Залыгин Сергей
Человек, который спас Обь (О Залыгине)
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАС ОБЬ
19 апреля на 87-м году ушел из жизни Сергей Павлович Залыгин. Замечательный писатель. Один из лучших редакторов <Нового мира> за все время существования журнала. Человек сильных гражданских страстей. Один из тех, кто не позволил повернуть вспять северные реки. Один из тех, кто возвратил нам украденные тоталитаризмом книги: <Котлован>, <Архипелаг ГУЛАГ>, <Доктора Живаго>...
Эта смерть стала личной утратой для многих. И для президента СССР Михаила Горбачева. И для писателя Александра Солженицына. И для многолетнего друга Сергея Павловича писателя Александра Борщаговского. И для сотен тысяч, если не миллионов, читателей.
И для нас.
Редакция <Новой газеты>
Александр СОЛЖЕНИЦЫН:
- Сергей Павлович Залыгин был замечательный душевный человек. И писатель вдумчивый, серьезный, с ответственностью перед читателями, не так, как современные литературные штукари, очень чуткий к народной боли. Поэтому ему было очень трудно за многие, многие годы его писательства, признанного в Советском Союзе. Он с большим трудом проходил через цензуру, и, конечно, его вещи страдали при этом.
Однако в 64-м году он принес Твардовскому, я тогда же имел счастье ее прочесть, замечательную повесть, в общем, первую у нас честную повесть о коллективизации. Почему первую честную? Потому что без всякого подхалимажа к идеологии, к власти. Это <Кондалученские мужики>, или, как назвали осторожненько, <На Иртыше>. Твардовский также имел смелость это напечатать. Потом вскоре он отличился очень интересной полудокументальной повестью <Соленая падь> о народном движении в Сибири.
Сам Сергей Павлович, надо сказать, провел полжизни в Сибири, в разных ее местах, и очень с ней был связан. Он не был человек воинственный, но он был глубоко мужественный. И эта мужественность ему понадобилась в его состязании с властями в защиту русских рек от поворота.
Собственно говоря, он был одним из самых главных борцов, тех, которые отстояли русские реки - северные, сибирские - от безумного глупого поворота.
По отношению ко мне он проявил большую смелость в 89-м, когда осмелился через непробиваемый горбачевский ЦК пробить <Архипелаг ГУЛАГ>. Чтобы начать публикацию моих произведений не с чего-нибудь, а сразу с <Архипелага ГУЛАГа>. Я ему бесконечно благодарен за это.
Ему пришлось много чего вытерпеть. Так топали на него ногами, кричали, из кабинета выгоняли, он все это сделал.
Он очень теплый, очень симпатичный человек.
Выступление в программе <Вести>, любезно предоставленное редакции <Новой газеты> с согласия А. И. Солженицына.
Михаил ГОРБАЧЕВ:
- На днях Сергей Павлович звонил мне, и мы договорились встретиться в новом здании моего фонда и поговорить. Ведь наш диалог и наша совместная работа начались еще до того, как я стал генеральным секретарем. Мы о многом с ним переговорили за эти годы, часто перезванивались, именно Залыгин был инициатором публикации запрещенных книг. И он развернул кампанию по напечатанию Солженицына. Несколько раз Политбюро обсуждало этот вопрос. Трудность была в том, что писатель требовал начать с <Архипелага ГУЛАГ>. И тогда я сказал: <Что же это мы сами решаем? Пусть решит Союз писателей>. (Там тоже были голоса против, но большинство высказалось за публикацию.)
Залыгин раньше других заговорил и об экологии. Когда пришло время принимать решение о переброске воды северных рек в южные регионы, надо было взвесить аргументы <за> и <против>. Аргументация Сергея Павловича и его единомышленников сыграла решающую роль.
Горжусь, что приложил руку к назначению Залыгина редактором <Нового мира>. Я верил в его порядочность и с большой симпатией к нему относился.
Ушел тихий, спокойный, но абсолютно твердый и настойчивый человек. Большой, скромный человек, всецело преданный России.
Александр БОРЩАГОВСКИЙ:
- Беда подходила к порогу. Случалось, мы уже слышали ее внятные шаги, но все не верилось, что так скоро наступят горькие земные сроки и от нас уйдет друг, редкий, удивительный труженик, человек столь воинственно чуждый суетному, рекламному веку.
Сергей Павлович Залыгин был неутомимым летописцем целого века, пытавшийся осмыслить этот век, поработать на него вдоволь. С удивительной устремленностью он служил, а не прислуживал времени: не заглядывал искательно в его неспокойные глаза; не подпевал, а пробовал сложить свою песню.
Инженер-гидролог по образованию, превосходный художник слова, он до самых последних дней не сдавал своей гражданской вахты: не почетной и благостной, а трудовой - воинственной, в кровоподтеках и опасных ранениях.
Именно он, Залыгин, - и тут нет и малого преувеличения! - на протяжении сорока лет держался во главе тех сил, которые не позволили осуществиться трагическим, как проигрыш войны, чудовищным антинародным акциям: сначала безумному повороту на юг вод Оби до полного их исчезновения в песках Приаралья; а затем еще большему преступлению, большей катастрофе приснопамятному повороту северных рек России.
Годы борьбы с заблуждающимися, а более того, с карьеристами и корыстолюбцами отняли у Залыгина много сил и приблизили нынешний горький поминальный день.
Народу более знаком и близок Залыгин-писатель, автор значительных книг. В 1962 году на страницах <Нового мира> был напечатан его большой роман - <Тропы Алтая>. Книга внятно сказала о появлении нового художника, о его традиционном для русской прозы, эпическом даровании, но миновало всего-то около двух лет, и в <тихие воды> литературы вломился новый Залыгин - с повестью <На Иртыше>, в которой правда о трагедии бесчеловечной коллективизации.
Начался великий, в масштабах творчества одного человека, штурм, труднейший из всех штурмов - речь пошла не о древней истории, не об исследованных и давно описанных событиях, а о современной нам жизни. Появились, завоевывая читателя, значительные романы: <Соленая падь>, <Комиссия>, <После бури> и другие повести и рассказы - полная драматизма и исторической значительности панорама жизни России.
Не могу сказать и о том, с какими небрежением и резкостью отталкивал от себя Сергей Павлович все служебные, <карьерные> искушения, вплоть до настойчивых попыток поставить его руководителем чудовищно огромного Союза писателей.
Только одно, самое трудное, дело он посчитал себя обязанным принять в натруженные руки и отдал ему более десяти последних лет жизни. Это дело родной <Новый мир>, первый залыгинский журнал; принять <Новый мир> в самую, пожалуй, тяжкую пору, когда всем были живо памятны страницы этого журнала времен Твардовского, и как трудно было попытаться поднять его из нового безвременья.
Сергей Залыгин достойно исполнил эту задачу, как и все другое, над чем он дальновидно и умно трудился.
Я любил этого пристального, надежного и нежного сердцем друга.
24.04.2000
19 апреля на 87-м году ушел из жизни Сергей Павлович Залыгин. Замечательный писатель. Один из лучших редакторов <Нового мира> за все время существования журнала. Человек сильных гражданских страстей. Один из тех, кто не позволил повернуть вспять северные реки. Один из тех, кто возвратил нам украденные тоталитаризмом книги: <Котлован>, <Архипелаг ГУЛАГ>, <Доктора Живаго>...
Эта смерть стала личной утратой для многих. И для президента СССР Михаила Горбачева. И для писателя Александра Солженицына. И для многолетнего друга Сергея Павловича писателя Александра Борщаговского. И для сотен тысяч, если не миллионов, читателей.
И для нас.
Редакция <Новой газеты>
Александр СОЛЖЕНИЦЫН:
- Сергей Павлович Залыгин был замечательный душевный человек. И писатель вдумчивый, серьезный, с ответственностью перед читателями, не так, как современные литературные штукари, очень чуткий к народной боли. Поэтому ему было очень трудно за многие, многие годы его писательства, признанного в Советском Союзе. Он с большим трудом проходил через цензуру, и, конечно, его вещи страдали при этом.
Однако в 64-м году он принес Твардовскому, я тогда же имел счастье ее прочесть, замечательную повесть, в общем, первую у нас честную повесть о коллективизации. Почему первую честную? Потому что без всякого подхалимажа к идеологии, к власти. Это <Кондалученские мужики>, или, как назвали осторожненько, <На Иртыше>. Твардовский также имел смелость это напечатать. Потом вскоре он отличился очень интересной полудокументальной повестью <Соленая падь> о народном движении в Сибири.
Сам Сергей Павлович, надо сказать, провел полжизни в Сибири, в разных ее местах, и очень с ней был связан. Он не был человек воинственный, но он был глубоко мужественный. И эта мужественность ему понадобилась в его состязании с властями в защиту русских рек от поворота.
Собственно говоря, он был одним из самых главных борцов, тех, которые отстояли русские реки - северные, сибирские - от безумного глупого поворота.
По отношению ко мне он проявил большую смелость в 89-м, когда осмелился через непробиваемый горбачевский ЦК пробить <Архипелаг ГУЛАГ>. Чтобы начать публикацию моих произведений не с чего-нибудь, а сразу с <Архипелага ГУЛАГа>. Я ему бесконечно благодарен за это.
Ему пришлось много чего вытерпеть. Так топали на него ногами, кричали, из кабинета выгоняли, он все это сделал.
Он очень теплый, очень симпатичный человек.
Выступление в программе <Вести>, любезно предоставленное редакции <Новой газеты> с согласия А. И. Солженицына.
Михаил ГОРБАЧЕВ:
- На днях Сергей Павлович звонил мне, и мы договорились встретиться в новом здании моего фонда и поговорить. Ведь наш диалог и наша совместная работа начались еще до того, как я стал генеральным секретарем. Мы о многом с ним переговорили за эти годы, часто перезванивались, именно Залыгин был инициатором публикации запрещенных книг. И он развернул кампанию по напечатанию Солженицына. Несколько раз Политбюро обсуждало этот вопрос. Трудность была в том, что писатель требовал начать с <Архипелага ГУЛАГ>. И тогда я сказал: <Что же это мы сами решаем? Пусть решит Союз писателей>. (Там тоже были голоса против, но большинство высказалось за публикацию.)
Залыгин раньше других заговорил и об экологии. Когда пришло время принимать решение о переброске воды северных рек в южные регионы, надо было взвесить аргументы <за> и <против>. Аргументация Сергея Павловича и его единомышленников сыграла решающую роль.
Горжусь, что приложил руку к назначению Залыгина редактором <Нового мира>. Я верил в его порядочность и с большой симпатией к нему относился.
Ушел тихий, спокойный, но абсолютно твердый и настойчивый человек. Большой, скромный человек, всецело преданный России.
Александр БОРЩАГОВСКИЙ:
- Беда подходила к порогу. Случалось, мы уже слышали ее внятные шаги, но все не верилось, что так скоро наступят горькие земные сроки и от нас уйдет друг, редкий, удивительный труженик, человек столь воинственно чуждый суетному, рекламному веку.
Сергей Павлович Залыгин был неутомимым летописцем целого века, пытавшийся осмыслить этот век, поработать на него вдоволь. С удивительной устремленностью он служил, а не прислуживал времени: не заглядывал искательно в его неспокойные глаза; не подпевал, а пробовал сложить свою песню.
Инженер-гидролог по образованию, превосходный художник слова, он до самых последних дней не сдавал своей гражданской вахты: не почетной и благостной, а трудовой - воинственной, в кровоподтеках и опасных ранениях.
Именно он, Залыгин, - и тут нет и малого преувеличения! - на протяжении сорока лет держался во главе тех сил, которые не позволили осуществиться трагическим, как проигрыш войны, чудовищным антинародным акциям: сначала безумному повороту на юг вод Оби до полного их исчезновения в песках Приаралья; а затем еще большему преступлению, большей катастрофе приснопамятному повороту северных рек России.
Годы борьбы с заблуждающимися, а более того, с карьеристами и корыстолюбцами отняли у Залыгина много сил и приблизили нынешний горький поминальный день.
Народу более знаком и близок Залыгин-писатель, автор значительных книг. В 1962 году на страницах <Нового мира> был напечатан его большой роман - <Тропы Алтая>. Книга внятно сказала о появлении нового художника, о его традиционном для русской прозы, эпическом даровании, но миновало всего-то около двух лет, и в <тихие воды> литературы вломился новый Залыгин - с повестью <На Иртыше>, в которой правда о трагедии бесчеловечной коллективизации.
Начался великий, в масштабах творчества одного человека, штурм, труднейший из всех штурмов - речь пошла не о древней истории, не об исследованных и давно описанных событиях, а о современной нам жизни. Появились, завоевывая читателя, значительные романы: <Соленая падь>, <Комиссия>, <После бури> и другие повести и рассказы - полная драматизма и исторической значительности панорама жизни России.
Не могу сказать и о том, с какими небрежением и резкостью отталкивал от себя Сергей Павлович все служебные, <карьерные> искушения, вплоть до настойчивых попыток поставить его руководителем чудовищно огромного Союза писателей.
Только одно, самое трудное, дело он посчитал себя обязанным принять в натруженные руки и отдал ему более десяти последних лет жизни. Это дело родной <Новый мир>, первый залыгинский журнал; принять <Новый мир> в самую, пожалуй, тяжкую пору, когда всем были живо памятны страницы этого журнала времен Твардовского, и как трудно было попытаться поднять его из нового безвременья.
Сергей Залыгин достойно исполнил эту задачу, как и все другое, над чем он дальновидно и умно трудился.
Я любил этого пристального, надежного и нежного сердцем друга.
24.04.2000