Йоханнес Йенсен
Ане и ее корова
На холме, там, где торговали скотом на вальпсуннской ярмарке, стояла старая женщина с коровой. То ли из скромности, то ли, наоборот, для того, чтобы на нее обратили внимание, она со своей единственной коровой держалась чуть поодаль, в сторонке. Она стояла совершенно спокойно, надвинув от солнца головной платок на лоб, и довязывала уже довольно длинный чулок, свернутый в толстый клубок. Одета она была старомодно и опрятно, в темно-синюю юбку, от которой так по-домашнему пахло чистым чугунком; ее тощее тело плотно облегал коричневый передник с лямками крест-накрест. Платок на голове старушки был мятый, весь выцветший, а деревянные башмаки сильно стоптаны, зато начищены до блеска. Кроме тех четырех спиц, которыми она вязала, в ее седых волосах торчала еще одна, запасная спица. Натруженные руки старой женщины прилежно работали. Она стояла, прислушиваясь к звукам музыки, доносившейся с ярмарки, где продавался разный мелочной товар, и оглядывала то скотину, то людей, теснившихся рядом. Вокруг нее, куда ни глянь, стояли шум и рев, на конской ярмарке ржали лошади, было слышно, как причаливают к берегу лодки. Рядом суетились жонглеры, гремели барабаны, она же тихо стояла на солнцепеке и вязала свой чулок.
А возле старой женщины, приткнувшись головой к ее локтю, стояла корова с отвисшим брюхом; широко расставив ноги, она жевала жвачку. Все же это была стоящая скотина, хоть и старая, но с выхоленной шкурой и очень ухоженная. Правда, зад у нее был чуть костлявый, да и ребра торчали, и все-таки это была добрая скотинка. Вымя ее распирало от молока, а колец на красивых черно-белых рогах было не слишком много. Уставившись влажными глазами в одну точку, она двигала лишь нижней челюстью, пережевывая корм и перегоняя его во рту слева направо. Наконец, проглотив жвачку, она повернула голову и огляделась. Немного передохнув, она отрыгнула жвачку обратно в рот. С огромной морды коровы стекала слюна, а когда она переводила дыхание, в брюхе ее раздавалось урчание, напоминавшее приглушенный звук органа. Корова была здоровая, полная жизни. Она уже вошла в года и пережила все, что корове на роду написано: она приносила телят, так ни разу и не получив дозволения полюбоваться на них и облизать, а потом снова поглощала корм и щедро давала молоко. Вот и сейчас она пережевывала свою жвачку так же усердно, как делала бы это в любом другом месте, и медленно, замысловатыми движениями кончика хвоста отгоняла мух. На одном из рогов висела привязь, тщательно свернутая в кольцо. Ведь корова была смирная, и хозяйка знала, что ее животина не станет ошалело носиться по ярмарке и ни на шаг не отойдет от нее. Деревянные кляпцы[1] были старые и истертые, без малейшего следа железа, деревянных палочек тоже не было. Да и какая нужда держать эту корову в узде!
Кстати сказать, веревка была новая в тот день, а не та старая, тонкая и длинная, которую надевали на нее, когда пасли на выгоне. Старуха Ане хотела, чтобы ее корова выглядела как можно лучше.
Это была стоящая корова, годная на убой, и потому прошло совсем немного времени, как к ней подошел какой-то человек. Он долго и пристально смотрел на нее, а потом грубо запустил кончики пальцев в ее шерсть. Такое оскорбление тем не менее ничуть не рассердило животное.
– Сколько стоит твоя корова, матушка? – спросил человек, переводя острый взгляд с коровы на старую Ане. Ане продолжала вязать.
– Она непродажная, – ответила старуха. И, желая как можно вежливее закончить беседу, она, держа спицы одной рукой, другой вытерла украдкой у себя под носом. Человек отошел, но, видно, огорчился, потому что даже на ходу не мог оторвать глаз от коровы.
Немного погодя нарядный, гладко выбритый мясник хлестнул бамбуковой тростью по рогам коровы, а его пухлая рука быстро заскользила по ее хребту.
– Почем корова?
Старая Ане сперва бросает искоса взгляд на корову, которая испуганно хлопает ресницами, глядя на бамбуковую трость, потом Ане отворачивается и делает вид, будто где-то вдали увидела что-то ужасно интересное.
– Говорю тебе, эта корова непродажная.
Ясное дело. Барышник в своем усеянном кроваво-красными искрами фраке мчится дальше. Но проходит совсем немного времени, и является новый покупатель. Старая Ане мотает головой.
– Непродажная эта корова.
Поскольку старуха таким манером отказала многим, о ней начинают говорить на ярмарке. Человек, который уже приценялся к корове, вернулся, чтобы наконец купить ее. Теперь он предлагает очень выгодную сделку. Старая Ане хотя слегка обеспокоено, но решительно говорит «нет».
– Она что, уже продана! – спросил покупатель.
– Нет, не продана.
– Тогда что же это, в самом деле, с какой стати ты выставила напоказ свою корову?
Старая Ане опускает голову и продолжает упорно вязать.
– Что ты сказала? Для чего ты стоишь здесь с коровой? – спросил оскорбленный до глубины души покупатель. – Твоя это корова?
Старуха подтвердила, что корова и вправду ее собственная. Она еще добавила, что взяла ее совсем молоденькой телочкой. Чистая правда! Она принялась рассказывать историю коровы, чтобы утихомирить покупателя.
Но он тут же прервал ее:
– Ты что это водишь людей за нос?
– О, господи боже мой!
Несчастная Ане замолкает. Она вяжет как одержимая, не зная, куда девать глаза от огорчения. А покупатель наступает на нее, яростно повторяя:
–Ты что, явилась на ярмарку людей за нос водить?
Вот тут-то старая Ане перестает вязать. И, снимая привязь с рога коровы и приводя себя в порядок, чтобы отправиться в обратный путь, она устремляет свой искренний и умоляющий взгляд на покупателя.
– Корова-то эта – одна у меня, – доверительно говорит она ему, – ей так одиноко! Стоит на крохотной делянке одна-одинешенька, и ей так редко доводится побыть вместе с другой скотиной. Я-то живу на отшибе, далеко от других людей. Вот и надумала: приведу-ка я ее на ярмарку, пусть постоит в компании с другой животиной, в кои-то веки немного развлечется, раз ей так тоскливо одной. Ведь вреда от этого никому не будет, подумала я. Вот мы и отправились сюда. Но мы непродажные. А теперь пойдем домой. Уж извини. Прощай. И спасибо тебе.
А возле старой женщины, приткнувшись головой к ее локтю, стояла корова с отвисшим брюхом; широко расставив ноги, она жевала жвачку. Все же это была стоящая скотина, хоть и старая, но с выхоленной шкурой и очень ухоженная. Правда, зад у нее был чуть костлявый, да и ребра торчали, и все-таки это была добрая скотинка. Вымя ее распирало от молока, а колец на красивых черно-белых рогах было не слишком много. Уставившись влажными глазами в одну точку, она двигала лишь нижней челюстью, пережевывая корм и перегоняя его во рту слева направо. Наконец, проглотив жвачку, она повернула голову и огляделась. Немного передохнув, она отрыгнула жвачку обратно в рот. С огромной морды коровы стекала слюна, а когда она переводила дыхание, в брюхе ее раздавалось урчание, напоминавшее приглушенный звук органа. Корова была здоровая, полная жизни. Она уже вошла в года и пережила все, что корове на роду написано: она приносила телят, так ни разу и не получив дозволения полюбоваться на них и облизать, а потом снова поглощала корм и щедро давала молоко. Вот и сейчас она пережевывала свою жвачку так же усердно, как делала бы это в любом другом месте, и медленно, замысловатыми движениями кончика хвоста отгоняла мух. На одном из рогов висела привязь, тщательно свернутая в кольцо. Ведь корова была смирная, и хозяйка знала, что ее животина не станет ошалело носиться по ярмарке и ни на шаг не отойдет от нее. Деревянные кляпцы[1] были старые и истертые, без малейшего следа железа, деревянных палочек тоже не было. Да и какая нужда держать эту корову в узде!
Кстати сказать, веревка была новая в тот день, а не та старая, тонкая и длинная, которую надевали на нее, когда пасли на выгоне. Старуха Ане хотела, чтобы ее корова выглядела как можно лучше.
Это была стоящая корова, годная на убой, и потому прошло совсем немного времени, как к ней подошел какой-то человек. Он долго и пристально смотрел на нее, а потом грубо запустил кончики пальцев в ее шерсть. Такое оскорбление тем не менее ничуть не рассердило животное.
– Сколько стоит твоя корова, матушка? – спросил человек, переводя острый взгляд с коровы на старую Ане. Ане продолжала вязать.
– Она непродажная, – ответила старуха. И, желая как можно вежливее закончить беседу, она, держа спицы одной рукой, другой вытерла украдкой у себя под носом. Человек отошел, но, видно, огорчился, потому что даже на ходу не мог оторвать глаз от коровы.
Немного погодя нарядный, гладко выбритый мясник хлестнул бамбуковой тростью по рогам коровы, а его пухлая рука быстро заскользила по ее хребту.
– Почем корова?
Старая Ане сперва бросает искоса взгляд на корову, которая испуганно хлопает ресницами, глядя на бамбуковую трость, потом Ане отворачивается и делает вид, будто где-то вдали увидела что-то ужасно интересное.
– Говорю тебе, эта корова непродажная.
Ясное дело. Барышник в своем усеянном кроваво-красными искрами фраке мчится дальше. Но проходит совсем немного времени, и является новый покупатель. Старая Ане мотает головой.
– Непродажная эта корова.
Поскольку старуха таким манером отказала многим, о ней начинают говорить на ярмарке. Человек, который уже приценялся к корове, вернулся, чтобы наконец купить ее. Теперь он предлагает очень выгодную сделку. Старая Ане хотя слегка обеспокоено, но решительно говорит «нет».
– Она что, уже продана! – спросил покупатель.
– Нет, не продана.
– Тогда что же это, в самом деле, с какой стати ты выставила напоказ свою корову?
Старая Ане опускает голову и продолжает упорно вязать.
– Что ты сказала? Для чего ты стоишь здесь с коровой? – спросил оскорбленный до глубины души покупатель. – Твоя это корова?
Старуха подтвердила, что корова и вправду ее собственная. Она еще добавила, что взяла ее совсем молоденькой телочкой. Чистая правда! Она принялась рассказывать историю коровы, чтобы утихомирить покупателя.
Но он тут же прервал ее:
– Ты что это водишь людей за нос?
– О, господи боже мой!
Несчастная Ане замолкает. Она вяжет как одержимая, не зная, куда девать глаза от огорчения. А покупатель наступает на нее, яростно повторяя:
–Ты что, явилась на ярмарку людей за нос водить?
Вот тут-то старая Ане перестает вязать. И, снимая привязь с рога коровы и приводя себя в порядок, чтобы отправиться в обратный путь, она устремляет свой искренний и умоляющий взгляд на покупателя.
– Корова-то эта – одна у меня, – доверительно говорит она ему, – ей так одиноко! Стоит на крохотной делянке одна-одинешенька, и ей так редко доводится побыть вместе с другой скотиной. Я-то живу на отшибе, далеко от других людей. Вот и надумала: приведу-ка я ее на ярмарку, пусть постоит в компании с другой животиной, в кои-то веки немного развлечется, раз ей так тоскливо одной. Ведь вреда от этого никому не будет, подумала я. Вот мы и отправились сюда. Но мы непродажные. А теперь пойдем домой. Уж извини. Прощай. И спасибо тебе.