Юрский Сергей
Выборы со старухой
Сергей Юрский
Выборы со старухой
Из цикла "Туда и обратно"
Собирался уезжать. Времени в обрез. Дел по горло. А тут надо еще подкрепиться, а заодно открепиться. Зайду, думаю, в префектуру - там, знаю, за раздевалкой буфетик, несколько ступенек вниз, холодные блюда очень приличные и недорого. Там и подкреплюсь. А на втором этаже как раз избирательная комиссия - паспорт с собой, чего тянуть, возьму с божьей помощью открепительный талон. Приму участие в выборах за рубежами нашей родины. В консульство, а то и в посольство с открепительным талоном обязаны впустить. Там, прикидываю, тоже, наверное, какой-никакой буфет есть - возьму бутербродов или просто сэндвичей с каким-нибудь повидлом, за валюту, конечно, но все-таки, надеюсь, подешевле, чем в кафетериях общего пользования.
Вот хотел написать: "И РАСПАХНУЛ Я ДВЕРИ ПРЕФЕКТУРЫ", честно, хотел так написать. Но не напишу - реальности не соответствует. Бывший дворец князей, чтоб не соврать, Гагариных-Запесоцких, где помещается префектура, двери имеет высотой 2 м 85 см, а вес не менее двух центнеров. Так что насчет "распахнул"это сильное преувеличение. Мужик я, прямо скажем, не совсем слабый, но эту дверь я слегка только отодвинул, а потом пролез в образовавшуюся щель.
Шесть белых ступенек вверх, и потом длинный стол, перегораживающий дальнейшее движение посетителя. За столом молодой мент. Вежливый и распорядительный. По телефону говорит, со мной разговаривает и еще толковые советы дает девице, которая стоит на стуле и привешивает к стене наглядную агитацию.
"Не знаю... не знаю... не знаю... - говорит мент в телефон, - не знаю... может, позже будет, а может, совсем не будет... это когда как... не знаю... а секретарша в отгулах до конца месяца... не знаю, не знаю", - это он все в телефон.
В то же время мне: "Слушаю вас! Ноги оботрите как следует, у нас ковровая дорожка только-только из чистки".
А в телефон: "Не знаю... может, в среду... попробуйте пораньше... пожалуйста, запишите... 956 23 18... ну да, этот самый телефон... по которому вы звоните... ко мне и попадете... а его не знаю... не знаю... не знаю... не знаю...".
И тут же девице с доброй хорошей улыбкой: "Люда, ну не достанешь. Ну, высоко же для тебя. Люда... ну навернешься же сейчас со стула... Лестницу надо.... Люд, навернешься...".
И опять мне: "Слушаю вас внимательно! Вы к кому? У нас все закрыто. Неприемный день".
Я говорю: "Мне в избирательную комиссию".
Он даже слегка как бы поперхнулся. Вскочил с места, рявкнул в телефон: "Ничего не знаю!" - и положил трубку. "Пожалуйста! - говорит, откидывает верхнюю часть своего стола, вроде как похоже на прилавок, и образовался такой неширокий проход. - Прошу вас, - говорит, - проходите, только не зацепитесь, обратите внимание - там гвоздь торчит".
Прошел я, значит, через этот стол и поворачиваю к раздевалке. А он говорит быстро: "Можете в пальто. Избирателям разрешается. А гардеробщица больна".
Я спрашиваю: "А буфет у вас сегодня работает?".
"Работает, - говорит мент. - Буфет - это каждый день. Милости просим. Но только он до 12.30. Так что уже закрыто".
"А с какого часа?" - спрашиваю я, сам не знаю к чему, не пойду же я, в самом деле, с утра в префектуру чай пить!
"С 8.15", - говорит вежливый мент.
"Понятно", - говорю я и при этом сам на себя раздражаюсь. Чего "понятно"? Ясное дело - "понятно" - работает буфет с 8.15. до 12.30. Чего тут не понять?! Но мне-то какое до этого дело?! Я-то чего этак подхватываю? "Понятно" говорю. Хотя странные какие-то часы работы, это тоже раздражает: что ж они, как придут на службу, так и едят в буфете, а как время обедать, так все и закрывается?! Так, что ли? И я еще со своим "понятно"! Глупость какая-то. Никакой логики.
В это время, как и предвидел милиционер, девица на стуле слишком потянулась вверх, слишком уж встала на цыпочки, и стул под ней поехал по мраморному полу всеми четырьмя ножками. И девица завизжала, и стул под ней по мрамору завизжал. Мы с ментом подскочили и подхватили ее за довольно приятные ноги в блестящих колготках. "Я ж тебе говорю - лестницу надо", - по-доброму сказал мент, когда мы ее составили на пол.
Люда ушла, смеясь и виляя задом. А плакат так остался висеть криво на одной точке. На плакате была сфотографирована несметная толпа людей, которые торопились войти под высокую арку с поднятыми вверх листками, и черными буквами большая надпись:
ГОЛОСУЙ, А ТО НЕ ПРОГОЛОСУЕШЬ!
Я раскланялся с милиционером и пошел по свежей ковровой дорожке на второй этаж.
"236-я комната! - ободрил меня вслед расторопный мент. - Там Елена Герасимовна, она все объяснит".
Елена Герасимовна как увидела меня на пороге, так прямо руками развела. "Здравствуйте! - говорит. - Здравствуйте, дорогой мой человек! Какие у нас проблемы?"
Я ей протянул два паспорта - нормальный и заграничный. Объяснил, что уезжаю в командировку, а выборы почти уж на носу. Хочу, дескать, открепиться.
"Игорь Александрович! - говорит она. - Да это ж не у нас. Это на участке надо. А мы - комиссия".
"Ах, ты, Господи! Надо же! А где участок?"
"Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6".
"Вон что... - говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я - вот убей бог! - не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же - совсем зрительная память отказывать стала. - Спасибо, - говорю, - до свидания". - И пошел по коридору к лестнице.
А она вслед так игриво: "Игорь Александрови-и-ич!".
"А?" - обернулся я.
"Паспорта-а-а!"- и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.
"Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам".
"Игорь Александрович! - говорит она, теперь уже даже с укоризной. - Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?"
"Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще..."
"Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать - за центральные органы. А местные выборы - это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет".
У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: "Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников".
А она: "Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено - за местные власти можно досрочно".
"Ну, давайте. Проголосую".
"Пойдемте-ка, пойдемте... это в комнате 201, в том коридоре".
Идем. А она деловито так: "А Виктория Львовна от вас выписалась? Или она голосовать будет по прежнему адресу?".
Я прямо-таки внутренне ахнул. Виктория - это моя жена, с которой мы год назад развелись. Но это совершенно частное дело, мало ли что! Откуда, откуда эта Герасимовна всю мою подноготную знает и ворошит?!
Промолчал я. Ничего не ответил. Иду. А она опять: "Виктория Львовна не уезжает с вами? Остается?".
"Она, вроде, на месте. Я не особо в курсе", - сказал я, не скрывая некоторой хмурости.
"Зинаидочка! Я к вам гостя веду. Еще один голосочек у вас будет!"крикнула вперед Елена Герасимовна.
А полная Зинаида в очках уже стояла в розовом пиджаке на пороге 201-й.
"Подождать придется немного", - сказала она, поправляя очки, когда мы подошли.
Дверь в 201-ю была приоткрыта. Кто-то в сером сидел за столом, но я не успел разглядеть, Зинаида крепко, со щелчком, затворила дверь и вздохнула.
"Го-ло-су-ют!" - беззвучно, одними губами, пояснила мне жена пьяницы-художника.
"Она уже час голосует", - Зинаида снова сердито поправила очки.
"А-а-а-а! Торопить нельзя! - пропела Елена Герасимовна и объяснила мне: У нас ведь специальной кабины нет, значит, избиратель принимает решение в кабинете".
"Второй час пошел, как принимает решение", - Зинаида взглянула на часы.
"Ну, это право избирателя. Выбор теперь большой. Не то, что раньше кабина была только так, для проформы. К ней и подходить-то боялись, чтоб не подумали, что есть сомнения. Вы, Игорь Александрович, родились в 54-м, да еще 7 ноября, так вам все это по-настоящему-то, слава богу, незнакомо".
"Что за черт! - стукнуло у меня в голове, - это ж просто... от этого свихнуться можно... Откуда она все..."
"Ну, я вас оставлю. Зинаидочка вас не обидит, - сказала Елена Герасимовна и пошла по коридору, уверенно впечатывая в красную дорожку низкие широкие каблуки своих туфель. Потом обернулась и почти игриво пропела: - Игорь Александрови-ич! Паспорта больше не забыва-ать!".
Тут меня и пронзило, как иглой, - ПАСПОРТА! Это все она из двух моих паспортов знает! И про жену, и про развод, и про Мексику - там же виза стоит с датой! Вот и вся разгадка. Но вопрос - когда же она успела все заметить и все запомнить?! Это же прямо цирк какой-то!
Зинаида приоткрыла дверь, заглянула и снова закрыла. Я перелистывал свои паспорта и только ахал - там же все, ну, все про человека рассказано. Только видеть надо.
"Какая у вас Елена Герасимовна наблюдательная".
"О-о! Конечно, - сказала Зинаида. - Елена Герасимовна уникум. Колоссальный опыт. - И добавила, помолчав: - Она здесь еще при Гробовщикове работала".
"Понятно", - сказал я и опять на себя обозлился. Что ты все подлаживаешься, подлизываешься, говорил я сам себе внутри себя, ну что тебе "понятно", к чему ты это сказал? Веди себя независимее, развязнее... Как я мог эту Герасимовну с женой пьяницы-художника спутать? Ну, ничего же общего! Ничего! Эта красится, а та совсем седая, и лицо у той в два раза шире, и зовут ту, теперь вспомнил, кажется, Нина с чем-то. Это ж надо, какая рассеянность, невнимательность, когда рядом есть люди, которые прямо рраз - и вся твоя жизнь отпечаталась.
Зинаида приоткрыла дверь: "Ну, что, Вера Тимофеевна, заканчиваем?".
За дверью что-то проскрипели.
"Ну, ладно, - сказала Зинаида и посмотрела на меня. - Что ж вам так стоять... входите, присаживайтесь, я схожу за вашими реквизитами".
В 201-й стояли три стола и по стулу возле каждого. За правым столом сидела старуха в сером потертом пальто и зеленоватых резиновых ботах. Голову покрывал сильно свалявшийся оренбургский платок. Перед старухой лежали листы. В руке она держала шариковую ручку, и держала каким-то особым манером... как художник, наверное, держит кисть, примеряясь, куда бы посадить пятно.
Я сел за левый стол. А третий стол был пуст. На нем только стояли графин и цветок в горшке. Я было спохватился, что теряю время, а мне завтра уезжать, но почувствовал вдруг, что устал ходить и стоять и что посидеть на стуле очень даже приятно.
"Чеботарев?.." - вопросительно произнесла старуха.
"Что?"
"Конечно... сей месяц... и прошлый... пенсию носят. Но май... и август... и задержки, и грубости такие..."
"Не вмешивайся! - сказал я сам себе внутри себя. - Не твое дело". А старуха и не со мной вовсе говорила, а с бумагами или, может, с этим Чеботаревым, над фамилией которого она сейчас трясла шариковой ручкой. Но знака так и не поставила.
"Если мэр и вице-мэр... что ж они, как склеенные?.. А если вице-мэра от другого?.. Пол прогнил совсем... в прихожей возле двери прямо дыра, и там пробегает кто-то... может, мышь или крыса... а может, еще кто хуже. ...Даже писали вице-мэру... на РЭУ-5 для передачи... ну, игде пиломатериалы?.. Жжем... второй год... все жжем... А нонешний мэр от какой партии?"- подняла она на меня круглые неглупые глаза.
"У него своя партия, он ее и возглавляет. Если смотреть объективно, то наш мэр..."
"Этого нельзя! Пожалуйста, никакой агитации в кабине. Молча, молча! Вера Тимофеевна сама должна... без давления... - это показалась в дверях Зинаида. Я уже заказала, сейчас принесут ваши реквизиты, буквально через две минуты... Я пока покурю на лестнице. Только, пожалуйста, вы без разговоров".
Я стал листать свои паспорта. Да-а... Мексика... Как еще будет в Мексике-то? Там сейчас жарко, наверное... в Мексике. Но вообще-то, это ж надо додуматься - купили в Мексике какую-то машину... шлифовальную, что ли... В Мексике!!! Это наш главный только спьяну мог, его там, наверное, поили неделю на переговорах, вот он и... Или взятку дали... Мексиканская шлифовальная машина... в шести ящиках. Она не то что ни одного дня, она ни одной минуты у нас не работала. Она даже не завелась. Может, там напряжение другое... И вот теперь оттуда вызывать наладчика дорого - долларов нет. А по перечислению доллары есть. Значит, везем машину обратно... уже в восьми ящиках... она в свои шесть почему-то ни за что не влезла... Ремонт четыре недели... И опять едет главный... и я, значит, приставлен, чтоб он там совсем с рельсов не сошел... Месяц в Мексике... Может, и повезло... а может, и нет... тут дел много... выборы вот пропускаем...
"Зубов, написано, от партии "Яблоко"...- произнесла старуха, - с 60-го года рождения... в Сокольниках живет... это ж далеко, если что... телевизор вдруг... и звук хриплый, и рябит... на всех каналах кроме Канал Культура... Тоже плохо видно, но не рябит... и всегда бывает под выходные... звоним, звоним... говорят, в понедельник мастер придет, заменит что-то, вставит... украли важную деталь на цветные металлы... А еще суббота - воскресенье... все жжем, жжем... а как ждать без телевизора, сериал прерывается... ...Если деталь, то почему тогда Канал Культура не рябит? А тут... Сокольники! Это сколько ехать! Не знаю... что они там думают... в партии "Яблоко"?.."
"Ну, вот, - вошла Зинаида и выложила передо мной обширные листы хорошей качественной бумаги. - Вот это за мэра, вице-мэра, а это за советников. Тут надо одну галочку, а здесь четыре. Разберетесь?.. - повернулась к правому столу: - Ну что, Вера Тимофеевна, будем заканчивать или как?"
"Назамсон Ефим Борисович, - прочла старуха, - это как?"
"Давайте, давайте за Назамсона. Решайтесь. Я не агитирую, но если вы выбрали, то ставьте крестик или галочку".
"За Назамсона?"
"Нет, вы меня не спрашивайте, вы сами. Я только создаю вам условия для свободного волеизъявления".
"Сказали, как выборы пройдут, поднимут опять за электричество... и за телефон... в полтора раза поднимут".
"Кто сказал?"
"В угловом магазине... А вообще-то нонешний мэр неплохой... неплохой... представительный..."
"Ну и давайте за него", - сказала Зинаида.
"Но он же вместе с вице-мэром... прямо не знаю. Вице-мэра я, считай, ни разу не видела... не показывали... или телевизор плохой... по Канал Культура симфония все время..."
"Я закончил", - сказал я.
"Вот и чудесно. Сложите листы вдвое. Я не смотрю. А теперь этот в этот конверт, а этот в этот".
"Шикарная бумага. И конверты какие... большие, белые, с самоклеем".
"Ой, не говорите, - вздохнула Зинаида. - Я ведь тут совмещаю, а так я в мединституте работаю. У нас же совсем бумаги нет, карту больному на обрывках школьных тетрадок пишем. А тут... смотреть больно".
"Сколько ж надо таких листов, таких конвертов?"
"Да миллионы! Миллионы, поверьте!.. Так, подождите. Теперь я заклеиваю... и вы распишитесь... прямо на сгибе... а здесь я распишусь... Сейчас... Теперь на подписях две печати... И... то же самое со вторым конвертом... это, значит, за советников..."
"У ней шумят в неположенное время, - сказала старуха. - И гости, и магнитофон... выпивка, конечно, хохот. Я писала на нее и ей говорила - уймись. ...Смеется, водку предлагает. Я, говорит, скоро магнитофон продам, а куплю СИ-ДИ, звук будет чище и мягче... Чего СИ-ДИ? Как понять - СИ-ДИ?.. А если за Чеботарева... он вообще влияние имеет?"
Мне показалось, что время умерло и стало неподвижным. Я подумал: ну, ладно, я в Мексику уезжаю... по важному делу... а старуха-то эта в зеленых резиновых ботах и сплющенном платке оренбургском, она почему раньше времени голосует? Она-то куда уезжает? Она ж тут вросла. Никуда она не может уезжать! Значит, это какое-то незаконное предварительное голосование. Хотел у Зинаиды спросить, но опыт подсказал: не вмешивайся! Не вмешивайся, Игорь, не в свои дела! И людям не поможешь, и сам запутаешься... Уже четвертый час. Надо на участок бежать - там открыто уже. Не решена же ни одна проблема - опять и открепляться надо, и подкрепляться. В животе бурчит.
Я распрощался с обеими женщинами. Зинаиде даже ручку поцеловал. Поклонился Вере Тимофеевне, но она нависла над бюллетенями, трясла шариковой ручкой и поклона моего не заметила.
На улице уже темнело. Некоторые машины зажгли фары. Куда денешься декабрь! Стою. Передо мной магистраль. За спиной фасад дворца князей Гагариных-Запесоцких. Я вдохнул сырого прохладного воздуха. И вдруг отчасти даже как-то радостно удивился: смотри-ка, все-таки еще что-то движется. Троллейбус поехал. Машины в очередь на поворот стали. Девка в расстегнутой дубленке яблоками из ведра торгует. И кто-то покупает. Человек с бородой цветы понес быстрым шагом. Дети безобразничают около тумбы. Даже аккордеон слышится - это, наверное, нищий около метро. Я вот в Мексику еду. Жизнь.
Я вспомнил, как быстро провел я свое голосование. И правильно - чего тянуть! А с другой стороны... я ведь галочек понаставил, потому что мне уже все равно. Я завтра в Мексике. А старуха... старуха еще надеется, что кто-то что-то переменить может.
Теперь уже все машины шли с зажженными огнями. И люди побежали быстрее. Торопятся люди. Дорогу друг другу перебегают.
Куда бегут? Непонятно.
Москва-Чикаго
Выборы со старухой
Из цикла "Туда и обратно"
Собирался уезжать. Времени в обрез. Дел по горло. А тут надо еще подкрепиться, а заодно открепиться. Зайду, думаю, в префектуру - там, знаю, за раздевалкой буфетик, несколько ступенек вниз, холодные блюда очень приличные и недорого. Там и подкреплюсь. А на втором этаже как раз избирательная комиссия - паспорт с собой, чего тянуть, возьму с божьей помощью открепительный талон. Приму участие в выборах за рубежами нашей родины. В консульство, а то и в посольство с открепительным талоном обязаны впустить. Там, прикидываю, тоже, наверное, какой-никакой буфет есть - возьму бутербродов или просто сэндвичей с каким-нибудь повидлом, за валюту, конечно, но все-таки, надеюсь, подешевле, чем в кафетериях общего пользования.
Вот хотел написать: "И РАСПАХНУЛ Я ДВЕРИ ПРЕФЕКТУРЫ", честно, хотел так написать. Но не напишу - реальности не соответствует. Бывший дворец князей, чтоб не соврать, Гагариных-Запесоцких, где помещается префектура, двери имеет высотой 2 м 85 см, а вес не менее двух центнеров. Так что насчет "распахнул"это сильное преувеличение. Мужик я, прямо скажем, не совсем слабый, но эту дверь я слегка только отодвинул, а потом пролез в образовавшуюся щель.
Шесть белых ступенек вверх, и потом длинный стол, перегораживающий дальнейшее движение посетителя. За столом молодой мент. Вежливый и распорядительный. По телефону говорит, со мной разговаривает и еще толковые советы дает девице, которая стоит на стуле и привешивает к стене наглядную агитацию.
"Не знаю... не знаю... не знаю... - говорит мент в телефон, - не знаю... может, позже будет, а может, совсем не будет... это когда как... не знаю... а секретарша в отгулах до конца месяца... не знаю, не знаю", - это он все в телефон.
В то же время мне: "Слушаю вас! Ноги оботрите как следует, у нас ковровая дорожка только-только из чистки".
А в телефон: "Не знаю... может, в среду... попробуйте пораньше... пожалуйста, запишите... 956 23 18... ну да, этот самый телефон... по которому вы звоните... ко мне и попадете... а его не знаю... не знаю... не знаю... не знаю...".
И тут же девице с доброй хорошей улыбкой: "Люда, ну не достанешь. Ну, высоко же для тебя. Люда... ну навернешься же сейчас со стула... Лестницу надо.... Люд, навернешься...".
И опять мне: "Слушаю вас внимательно! Вы к кому? У нас все закрыто. Неприемный день".
Я говорю: "Мне в избирательную комиссию".
Он даже слегка как бы поперхнулся. Вскочил с места, рявкнул в телефон: "Ничего не знаю!" - и положил трубку. "Пожалуйста! - говорит, откидывает верхнюю часть своего стола, вроде как похоже на прилавок, и образовался такой неширокий проход. - Прошу вас, - говорит, - проходите, только не зацепитесь, обратите внимание - там гвоздь торчит".
Прошел я, значит, через этот стол и поворачиваю к раздевалке. А он говорит быстро: "Можете в пальто. Избирателям разрешается. А гардеробщица больна".
Я спрашиваю: "А буфет у вас сегодня работает?".
"Работает, - говорит мент. - Буфет - это каждый день. Милости просим. Но только он до 12.30. Так что уже закрыто".
"А с какого часа?" - спрашиваю я, сам не знаю к чему, не пойду же я, в самом деле, с утра в префектуру чай пить!
"С 8.15", - говорит вежливый мент.
"Понятно", - говорю я и при этом сам на себя раздражаюсь. Чего "понятно"? Ясное дело - "понятно" - работает буфет с 8.15. до 12.30. Чего тут не понять?! Но мне-то какое до этого дело?! Я-то чего этак подхватываю? "Понятно" говорю. Хотя странные какие-то часы работы, это тоже раздражает: что ж они, как придут на службу, так и едят в буфете, а как время обедать, так все и закрывается?! Так, что ли? И я еще со своим "понятно"! Глупость какая-то. Никакой логики.
В это время, как и предвидел милиционер, девица на стуле слишком потянулась вверх, слишком уж встала на цыпочки, и стул под ней поехал по мраморному полу всеми четырьмя ножками. И девица завизжала, и стул под ней по мрамору завизжал. Мы с ментом подскочили и подхватили ее за довольно приятные ноги в блестящих колготках. "Я ж тебе говорю - лестницу надо", - по-доброму сказал мент, когда мы ее составили на пол.
Люда ушла, смеясь и виляя задом. А плакат так остался висеть криво на одной точке. На плакате была сфотографирована несметная толпа людей, которые торопились войти под высокую арку с поднятыми вверх листками, и черными буквами большая надпись:
ГОЛОСУЙ, А ТО НЕ ПРОГОЛОСУЕШЬ!
Я раскланялся с милиционером и пошел по свежей ковровой дорожке на второй этаж.
"236-я комната! - ободрил меня вслед расторопный мент. - Там Елена Герасимовна, она все объяснит".
Елена Герасимовна как увидела меня на пороге, так прямо руками развела. "Здравствуйте! - говорит. - Здравствуйте, дорогой мой человек! Какие у нас проблемы?"
Я ей протянул два паспорта - нормальный и заграничный. Объяснил, что уезжаю в командировку, а выборы почти уж на носу. Хочу, дескать, открепиться.
"Игорь Александрович! - говорит она. - Да это ж не у нас. Это на участке надо. А мы - комиссия".
"Ах, ты, Господи! Надо же! А где участок?"
"Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6".
"Вон что... - говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я - вот убей бог! - не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же - совсем зрительная память отказывать стала. - Спасибо, - говорю, - до свидания". - И пошел по коридору к лестнице.
А она вслед так игриво: "Игорь Александрови-и-ич!".
"А?" - обернулся я.
"Паспорта-а-а!"- и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.
"Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам".
"Игорь Александрович! - говорит она, теперь уже даже с укоризной. - Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?"
"Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще..."
"Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать - за центральные органы. А местные выборы - это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет".
У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: "Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников".
А она: "Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено - за местные власти можно досрочно".
"Ну, давайте. Проголосую".
"Пойдемте-ка, пойдемте... это в комнате 201, в том коридоре".
Идем. А она деловито так: "А Виктория Львовна от вас выписалась? Или она голосовать будет по прежнему адресу?".
Я прямо-таки внутренне ахнул. Виктория - это моя жена, с которой мы год назад развелись. Но это совершенно частное дело, мало ли что! Откуда, откуда эта Герасимовна всю мою подноготную знает и ворошит?!
Промолчал я. Ничего не ответил. Иду. А она опять: "Виктория Львовна не уезжает с вами? Остается?".
"Она, вроде, на месте. Я не особо в курсе", - сказал я, не скрывая некоторой хмурости.
"Зинаидочка! Я к вам гостя веду. Еще один голосочек у вас будет!"крикнула вперед Елена Герасимовна.
А полная Зинаида в очках уже стояла в розовом пиджаке на пороге 201-й.
"Подождать придется немного", - сказала она, поправляя очки, когда мы подошли.
Дверь в 201-ю была приоткрыта. Кто-то в сером сидел за столом, но я не успел разглядеть, Зинаида крепко, со щелчком, затворила дверь и вздохнула.
"Го-ло-су-ют!" - беззвучно, одними губами, пояснила мне жена пьяницы-художника.
"Она уже час голосует", - Зинаида снова сердито поправила очки.
"А-а-а-а! Торопить нельзя! - пропела Елена Герасимовна и объяснила мне: У нас ведь специальной кабины нет, значит, избиратель принимает решение в кабинете".
"Второй час пошел, как принимает решение", - Зинаида взглянула на часы.
"Ну, это право избирателя. Выбор теперь большой. Не то, что раньше кабина была только так, для проформы. К ней и подходить-то боялись, чтоб не подумали, что есть сомнения. Вы, Игорь Александрович, родились в 54-м, да еще 7 ноября, так вам все это по-настоящему-то, слава богу, незнакомо".
"Что за черт! - стукнуло у меня в голове, - это ж просто... от этого свихнуться можно... Откуда она все..."
"Ну, я вас оставлю. Зинаидочка вас не обидит, - сказала Елена Герасимовна и пошла по коридору, уверенно впечатывая в красную дорожку низкие широкие каблуки своих туфель. Потом обернулась и почти игриво пропела: - Игорь Александрови-ич! Паспорта больше не забыва-ать!".
Тут меня и пронзило, как иглой, - ПАСПОРТА! Это все она из двух моих паспортов знает! И про жену, и про развод, и про Мексику - там же виза стоит с датой! Вот и вся разгадка. Но вопрос - когда же она успела все заметить и все запомнить?! Это же прямо цирк какой-то!
Зинаида приоткрыла дверь, заглянула и снова закрыла. Я перелистывал свои паспорта и только ахал - там же все, ну, все про человека рассказано. Только видеть надо.
"Какая у вас Елена Герасимовна наблюдательная".
"О-о! Конечно, - сказала Зинаида. - Елена Герасимовна уникум. Колоссальный опыт. - И добавила, помолчав: - Она здесь еще при Гробовщикове работала".
"Понятно", - сказал я и опять на себя обозлился. Что ты все подлаживаешься, подлизываешься, говорил я сам себе внутри себя, ну что тебе "понятно", к чему ты это сказал? Веди себя независимее, развязнее... Как я мог эту Герасимовну с женой пьяницы-художника спутать? Ну, ничего же общего! Ничего! Эта красится, а та совсем седая, и лицо у той в два раза шире, и зовут ту, теперь вспомнил, кажется, Нина с чем-то. Это ж надо, какая рассеянность, невнимательность, когда рядом есть люди, которые прямо рраз - и вся твоя жизнь отпечаталась.
Зинаида приоткрыла дверь: "Ну, что, Вера Тимофеевна, заканчиваем?".
За дверью что-то проскрипели.
"Ну, ладно, - сказала Зинаида и посмотрела на меня. - Что ж вам так стоять... входите, присаживайтесь, я схожу за вашими реквизитами".
В 201-й стояли три стола и по стулу возле каждого. За правым столом сидела старуха в сером потертом пальто и зеленоватых резиновых ботах. Голову покрывал сильно свалявшийся оренбургский платок. Перед старухой лежали листы. В руке она держала шариковую ручку, и держала каким-то особым манером... как художник, наверное, держит кисть, примеряясь, куда бы посадить пятно.
Я сел за левый стол. А третий стол был пуст. На нем только стояли графин и цветок в горшке. Я было спохватился, что теряю время, а мне завтра уезжать, но почувствовал вдруг, что устал ходить и стоять и что посидеть на стуле очень даже приятно.
"Чеботарев?.." - вопросительно произнесла старуха.
"Что?"
"Конечно... сей месяц... и прошлый... пенсию носят. Но май... и август... и задержки, и грубости такие..."
"Не вмешивайся! - сказал я сам себе внутри себя. - Не твое дело". А старуха и не со мной вовсе говорила, а с бумагами или, может, с этим Чеботаревым, над фамилией которого она сейчас трясла шариковой ручкой. Но знака так и не поставила.
"Если мэр и вице-мэр... что ж они, как склеенные?.. А если вице-мэра от другого?.. Пол прогнил совсем... в прихожей возле двери прямо дыра, и там пробегает кто-то... может, мышь или крыса... а может, еще кто хуже. ...Даже писали вице-мэру... на РЭУ-5 для передачи... ну, игде пиломатериалы?.. Жжем... второй год... все жжем... А нонешний мэр от какой партии?"- подняла она на меня круглые неглупые глаза.
"У него своя партия, он ее и возглавляет. Если смотреть объективно, то наш мэр..."
"Этого нельзя! Пожалуйста, никакой агитации в кабине. Молча, молча! Вера Тимофеевна сама должна... без давления... - это показалась в дверях Зинаида. Я уже заказала, сейчас принесут ваши реквизиты, буквально через две минуты... Я пока покурю на лестнице. Только, пожалуйста, вы без разговоров".
Я стал листать свои паспорта. Да-а... Мексика... Как еще будет в Мексике-то? Там сейчас жарко, наверное... в Мексике. Но вообще-то, это ж надо додуматься - купили в Мексике какую-то машину... шлифовальную, что ли... В Мексике!!! Это наш главный только спьяну мог, его там, наверное, поили неделю на переговорах, вот он и... Или взятку дали... Мексиканская шлифовальная машина... в шести ящиках. Она не то что ни одного дня, она ни одной минуты у нас не работала. Она даже не завелась. Может, там напряжение другое... И вот теперь оттуда вызывать наладчика дорого - долларов нет. А по перечислению доллары есть. Значит, везем машину обратно... уже в восьми ящиках... она в свои шесть почему-то ни за что не влезла... Ремонт четыре недели... И опять едет главный... и я, значит, приставлен, чтоб он там совсем с рельсов не сошел... Месяц в Мексике... Может, и повезло... а может, и нет... тут дел много... выборы вот пропускаем...
"Зубов, написано, от партии "Яблоко"...- произнесла старуха, - с 60-го года рождения... в Сокольниках живет... это ж далеко, если что... телевизор вдруг... и звук хриплый, и рябит... на всех каналах кроме Канал Культура... Тоже плохо видно, но не рябит... и всегда бывает под выходные... звоним, звоним... говорят, в понедельник мастер придет, заменит что-то, вставит... украли важную деталь на цветные металлы... А еще суббота - воскресенье... все жжем, жжем... а как ждать без телевизора, сериал прерывается... ...Если деталь, то почему тогда Канал Культура не рябит? А тут... Сокольники! Это сколько ехать! Не знаю... что они там думают... в партии "Яблоко"?.."
"Ну, вот, - вошла Зинаида и выложила передо мной обширные листы хорошей качественной бумаги. - Вот это за мэра, вице-мэра, а это за советников. Тут надо одну галочку, а здесь четыре. Разберетесь?.. - повернулась к правому столу: - Ну что, Вера Тимофеевна, будем заканчивать или как?"
"Назамсон Ефим Борисович, - прочла старуха, - это как?"
"Давайте, давайте за Назамсона. Решайтесь. Я не агитирую, но если вы выбрали, то ставьте крестик или галочку".
"За Назамсона?"
"Нет, вы меня не спрашивайте, вы сами. Я только создаю вам условия для свободного волеизъявления".
"Сказали, как выборы пройдут, поднимут опять за электричество... и за телефон... в полтора раза поднимут".
"Кто сказал?"
"В угловом магазине... А вообще-то нонешний мэр неплохой... неплохой... представительный..."
"Ну и давайте за него", - сказала Зинаида.
"Но он же вместе с вице-мэром... прямо не знаю. Вице-мэра я, считай, ни разу не видела... не показывали... или телевизор плохой... по Канал Культура симфония все время..."
"Я закончил", - сказал я.
"Вот и чудесно. Сложите листы вдвое. Я не смотрю. А теперь этот в этот конверт, а этот в этот".
"Шикарная бумага. И конверты какие... большие, белые, с самоклеем".
"Ой, не говорите, - вздохнула Зинаида. - Я ведь тут совмещаю, а так я в мединституте работаю. У нас же совсем бумаги нет, карту больному на обрывках школьных тетрадок пишем. А тут... смотреть больно".
"Сколько ж надо таких листов, таких конвертов?"
"Да миллионы! Миллионы, поверьте!.. Так, подождите. Теперь я заклеиваю... и вы распишитесь... прямо на сгибе... а здесь я распишусь... Сейчас... Теперь на подписях две печати... И... то же самое со вторым конвертом... это, значит, за советников..."
"У ней шумят в неположенное время, - сказала старуха. - И гости, и магнитофон... выпивка, конечно, хохот. Я писала на нее и ей говорила - уймись. ...Смеется, водку предлагает. Я, говорит, скоро магнитофон продам, а куплю СИ-ДИ, звук будет чище и мягче... Чего СИ-ДИ? Как понять - СИ-ДИ?.. А если за Чеботарева... он вообще влияние имеет?"
Мне показалось, что время умерло и стало неподвижным. Я подумал: ну, ладно, я в Мексику уезжаю... по важному делу... а старуха-то эта в зеленых резиновых ботах и сплющенном платке оренбургском, она почему раньше времени голосует? Она-то куда уезжает? Она ж тут вросла. Никуда она не может уезжать! Значит, это какое-то незаконное предварительное голосование. Хотел у Зинаиды спросить, но опыт подсказал: не вмешивайся! Не вмешивайся, Игорь, не в свои дела! И людям не поможешь, и сам запутаешься... Уже четвертый час. Надо на участок бежать - там открыто уже. Не решена же ни одна проблема - опять и открепляться надо, и подкрепляться. В животе бурчит.
Я распрощался с обеими женщинами. Зинаиде даже ручку поцеловал. Поклонился Вере Тимофеевне, но она нависла над бюллетенями, трясла шариковой ручкой и поклона моего не заметила.
На улице уже темнело. Некоторые машины зажгли фары. Куда денешься декабрь! Стою. Передо мной магистраль. За спиной фасад дворца князей Гагариных-Запесоцких. Я вдохнул сырого прохладного воздуха. И вдруг отчасти даже как-то радостно удивился: смотри-ка, все-таки еще что-то движется. Троллейбус поехал. Машины в очередь на поворот стали. Девка в расстегнутой дубленке яблоками из ведра торгует. И кто-то покупает. Человек с бородой цветы понес быстрым шагом. Дети безобразничают около тумбы. Даже аккордеон слышится - это, наверное, нищий около метро. Я вот в Мексику еду. Жизнь.
Я вспомнил, как быстро провел я свое голосование. И правильно - чего тянуть! А с другой стороны... я ведь галочек понаставил, потому что мне уже все равно. Я завтра в Мексике. А старуха... старуха еще надеется, что кто-то что-то переменить может.
Теперь уже все машины шли с зажженными огнями. И люди побежали быстрее. Торопятся люди. Дорогу друг другу перебегают.
Куда бегут? Непонятно.
Москва-Чикаго