Светлана Замлелова
Рассказ с продолжением
* * *
«...Рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси.
Иди в огонь вечный, анафема».
А. К. Толстой «Церемониал»
«Эта игра забавляла его. Он срубил на этом бартере так много, что – туши свет. Игра дразнила его, потому что это была жизнь. Его жизнь. И он возбуждался от этой игры. Возбуждался и начинал кипеть, как перегретый тосол. Ещё год назад никто из его тусовки не знал, каким крутым он станет. И не просто крутым, а известным всей богемной Москве...» – так начинался рассказ «Собака крупнее кошки, но мельче телёнка» некоего Леонида Клистера, опубликованный в одном из «толстых» московских журналов.
«Что же это такое? – думала Ниночка, читавшая произведение господина Клистера. – Неужели это лучше?.. Но ведь же ничего не понятно... Дичь какая-то... Как же это печатают?..»
Полгода тому назад Ниночка Собакина сама написала небольшой рассказик. И по совету знакомых, коим рассказик был прочитан, отнесла рукопись в редакцию означенного журнала. Там рукопись зарегистрировали, присвоив пятизначный номер, и велели Ниночке зайти «недельки через две».
Рассказик Ниночки, написанный простым и лёгким языком, был краток и незамысловат. На даче собрались симпатичные люди. За отдыхом они общаются, высказывают некие соображения. Так проходит день, и наступает ночь. Все укладываются спать. Но один человек, вышедший на террасу курить, погружается в раздумья и спать уж не может. Обаяние ночи захватывает его, и он тонет в водовороте мыслей и образов. «... Ночь накрыла землю чёрным покрывалом, и земля уснула, улыбаясь. Взошла луна, и деревья отбросили призрачные тени. Заблестела холодным блеском вода в лужах. В кустах сирени вздохнул и перевернулся ветер... А потом пришла печальная дева Тишина и заиграла на своей хрустальной свирели. И точно дождавшись аккомпанемента, защёлкал, засвистал где-то соловей...»
Спустя две недели Ниночка, красная, как китайский флаг, стояла перед некой тётенькой из отдела прозы. Тётенька, предварительно смерив полным презрения взглядом, распекала незадачливую писательницу:
– Вы где-нибудь учились, девушка? Кто вы по профессии?
– Искусствовед...
– Искусствовед?! – тётенька подняла брови, отчего на лбу у неё образовалась гармошка. – Так и занимались бы картинами... или что там у вас?.. А зачем вы в литературу-то лезете?.. Ну, не ваше это, поймите... Не ва-ше!.. В общем, творения эти мы не берёмся печатать... Это не наш уровень... Не знаю, не хочу, конечно, судить... Но, по-моему, литература – это не для вас... Хотя... Кто знает... Иногда ведь получаешь и сюрпризы... Поработайте... Попробуйте, может, ещё что напишите. Тогда и приносите, посмотрим... А пока что, извините... Не наш это уровень...
И давая тем самым понять, что разговор окончен, тётенька отвернулась и занялась своими делами.
«Да, – думала Ниночка, унося ноги из редакции, – куда мне! Они когда-то Солженицына печатали... А я что? Со свиным, как говорится, в калашный... Она, наверное, права! Не моё это...»
О-о-о! Как прав был Антон Павлович Чехов, когда писал: «...здравомыслящий человек всячески должен отстранять себя от писательства». Но Ниночка Собакина, вероятно, в ту пору не знала о предостережениях великого сочинителя и потому пала жертвой писательского зуда. И вскорости рука Ниночки снова потянулась к перу, перо к бумаге... Но на этот раз Ниночка решила начать с того, что оформила годовую подписку на Журнал.
«Что ж, – рассуждала Ниночка, – буду читать. Буду знать, на что равняться... Прежде всего, необходимо составить представление об их уровне, а уж потом – тянуться... Надо, надо работать!»...
Прочитав от корки до корки первые четыре номера, Ниночка испугалась. Странные, непонятные стихи чередовались с не менее странными и непонятными рассказами и статьями. Один автор воспевал свободную любовь, уверяя, что нет на свете ничего лучше. Другой на двадцати двух страницах восхищался пивом, сравнивая оное с небезызвестным продуктом жизнедеятельности схожего цвета. Третий автор открыто заявлял, что превыше всего ставит любовь к личинке колорадского жука. Четвёртый, пятый и шестой неистово описывали то, чего никогда не бывает в жизни. Седьмой, под рубрикой «Научная статья» поместил сочинение, начинавшееся с утверждения о том, что Ленин-де, был не кто иной, как Антихрист собственной персоной и заканчивавшееся анализом творчества Тыко Вылки. Восьмой – очевидно, сексуальный маньяк – описывал однополый coitus, имевший место на балконе недостроенного многоэтажного дома, смакуя при этом детали и изобилуя подробностями. Девятого и десятого читать было невозможно, поскольку их творения на восемьдесят пять процентов состояли из многоточий, заменявших, по всей видимости, слова, пропустить в печать которые у редактора не хватило смелости.
«Это, должно быть, недоразумение, – пыталась успокоить себя Ниночка. Редактор, наверное, был пьян... А в следующем номере всё разъяснится...»
Но, вопреки ожиданиям, в следующем номере ничего не разъяснилось. За «Собакой крупнее кошки, но мельче телёнка», оканчивавшимся словами: «Было зверски приятно. Потому что так было. И так будет всегда», следовали стихи некой Майи Кислищенской:
Не поверив своим глазам, Ниночка перечитала ещё раз. Ошибки не было.
«Как же это? – недоумевала Ниночка. – Почему же мой рассказ не взяли? Неужели мой рассказ хуже?..»
Долго ещё удивлялась Ниночка. Долго мучилась и задавалась вопросами, сравнивала и пожимала плечами, пока не пришла ей в голову дерзкая, но забавная мысль.
«А что, если...» – и в зелёных глазах Ниночки вспыхнули изумрудные искры.
На следующий день она стояла в отделе прозы и объясняла бессменной тётеньке:
– Вот. Рассказ принесла. Хотелось бы опубликовать.
– Посмотрим сначала, что за рассказ, – тётенька ухмыльнулась. – Мы ведь не бульварный журнал. Абы что не печатаем. Пора бы знать... Вот ваш номер, – тётенька протянула Ниночке бумажку с цифрами, – оставьте свою рукопись и заходите недельки через две.
«Посмотрим...» – ухмыльнулась в свою очередь Ниночка, выходя из редакции...
Через две недели она пришла за ответом.
– Вот мой номер, – она протянула тётеньке бумажку.
Красившая губы тётенька скосила глаза на Ниночку и понимающе кивнула.
– М-м-м, – сказала она и глазами указала Ниночке на стул, приглашая сесть.
Когда с макияжем было покончено, она взглянула на номер и, достав из ящика стола кипу каких-то бумаг, принялась рыться в них.
– А ведь я вас помню, – обратилась она к Ниночке. – Я вам тогда сказала, что литература – это не ваше.
Из пачки бумаг она достала какой-то листок и пробежала его глазами. При этом она подняла брови и закивала.
– И, знаете, я оказалась права. Всё же у меня есть кое-какой опыт, – она говорила с Ниночкой дружелюбно, почти ласково. – Я ведь давно здесь работаю. И через меня столько рукописей прошло!.. Так что, обычно, я сразу распознаю, кто передо мной. Талантливый писатель или так... – она бросила на Ниночку взгляд, полный жалости и сострадания. – Деточка, не надо вам писать. Оставьте вы это занятие... У вас есть профессия?
– Да.
– И какая?
– Искусствовед я...
– Искусствовед?! Прекрасная профессия! Прекрасная... Широчайшие возможности, интересные встречи, атмосфера такая... Ну зачем вам литература? – она засмеялась. – Оставьте... Мой вам совет.
Ниночка кротко улыбнулась.
– Ну, так что мой рассказ? Я не поняла...
– Не берём мы ваш рассказ. Не наш это уровень. Вы уж не обижайтесь... Вы знаете, кого мы печатаем?
Ниночка кивнула.
– Ну вот. Подумайте, как нужно писать, чтобы быть опубликованным в нашем журнале. То, что вы пишите, это... – тётенька сморщилась, чтобы наглядно показать Ниночке, что же та пишет, – это... ну, не дотягиваете вы! Не наш уровень!
Тётенька развела руками.
– Знаете, мы обычно рукописи не возвращаем... Но вот она, ваша рукопись. И поскольку вы мне глубоко симпатичны, я сделаю для вас исключение. Чтобы она здесь не валялась... В общем, держите...
И с этими словами тётенька торжественно протянула Ниночке тощую пачку листов.
– Что ж, понятно. И на том спасибо, – Ниночка снова улыбнулась. – До свидания...
– Всего доброго...
И Ниночка навсегда покинула редакцию. Но покинула в хорошем расположении духа. Ей было смешно и самую капельку грустно. Грустно оттого, что вокруг так много глупых и самодовольных людей. А смешно... В руках Ниночка держала набранный ею две недели тому назад рассказ А. П. Чехова «Марья Ивановна»...
«Что же это такое? – думала Ниночка, читавшая произведение господина Клистера. – Неужели это лучше?.. Но ведь же ничего не понятно... Дичь какая-то... Как же это печатают?..»
Полгода тому назад Ниночка Собакина сама написала небольшой рассказик. И по совету знакомых, коим рассказик был прочитан, отнесла рукопись в редакцию означенного журнала. Там рукопись зарегистрировали, присвоив пятизначный номер, и велели Ниночке зайти «недельки через две».
Рассказик Ниночки, написанный простым и лёгким языком, был краток и незамысловат. На даче собрались симпатичные люди. За отдыхом они общаются, высказывают некие соображения. Так проходит день, и наступает ночь. Все укладываются спать. Но один человек, вышедший на террасу курить, погружается в раздумья и спать уж не может. Обаяние ночи захватывает его, и он тонет в водовороте мыслей и образов. «... Ночь накрыла землю чёрным покрывалом, и земля уснула, улыбаясь. Взошла луна, и деревья отбросили призрачные тени. Заблестела холодным блеском вода в лужах. В кустах сирени вздохнул и перевернулся ветер... А потом пришла печальная дева Тишина и заиграла на своей хрустальной свирели. И точно дождавшись аккомпанемента, защёлкал, засвистал где-то соловей...»
Спустя две недели Ниночка, красная, как китайский флаг, стояла перед некой тётенькой из отдела прозы. Тётенька, предварительно смерив полным презрения взглядом, распекала незадачливую писательницу:
– Вы где-нибудь учились, девушка? Кто вы по профессии?
– Искусствовед...
– Искусствовед?! – тётенька подняла брови, отчего на лбу у неё образовалась гармошка. – Так и занимались бы картинами... или что там у вас?.. А зачем вы в литературу-то лезете?.. Ну, не ваше это, поймите... Не ва-ше!.. В общем, творения эти мы не берёмся печатать... Это не наш уровень... Не знаю, не хочу, конечно, судить... Но, по-моему, литература – это не для вас... Хотя... Кто знает... Иногда ведь получаешь и сюрпризы... Поработайте... Попробуйте, может, ещё что напишите. Тогда и приносите, посмотрим... А пока что, извините... Не наш это уровень...
И давая тем самым понять, что разговор окончен, тётенька отвернулась и занялась своими делами.
«Да, – думала Ниночка, унося ноги из редакции, – куда мне! Они когда-то Солженицына печатали... А я что? Со свиным, как говорится, в калашный... Она, наверное, права! Не моё это...»
О-о-о! Как прав был Антон Павлович Чехов, когда писал: «...здравомыслящий человек всячески должен отстранять себя от писательства». Но Ниночка Собакина, вероятно, в ту пору не знала о предостережениях великого сочинителя и потому пала жертвой писательского зуда. И вскорости рука Ниночки снова потянулась к перу, перо к бумаге... Но на этот раз Ниночка решила начать с того, что оформила годовую подписку на Журнал.
«Что ж, – рассуждала Ниночка, – буду читать. Буду знать, на что равняться... Прежде всего, необходимо составить представление об их уровне, а уж потом – тянуться... Надо, надо работать!»...
Прочитав от корки до корки первые четыре номера, Ниночка испугалась. Странные, непонятные стихи чередовались с не менее странными и непонятными рассказами и статьями. Один автор воспевал свободную любовь, уверяя, что нет на свете ничего лучше. Другой на двадцати двух страницах восхищался пивом, сравнивая оное с небезызвестным продуктом жизнедеятельности схожего цвета. Третий автор открыто заявлял, что превыше всего ставит любовь к личинке колорадского жука. Четвёртый, пятый и шестой неистово описывали то, чего никогда не бывает в жизни. Седьмой, под рубрикой «Научная статья» поместил сочинение, начинавшееся с утверждения о том, что Ленин-де, был не кто иной, как Антихрист собственной персоной и заканчивавшееся анализом творчества Тыко Вылки. Восьмой – очевидно, сексуальный маньяк – описывал однополый coitus, имевший место на балконе недостроенного многоэтажного дома, смакуя при этом детали и изобилуя подробностями. Девятого и десятого читать было невозможно, поскольку их творения на восемьдесят пять процентов состояли из многоточий, заменявших, по всей видимости, слова, пропустить в печать которые у редактора не хватило смелости.
«Это, должно быть, недоразумение, – пыталась успокоить себя Ниночка. Редактор, наверное, был пьян... А в следующем номере всё разъяснится...»
Но, вопреки ожиданиям, в следующем номере ничего не разъяснилось. За «Собакой крупнее кошки, но мельче телёнка», оканчивавшимся словами: «Было зверски приятно. Потому что так было. И так будет всегда», следовали стихи некой Майи Кислищенской:
Под стихами стоял курсив: Милан, 2000, из чего, по-видимому, следовало, что сии божественные строки госпожа Кислищенская написала в двухтысячном году, будучи проездом в Милане. Тут же значилось, что Журнал выдвигает поэтессу Майю Кислищенскую на соискание литературной премии имени Сергея Есенина.
В записной книжке –
Зелёный крест аптеки.
Мне б увидеть его средь листвы,
Поправляя причёску, как эти,
Что бежали с тобой из Москвы.
Эту жизнь поделим на части
Ведь, не правда ли, мы равны!
Ты в доспехах железной масти.
Нет прохожих. Увы, мне! Увы!
Твои волосы бьются, как крылья.
Я молю: «Вернись к моему борщу!..
А дома вытру всю пыль я
И всё тебе тут же прощу!»
Но ты не слышишь... Злые слёзы
Жгут мой лик. Всего лишь на миг.
А потом уже шум берёзы
Заглушает сердечный крик...
Не поверив своим глазам, Ниночка перечитала ещё раз. Ошибки не было.
«Как же это? – недоумевала Ниночка. – Почему же мой рассказ не взяли? Неужели мой рассказ хуже?..»
Долго ещё удивлялась Ниночка. Долго мучилась и задавалась вопросами, сравнивала и пожимала плечами, пока не пришла ей в голову дерзкая, но забавная мысль.
«А что, если...» – и в зелёных глазах Ниночки вспыхнули изумрудные искры.
На следующий день она стояла в отделе прозы и объясняла бессменной тётеньке:
– Вот. Рассказ принесла. Хотелось бы опубликовать.
– Посмотрим сначала, что за рассказ, – тётенька ухмыльнулась. – Мы ведь не бульварный журнал. Абы что не печатаем. Пора бы знать... Вот ваш номер, – тётенька протянула Ниночке бумажку с цифрами, – оставьте свою рукопись и заходите недельки через две.
«Посмотрим...» – ухмыльнулась в свою очередь Ниночка, выходя из редакции...
Через две недели она пришла за ответом.
– Вот мой номер, – она протянула тётеньке бумажку.
Красившая губы тётенька скосила глаза на Ниночку и понимающе кивнула.
– М-м-м, – сказала она и глазами указала Ниночке на стул, приглашая сесть.
Когда с макияжем было покончено, она взглянула на номер и, достав из ящика стола кипу каких-то бумаг, принялась рыться в них.
– А ведь я вас помню, – обратилась она к Ниночке. – Я вам тогда сказала, что литература – это не ваше.
Из пачки бумаг она достала какой-то листок и пробежала его глазами. При этом она подняла брови и закивала.
– И, знаете, я оказалась права. Всё же у меня есть кое-какой опыт, – она говорила с Ниночкой дружелюбно, почти ласково. – Я ведь давно здесь работаю. И через меня столько рукописей прошло!.. Так что, обычно, я сразу распознаю, кто передо мной. Талантливый писатель или так... – она бросила на Ниночку взгляд, полный жалости и сострадания. – Деточка, не надо вам писать. Оставьте вы это занятие... У вас есть профессия?
– Да.
– И какая?
– Искусствовед я...
– Искусствовед?! Прекрасная профессия! Прекрасная... Широчайшие возможности, интересные встречи, атмосфера такая... Ну зачем вам литература? – она засмеялась. – Оставьте... Мой вам совет.
Ниночка кротко улыбнулась.
– Ну, так что мой рассказ? Я не поняла...
– Не берём мы ваш рассказ. Не наш это уровень. Вы уж не обижайтесь... Вы знаете, кого мы печатаем?
Ниночка кивнула.
– Ну вот. Подумайте, как нужно писать, чтобы быть опубликованным в нашем журнале. То, что вы пишите, это... – тётенька сморщилась, чтобы наглядно показать Ниночке, что же та пишет, – это... ну, не дотягиваете вы! Не наш уровень!
Тётенька развела руками.
– Знаете, мы обычно рукописи не возвращаем... Но вот она, ваша рукопись. И поскольку вы мне глубоко симпатичны, я сделаю для вас исключение. Чтобы она здесь не валялась... В общем, держите...
И с этими словами тётенька торжественно протянула Ниночке тощую пачку листов.
– Что ж, понятно. И на том спасибо, – Ниночка снова улыбнулась. – До свидания...
– Всего доброго...
И Ниночка навсегда покинула редакцию. Но покинула в хорошем расположении духа. Ей было смешно и самую капельку грустно. Грустно оттого, что вокруг так много глупых и самодовольных людей. А смешно... В руках Ниночка держала набранный ею две недели тому назад рассказ А. П. Чехова «Марья Ивановна»...