим порядком, под флейты и барабанный бой – наши полководцы не преминули бы ею воспользоваться.
Мы – «контрабасы». Так здесь называют контрактников. Нас не любят офицеры и солдаты-срочники. Мы их тоже не любим. А еще мы можем воевать. С первым выстрелом «чехов» слетаем врассыпную с брони и укрываемся в развалинах. Наш «пиджак»[2] замешкался и схватил пулю. Выстрелы и разрывы слились в сплошной неразличимый гул. Густо сыпятся пули, рикошетируют от асфальта и стен. Соседняя «бэшка» крутанулась на месте, собираясь рвануть в боковую улочку. Несколько хвостатых огненных шаров через площадь полетели в её сторону. Наткнувшись на один из них, машина дернулась и застыла. Задние люки распахнулись, и из-под брони посыпались бойцы. Именно посыпались. Каждого, появляющегося из горящей БМП, подхватывал свинцовый ветер. Исчезают головы, руки, туловища – будто песочные фигурки, сдуваемые ветром. Мгновение, и остатки следующего распались на глазах. «Бэшка» разгорается, внутри рвутся патроны и снаряды. Последний человек горящим факелом вываливается наружу. Яркий сноп огня разносится на тлеющие кусочки. Мы курим в развалинах и ждем новых приказов.
Ощущение дежа вю (того, что это уже происходило) не покидает тех, кто уже успел понюхать пороху. Может, август 1996-го – не полная копия новогоднего штурма 1995-го, но последствия схожи.
Наша колонна втянулась все на ту же злополучную «Минутку». Началось… Нельзя назвать это неожиданностью. Предсказание в виде одного смачного словца, переводимого на литературный язык сложным сочетанием «Тяжелая ситуация с предсказуемым исходом», сбылось. Но в народно-солдатские приметы ученые люди в погонах не верят.
Война продолжается.
Мы – «контрабасы». Так здесь называют контрактников. Нас не любят офицеры и солдаты-срочники. Мы их тоже не любим. А еще мы можем воевать. С первым выстрелом «чехов» слетаем врассыпную с брони и укрываемся в развалинах. Наш «пиджак»[2] замешкался и схватил пулю. Выстрелы и разрывы слились в сплошной неразличимый гул. Густо сыпятся пули, рикошетируют от асфальта и стен. Соседняя «бэшка» крутанулась на месте, собираясь рвануть в боковую улочку. Несколько хвостатых огненных шаров через площадь полетели в её сторону. Наткнувшись на один из них, машина дернулась и застыла. Задние люки распахнулись, и из-под брони посыпались бойцы. Именно посыпались. Каждого, появляющегося из горящей БМП, подхватывал свинцовый ветер. Исчезают головы, руки, туловища – будто песочные фигурки, сдуваемые ветром. Мгновение, и остатки следующего распались на глазах. «Бэшка» разгорается, внутри рвутся патроны и снаряды. Последний человек горящим факелом вываливается наружу. Яркий сноп огня разносится на тлеющие кусочки. Мы курим в развалинах и ждем новых приказов.
Ощущение дежа вю (того, что это уже происходило) не покидает тех, кто уже успел понюхать пороху. Может, август 1996-го – не полная копия новогоднего штурма 1995-го, но последствия схожи.
Наша колонна втянулась все на ту же злополучную «Минутку». Началось… Нельзя назвать это неожиданностью. Предсказание в виде одного смачного словца, переводимого на литературный язык сложным сочетанием «Тяжелая ситуация с предсказуемым исходом», сбылось. Но в народно-солдатские приметы ученые люди в погонах не верят.
Война продолжается.
Феникс
Отвоевали очередную пятиэтажку. Точнее, то, что от неё осталось. Дальше не двигаемся, так как последняя не подбитая БМП увезла раненых. У нас из серьезного вооружения один РПГ остался. А напротив боевички сидят упёртые, и их много. Палят, патронов не жалея. Из подствольников и автоматов их не выкурить. Перестреливаемся. Ждем подкрепления, которое два часа назад обещали.
Вдруг на той стороне, где боевики засели, сильный переполох начался. Палят «чехи» куда-то себе за спину. Некоторые с перепугу аж на нашу сторону выбегают. Стреляем по ним, немало озадаченные их поведением.
Стрельба все ближе. Разрывы, дым столбом. Рев двигателя. Из-за разрушенной стены, словно Феникс из пепла, выскакивает Т-80. Он несется прямо на нас. Видим, танк не дудаевский. Стараемся на глаза попасть, чтобы тот ненароком своих не подавил. Наконец экипаж увидел нас. Танк остановился.
Тяжелая машина – как смятая промокашка. Активная броня висит лохмотьями. Башня засыпана кирпичами и штукатуркой. У танкистов, вылезших из её нутра, вид не краше. На закопчённых до черноты лицах блестят глаза да белеют зубы.
– Закурить есть, пехота? – Затянувшись, заботливо протянутой кем-то снизу сигаретой, танкист оглянулся. – Мы к кому в гости попали?
– «Двести пятая». Держи сигареты, кавалерия. Чего, заблудились?
– Ищем тех, к кому нас направили, да найти никак не можем. Перекурим, дальше пойдем.
– Может, нам поможете? Сейчас сюда броня должна подойти, а дорогу «бэшки» загораживают.
Посередине улицы догорали две БМП, подбитые недавно. Из экипажей спастись не удалось никому. Сколько в них было народу? Из какой части? Никто не знал, и спросить уже не у кого. Царствие им небесное…
Чумазый танкист вытер рукавом стекавшие на лоб из-под шлемофона ручейки пота, махнул рукой:
– Сделаем. Раз другой работы нет.
Танк, развернув башню, чтобы не повредить ствол орудия, начал сдвигать подбитую технику в развалины. «Чехи» вновь открыли стрельбу из гранатометов. Несколько выстрелов попали в танк, но вреда ему не причинили.
– А у вас тут весело! – прокомментировал танкист, под шквальным огнем прибежав к нам в укрытие за сигареткой. – Пожалуй, тут немного задержимся.
– Мы уж думали, тебе конец настал. Верно, заговорённый.
– Просто день удачный. Куда будем воевать?
При поддержке танкистов взяли еще два дома. Подошло подкрепление, а через некоторое время танк исчез так же внезапно, как и появился.
Вдруг на той стороне, где боевики засели, сильный переполох начался. Палят «чехи» куда-то себе за спину. Некоторые с перепугу аж на нашу сторону выбегают. Стреляем по ним, немало озадаченные их поведением.
Стрельба все ближе. Разрывы, дым столбом. Рев двигателя. Из-за разрушенной стены, словно Феникс из пепла, выскакивает Т-80. Он несется прямо на нас. Видим, танк не дудаевский. Стараемся на глаза попасть, чтобы тот ненароком своих не подавил. Наконец экипаж увидел нас. Танк остановился.
Тяжелая машина – как смятая промокашка. Активная броня висит лохмотьями. Башня засыпана кирпичами и штукатуркой. У танкистов, вылезших из её нутра, вид не краше. На закопчённых до черноты лицах блестят глаза да белеют зубы.
– Закурить есть, пехота? – Затянувшись, заботливо протянутой кем-то снизу сигаретой, танкист оглянулся. – Мы к кому в гости попали?
– «Двести пятая». Держи сигареты, кавалерия. Чего, заблудились?
– Ищем тех, к кому нас направили, да найти никак не можем. Перекурим, дальше пойдем.
– Может, нам поможете? Сейчас сюда броня должна подойти, а дорогу «бэшки» загораживают.
Посередине улицы догорали две БМП, подбитые недавно. Из экипажей спастись не удалось никому. Сколько в них было народу? Из какой части? Никто не знал, и спросить уже не у кого. Царствие им небесное…
Чумазый танкист вытер рукавом стекавшие на лоб из-под шлемофона ручейки пота, махнул рукой:
– Сделаем. Раз другой работы нет.
Танк, развернув башню, чтобы не повредить ствол орудия, начал сдвигать подбитую технику в развалины. «Чехи» вновь открыли стрельбу из гранатометов. Несколько выстрелов попали в танк, но вреда ему не причинили.
– А у вас тут весело! – прокомментировал танкист, под шквальным огнем прибежав к нам в укрытие за сигареткой. – Пожалуй, тут немного задержимся.
– Мы уж думали, тебе конец настал. Верно, заговорённый.
– Просто день удачный. Куда будем воевать?
При поддержке танкистов взяли еще два дома. Подошло подкрепление, а через некоторое время танк исчез так же внезапно, как и появился.
Наёмники
Война идет своим чередом. Именно война. Это политикам нужно выражаться корректно: «освобождение территории от бандформирований и установление конституционного порядка». Для нас это воина, и идет она на уничтожение. Уничтожение врага. Враг тот, кто поднял против тебя оружие. Война подразумевает гибель людей, их пленение. В одном из боёв взяли в плен десятерых. Восемь боевиков, то были чеченцы, передали «вэвэшникам», а двоих попридержали. Они обратили на себя внимание славянскими лицами и лёгким акцентом. Как оказалось, ребята приехали в Чечню с «незалежной» Украины воевать с ненавистными «москалями».
Если местные воюют на своей земле, их понять можно. Ненавидя, но все же понять. А этих никак нельзя.
Они приехали убивать. Сделали сознательный выбор. Но военное счастье обманчиво. Им не повезло.
Бронетранспортер отъехал от фонарных столбов, на которых качались два пса войны.
Если местные воюют на своей земле, их понять можно. Ненавидя, но все же понять. А этих никак нельзя.
Они приехали убивать. Сделали сознательный выбор. Но военное счастье обманчиво. Им не повезло.
Бронетранспортер отъехал от фонарных столбов, на которых качались два пса войны.