Ян Василий
Скитания и творчество
Василий Григорьевич ЯН
СКИТАНИЯ И ТВОРЧЕСТВО
Родился я в 1875 году в Киеве. В моем далеком детстве я часто слушал рассказы отца, учителя гимназии, о героях "Илиады" и о путешествиях Одиссея. Отец был преподавателем древних языков - греческого и латинского. Он же перевел на русский язык произведения некоторых греческих авторов Ксенофонта, Павзания, Геродота и Гомера.
Скитания хитроумного Одиссея были мне известны и близки с самых ранних лет. Я вырезал из бумаги маленькие кораблики, сажал на них спутников Одиссея и с помощью длинной нитки возил по комнате, а в это время сам рассказывал о приключениях Одиссея своим маленьким сверстникам. Особенный успех имели Сцилла и Харибда, роли которых исполняли две кошки. Они выскакивали из-под дивана, набрасывались на кораблики и рвали их.
Приключения Одиссея, а также рассказы одного старого матроса, объехавшего весь свет, внушили мне жажду путешествий, и мальчиком я даже бежал однажды на корабле, в надежде увидеть сказочные далекие страны, но был пойман и водворен обратно, дав слово родителям не пускаться более ни в какие странствия, не закончив высшего образования.
Гимназию я окончил в старом Ревеле (Таллин), и с этим старинным городом у меня связаны первые творческие порывы. Вспоминаю с благодарностью уроки преподавателей истории Соколовского и Ляхницкого, красочные рассказы которых из русской и всеобщей истории заставили меня навсегда полюбить этот предмет. Моими первыми литературными опытами были переводы на русский язык эстонских песен, исполнявшихся на съезде народных певческих обществ в Ревеле, стихи и маленькие фельетоны из жизни Прибалтийского края, печатавшиеся под различными псевдонимами в ревельской русской газете.
К этому периоду относится мое посещение, вместе с ученической экскурсией, Чудского озера. Маленький двухколесный пароход, на котором мы ехали, специально остановился близ "Вороньего камня", где в 1242 году произошло "Ледовое побоище" - замечательная победа юного Александра Невского над немецкими рыцарями-меченосцами.
Окончив в 1898 году Петербургский университет по историко-филологическому факультету и вернувшись в Ревель, я решил выполнить свою давнишнюю мечту - отправиться бродить пешком по России, изучая фольклор, быт, язык и нравы народа. В крестьянской одежде, с котомкой за плечами я пошел по России.
Начал я с Новгорода, этого древнейшего города. Оттуда поднялся в рыбачьей лодке по Волхову на озеро Ильмень, где провел некоторое время в деревне Неронов бор. Там с жадностью и волнением я начал записывать старинные песни, предания и сказки. Из Новгородской губернии я отправился в Псковскую, затем в Вятскую, где побывал в глухих Малмыжских лесах. Тогда там свирепствовал голод, и население стремилось в другие места, в "отхожий промысел", как тогда говорили. Потом я пошел в Смоленскую губернию, оттуда на плотах спустился по Днепру до Киева и побывал на Украине.
Свои путевые заметки я посылал в газеты, и скромный гонорар за них помогал мне продолжать скитания, во время которых мне стали понятны слова Некрасова:
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал...
Эти скитания отняли у меня несколько лет. Они дали мне возможность не только многое повидать, но и понять душу простого русского человека, талантливого, терпеливого, но тогда бесправного.
После путешествия по России мне захотелось повидать западные страны, и я, корреспондентом одной петербургской газеты, уехал в Англию, где пробыл около года. Я объехал Южную Англию на велосипеде, посетил также северные промышленные районы, особенно интересуясь жизнью широких масс английского народа, в частности жизнью шахтеров каменноугольных шахт Ньюкестля. В Лондоне я работал в замечательной библиотеке Британского музея и там впервые читал запрещенные у нас в то время сочинения Герцена.
Тоска по родине заставила меня вернуться, но вскоре я предпринял новое путешествие, на этот раз на Восток, в Среднюю Азию. Я поселился в Ашхабаде, получив должность смотрителя колодцев в песчаных степях Туркмении, что дало мне возможность объездить весь этот край. Я приобрел выносливого туркменского жеребца и на нем совершил трудные, но увлекательные путешествия - сперва через Каракумские песчаные пустыни в Хиву, затем в Бухару и северную Персию, вдоль афганской границы, через Сеистан и Белуджистан, доехав до границ Индии, куда английские власти меня отказались пропустить. Теперь подобные путешествия можно проделать на автомашине быстро и легко, но в те далекие дни они были связаны не только с большими трудностями, но и с опасностями.
Эти скитания по свету, особенно по Азии, дали мне массу впечатлений, которые послужили основой, фоном моих исторических произведений. Тогда я полюбил желтые песчаные равнины, голубые дали и снежные хребты беспредельной Азии. Здесь же, на этих равнинах, у меня возникли первые планы создания исторических повестей о великих завоевателях Азии, прошедших с победой по этим местам и не оставивших после себя ничего, кроме груды развалин и неугасимой ненависти в памяти уцелевших жителей.
Однако начавшаяся русско-японская война надолго отвлекла меня от задуманного. Всю войну я провел специальным корреспондентом Петербургского телеграфного агентства (СПТА), и здесь, на полях Маньчжурии, мне пришлось близко увидеть мужество, выносливость, терпение и беззаветную отвагу русского солдата в героической борьбе с врагом, оснащенным более высокой техникой, предупредительно доставленной японцам англичанами и американцами. По окончании войны я снова побывал в Средней Азии и Персии, посетил Грецию и Египет, а затем провел несколько лет специальным корреспондентом того же телеграфного агентства в Турции, а после начала первой мировой войны - на Балканах и в Румынии.
В 1918 году я вернулся в Россию, следуя словам Тютчева: "...Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые..." На родине начинались трудные и великие годы строительства новой жизни. Люди были нужны во всех отраслях, и я перебывал лектором, преподавателем в сельской школе, редактором газеты, драматургом и режиссером нового театра. С 1923 года я поселился в Москве, и здесь начался новый период моей жизни: скитания закончились, родилось творчество - период упорной работы в Ленинской библиотеке над материалами для давно задуманных исторических повестей.
В 1908 году, во время поездки на русском пароходе вдоль берегов Малой Азии, я посетил музей Бейрута, где увидел найденные при раскопках в древнем Сидоне глиняные дощечки с непонятными надписями. Это были разрозненные записки финикийцев, смелых скитальцев по морям. Тогда я загорелся мыслью написать об этих мореплавателях увлекательную повесть для юношества, и теперь, много лет спустя, написал свою первую историческую повесть - "Финикийский корабль", изданную в 1931 году "Молодой гвардией", с рисунками В. Г. Бехтеева, в стиле той эпохи.
В процессе этой работы у меня впервые возникло сомнение о пределах допустимого вымысла в художественном историческом произведении, и я пришел тогда к выводу, что автору должна быть дана самая широкая свобода его творческому домыслу, фантазии, лишь бы этот домысел, фантазия были строго построены на каких-либо точных данных, необходимых в научных исторических исследованиях.
Второй вывод, к которому я пришел, заключался в следующем: показать читателю, главным образом юношеству, самые героические страницы прошлого стран и народов, яркие образы борцов, смело защищавших свою родину против вторжения безжалостных завоевателей, чтобы в этих образах люди находили достойный пример для подражания.
Следующая моя повесть была "Спартак". В ней я старался показать сурового фракийца, смелого вождя восставших рабов, талантливого организатора, сумевшего объединить людей различных национальностей. Была еще написана повесть "Молотобойцы" - о начале железоделательных заводов на Руси, "Роберт Фультон" - о предприимчивом изобретателе, "Алхимик Ашкинази" и другие маленькие исторические повести и рассказы.
Мое пребывание в Азии, поездки верхом по Каракумам и Персии, изучение прошлого среднеазиатских народов вызвали желание описать жизнь древних скифов, саков, согдов и других народностей, живших в IV в. до н. э., во время вторжения Александра Македонского. Трудность этой исторической темы заключалась в том, что до сих пор обычно образ Александра Македонского был крайне идеализирован буржуазными писателями всех национальностей. Я же решил изобразить его таким, каким он был в действительности: разрушителем городов, истребителем мирного населения целых районов, казнившим каждого, кто оказывал ему сопротивление или казался подозрительным.
Так возникла повесть об этом талантливом, но жестоком завоевателе "Огни на курганах", впервые изданная в 1932 году в значительно сокращенном виде. Впоследствии она была мною переработана и дополнена многими новыми главами.
Главным трудом моей жизни явилась трилогия об Ордынском нашествии. В 1939 году после многолетней работы появилась первая книга трилогии "Чингисхан", а в 1942 году вторая книга - "Батый", и в 1953 году закончена третья, последняя книга трилогии - "К последнему морю". В "Батые" я показал беззаветно мужественное сопротивление наших предков и героические образы простых русских людей, покоренных, но не сломленных страшным ураганом монгольского нашествия и на обломках сожженных и разоренных городов и селений сейчас же начавших снова строиться. За это же время вышла в свет маленькая повесть для детей о первой типографии Ивана Федорова - "Никита и Микитка", и в 1952 году - повесть для юношества об Александре Невском - "Юность полководца".
В моих книгах я старался рассказать о героизме мирных народов, дававших мужественный отпор любым вторгавшимся в их земли хищникам, желавшим их поработить и несшим смерть, горе и разрушения. Я хотел, чтобы мои читатели видели, какой ужас и падение культуры приносят с собой захватнические войны. Только в прекрасном созидательном труде, в мирном сотрудничестве всех свободолюбивых народов залог счастья человечества. И мой труд - посильная доля, вносимая в общее дело торжества справедливости и добра, в великую идею мира.
В. Ян
1953 г.
СКИТАНИЯ И ТВОРЧЕСТВО
Родился я в 1875 году в Киеве. В моем далеком детстве я часто слушал рассказы отца, учителя гимназии, о героях "Илиады" и о путешествиях Одиссея. Отец был преподавателем древних языков - греческого и латинского. Он же перевел на русский язык произведения некоторых греческих авторов Ксенофонта, Павзания, Геродота и Гомера.
Скитания хитроумного Одиссея были мне известны и близки с самых ранних лет. Я вырезал из бумаги маленькие кораблики, сажал на них спутников Одиссея и с помощью длинной нитки возил по комнате, а в это время сам рассказывал о приключениях Одиссея своим маленьким сверстникам. Особенный успех имели Сцилла и Харибда, роли которых исполняли две кошки. Они выскакивали из-под дивана, набрасывались на кораблики и рвали их.
Приключения Одиссея, а также рассказы одного старого матроса, объехавшего весь свет, внушили мне жажду путешествий, и мальчиком я даже бежал однажды на корабле, в надежде увидеть сказочные далекие страны, но был пойман и водворен обратно, дав слово родителям не пускаться более ни в какие странствия, не закончив высшего образования.
Гимназию я окончил в старом Ревеле (Таллин), и с этим старинным городом у меня связаны первые творческие порывы. Вспоминаю с благодарностью уроки преподавателей истории Соколовского и Ляхницкого, красочные рассказы которых из русской и всеобщей истории заставили меня навсегда полюбить этот предмет. Моими первыми литературными опытами были переводы на русский язык эстонских песен, исполнявшихся на съезде народных певческих обществ в Ревеле, стихи и маленькие фельетоны из жизни Прибалтийского края, печатавшиеся под различными псевдонимами в ревельской русской газете.
К этому периоду относится мое посещение, вместе с ученической экскурсией, Чудского озера. Маленький двухколесный пароход, на котором мы ехали, специально остановился близ "Вороньего камня", где в 1242 году произошло "Ледовое побоище" - замечательная победа юного Александра Невского над немецкими рыцарями-меченосцами.
Окончив в 1898 году Петербургский университет по историко-филологическому факультету и вернувшись в Ревель, я решил выполнить свою давнишнюю мечту - отправиться бродить пешком по России, изучая фольклор, быт, язык и нравы народа. В крестьянской одежде, с котомкой за плечами я пошел по России.
Начал я с Новгорода, этого древнейшего города. Оттуда поднялся в рыбачьей лодке по Волхову на озеро Ильмень, где провел некоторое время в деревне Неронов бор. Там с жадностью и волнением я начал записывать старинные песни, предания и сказки. Из Новгородской губернии я отправился в Псковскую, затем в Вятскую, где побывал в глухих Малмыжских лесах. Тогда там свирепствовал голод, и население стремилось в другие места, в "отхожий промысел", как тогда говорили. Потом я пошел в Смоленскую губернию, оттуда на плотах спустился по Днепру до Киева и побывал на Украине.
Свои путевые заметки я посылал в газеты, и скромный гонорар за них помогал мне продолжать скитания, во время которых мне стали понятны слова Некрасова:
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал...
Эти скитания отняли у меня несколько лет. Они дали мне возможность не только многое повидать, но и понять душу простого русского человека, талантливого, терпеливого, но тогда бесправного.
После путешествия по России мне захотелось повидать западные страны, и я, корреспондентом одной петербургской газеты, уехал в Англию, где пробыл около года. Я объехал Южную Англию на велосипеде, посетил также северные промышленные районы, особенно интересуясь жизнью широких масс английского народа, в частности жизнью шахтеров каменноугольных шахт Ньюкестля. В Лондоне я работал в замечательной библиотеке Британского музея и там впервые читал запрещенные у нас в то время сочинения Герцена.
Тоска по родине заставила меня вернуться, но вскоре я предпринял новое путешествие, на этот раз на Восток, в Среднюю Азию. Я поселился в Ашхабаде, получив должность смотрителя колодцев в песчаных степях Туркмении, что дало мне возможность объездить весь этот край. Я приобрел выносливого туркменского жеребца и на нем совершил трудные, но увлекательные путешествия - сперва через Каракумские песчаные пустыни в Хиву, затем в Бухару и северную Персию, вдоль афганской границы, через Сеистан и Белуджистан, доехав до границ Индии, куда английские власти меня отказались пропустить. Теперь подобные путешествия можно проделать на автомашине быстро и легко, но в те далекие дни они были связаны не только с большими трудностями, но и с опасностями.
Эти скитания по свету, особенно по Азии, дали мне массу впечатлений, которые послужили основой, фоном моих исторических произведений. Тогда я полюбил желтые песчаные равнины, голубые дали и снежные хребты беспредельной Азии. Здесь же, на этих равнинах, у меня возникли первые планы создания исторических повестей о великих завоевателях Азии, прошедших с победой по этим местам и не оставивших после себя ничего, кроме груды развалин и неугасимой ненависти в памяти уцелевших жителей.
Однако начавшаяся русско-японская война надолго отвлекла меня от задуманного. Всю войну я провел специальным корреспондентом Петербургского телеграфного агентства (СПТА), и здесь, на полях Маньчжурии, мне пришлось близко увидеть мужество, выносливость, терпение и беззаветную отвагу русского солдата в героической борьбе с врагом, оснащенным более высокой техникой, предупредительно доставленной японцам англичанами и американцами. По окончании войны я снова побывал в Средней Азии и Персии, посетил Грецию и Египет, а затем провел несколько лет специальным корреспондентом того же телеграфного агентства в Турции, а после начала первой мировой войны - на Балканах и в Румынии.
В 1918 году я вернулся в Россию, следуя словам Тютчева: "...Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые..." На родине начинались трудные и великие годы строительства новой жизни. Люди были нужны во всех отраслях, и я перебывал лектором, преподавателем в сельской школе, редактором газеты, драматургом и режиссером нового театра. С 1923 года я поселился в Москве, и здесь начался новый период моей жизни: скитания закончились, родилось творчество - период упорной работы в Ленинской библиотеке над материалами для давно задуманных исторических повестей.
В 1908 году, во время поездки на русском пароходе вдоль берегов Малой Азии, я посетил музей Бейрута, где увидел найденные при раскопках в древнем Сидоне глиняные дощечки с непонятными надписями. Это были разрозненные записки финикийцев, смелых скитальцев по морям. Тогда я загорелся мыслью написать об этих мореплавателях увлекательную повесть для юношества, и теперь, много лет спустя, написал свою первую историческую повесть - "Финикийский корабль", изданную в 1931 году "Молодой гвардией", с рисунками В. Г. Бехтеева, в стиле той эпохи.
В процессе этой работы у меня впервые возникло сомнение о пределах допустимого вымысла в художественном историческом произведении, и я пришел тогда к выводу, что автору должна быть дана самая широкая свобода его творческому домыслу, фантазии, лишь бы этот домысел, фантазия были строго построены на каких-либо точных данных, необходимых в научных исторических исследованиях.
Второй вывод, к которому я пришел, заключался в следующем: показать читателю, главным образом юношеству, самые героические страницы прошлого стран и народов, яркие образы борцов, смело защищавших свою родину против вторжения безжалостных завоевателей, чтобы в этих образах люди находили достойный пример для подражания.
Следующая моя повесть была "Спартак". В ней я старался показать сурового фракийца, смелого вождя восставших рабов, талантливого организатора, сумевшего объединить людей различных национальностей. Была еще написана повесть "Молотобойцы" - о начале железоделательных заводов на Руси, "Роберт Фультон" - о предприимчивом изобретателе, "Алхимик Ашкинази" и другие маленькие исторические повести и рассказы.
Мое пребывание в Азии, поездки верхом по Каракумам и Персии, изучение прошлого среднеазиатских народов вызвали желание описать жизнь древних скифов, саков, согдов и других народностей, живших в IV в. до н. э., во время вторжения Александра Македонского. Трудность этой исторической темы заключалась в том, что до сих пор обычно образ Александра Македонского был крайне идеализирован буржуазными писателями всех национальностей. Я же решил изобразить его таким, каким он был в действительности: разрушителем городов, истребителем мирного населения целых районов, казнившим каждого, кто оказывал ему сопротивление или казался подозрительным.
Так возникла повесть об этом талантливом, но жестоком завоевателе "Огни на курганах", впервые изданная в 1932 году в значительно сокращенном виде. Впоследствии она была мною переработана и дополнена многими новыми главами.
Главным трудом моей жизни явилась трилогия об Ордынском нашествии. В 1939 году после многолетней работы появилась первая книга трилогии "Чингисхан", а в 1942 году вторая книга - "Батый", и в 1953 году закончена третья, последняя книга трилогии - "К последнему морю". В "Батые" я показал беззаветно мужественное сопротивление наших предков и героические образы простых русских людей, покоренных, но не сломленных страшным ураганом монгольского нашествия и на обломках сожженных и разоренных городов и селений сейчас же начавших снова строиться. За это же время вышла в свет маленькая повесть для детей о первой типографии Ивана Федорова - "Никита и Микитка", и в 1952 году - повесть для юношества об Александре Невском - "Юность полководца".
В моих книгах я старался рассказать о героизме мирных народов, дававших мужественный отпор любым вторгавшимся в их земли хищникам, желавшим их поработить и несшим смерть, горе и разрушения. Я хотел, чтобы мои читатели видели, какой ужас и падение культуры приносят с собой захватнические войны. Только в прекрасном созидательном труде, в мирном сотрудничестве всех свободолюбивых народов залог счастья человечества. И мой труд - посильная доля, вносимая в общее дело торжества справедливости и добра, в великую идею мира.
В. Ян
1953 г.