Марианна Сэммерс работала на фабрике сковородок. Восемь часов в день
и пять дней в неделю она стояла у конвейера, и каждый раз, когда мимо нее
проезжала сковородка, Марианна приделывала к ней ручку. Стоя у этого
конвейера, она сама без остановки плыла по огромному конвейеру, над
которым вместо ламп дневного света тянулись дни и ночи, а вместо людей
вдоль него стояли месяцы. Когда Марианна проплывала мимо очередного
месяца, он что-то ей добавлял или что-то у нее отнимал, и Марианне уже
казалось, что там, в конце линии, поджидает ее последний месяц, чтобы
приделать ручку к ее душе.
Иногда Марианна спрашивала себя, как это ее угораздило попасть в
такую колею. Но, думая об этом, она чувствовала, что попросту обманывает
себя и на самом деле знает, почему все так вышло. Колеи созданы для
бездарей, и если ты бездарь, то рано или поздно оказываешься в колее. А
если при этом еще и упрямишься, то в этой колее ты и остаешься.
Это совсем не одно и то же - танцевать в телепередаче или приделывать
ручки к сковородкам, везучей или невезучей - короче, если опять-таки
говорить начистоту - талантливой или бездарной. Можешь тренироваться или
пробовать, сколько твоей душе угодно, но если у тебя слишком толстые ноги,
ты никому не нужна и оказываешься в колее (иначе говоря, на фабрике
сковородок), каждое утро идешь на работу и делаешь там одно и то же,
вечером приходишь домой и думаешь одно и то же, и все время плывешь по
огромному конвейеру мимо безжалостных месяцев и приближаешься к последнему
месяцу, который тебя доделает, и ты станешь точь-в-точь такой же, как все
остальные...
По утрам она вставала и готовила завтрак в своей маленькой квартире,
а потом ехала в автобусе на работу. По вечерам она приходила домой и в
одиночестве готовила себе ужин, а потом смотрела телевизор. В уикенды -
писала письма и гуляла в парке. Ничто не менялось; Марианне уже казалось,
что ничего не изменится.
Но однажды вечером она пришла домой и обнаружила у себя на оконном
карнизе летающую сковородку.
День был самый обычный - сковородки, начальство, скука и усталость в
ногах... Часов в десять к ней подошел наладчик и предложил пойти на танцы.
Танцы намечались на вечер - компания каждый год устраивала на свои
средства танцы накануне Дня всех святых. Марианна уже успела отклонить
пятнадцать приглашений.
Мимо проехала сковородка, и Марианна приделала к ней ручку.
- Нет, я наверное не пойду, - сказала она.
- Почему? - растерянно спросил наладчик.
Он попал в точку - Марианна не могла ответить на вопрос откровенно,
потому что не была откровенна и сама с собой. И она повторила ту же
невинную ложь, которую слышали от нее все остальные приглашавшие:
- Я... я не люблю танцев.
- А-а. - Наладчик посмотрел на нее так же, как и пятнадцать его
предшественников, и пошел дальше. Марианна пожала плечами. Мне
безразлично, что они думают, сказала она себе. Мимо проехала еще одна
сковородка, и еще, и еще.
В полдень Марианна вместе со всеми поела в заводском буфете сосисок с
кислой капустой. Ровно в 12.30 шествие сковородок возобновилось.
После обеда ее приглашали еще два раза. Как будто она единственная
девушка на фабрике! Временами она начинала ненавидеть свои голубые глаза и
круглое румяное лицо, а иногда - даже свои золотистые волосы, которые
действовали на мужчин как магнит. Но ненависть к собственной внешности
ничуть ей не помогала - скорее наоборот. К половине пятого у нее уже
болела голова, и она до глубины души презирала весь белый свет.
Когда она вышла из автобуса на углу, мелюзга веселилась вовсю. Кругом
веселились ведьмы и крались гоблины, брызгали искрами бенгальские свечи.
Но Марианна не обращала на все это внимания.
Канун Дня всех святых - праздник для ребятишек, а не для побитой
жизнью старухи двадцати двух лет от роду, что работает на фабрике
сковородок.
Марианна дошла до своего дома и забрала внизу почту. Пришло два
письма: одно от матери, а другое...
Пока она поднималась в лифте на шестой этаж и шла по коридору к двери
своей квартиры, ей казалось, что сердце выскочит у нее из груди. Но она
заставила себя сперва распечатать письмо матери. Письмо было самым
обыкновенным и ничем не отличалось от предыдущего. Урожай винограда хорош,
но если посчитать, сколько денег уйдет, чтобы подрезать, подвязать и
продисковать, да еще во сколько обойдется конный пропашник и сколько
запросят сборщики, то увидишь, что от чека почти ничего не останется (а
когда еще чек придет и придет ли вообще...). Куры несутся лучше - словно
чувствуют, что яйца опять подешевели. Эд Олмстед взялся ставить пристройку
к своему складу (и давно пора!). Дорис Хикет родила мальчика в семь футов
весом. Папа тебя целует. Самое время тебе позабыть свою глупую гордость и
вернуться домой. P.S. Тебе было бы интересно взглянуть, как перестраивает
свой дом Говард Кинг. Когда он закончит, у него будет настоящий дворец.
У Марианны комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами распечатала
второе письмо.
"Дорогая Марианна!
Я обещал больше не писать тебе, потому что уж столько раз писал,
просил вернуться домой и выйти за меня замуж, а ты даже не отвечаешь. Но
бывает так, что человеку не до мужского самолюбия.
Ты, наверное, знаешь, что я перестраиваю свой дом, и знаешь, зачем я
это делаю. А если не знаешь, то имей в виду, что ради тебя; да и купил я
его ради тебя. Хочу сделать большое окно, но не знаю, где: в гостиной или
в кухне. В кухне было бы хорошо, но оттуда будет виден только сарай, а ты
знаешь, какой у меня сарай. Если сделать это окно в гостиной, то оно
треснет в первую же зиму, когда подует ветер с северо-запада; зато из
гостиной был бы хороший вид на дорогу и на ивы у речки. Что делать, не
знаю.
Южные холмы, что за лугами, уже стали золотисто-красными - тебе это
всегда очень нравилось.. Ивы - словно в огне. По вечерам я сижу на крыльце
и представляю, как будто ты идешь по дороге и останавливаешься у моей
калитки; тогда я встаю, выхожу на дорогу и говорю: "Я рад, что ты
вернулась, Марианна. Ты же знаешь, что я люблю тебя по-прежнему". Если бы
кто-нибудь услышал, как я это говорю, он бы, наверное, решил, что я спятил
- ведь на дороге никого нет, и никто не стоит у моей калитки.
Говард."
...Это было в декабре; в бодрящем вечернем воздухе раздавались песни,
смех, хруст снега под ногами бегущих и пыхтение трактора, который тащил за
собой сани с сеном. Звезды сияли совсем близко - черные деревья касались
их своими верхушками. На холмах лежал снег, чистый и сверкающий в звездном
свете; вдали чернела опушка леса. Все разместились в сене на санях, а
Марианна ехала на тракторе с Говардом; трактор бросало из стороны в
сторону и дергало, а его фары освещали изрытую ухабами сельскую дорогу...
Говард обнимал ее, и их морозные выдохи смешивались при каждом
поцелуе. "Я люблю тебя, Марианна", - сказал Говард. Она видела, как эти
слова вылетали из его рта серебристыми облачками и уплывали прочь, в
темноту. И вдруг она увидела, как в воздухе перед ней повисли, едва
различимые, ее собственные слова, и тут же с изумлением услышала их: "И я
люблю тебя, Гови. И я тебя люблю..."
Марианна услышала тикающий звук. Она не могла вспомнить, долго ли она
так сидела и плакала. Наверное долго, подумала Марианна, даже руки и ноги
затекли. Звук шел от окна ее спальни; она сразу вспомнила, как вместе с
другими детьми приспосабливала булавки на веревках к окнам, и эти булавки
скреблись об оконные стекла в домах стариков, которые сидели в одиночестве
в канун Дня всех святых...
Она включила настольную лампу сразу, как пришла домой, и теперь свет
лампы весело разливался по ковру в столовой. Но у стен, за границей
освещенного круга, лежали тени; они сгущались в дверном проеме, за которым
была спальня. Марианна встала и прислушалась к звуку. Чем дольше она
слушала, тем больше ее охватывало сомнение в том, что это была проделка
соседских детей: тиканье было слишком равномерным - это явно не булавка на
веревочке. Несколько отрывистых звуков, потом - пауза, потом все
начиналось снова. Кроме того, окно спальни было на шестом этаже, и рядом
не было даже пожарной лестницы.
Если это не проделка детей, что же это? Узнать было легче легкого.
Марианна усилием воли сдвинулась с места, медленно подошла к двери,
включила в спальне верхний свет и вошла. Еще несколько коротких шагов - и
она у окна. Что-то мерцало на оконном карнизе, но невозможно было
рассмотреть, что это такое. Тиканье прекратилось, и снизу поплыл уличный
шум. Светящиеся прямоугольники окон в доме напротив складывались в узоры
на темном фоне, а неподалеку огромная голубая реклама гласила: "СТЕЛЬКИ
ФИРМЫ СПРУКА - ЛУЧШИЕ В МИРЕ!"
Марианна почувствовала себя увереннее, щелкнула шпингалетом и
медленно открыла окно. Сначала ей даже не пришло в голову, что светящийся
предмет перед нею - это летающая тарелка; она приняла его за перевернутую
сковородку без ручки. По привычке потянулась к вроде бы знакомому
предмету, чтобы приделать к нему ручку.
- Не трогай мой корабль!
И только тогда Марианна заметила астронавта. Он стоял рядом со своим
кораблем, и его крошечный шлем поблескивал в сиянии, которое излучали
"СТЕЛЬКИ ФИРМЫ СПРУКА". На нем был серый облегающий скафандр, увешанный
бластерами и кислородными баллонами, и ботинки с загнутыми вверх носками;
рост - дюймов пять. Он держал в руке один из бластеров (Марианна была не
совсем уверена, что это бластеры, но, судя по всей экипировке, чем еще они
могли быть?).
Астронавт держал бластер за ствол; было ясно, что он только что
стучал в окно прикладом.
А еще Марианне было ясно, что она сходит с ума - или уже сошла.
Попробовала закрыть окно...
- Ни с места! Превращу в пепел!
Марианна отдернула руки от рамы. Голос был самый настоящий - правда,
тоненький, но вполне различимый. Что это значит? Неужели это крохотное
существо не плод ее воображения?
Теперь он держал бластер в другой руке, и Марианна заметила, что дуло
направлено прямо ей в лоб. Увидев, что она стоит не двигаясь, астронавт
чуть опустил ствол:
- Так-то лучше. Если будешь вести себя хорошо и слушаться меня, то,
может быть, я подарю тебе жизнь.
- Кто ты? - спросила Марианна.
Казалось, астронавт ждал этого вопроса. Он сунул свой бластер в чехол
и шагнул в освещенный круг. Слегка поклонился; его шлем при этом блеснул,
как обертка от жевательной резинки.
- Принц Май Трейано, - торжественно произнес он (впрочем, для
торжественности все-таки нужен был другой голос - не такой тонкий), -
повелитель десяти тысяч солнц, командир огромного космического флота. Мой
флот здесь, на орбите этой ничтожной планетки, которую вы называете
"Земля".
- З-зачем?
- Разбомбить вас хотим, вот зачем!
- Но почему ж вы хотите нас разбомбить?
- Потому что вы - угроза для галактической цивилизации. Неужели
непонятно?
- А-а... - сказала Марианна.
- Мы не оставим от ваших городов камня на камне. Жертвы и разрушения
будут такие, что вы уже никогда не оправитесь... Батарейки у тебя есть?
Марианне показалось, что она ослышалась.
- Батарейки?
- Батарейки для карманного фонарика вполне сойдут. - Принц Май
Трейано казался смущенным. Впрочем, точно разобраться в его настроении
было трудно, ведь лицо скрывал шлем, только на уровне глаз в шлеме была
небольшая горизонтальная щель - и все.
- У меня забарахлил атомный двигатель, - продолжал он. - По правде
говоря, это вынужденная посадка. К счастью, я умею организовывать
управляемую цепную реакцию при помощи энергии, получаемой от простой
батарейки. Найдется у тебя батарейка?
- Сейчас посмотрю, - сказала Марианна.
- И без глупостей! Я сожгу тебя бластером прямо сквозь стену, если ты
вздумаешь кого-нибудь позвать!
- Кажется, у меня в тумбочке есть фонарик.
Фонарик нашелся. Марианна развинтила его, достала батарейки и
положила на подоконник. Принц Май Трейано принялся за работу; открыл
боковой люк и вкатил батарейки внутрь корабля. "Стой где стоишь и не
двигайся, - бросил он, обернувшись к Марианне. - Я буду следить за тобой
через иллюминаторы". Он вошел в корабль и закрыл за собой люк.
Борясь со страхом, Марианна осмотрела корабль повнимательнее. И
почему их называют летающими тарелками, подумала она. Скорее это похоже на
сковородку... летающую сковородку. Кажется, даже есть место, где должна
быть приделана ручка. А днище очень похоже на крышку от сковородки.
Она тряхнула головой, чтобы прийти в себя. Прежде всего, любой
предмет должен был казаться ей похожим на сковородку. Она вспомнила об
иллюминаторах, о которых говорил принц Май Трейано, и тут же рассмотрела
их - неровный ряд крохотных окон, опоясывающих верхнюю часть корабля.
Наклонилась, чтобы заглянуть внутрь.
- Назад!
Марианна отпрянула так резко, что чуть не упала навзничь (она стояла
у окна на коленях). Принц Май Трейано выбрался из своего корабля и принял
величественную позу, освещенный "СТЕЛЬКАМИ ФИРМЫ СПРУКА" и лампой, висящей
в спальне Марианны.
- Таким, как ты, не следует соваться в технические секреты моей
звездной империи, - заявил он. - Но ты помогла мне починить мой ядерный
двигатель, и в благодарность за это я открою тебе, по каким целям мы
собираемся нанести удар. Мы не собираемся полностью уничтожать
человечество. Мы хотим лишь уничтожить вашу теперешнюю цивилизацию и для
этого разрушим все города на Земле. Но мы пощадим деревни и небольшие
города с населением меньше 20 тысяч человек. Бомбардировка начнется, как
только я вернусь к своим кораблям, - через четыре или пять часов. Если я
не вернусь, они все равно начнут через четыре или пять часов... Если тебе
дорога жизнь, возвращайся в дом... я хочу сказать, немедленно покинь этот
город. Так говорю я, принц Май Трейано!
Еще раз поклонившись и сверкнув серебристым шлемом, астронавт вошел в
корабль и захлопнул за собой люк. Раздалось жужжание, и корабль затрясся.
В иллюминаторах замерцали разноцветные огоньки - красный, голубой,
зеленый. Совсем как на рождественской елке.
Марианна смотрела как завороженная. Внезапно люк распахнулся, и из
него высунулась голова принца. "Назад! - крикнул он. - Назад! Или ты
хочешь, чтобы тебя сожгло струями из реактивных двигателей?!" Голова
исчезла, и люк захлопнулся.
Реактивных двигателей? Неужели на летающих тарелках устанавливают
реактивные двигатели? Не переставая думать об этом, Марианна инстинктивно
отпрянула от окна. Глядя, как летающая тарелка поднялась с оконного
карниза и исчезла в ночном небе, Марианна заметила, что из-под днища
вырываются язычки пламени. Это было гораздо больше похоже на зажигалку,
чем на реактивный двигатель, но раз принц сказал, значит, так оно и было.
Спорить Марианна не собиралась.
Когда впоследствии она вспоминала это происшествие, ей приходило в
голову, что при желании поспорить можно было бы о многом. Непонятно, когда
принц Май Трейано успел выучить английский и что означала его странная
обмолвка - ведь он чуть не посоветовал ей возвращаться домой. Да еще этот
атомный двигатель. Если их бомбы устроены так же наивно, как его атомный
двигатель, то земляне, ясное дело, могут спать спокойно.
Но в тот момент ей и в голову не приходило в чем-то сомневаться. Она
была слишком занята - укладывалась. При обычных обстоятельствах угрозы
принца разрушить все города на Земле не заставили бы ее так спешить с
отъездом. Но когда тебе опротивели эти тонко нарезанные голубые полоски,
которые горожане называют небом, эти добропорядочные газончики вместо
полей, эти сытые агенты по найму, которые подсмеиваются над тобой только
потому, что у тебя толстые ноги, когда, наконец, ты в глубине души
мечтаешь о предлоге, чтобы вернуться домой, - тогда и такая причина
покажется серьезной.
Даже очень серьезной.
На вокзале она немного задержалась, чтобы дать телеграмму:
ПЕРВЫМ ПОЕЗДОМ.
Марианна.
Когда огни города исчезли за горизонтом, сидящий за пультом
управления принц Май Трейано позволил себе расслабиться. Задача выполнена
неплохо, подумал он.
Конечно, не обошлось без случайности. Но винить было некого, кроме
себя. Зря он уволок эти батарейки для фонарика и даже не проверил их. Ведь
он же прекрасно знал, что добрая половина товара на складе Олмстеда
пылится там уже долгие годы и что Эд Олмстед скорее умрет, чем выбросит
вещь, которую еще можно всучить какому-нибудь недотепе. Но принц Май
Трейано был так увлечен постройкой своего корабля, что даже не подумал об
этом.
Впрочем, то, что он попросил Марианну помочь ему починить этот
самодельный двигатель, сделало его историю гораздо правдоподобнее. Если бы
он явился и ни с того, ни с сего заявил, что его флот собирается
разбомбить города и пощадить деревни, это выглядело бы подозрительно. Но
она дала ему батарейки, и это послужило поводом к откровенности. А насчет
того, что их энергия позволяет организовать управляемую цепную реакцию -
это он здорово придумал. Марианна наверняка знает об атомных двигателях не
больше, чем он.
Принц Май Трейано устроился поудобнее в своем пилотском кресле из
спичечного коробка. Он снял шлем из оловянной фольги и распустил бороду.
Он выключил под иллюминаторами лампочки с рождественской елки и посмотрел
вниз. Каждая деревушка казалась россыпью драгоценных камней.
Утром он уже будет в своем жилище на иве, в уюте и безопасности. Но
сперва, чтобы никто не нашел сковородку, нужно будет спрятать ее в той же
кроличьей норе, где лежит ручка от нее. А уж потом он сможет спокойно
отдохнуть: сделал доброе дело, да и обязанности по дому убавятся вдвое -
тоже приятно.
Мимо пролетела ведьма на метле. Принц Май Трейано неодобрительно
покачал головой. Какое допотопное средство передвижения! Неудивительно,
что люди больше не верят в ведьм. Если хочешь, чтобы с тобой считались,
надо идти в ногу со временем. Ведь если бы он был таким же старомодным,
как и его соплеменники, то не исключено, что у него на руках навсегда
остался бы холостяк, причем беспомощный (по крайней мере, в том, что
касается домашнего хозяйства). Нет, конечно, Говард Кинг отличный парень,
не хуже других. Но в доме не становится чище оттого, что он сидит на
крыльце, похожий на больного теленка, мечтает, разговаривает сам с собой и
ждет, когда его девушка вернется домой из города. Да уж, ничего не
попишешь, приходится быть современным. Марианна даже не увидела бы его, и
тем более не услышала бы то, что он хотел ей сказать, если б он явился к
ней в своей обычной одежде, под настоящим именем и на своем обычном
транспорте... В двадцатом веке воображение у людей не беднее, чем в
восемнадцатом и девятнадцатом: сейчас верят в ящеров из черных лагун и в
морских чудовищ с глубины в двадцать тысяч футов, в летающие тарелки и в
космических пришельцев.
Но никто не верит в домовых...
и пять дней в неделю она стояла у конвейера, и каждый раз, когда мимо нее
проезжала сковородка, Марианна приделывала к ней ручку. Стоя у этого
конвейера, она сама без остановки плыла по огромному конвейеру, над
которым вместо ламп дневного света тянулись дни и ночи, а вместо людей
вдоль него стояли месяцы. Когда Марианна проплывала мимо очередного
месяца, он что-то ей добавлял или что-то у нее отнимал, и Марианне уже
казалось, что там, в конце линии, поджидает ее последний месяц, чтобы
приделать ручку к ее душе.
Иногда Марианна спрашивала себя, как это ее угораздило попасть в
такую колею. Но, думая об этом, она чувствовала, что попросту обманывает
себя и на самом деле знает, почему все так вышло. Колеи созданы для
бездарей, и если ты бездарь, то рано или поздно оказываешься в колее. А
если при этом еще и упрямишься, то в этой колее ты и остаешься.
Это совсем не одно и то же - танцевать в телепередаче или приделывать
ручки к сковородкам, везучей или невезучей - короче, если опять-таки
говорить начистоту - талантливой или бездарной. Можешь тренироваться или
пробовать, сколько твоей душе угодно, но если у тебя слишком толстые ноги,
ты никому не нужна и оказываешься в колее (иначе говоря, на фабрике
сковородок), каждое утро идешь на работу и делаешь там одно и то же,
вечером приходишь домой и думаешь одно и то же, и все время плывешь по
огромному конвейеру мимо безжалостных месяцев и приближаешься к последнему
месяцу, который тебя доделает, и ты станешь точь-в-точь такой же, как все
остальные...
По утрам она вставала и готовила завтрак в своей маленькой квартире,
а потом ехала в автобусе на работу. По вечерам она приходила домой и в
одиночестве готовила себе ужин, а потом смотрела телевизор. В уикенды -
писала письма и гуляла в парке. Ничто не менялось; Марианне уже казалось,
что ничего не изменится.
Но однажды вечером она пришла домой и обнаружила у себя на оконном
карнизе летающую сковородку.
День был самый обычный - сковородки, начальство, скука и усталость в
ногах... Часов в десять к ней подошел наладчик и предложил пойти на танцы.
Танцы намечались на вечер - компания каждый год устраивала на свои
средства танцы накануне Дня всех святых. Марианна уже успела отклонить
пятнадцать приглашений.
Мимо проехала сковородка, и Марианна приделала к ней ручку.
- Нет, я наверное не пойду, - сказала она.
- Почему? - растерянно спросил наладчик.
Он попал в точку - Марианна не могла ответить на вопрос откровенно,
потому что не была откровенна и сама с собой. И она повторила ту же
невинную ложь, которую слышали от нее все остальные приглашавшие:
- Я... я не люблю танцев.
- А-а. - Наладчик посмотрел на нее так же, как и пятнадцать его
предшественников, и пошел дальше. Марианна пожала плечами. Мне
безразлично, что они думают, сказала она себе. Мимо проехала еще одна
сковородка, и еще, и еще.
В полдень Марианна вместе со всеми поела в заводском буфете сосисок с
кислой капустой. Ровно в 12.30 шествие сковородок возобновилось.
После обеда ее приглашали еще два раза. Как будто она единственная
девушка на фабрике! Временами она начинала ненавидеть свои голубые глаза и
круглое румяное лицо, а иногда - даже свои золотистые волосы, которые
действовали на мужчин как магнит. Но ненависть к собственной внешности
ничуть ей не помогала - скорее наоборот. К половине пятого у нее уже
болела голова, и она до глубины души презирала весь белый свет.
Когда она вышла из автобуса на углу, мелюзга веселилась вовсю. Кругом
веселились ведьмы и крались гоблины, брызгали искрами бенгальские свечи.
Но Марианна не обращала на все это внимания.
Канун Дня всех святых - праздник для ребятишек, а не для побитой
жизнью старухи двадцати двух лет от роду, что работает на фабрике
сковородок.
Марианна дошла до своего дома и забрала внизу почту. Пришло два
письма: одно от матери, а другое...
Пока она поднималась в лифте на шестой этаж и шла по коридору к двери
своей квартиры, ей казалось, что сердце выскочит у нее из груди. Но она
заставила себя сперва распечатать письмо матери. Письмо было самым
обыкновенным и ничем не отличалось от предыдущего. Урожай винограда хорош,
но если посчитать, сколько денег уйдет, чтобы подрезать, подвязать и
продисковать, да еще во сколько обойдется конный пропашник и сколько
запросят сборщики, то увидишь, что от чека почти ничего не останется (а
когда еще чек придет и придет ли вообще...). Куры несутся лучше - словно
чувствуют, что яйца опять подешевели. Эд Олмстед взялся ставить пристройку
к своему складу (и давно пора!). Дорис Хикет родила мальчика в семь футов
весом. Папа тебя целует. Самое время тебе позабыть свою глупую гордость и
вернуться домой. P.S. Тебе было бы интересно взглянуть, как перестраивает
свой дом Говард Кинг. Когда он закончит, у него будет настоящий дворец.
У Марианны комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами распечатала
второе письмо.
"Дорогая Марианна!
Я обещал больше не писать тебе, потому что уж столько раз писал,
просил вернуться домой и выйти за меня замуж, а ты даже не отвечаешь. Но
бывает так, что человеку не до мужского самолюбия.
Ты, наверное, знаешь, что я перестраиваю свой дом, и знаешь, зачем я
это делаю. А если не знаешь, то имей в виду, что ради тебя; да и купил я
его ради тебя. Хочу сделать большое окно, но не знаю, где: в гостиной или
в кухне. В кухне было бы хорошо, но оттуда будет виден только сарай, а ты
знаешь, какой у меня сарай. Если сделать это окно в гостиной, то оно
треснет в первую же зиму, когда подует ветер с северо-запада; зато из
гостиной был бы хороший вид на дорогу и на ивы у речки. Что делать, не
знаю.
Южные холмы, что за лугами, уже стали золотисто-красными - тебе это
всегда очень нравилось.. Ивы - словно в огне. По вечерам я сижу на крыльце
и представляю, как будто ты идешь по дороге и останавливаешься у моей
калитки; тогда я встаю, выхожу на дорогу и говорю: "Я рад, что ты
вернулась, Марианна. Ты же знаешь, что я люблю тебя по-прежнему". Если бы
кто-нибудь услышал, как я это говорю, он бы, наверное, решил, что я спятил
- ведь на дороге никого нет, и никто не стоит у моей калитки.
Говард."
...Это было в декабре; в бодрящем вечернем воздухе раздавались песни,
смех, хруст снега под ногами бегущих и пыхтение трактора, который тащил за
собой сани с сеном. Звезды сияли совсем близко - черные деревья касались
их своими верхушками. На холмах лежал снег, чистый и сверкающий в звездном
свете; вдали чернела опушка леса. Все разместились в сене на санях, а
Марианна ехала на тракторе с Говардом; трактор бросало из стороны в
сторону и дергало, а его фары освещали изрытую ухабами сельскую дорогу...
Говард обнимал ее, и их морозные выдохи смешивались при каждом
поцелуе. "Я люблю тебя, Марианна", - сказал Говард. Она видела, как эти
слова вылетали из его рта серебристыми облачками и уплывали прочь, в
темноту. И вдруг она увидела, как в воздухе перед ней повисли, едва
различимые, ее собственные слова, и тут же с изумлением услышала их: "И я
люблю тебя, Гови. И я тебя люблю..."
Марианна услышала тикающий звук. Она не могла вспомнить, долго ли она
так сидела и плакала. Наверное долго, подумала Марианна, даже руки и ноги
затекли. Звук шел от окна ее спальни; она сразу вспомнила, как вместе с
другими детьми приспосабливала булавки на веревках к окнам, и эти булавки
скреблись об оконные стекла в домах стариков, которые сидели в одиночестве
в канун Дня всех святых...
Она включила настольную лампу сразу, как пришла домой, и теперь свет
лампы весело разливался по ковру в столовой. Но у стен, за границей
освещенного круга, лежали тени; они сгущались в дверном проеме, за которым
была спальня. Марианна встала и прислушалась к звуку. Чем дольше она
слушала, тем больше ее охватывало сомнение в том, что это была проделка
соседских детей: тиканье было слишком равномерным - это явно не булавка на
веревочке. Несколько отрывистых звуков, потом - пауза, потом все
начиналось снова. Кроме того, окно спальни было на шестом этаже, и рядом
не было даже пожарной лестницы.
Если это не проделка детей, что же это? Узнать было легче легкого.
Марианна усилием воли сдвинулась с места, медленно подошла к двери,
включила в спальне верхний свет и вошла. Еще несколько коротких шагов - и
она у окна. Что-то мерцало на оконном карнизе, но невозможно было
рассмотреть, что это такое. Тиканье прекратилось, и снизу поплыл уличный
шум. Светящиеся прямоугольники окон в доме напротив складывались в узоры
на темном фоне, а неподалеку огромная голубая реклама гласила: "СТЕЛЬКИ
ФИРМЫ СПРУКА - ЛУЧШИЕ В МИРЕ!"
Марианна почувствовала себя увереннее, щелкнула шпингалетом и
медленно открыла окно. Сначала ей даже не пришло в голову, что светящийся
предмет перед нею - это летающая тарелка; она приняла его за перевернутую
сковородку без ручки. По привычке потянулась к вроде бы знакомому
предмету, чтобы приделать к нему ручку.
- Не трогай мой корабль!
И только тогда Марианна заметила астронавта. Он стоял рядом со своим
кораблем, и его крошечный шлем поблескивал в сиянии, которое излучали
"СТЕЛЬКИ ФИРМЫ СПРУКА". На нем был серый облегающий скафандр, увешанный
бластерами и кислородными баллонами, и ботинки с загнутыми вверх носками;
рост - дюймов пять. Он держал в руке один из бластеров (Марианна была не
совсем уверена, что это бластеры, но, судя по всей экипировке, чем еще они
могли быть?).
Астронавт держал бластер за ствол; было ясно, что он только что
стучал в окно прикладом.
А еще Марианне было ясно, что она сходит с ума - или уже сошла.
Попробовала закрыть окно...
- Ни с места! Превращу в пепел!
Марианна отдернула руки от рамы. Голос был самый настоящий - правда,
тоненький, но вполне различимый. Что это значит? Неужели это крохотное
существо не плод ее воображения?
Теперь он держал бластер в другой руке, и Марианна заметила, что дуло
направлено прямо ей в лоб. Увидев, что она стоит не двигаясь, астронавт
чуть опустил ствол:
- Так-то лучше. Если будешь вести себя хорошо и слушаться меня, то,
может быть, я подарю тебе жизнь.
- Кто ты? - спросила Марианна.
Казалось, астронавт ждал этого вопроса. Он сунул свой бластер в чехол
и шагнул в освещенный круг. Слегка поклонился; его шлем при этом блеснул,
как обертка от жевательной резинки.
- Принц Май Трейано, - торжественно произнес он (впрочем, для
торжественности все-таки нужен был другой голос - не такой тонкий), -
повелитель десяти тысяч солнц, командир огромного космического флота. Мой
флот здесь, на орбите этой ничтожной планетки, которую вы называете
"Земля".
- З-зачем?
- Разбомбить вас хотим, вот зачем!
- Но почему ж вы хотите нас разбомбить?
- Потому что вы - угроза для галактической цивилизации. Неужели
непонятно?
- А-а... - сказала Марианна.
- Мы не оставим от ваших городов камня на камне. Жертвы и разрушения
будут такие, что вы уже никогда не оправитесь... Батарейки у тебя есть?
Марианне показалось, что она ослышалась.
- Батарейки?
- Батарейки для карманного фонарика вполне сойдут. - Принц Май
Трейано казался смущенным. Впрочем, точно разобраться в его настроении
было трудно, ведь лицо скрывал шлем, только на уровне глаз в шлеме была
небольшая горизонтальная щель - и все.
- У меня забарахлил атомный двигатель, - продолжал он. - По правде
говоря, это вынужденная посадка. К счастью, я умею организовывать
управляемую цепную реакцию при помощи энергии, получаемой от простой
батарейки. Найдется у тебя батарейка?
- Сейчас посмотрю, - сказала Марианна.
- И без глупостей! Я сожгу тебя бластером прямо сквозь стену, если ты
вздумаешь кого-нибудь позвать!
- Кажется, у меня в тумбочке есть фонарик.
Фонарик нашелся. Марианна развинтила его, достала батарейки и
положила на подоконник. Принц Май Трейано принялся за работу; открыл
боковой люк и вкатил батарейки внутрь корабля. "Стой где стоишь и не
двигайся, - бросил он, обернувшись к Марианне. - Я буду следить за тобой
через иллюминаторы". Он вошел в корабль и закрыл за собой люк.
Борясь со страхом, Марианна осмотрела корабль повнимательнее. И
почему их называют летающими тарелками, подумала она. Скорее это похоже на
сковородку... летающую сковородку. Кажется, даже есть место, где должна
быть приделана ручка. А днище очень похоже на крышку от сковородки.
Она тряхнула головой, чтобы прийти в себя. Прежде всего, любой
предмет должен был казаться ей похожим на сковородку. Она вспомнила об
иллюминаторах, о которых говорил принц Май Трейано, и тут же рассмотрела
их - неровный ряд крохотных окон, опоясывающих верхнюю часть корабля.
Наклонилась, чтобы заглянуть внутрь.
- Назад!
Марианна отпрянула так резко, что чуть не упала навзничь (она стояла
у окна на коленях). Принц Май Трейано выбрался из своего корабля и принял
величественную позу, освещенный "СТЕЛЬКАМИ ФИРМЫ СПРУКА" и лампой, висящей
в спальне Марианны.
- Таким, как ты, не следует соваться в технические секреты моей
звездной империи, - заявил он. - Но ты помогла мне починить мой ядерный
двигатель, и в благодарность за это я открою тебе, по каким целям мы
собираемся нанести удар. Мы не собираемся полностью уничтожать
человечество. Мы хотим лишь уничтожить вашу теперешнюю цивилизацию и для
этого разрушим все города на Земле. Но мы пощадим деревни и небольшие
города с населением меньше 20 тысяч человек. Бомбардировка начнется, как
только я вернусь к своим кораблям, - через четыре или пять часов. Если я
не вернусь, они все равно начнут через четыре или пять часов... Если тебе
дорога жизнь, возвращайся в дом... я хочу сказать, немедленно покинь этот
город. Так говорю я, принц Май Трейано!
Еще раз поклонившись и сверкнув серебристым шлемом, астронавт вошел в
корабль и захлопнул за собой люк. Раздалось жужжание, и корабль затрясся.
В иллюминаторах замерцали разноцветные огоньки - красный, голубой,
зеленый. Совсем как на рождественской елке.
Марианна смотрела как завороженная. Внезапно люк распахнулся, и из
него высунулась голова принца. "Назад! - крикнул он. - Назад! Или ты
хочешь, чтобы тебя сожгло струями из реактивных двигателей?!" Голова
исчезла, и люк захлопнулся.
Реактивных двигателей? Неужели на летающих тарелках устанавливают
реактивные двигатели? Не переставая думать об этом, Марианна инстинктивно
отпрянула от окна. Глядя, как летающая тарелка поднялась с оконного
карниза и исчезла в ночном небе, Марианна заметила, что из-под днища
вырываются язычки пламени. Это было гораздо больше похоже на зажигалку,
чем на реактивный двигатель, но раз принц сказал, значит, так оно и было.
Спорить Марианна не собиралась.
Когда впоследствии она вспоминала это происшествие, ей приходило в
голову, что при желании поспорить можно было бы о многом. Непонятно, когда
принц Май Трейано успел выучить английский и что означала его странная
обмолвка - ведь он чуть не посоветовал ей возвращаться домой. Да еще этот
атомный двигатель. Если их бомбы устроены так же наивно, как его атомный
двигатель, то земляне, ясное дело, могут спать спокойно.
Но в тот момент ей и в голову не приходило в чем-то сомневаться. Она
была слишком занята - укладывалась. При обычных обстоятельствах угрозы
принца разрушить все города на Земле не заставили бы ее так спешить с
отъездом. Но когда тебе опротивели эти тонко нарезанные голубые полоски,
которые горожане называют небом, эти добропорядочные газончики вместо
полей, эти сытые агенты по найму, которые подсмеиваются над тобой только
потому, что у тебя толстые ноги, когда, наконец, ты в глубине души
мечтаешь о предлоге, чтобы вернуться домой, - тогда и такая причина
покажется серьезной.
Даже очень серьезной.
На вокзале она немного задержалась, чтобы дать телеграмму:
ПЕРВЫМ ПОЕЗДОМ.
Марианна.
Когда огни города исчезли за горизонтом, сидящий за пультом
управления принц Май Трейано позволил себе расслабиться. Задача выполнена
неплохо, подумал он.
Конечно, не обошлось без случайности. Но винить было некого, кроме
себя. Зря он уволок эти батарейки для фонарика и даже не проверил их. Ведь
он же прекрасно знал, что добрая половина товара на складе Олмстеда
пылится там уже долгие годы и что Эд Олмстед скорее умрет, чем выбросит
вещь, которую еще можно всучить какому-нибудь недотепе. Но принц Май
Трейано был так увлечен постройкой своего корабля, что даже не подумал об
этом.
Впрочем, то, что он попросил Марианну помочь ему починить этот
самодельный двигатель, сделало его историю гораздо правдоподобнее. Если бы
он явился и ни с того, ни с сего заявил, что его флот собирается
разбомбить города и пощадить деревни, это выглядело бы подозрительно. Но
она дала ему батарейки, и это послужило поводом к откровенности. А насчет
того, что их энергия позволяет организовать управляемую цепную реакцию -
это он здорово придумал. Марианна наверняка знает об атомных двигателях не
больше, чем он.
Принц Май Трейано устроился поудобнее в своем пилотском кресле из
спичечного коробка. Он снял шлем из оловянной фольги и распустил бороду.
Он выключил под иллюминаторами лампочки с рождественской елки и посмотрел
вниз. Каждая деревушка казалась россыпью драгоценных камней.
Утром он уже будет в своем жилище на иве, в уюте и безопасности. Но
сперва, чтобы никто не нашел сковородку, нужно будет спрятать ее в той же
кроличьей норе, где лежит ручка от нее. А уж потом он сможет спокойно
отдохнуть: сделал доброе дело, да и обязанности по дому убавятся вдвое -
тоже приятно.
Мимо пролетела ведьма на метле. Принц Май Трейано неодобрительно
покачал головой. Какое допотопное средство передвижения! Неудивительно,
что люди больше не верят в ведьм. Если хочешь, чтобы с тобой считались,
надо идти в ногу со временем. Ведь если бы он был таким же старомодным,
как и его соплеменники, то не исключено, что у него на руках навсегда
остался бы холостяк, причем беспомощный (по крайней мере, в том, что
касается домашнего хозяйства). Нет, конечно, Говард Кинг отличный парень,
не хуже других. Но в доме не становится чище оттого, что он сидит на
крыльце, похожий на больного теленка, мечтает, разговаривает сам с собой и
ждет, когда его девушка вернется домой из города. Да уж, ничего не
попишешь, приходится быть современным. Марианна даже не увидела бы его, и
тем более не услышала бы то, что он хотел ей сказать, если б он явился к
ней в своей обычной одежде, под настоящим именем и на своем обычном
транспорте... В двадцатом веке воображение у людей не беднее, чем в
восемнадцатом и девятнадцатом: сейчас верят в ящеров из черных лагун и в
морских чудовищ с глубины в двадцать тысяч футов, в летающие тарелки и в
космических пришельцев.
Но никто не верит в домовых...