----------------------------------------------------------------------------
Перевод с английского Л.Володарской
WILLIAM BUTLER YEATS
THE UNICORN FROM THE STARS
Уильям Батлер Йейтс. Звездный единорог. Пьесы
М., "Текст", 2001
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
1939
Действующие лица:
Кухулин
Эйтне Ингуба
Айфе
Эмер
Морригу, богиня войны
Старик
Слепец
Слуга
Певец, Флейтист, Барабанщик
Сцена. Пустые подмостки без примет какого-то определенного времени. Старик
смотрится так, словно явился из древнего сказания.
Старик
Меня попросили написать пьесу под названием "Смерть Кухулина",
последнюю в серии пьес о его жизни и смерти. Попросили же меня, потому что я
допотопный старик и замешан на той же отжившей романтике, что и эта пьеса.
Стар я так, что давно забыл имена отца и матери, если только я в самом деле
не сын Тальма {Тальма Франсуа Жозеф (1763-1826) - французский актер.}, как
мне нравится думать; Тальма тоже был стариком, друзья и приятели которого
все еще читали Вергилия и Гомера. Когда мне сказали, что я могу сочинять,
как хочу, я написал на газетном клочке пару основных положений. Меня бы
устроила аудитория в пятьдесят или сто человек, но если вас больше, то прошу
не шаркать ногами и не переговариваться, когда актеры будут про- износить
свои реплики. Так как я писал пьесу для людей, которые мне приятны, уверен,
что в наш продажный век таких не может быть больше, чем было на первом
представлении "Комуса" Мильтона. Мои зрители наверняка знают старые сказания
и пьесы мистера Йейтса на сюжеты ирландских легенд, ведь как бы ни были они
бедны, у них есть свои библиотеки. Если же сегодня пришло больше ста
человек, то среди них обязательно найдутся люди, образовывавшие себя в
разных книжных и им подобных сообществах, то есть лжеученые,
воры-карманники, самонадеянные твари. Почему карманники? Я объясню, вы
поймете.
За сценой слышатся барабан и флейта, потом опять наступает тишина.
Наши музыканты. Я попросил их подать мне знак, если очень разволнуюсь.
Доживите до моих лет - тоже станете не в меру чувствительными. Сегодня
вечером вы еще услышите их. Наших певца, флейтиста и барабанщика. Они играли
и пели на улицах; там я нашел их, всех по отдельности, и теперь буду учить,
если не умру, музыке бродяг, то есть музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Это
мне захотелось ввести танец, потому что если нет слов, то нельзя ничего
испортить. Так как должна танцевать Эмер, то не обойтись без отрубленных
голов - я стар, и не мне исправлять мифологию - должны быть отрубленные
головы, перед которыми она танцует. Поначалу мне пришло на ум вырезать
деревянные головы, но потом, нет, чтобы она танцевала правильно, лучше
всяких голов будут крашеные деревяшки в виде параллелограммов. Однако в
тупик меня поставила другая проблема, как найти хорошую танцовщицу; одну
такую я знал, но ее больше нет; а ведь это должна быть трагикомическая
танцовщица, трагическая танцовщица, потому что ее рвут на части любовь и
ненависть, жизнь и смерть. Три раза я плевался. Плевался на балерин Дега.
Плевался на их короткие туловища, на их скованность, на их пальчики, на
которых они крутятся, как волчки, но больше всего на их лица, как у
горничных в отелях. Пусть бы на них вовсе не было отпечатка времени, пусть
бы они были, как Рамзес Великий, но только не горничными, не обыкновенными
служанками. Я плевался! Плевался! Плевался!
Сцена темнеет. Занавес падает. Начинают играть флейта и барабан и играют до
тех пор, пока занавес не поднимается над пустой сценой. Проходит полминуты,
и появляется Эйтне Ингуба.
Эйтне
Где Кухулин?
Из глубины сцены появляется Кухулин.
К тебе я от Эмер.
Твоя жена меня к тебе прислала,
Чтоб ты забыл о лени, ибо Медб,
С собою взяв из Коннахта злодеев,
Амбары и дома жжет в Эмайн Маха:
Твой дом в Муиртемне уже сгорел.
Не думай о причинах этих бед,
Скачи на битву, смерти не страшась.
Готова сцена, выход за тобой.
Кухулин
Ты опоздала с вестью. Я все знаю,
Уже послал гонца собрать людей,
Вот жду его. А что там у тебя?
Эйтне
Где? Ничего.
Кухулин
Да у тебя в руке.
Эйтне
Нет.
Кухулин
Нет? А что тогда в руке ты держишь?
Эйтне
Ах, это! Как оно ко мне попало?
Я прямо от Эмер, Мы встретились.
Поговорили.
Кухулин
От Эмер письмо.
В нем о другом. Промедлить, верно, должен
До завтра я. На сей раз ждет меня
Беда, из коей мне живым не выйти.
Наутро ж Конал Кернах будет тут
С великим воинством.
Эйтне
Не понимаю.
Кто и зачем письмо вложил мне в руку?
Кухулин
Что ж понимать? Я до утра промедлить
Тут должен; а тебя прислали, чтоб
Меня тут задержать. Да нет, не бойся,
Написано здесь так. Мне ж по душе,
Как сказано тобой, скакать на битву.
Немного нас тут, но мы все едины.
Победа не всегда бывает легкой.
Входит Морригу и становится между ними.
Эйтне
Скажи, кто между нами встал сейчас?
Не видно никого.
Кухулин
Нет никого.
Эйтне
Кто с птичьей головою из богов?
Кухулин
Ну, голова воронья у Морригу.
Эйтне (изумленно)
Богиня войн Морригу между нами
И черным трогает крылом плечо
Мое.
Морригу уходит
Медб на меня наслала сон;
Когда юнцом ты, Кухулин, с ней спал,
Красива Медб была, как птичка, но
Потом другою стала, глаз во лбу
У ней.
Кухулин
У ней во лбу сверкает глаз?
И у нее воронья голова?
Но в той, что в рот тебе слова вложила,
Не видел я уродства никакого.
Ты не придумала? Ищи себе
Того, кто помоложе. Или правда,
Что, испугавшись, ты сама решила
Меня на смерть послать своим умом?
В волненье ж ты забыла о письме,
Что у тебя в руках.
Эйтне
Проснулась я,
Слыла всегда рассчетливою Медб.
И ты поверишь мне, кому ж еще?
Кухулин
Я обезумел после смерти сына,
Войной пошел на море, и жена
Меня вернула к жизни.
Эйтне
Много жен
Тебе служило, но меня ты выбрал.
Кухулин
Боялась ты, что, если изменилась,
Тебя убью, но все уж по-другому
В подлунном мире, и урод здесь я,
Коль все такой же.
Эйтне
Я тебя любила,
Ты не прощал предательство тогда
И, если мне не веря, ты прощаешь,
То, верно, смерть твоя не за горами.
Кухулин
Ты громко говоришь - и возле двери;
Зачем кричать о смерти, да еще
С таким волненьем, ведь не знаешь ты,
Кто может нас подслушать из-за двери?
Эйтне
Возможно, кто предателя запомнит,
В ком страсть еще бурлит для жизни,
Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,
Я всем представлюсь: поварам, гонцам,
И оружейникам, и поварятам.
Пусть бьют ковшами и ножами режут,
На вертел пусть сажают, пусть умру
Позорной смертью, что им будет люба,
И тень моя между другими встретит
Открытым честным взглядом тень твою.
Кухулин
Ах, речи жен, замысливших худое.
Входит слуга.
Слуга
Твой конь готов. И люди ждут приказа.
Кухулин
Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.
Та женщина, что вне себя от горя,
Сказала, будто ложь в ее словах,
Так как она предать меня решила
И смерть мне уготовить. Что же делать?
Как мне спасти ее от чар враждебных?
Слуга
Она призналась?
Кухулин
Правда мне известна!
Она явилась с вестью от жены.
Слуга
А если дать ей макового сока?
Кухулин
Что ж, дай, но береги ее от смерти,
Как самого себя. Коль не вернусь,
Пусть Конал позаботится о ней,
Его ведь любят жены.
Эйтне
Вот знать бы,
Что та Морригу с головой вороньей
Была честна и правду мне сказала
О том, что скоро Кухулин умрет.
Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь
зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается
привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой
осанкой и белыми волосами.
Айфе
Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?
Кухулин
Ты меч в руках держала; думал я,
Что мы убьем друг друга, но потом
Ты ослабела, и я меч забрал.
Айфе
Смотри же, Кухулин! Смотри еще!
Кухулин
Ах, волосы твои белым-белы.
Айфе
Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.
Кухулин
Где я? Зачем я здесь?
Айфе
Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.
Кухулин
На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет,
Ты пояс затяни.
Айфе помогает Кухулину.
Тебя я знаю.
Ты - Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.
Айфе
По праву - да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.
Кухулин
Ну, у тебя есть право.
Айфе
Старуха я теперь, и, чтобы ты,
Не вырвался на волю, отдохнув,
Покрепче к камню привяжу тебя
Своею шалью.
Кухулин
Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.
Айфе
Я забыла.
Связывает Кухулина шалью.
Кухулин
Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.
Айфе
Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь... Как бился сын мой?
Кухулин
Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!
Айфе
Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.
Кухулин
Да, против. Конхобар велел сражаться.
В тот день я в верности ему поклялся
И клятве изменил, сказал о сходстве,
Но кто-то речь завел о колдунах,
И я решил, что сходство - их работа,
Мы стали драться, я убил его,
Потом сошел с ума и с волнами
Сражался.
Айфе
Я была непобедима,
А ты забрал мой меч, меня же бросил
Одну в горах, но я тебя нашла.
Я девою легла с тобою рядом
И ненависть узнала, как ушел ты,
И поклялась убить тебя во сне,
Но сына ночью родила меж черных
Двух тернов.
Кухулин
Я тебя не понимаю.
Айфе
Умрешь ты скоро!
Идет к нам кто-то.
Селянин, верно. Он тебя увидит
И, беззащитный, содрогнется в страхе.
А я исчезну, правда, я еще
Кое о чем тебя спросить хочу.
Айфе уходит. Появляется Слепец из пьесы "На берегу Байле". Он водит вокруг
себя палкой, пока не находит каменную колонну, тогда кладет палку на землю,
наклоняется, касается рукой Кухулина, ощупывает его ноги.
Слепец
Ой! Ой!
Кухулин
Я помню, ты - слепой старик.
Слепец
Слепой старик, бродяга. Да. А ты кто?
Кухулин
Я - Кухулин.
Слепец
Болтают, ранен ты.
Когда сражался ты на Байле-бреге,
Стоял я между Дураком и морем.
Твои запястья связаны по-женски.
С утра я тут брожу с моею палкой,
Потом услышал голоса, просить стал,
Потом узнал, что я в шатре у Медб,
Мне приказал, по голосу, верзила,
Чтоб Кухулина голову принес
В мешке, и мне дадут двенадцать пенсов.
Я взял мешок на кухне возле двери,
И мне сказали, где тебя искать,
Не думал обернуться я до ночи,
Ан нет, счастливый выпал мне денек.
Кухулин
Двенадцать пенсов!
Слепец
Я б не согласился,
Не прикажи мне королева Медб.
Кухулин
Двенадцать пенсов! Это ль не причина,
Чтобы убить? А нож ты наточил?
Слепец
Нож острый, им всегда я мясо режу.
Кладет мешок на землю, после чего ощупывает Кухулина, понемногу поднимаясь.
Кухулин
Тебе, Слепец, должно быть, все известно.
То ль мать, то ль няня говорили, будто
Слепцы все знают.
Слепец
Нет. Берут чутьем.
Иначе денег не видать бы мне
За голову твою.
Кухулин
Летит вон там
То нечто, чем я стану, умерев,
Моей души первообличье вижу,
Пушистое и славное на редкость,
И странное для воинской души,
Тем более моей.
Слепец
Ну вот, плечо.
Вот шея. Ой! Ой! Как ты, Кухулин?
Кухулин
Как я? Пожалуй, петь охота.
На сцене гаснет свет.
Слепец
Ой! Ой!
Слышится мелодия флейты и барабана. Занавес падает. Музыка стихает по мере
того, как поднимается занавес над голой сценой. На ней никого нет, кроме
женщины с вороньей головой. Это Морригу. Она стоит ближе к заднику. В руках
у нее черный параллелограмм величиной с человеческую голову. Возле задника
еще шесть таких параллелограммов.
Морригу
Я говорю для мертвых. Мне внемлите!
Вот Кухулина голова. Вот шесть
Других - тех воинов, что нанесли
Ему шесть ран смертельных. Юный воин
Его ударил первым, а вторым
Любовник королевы Медб последний,
Владевший ею лишь однажды. Были
Четвертым, третьим сыновья ее -
Из храбрых храбрецы. А двое прочих
Вниманья нашего не заслужили,
Ведь Кухулин уже едва не падал.
Всем Конал отомстил. Эмер, твой танец.
Появляется Эмер. Морригу кладет голову Кухулина на пол и уходит. Эмер
выбегает на середину и начинает танцевать. Она двигается так, что очевидна
ее ненависть к тем, кто ранил Кухулина, возможно, она даже как будто ударяет
их, делая три круга вокруг голов. Потом она приближается к голове Кухулина,
которая может быть, если необходимо, помещена выше остальных на некоем
пьедестале. Эмер изображает восхищение, поклонение. Она даже хочет пасть
ниц, может быть, простирается перед головой Кухулина на полу, потом встает,
глядит, как будто прислушивается, в нерешительности останавливается.
Застывает на месте. Наступает тишина, которую нарушает еле слышное птичье
пение.
На сцене медленно гаснет свет. Слышна громкая музыка, но совсем другого
рода. Музыка, скажем, современной ирландской ярмарки. Сцена снова освещена.
Но уже нет ни Эмер, ни голов... Есть лишь три музыканта. Они одеты в
лохмотья, как уличные музыканты, двое играют на флейте и барабане. Потом
перестают играть. Вступает певец.
Уличный певец
Бродяге как-то шлюха пела.
Мне часто видятся они,
Наш Конал, Кухулин, иных
Времен прекрасные вожди.
Троих любила Медб за час,
Поверь, так люди говорят,
И мне по вкусу твердый шаг,
И крепкий торс, и умный взгляд,
Но где теперь их взять?
Я слышу ржанье лошадей,
Я вижу бледный узкий лик
И помню, сколько между нами
Столетий минуло, как миг.
Есть и сегодня, средь живых,
Кто платье снять с меня дерзает,
Но я люблю и ненавижу
Лишь тех, кто мной овладевает.
Играют флейта и барабан.
Ужели муж одно лишь знает:
Люблю иль ненавижу?
Кто рядом с Пирсом и Коннолли
Почтамт мятежный защищал? {*}
{* Имеется в виду Пасхальное,
или Дублинское, восстание 1916 г.}
Кто выйдет из горы, когда-то
Залитой кровью человечьей?
Кто вспомнил Кухулина, прежде
Чем встал он с нами в муке вечной?
Жене сегодня не родить
Богатыря такого,
Но лишь старик, смотря назад,
Величье признает былого.
Отмечен наш Почтамт мятежный
Твореньем Шепларда {*} навек,
{* В здании Почтамта стоит статуя
Кухулина работы Оливера Шеппарда.}
Так пела шлюха побродяжке
О том, что может человек.
Вновь слышны флейта и барабан.
Перевод с английского Л.Володарской
WILLIAM BUTLER YEATS
THE UNICORN FROM THE STARS
Уильям Батлер Йейтс. Звездный единорог. Пьесы
М., "Текст", 2001
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
1939
Действующие лица:
Кухулин
Эйтне Ингуба
Айфе
Эмер
Морригу, богиня войны
Старик
Слепец
Слуга
Певец, Флейтист, Барабанщик
Сцена. Пустые подмостки без примет какого-то определенного времени. Старик
смотрится так, словно явился из древнего сказания.
Старик
Меня попросили написать пьесу под названием "Смерть Кухулина",
последнюю в серии пьес о его жизни и смерти. Попросили же меня, потому что я
допотопный старик и замешан на той же отжившей романтике, что и эта пьеса.
Стар я так, что давно забыл имена отца и матери, если только я в самом деле
не сын Тальма {Тальма Франсуа Жозеф (1763-1826) - французский актер.}, как
мне нравится думать; Тальма тоже был стариком, друзья и приятели которого
все еще читали Вергилия и Гомера. Когда мне сказали, что я могу сочинять,
как хочу, я написал на газетном клочке пару основных положений. Меня бы
устроила аудитория в пятьдесят или сто человек, но если вас больше, то прошу
не шаркать ногами и не переговариваться, когда актеры будут про- износить
свои реплики. Так как я писал пьесу для людей, которые мне приятны, уверен,
что в наш продажный век таких не может быть больше, чем было на первом
представлении "Комуса" Мильтона. Мои зрители наверняка знают старые сказания
и пьесы мистера Йейтса на сюжеты ирландских легенд, ведь как бы ни были они
бедны, у них есть свои библиотеки. Если же сегодня пришло больше ста
человек, то среди них обязательно найдутся люди, образовывавшие себя в
разных книжных и им подобных сообществах, то есть лжеученые,
воры-карманники, самонадеянные твари. Почему карманники? Я объясню, вы
поймете.
За сценой слышатся барабан и флейта, потом опять наступает тишина.
Наши музыканты. Я попросил их подать мне знак, если очень разволнуюсь.
Доживите до моих лет - тоже станете не в меру чувствительными. Сегодня
вечером вы еще услышите их. Наших певца, флейтиста и барабанщика. Они играли
и пели на улицах; там я нашел их, всех по отдельности, и теперь буду учить,
если не умру, музыке бродяг, то есть музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Это
мне захотелось ввести танец, потому что если нет слов, то нельзя ничего
испортить. Так как должна танцевать Эмер, то не обойтись без отрубленных
голов - я стар, и не мне исправлять мифологию - должны быть отрубленные
головы, перед которыми она танцует. Поначалу мне пришло на ум вырезать
деревянные головы, но потом, нет, чтобы она танцевала правильно, лучше
всяких голов будут крашеные деревяшки в виде параллелограммов. Однако в
тупик меня поставила другая проблема, как найти хорошую танцовщицу; одну
такую я знал, но ее больше нет; а ведь это должна быть трагикомическая
танцовщица, трагическая танцовщица, потому что ее рвут на части любовь и
ненависть, жизнь и смерть. Три раза я плевался. Плевался на балерин Дега.
Плевался на их короткие туловища, на их скованность, на их пальчики, на
которых они крутятся, как волчки, но больше всего на их лица, как у
горничных в отелях. Пусть бы на них вовсе не было отпечатка времени, пусть
бы они были, как Рамзес Великий, но только не горничными, не обыкновенными
служанками. Я плевался! Плевался! Плевался!
Сцена темнеет. Занавес падает. Начинают играть флейта и барабан и играют до
тех пор, пока занавес не поднимается над пустой сценой. Проходит полминуты,
и появляется Эйтне Ингуба.
Эйтне
Где Кухулин?
Из глубины сцены появляется Кухулин.
К тебе я от Эмер.
Твоя жена меня к тебе прислала,
Чтоб ты забыл о лени, ибо Медб,
С собою взяв из Коннахта злодеев,
Амбары и дома жжет в Эмайн Маха:
Твой дом в Муиртемне уже сгорел.
Не думай о причинах этих бед,
Скачи на битву, смерти не страшась.
Готова сцена, выход за тобой.
Кухулин
Ты опоздала с вестью. Я все знаю,
Уже послал гонца собрать людей,
Вот жду его. А что там у тебя?
Эйтне
Где? Ничего.
Кухулин
Да у тебя в руке.
Эйтне
Нет.
Кухулин
Нет? А что тогда в руке ты держишь?
Эйтне
Ах, это! Как оно ко мне попало?
Я прямо от Эмер, Мы встретились.
Поговорили.
Кухулин
От Эмер письмо.
В нем о другом. Промедлить, верно, должен
До завтра я. На сей раз ждет меня
Беда, из коей мне живым не выйти.
Наутро ж Конал Кернах будет тут
С великим воинством.
Эйтне
Не понимаю.
Кто и зачем письмо вложил мне в руку?
Кухулин
Что ж понимать? Я до утра промедлить
Тут должен; а тебя прислали, чтоб
Меня тут задержать. Да нет, не бойся,
Написано здесь так. Мне ж по душе,
Как сказано тобой, скакать на битву.
Немного нас тут, но мы все едины.
Победа не всегда бывает легкой.
Входит Морригу и становится между ними.
Эйтне
Скажи, кто между нами встал сейчас?
Не видно никого.
Кухулин
Нет никого.
Эйтне
Кто с птичьей головою из богов?
Кухулин
Ну, голова воронья у Морригу.
Эйтне (изумленно)
Богиня войн Морригу между нами
И черным трогает крылом плечо
Мое.
Морригу уходит
Медб на меня наслала сон;
Когда юнцом ты, Кухулин, с ней спал,
Красива Медб была, как птичка, но
Потом другою стала, глаз во лбу
У ней.
Кухулин
У ней во лбу сверкает глаз?
И у нее воронья голова?
Но в той, что в рот тебе слова вложила,
Не видел я уродства никакого.
Ты не придумала? Ищи себе
Того, кто помоложе. Или правда,
Что, испугавшись, ты сама решила
Меня на смерть послать своим умом?
В волненье ж ты забыла о письме,
Что у тебя в руках.
Эйтне
Проснулась я,
Слыла всегда рассчетливою Медб.
И ты поверишь мне, кому ж еще?
Кухулин
Я обезумел после смерти сына,
Войной пошел на море, и жена
Меня вернула к жизни.
Эйтне
Много жен
Тебе служило, но меня ты выбрал.
Кухулин
Боялась ты, что, если изменилась,
Тебя убью, но все уж по-другому
В подлунном мире, и урод здесь я,
Коль все такой же.
Эйтне
Я тебя любила,
Ты не прощал предательство тогда
И, если мне не веря, ты прощаешь,
То, верно, смерть твоя не за горами.
Кухулин
Ты громко говоришь - и возле двери;
Зачем кричать о смерти, да еще
С таким волненьем, ведь не знаешь ты,
Кто может нас подслушать из-за двери?
Эйтне
Возможно, кто предателя запомнит,
В ком страсть еще бурлит для жизни,
Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,
Я всем представлюсь: поварам, гонцам,
И оружейникам, и поварятам.
Пусть бьют ковшами и ножами режут,
На вертел пусть сажают, пусть умру
Позорной смертью, что им будет люба,
И тень моя между другими встретит
Открытым честным взглядом тень твою.
Кухулин
Ах, речи жен, замысливших худое.
Входит слуга.
Слуга
Твой конь готов. И люди ждут приказа.
Кухулин
Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.
Та женщина, что вне себя от горя,
Сказала, будто ложь в ее словах,
Так как она предать меня решила
И смерть мне уготовить. Что же делать?
Как мне спасти ее от чар враждебных?
Слуга
Она призналась?
Кухулин
Правда мне известна!
Она явилась с вестью от жены.
Слуга
А если дать ей макового сока?
Кухулин
Что ж, дай, но береги ее от смерти,
Как самого себя. Коль не вернусь,
Пусть Конал позаботится о ней,
Его ведь любят жены.
Эйтне
Вот знать бы,
Что та Морригу с головой вороньей
Была честна и правду мне сказала
О том, что скоро Кухулин умрет.
Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь
зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается
привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой
осанкой и белыми волосами.
Айфе
Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?
Кухулин
Ты меч в руках держала; думал я,
Что мы убьем друг друга, но потом
Ты ослабела, и я меч забрал.
Айфе
Смотри же, Кухулин! Смотри еще!
Кухулин
Ах, волосы твои белым-белы.
Айфе
Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.
Кухулин
Где я? Зачем я здесь?
Айфе
Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.
Кухулин
На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет,
Ты пояс затяни.
Айфе помогает Кухулину.
Тебя я знаю.
Ты - Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.
Айфе
По праву - да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.
Кухулин
Ну, у тебя есть право.
Айфе
Старуха я теперь, и, чтобы ты,
Не вырвался на волю, отдохнув,
Покрепче к камню привяжу тебя
Своею шалью.
Кухулин
Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.
Айфе
Я забыла.
Связывает Кухулина шалью.
Кухулин
Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.
Айфе
Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь... Как бился сын мой?
Кухулин
Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!
Айфе
Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.
Кухулин
Да, против. Конхобар велел сражаться.
В тот день я в верности ему поклялся
И клятве изменил, сказал о сходстве,
Но кто-то речь завел о колдунах,
И я решил, что сходство - их работа,
Мы стали драться, я убил его,
Потом сошел с ума и с волнами
Сражался.
Айфе
Я была непобедима,
А ты забрал мой меч, меня же бросил
Одну в горах, но я тебя нашла.
Я девою легла с тобою рядом
И ненависть узнала, как ушел ты,
И поклялась убить тебя во сне,
Но сына ночью родила меж черных
Двух тернов.
Кухулин
Я тебя не понимаю.
Айфе
Умрешь ты скоро!
Идет к нам кто-то.
Селянин, верно. Он тебя увидит
И, беззащитный, содрогнется в страхе.
А я исчезну, правда, я еще
Кое о чем тебя спросить хочу.
Айфе уходит. Появляется Слепец из пьесы "На берегу Байле". Он водит вокруг
себя палкой, пока не находит каменную колонну, тогда кладет палку на землю,
наклоняется, касается рукой Кухулина, ощупывает его ноги.
Слепец
Ой! Ой!
Кухулин
Я помню, ты - слепой старик.
Слепец
Слепой старик, бродяга. Да. А ты кто?
Кухулин
Я - Кухулин.
Слепец
Болтают, ранен ты.
Когда сражался ты на Байле-бреге,
Стоял я между Дураком и морем.
Твои запястья связаны по-женски.
С утра я тут брожу с моею палкой,
Потом услышал голоса, просить стал,
Потом узнал, что я в шатре у Медб,
Мне приказал, по голосу, верзила,
Чтоб Кухулина голову принес
В мешке, и мне дадут двенадцать пенсов.
Я взял мешок на кухне возле двери,
И мне сказали, где тебя искать,
Не думал обернуться я до ночи,
Ан нет, счастливый выпал мне денек.
Кухулин
Двенадцать пенсов!
Слепец
Я б не согласился,
Не прикажи мне королева Медб.
Кухулин
Двенадцать пенсов! Это ль не причина,
Чтобы убить? А нож ты наточил?
Слепец
Нож острый, им всегда я мясо режу.
Кладет мешок на землю, после чего ощупывает Кухулина, понемногу поднимаясь.
Кухулин
Тебе, Слепец, должно быть, все известно.
То ль мать, то ль няня говорили, будто
Слепцы все знают.
Слепец
Нет. Берут чутьем.
Иначе денег не видать бы мне
За голову твою.
Кухулин
Летит вон там
То нечто, чем я стану, умерев,
Моей души первообличье вижу,
Пушистое и славное на редкость,
И странное для воинской души,
Тем более моей.
Слепец
Ну вот, плечо.
Вот шея. Ой! Ой! Как ты, Кухулин?
Кухулин
Как я? Пожалуй, петь охота.
На сцене гаснет свет.
Слепец
Ой! Ой!
Слышится мелодия флейты и барабана. Занавес падает. Музыка стихает по мере
того, как поднимается занавес над голой сценой. На ней никого нет, кроме
женщины с вороньей головой. Это Морригу. Она стоит ближе к заднику. В руках
у нее черный параллелограмм величиной с человеческую голову. Возле задника
еще шесть таких параллелограммов.
Морригу
Я говорю для мертвых. Мне внемлите!
Вот Кухулина голова. Вот шесть
Других - тех воинов, что нанесли
Ему шесть ран смертельных. Юный воин
Его ударил первым, а вторым
Любовник королевы Медб последний,
Владевший ею лишь однажды. Были
Четвертым, третьим сыновья ее -
Из храбрых храбрецы. А двое прочих
Вниманья нашего не заслужили,
Ведь Кухулин уже едва не падал.
Всем Конал отомстил. Эмер, твой танец.
Появляется Эмер. Морригу кладет голову Кухулина на пол и уходит. Эмер
выбегает на середину и начинает танцевать. Она двигается так, что очевидна
ее ненависть к тем, кто ранил Кухулина, возможно, она даже как будто ударяет
их, делая три круга вокруг голов. Потом она приближается к голове Кухулина,
которая может быть, если необходимо, помещена выше остальных на некоем
пьедестале. Эмер изображает восхищение, поклонение. Она даже хочет пасть
ниц, может быть, простирается перед головой Кухулина на полу, потом встает,
глядит, как будто прислушивается, в нерешительности останавливается.
Застывает на месте. Наступает тишина, которую нарушает еле слышное птичье
пение.
На сцене медленно гаснет свет. Слышна громкая музыка, но совсем другого
рода. Музыка, скажем, современной ирландской ярмарки. Сцена снова освещена.
Но уже нет ни Эмер, ни голов... Есть лишь три музыканта. Они одеты в
лохмотья, как уличные музыканты, двое играют на флейте и барабане. Потом
перестают играть. Вступает певец.
Уличный певец
Бродяге как-то шлюха пела.
Мне часто видятся они,
Наш Конал, Кухулин, иных
Времен прекрасные вожди.
Троих любила Медб за час,
Поверь, так люди говорят,
И мне по вкусу твердый шаг,
И крепкий торс, и умный взгляд,
Но где теперь их взять?
Я слышу ржанье лошадей,
Я вижу бледный узкий лик
И помню, сколько между нами
Столетий минуло, как миг.
Есть и сегодня, средь живых,
Кто платье снять с меня дерзает,
Но я люблю и ненавижу
Лишь тех, кто мной овладевает.
Играют флейта и барабан.
Ужели муж одно лишь знает:
Люблю иль ненавижу?
Кто рядом с Пирсом и Коннолли
Почтамт мятежный защищал? {*}
{* Имеется в виду Пасхальное,
или Дублинское, восстание 1916 г.}
Кто выйдет из горы, когда-то
Залитой кровью человечьей?
Кто вспомнил Кухулина, прежде
Чем встал он с нами в муке вечной?
Жене сегодня не родить
Богатыря такого,
Но лишь старик, смотря назад,
Величье признает былого.
Отмечен наш Почтамт мятежный
Твореньем Шепларда {*} навек,
{* В здании Почтамта стоит статуя
Кухулина работы Оливера Шеппарда.}
Так пела шлюха побродяжке
О том, что может человек.
Вновь слышны флейта и барабан.