Страница:
Так замысел, вызвавший к жизни блокаду Западного Берлина — путем давления заставить западные страны возобновить диалог по германскому вопросу, увенчался некоторым успехом и послужил толчком если не к решению вопроса, то хотя бы возобновлению его обсуждения. Возможно, сработало и другое обстоятельство — освобождение Молотова с поста министра. Западным странам как бы давали понять, что не исключается некоторое смягчение прежнего курса Кремля.
Согласие Вашингтона, Лондона и Парижа на сделанное предложение, объявленное в Нью-Йорке 4 мая, заставило Москву сдержать свое обещание. 6 мая было опубликовано коммюнике правительств четырех заинтересованных стран, в котором сообщалось о достигнутом важном соглашении. С 12 мая блокада Западного Берлина прекращалась, а 23 мая в Париже должна была приступить к работе шестая сессия СМИД. Правда, Вашингтон вначале самостоятельно 2 апреля, а затем и вместе со своими союзниками Лондоном и Парижем 31 мая, до и после открытия сессии СМИД, попытался прозондировать, насколько далеко может пойти Кремль в своей уступчивости. Было заявлено, что Болгария, Венгрия и Румыния якобы нарушают условия подписанного ими мирного договора, и поэтому для решения спорных вопросов необходимо созвать совещание представителей Великобритании, СССР и США для обсуждения сложившегося положения. Однако Москва, хотя и весьма заинтересованная в положительных результатах парижской сессии, категорически отклонила демарш как явное намерение вмешаться во внутренние дела трех независимых стран.
После этого вполне логичным оказался провал работы министров иностранных дел четырех великих держав: за месяц, с 23 мая по 20 июня, они так и не смогли достигнуть взаимоприемлемого решения для восстановления экономического и политического единства Германии, хотя блокада Западного Берлина и была прекращена. Правда, министры облекли столь пессимистические итоги своей деятельности в оптимистическую упаковку и согласились, что «продолжат свои усилия, чтобы добиться этого результата», на ближайшей сессии ООН, консультативных встречах в Берлине, на еще одной сессии СМИД, правда, не оговорив сроков ее созыва [2].
В Париже добиться удалось только одного — выработки принципиальных основ условий будущего мирного договора с Австрией; восстановление ее полной независимости, границ на 1 января 1938 г., величину репараций, выплачиваемых Советскому Союзу.
В нелегкой, обострявшейся с каждым месяцем ситуации узкому руководству все еще приходилось не столько рассчитывать на экономический рост страны, сколько уповать на организаторские способности Берия, отвечавшего за ядерный проект, а потому исключить одного его как объект возможных интриг, закулисных сделок по кадровым вопросам, при любых перестановках не ущемлять его статуса и роли. Даже позволить ему провести этническую чистку Грузии — выселить из нее в апреле — октябре 1949 г. турок, армян, греков и персов.
Столь же завидное прочное положение обрел еще и Булганин, волею случая сосредоточивший в своих руках не просто важные — решающие в условиях «холодной войны» при открытом противостоянии двух блоков полномочия по военно-промышленному комплексу.
Позволить себе продолжать борьбу за лидерство в узком руководстве могли только двое, Молотов и Маленков, что они и не преминули сделать. Уже 12 июня, всего через три с половиной месяца после очередного поражения Молотову удалось вернуть утраченное было положение, хотя и в весьма своеобразной форме. Решением ПБ, принятым в тот день, министра металлургической промышленности И.Ф. Тевосяна утвердили заместителем председателя СМ СССР — председателем Бюро по металлургии и геологии, то есть доверили ему пост Молотова. Последнего же, и тем же решением, обязали «сосредоточить свою работу на руководстве делами Министерства иностранных дел и Внешнеполитической комиссии ЦК» [3], поставив его не только над Вышинским, но еще и над В.Г. Григорьяном. Суслов теперь ограничился контролем за работой только Агитпропа, заведующим которым его утвердили 20 июля. Шепилов же, обвиненный в пропаганде книги Вознесенского «Военная экономика СССР», был смещен со своей должности, отправлен в полуторамесячный отпуск, после чего вопрос о его дальнейшей работе предстояло решить Секретариату ЦК [4]Иными словами, Маленкову.
Одновременно последовали и другие серьезные перемещения в системе Агитпропа. Заместителем Суслова по отделу утвердили B.C. Кружкова. Самого Михаила Андреевича назначили — видимо, чтобы он не мог отвлекаться на вопросы Секретариата, — еще и главным редактором «Правды» при заместителях Л.Ф. Ильичеве и Сатюкове, Поспелова отправили в почетную ссылку — директором Института марксизма-ленинизма. Одновременно был смещен и последний из когорты Жданова — Александрова П.Н. Федосеев — с должности главного редактора журнала «Большевик» «за необеспечение должного руководства и неправильные методы в работе» [5].
Потерю прежнего контроля за Агитпропом Маленков компенсировал вхождением в состав Комиссии ПБ по радиолокации, созданной еще 25 апреля и включавшей, помимо Георгия Максимилиановича, еще Булганина, Берия, Кагановича, Сабурова и министра промышленности средств связи Г.В. Алексеенко [6]. Кроме того, Маленков сумел в значительной степени обеспечить контроль и за всей деятельностью за пределами страны с помощью созданного 29 апреля нового органа ЦК — Отдела кадров дипломатических и внешнеторговых органов, получившего право курировать все назначения не только в МИДе, МВТ, но еще и в Главном управлении советского имущества за рубежом, которое возглавлял бывший министр госбезопасности Меркулов [7].
Наконец, 1 сентября последовало постановление ПБ, зафиксировавшее некий промежуточный итог борьбы за лидерство в узком руководстве, — об очередной реорганизации СМ СССР. Его руководящий орган, Бюро, преобразовали в Президиум (ПСМ СССР), а председательствование на его заседаниях, иными словами — пост фактического премьера правительства, возложили «поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Берия, Булганина, Маленкова, Кагановича и Сабурова» [8]. В новой структуре Каганович, получивший еще 15 декабря 1947 г., по возвращении в Москву из Киева, относительно малозначащий пост председателя Госснаба, призван был, как можно догадываться, не столько участвовать в работе, заменив своего предшественника Молотова, сколько лишь представлять былых сталинских сподвижников, олицетворяя тем некую преемственность старых лидеров. Сабурову же предстояло действовать, выполнять обязанности единственного из всех членов ПСМ СССР профессионала в области экономики, претворять в жизнь разработанный и внесенный на рассмотрение ПБ вместе с министрами электростанций — Д.Г. Жимериным, путей сообщения — Б.П. Вещевым и руководителем группы проектных научных институтов С.Я. Жуком принятый ПБ 17 июня десятилетний план электрификации страны [9]. План, заменивший собой долгосрочную, рассчитанную на два десятилетия программу развития народного хозяйства страны, которую так и не разработал Вознесенский и не утвердил несостоявшийся съезд партии.
Определило передел власти и новую расстановку сил в высшем исполнительном органе государственных структур значительно усилившие позицию Сталина событие, происшедшее всего за два дня до того. То, к чему ученые и инженеры, трудившиеся в ПГУ при СМ СССР под неослабным руководством, при неограниченной поддержке, но вместе с тем и под постоянным строжайшим контролем Берия, шли четыре года.
К началу августа стало вполне очевидным, что работа по созданию советского ядерного оружия успешно завершена. 5 августа была проведена официальная приемка готового ядерного заряда, пять дней спустя — пробная сборка атомной бомбы. 21 августа ее в разобранном виде доставили на полигон под Семипалатинском. Через пять дней туда прибыл Берия, которого уже ожидала правительственная комиссия: М.Г. Первухин (председатель), П.М. Зернов, П.Я. Мешик, а также ученые — Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, Г.Н. Флёров, И.В. Курчатов, А.П. Александров и другие лица. В семь часов утра 29 августа 1949 г. был осуществлен взрыв первой советской атомной бомбы — «изделия РДС-1».
1 ноября, но с записью за 29 октября, решением ПБ на создателей советского ядерного оружия пролили золотой дождь. Л.П. Берия наградили сразу двумя орденами Ленина, присвоили ему звание лауреата Сталинской премии первой степени. Б.Л. Ванникову, Б.Г. Музрукову, Н.Л. Духову, Ю.Б. Харитону, К.И. Шёлкину, В.И. Алферову, Я.Б. Зельдовичу присвоили звание Героя Социалистического Труда. Еще сорок четыре сотрудника ядерного центра наградили орденами Ленина, а двадцати восьми присудили Сталинскую премию [10].
Только 23 сентября Трумэн признал, что, по данным его администрации, в СССР недавно произвели атомный взрыв. Однако узкое руководство теперь не стало торопиться с подтверждением вхождения Советского Союза в клуб ядерных держав. Не обладая достаточным количеством атомных бомб (их серийное производство началось лишь в 1950 г.), которое можно было бы рассматривать как действительно состоящее на вооружении новейшее средство массового уничтожения, оно попыталось уйти от прямого признания. В опубликованном 25 сентября советской прессой «Сообщении ТАСС» указывалось, что зарегистрированный американцами взрыв связан… со строительными работами. Но вместе с тем была сделана попытка преувеличить достижения советской науки и техники, отодвинув их хотя и в недавнее, но прошлое: «Что же касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 г. министр иностранных дел СССР В.М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета давно не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении это оружие».
Скорее всего, из-за значительного отставания в накоплении атомных бомб, отсутствия именно в этом паритета с США узкое руководство сочло необходимым и своевременным в том же «Сообщении ТАСС» подчеркнуть: «Советское правительство, несмотря на наличие у него атомного оружия, стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия». В этих целях Москва продолжала активно содействовать весьма близкому по своим устремлениям к пацифизму движению сторонников мира, всемерно помогала ему. Движению, родившемуся еще в апреле 1949 г. на Всемирном конгрессе в Париже, вынужденном завершать заседания в Праге, где и был принят манифест в защиту мира, избран постоянный комитет движения, объявлено об учреждении международных Сталинских премий мира.
Огромное значение не просто для закрепления внешнеполитического курса в его крайне жестком варианте, но и для твердого проведения его в жизнь сыграло, помимо успешного испытания атомной бомбы, еще одно, столь же важное событие, решительно изменившее соотношение сил в мире и усилившее Восточный блок.
В конце апреля 1949 г. коммунистическая народно-освободительная армия Китая развернула широкое наступление одновременно по всем направлениям, на всех фронтах. Всего за четыре летних месяца был установлен полный контроль над северными и центральными районами страны, значительной частью южных. Заняты такие крупнейшие города, как Нанкин, Бейпин, Ханькоу, Учан, Шанхай. И хотя гоминьдановские силы и администрация все еще сохранялись в Тибете, на приграничной территории провинции Юньнань, на островах Тайвань, Хайнань, а в Кантоне функционировало старое правительство, гражданская война практически завершилась.
Подчеркивая именно такой, уже окончательный результат длительной вооруженной борьбы между двумя основными группировками, 21сентября в Бейпине начала работу первая сессия только что учрежденного высшего представительного органа страны — Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК). 31 сентября он единодушно провозгласил создание Китайской Народной Республики (КНР), а 1 октября, переехав в новую столицу Пекин, сформировал центральное народное правительство под председательством Мао Цзэдуна.
Уже на следующий день СССР объявил о признании КНР, а 5 октября «Правда» в редакционной статье «Историческая победа китайского народа» поспешила разъяснить всем, что же является самым важным для Кремля и его долгосрочных планов. Была процитирована часть довольно обширной «Общей программы» НПКСК, в которой выражались внешнеполитические ориентиры и приоритеты: «Народная республика Китай объединится со всеми миролюбивыми и свободолюбивыми странами и народами всего мира, и прежде всего с Советским Союзом, со всеми странами народной демократии… будет находиться в лагере международного мираи демократии, бороться совместно против империалистической агрессии(выделено мною. — Ю. Ж.) и защищать мир во всем мире». Будущее время никого не могло ввести в заблуждение. Чисто юридическое оформление союза двух великих держав, союза в равной степени оборонительного и наступательного, если судить по тексту «Общей программы», следовало ожидать весьма скоро.
Получив надежную поддержку мощного восточного соседа, узкое руководство наконец ответило на брошенный ему бывшими союзниками вызов — подчеркнутое пренебрежение интересами СССР, даже его скромной просьбой — не торопиться с созданием западногерманского государства.
Еще 23 мая, в день открытия, как оказалось, последней сессии СМИД, призванной способствовать быстрейшему коллективному решению германской проблемы, с согласия США, Великобритании и Франции представители всех земель трех оккупационных зон приняли конституцию Федеративной Республики Германии. 14 августа там были проведены выборы в бундестаг — парламент новой страны, 12 сентября избран президент Хейс, а три дня спустя и канцлер — Конрад Аденауэр, незамедлительно сформировавший правительство ФРГ. Даже через шестнадцать лет в своих «Воспоминаниях» Аденауэр продолжал весьма своеобразно оправдывать такие действия, нарушившие Ялтинские и Потсдамские соглашения. «Я считал, — писал уже экс-канцлер, — что противоречия между Советской Россией и народами свободного мира будут непрерывно обостряться. Окрепшая Западная Европа становилась жизненно важным фактором и для США. Без Германии она была немыслима» [11].
Теперь у Кремля руки оказались развязанными. Он сделал все возможное для подготовки мирного договора с Германией, ее объединения, превращения в демилитаризированную, нейтральную и демократическую страну. Мог со спокойной совестью пойти на ответную меру — также создать, но уже под своей эгидой, второе германское государство. И сделал это.
7 октября в Берлине на своей девятой сессии Немецкий народный совет, изначально чисто консультативный орган, объявил о своем преобразовании во временную Народную палату, парламент одновременно провозглашенной Германской Демократической Республики. Свои же цели, не расходившиеся с позицией Москвы даже в мелочах, он выразил в принятом «манифесте»: восстановление единства Германии «путем устранения сепаратного западногерманского государства, отмены рурского статута, отмены автономии Саара и путем образования общегерманского правительства Германской Демократической Республики; быстрейшее заключение справедливого мирного договора с Германией; отвод всех оккупационных войск из Германии» [12]. В тот же день Отто Гротеволю (Социалистическая единая партия Германии) поручили сформировать правительство ГДР. 10 октября Советский Союз передал ему функции управления зоной, ранее принадлежавшие Советской военной администрации, преобразованной незамедлительно в Советскую контрольную комиссию. 11 октября ГДР обрела и своего президента — Вильгельма Пика.
Однако дальнейшее следование жесткому внешнеполитическому курсу не рассматривалось всеми членами узкого руководства как единственно возможное решение. Во всяком случае, один из «семерки», Маленков, вскоре выразил мнение о назревшей необходимости отказаться от конфронтации и начать разрядку. Судить об этом позволяет его вариант порученного ему ПБ доклада на торжественном заседании, посвященном 32-й годовщине Октябрьской революции. В тексте Маленкова содержался следующий, безжалостно вычеркнутый Сталиным абзац:
«За последнее время в лагере противников мира явно замечаются признаки тревоги и беспокойства. Они видят, что их курс на военную авантюру провалился. Убедившись, что с монополией на атомную бомбу покончено, они проявляют все больше нервозности. Всякого рода крупные и мелкие провокации в отношении Советского Союза и стран народной демократии, к которым прибегают незадачливые политики из лагеря поджигателей войны, свидетельствуют лишь о стремлении скрыть свою тревогу и беспокойство. Быть может, некоторые из них готовы отступить от злополучного курса на военную авантюру. Но они не хотят сделать это честно и прямо. Они хотят отступить с барабанным боем, боясь, чтобы их не обвинили в панике. Если дело обстоит так, то из сочувствия к престижу таких деятелей мы заявляем, что, несмотря на барабанный бой, производимый ими, мы готовы приветствовать всякого политика, который одумается и в любой форме на деле откажется от курса на военную авантюру(выделено мною. — Ю. Ж.).Мы хотим мира, и мы поддержим всех, кто является или становится честным сторонником мира».
Более ясно, хотя и с использованием своеобразной лексики, шаржированных образов, пригласить Запад к переговорам, предложить отказаться от продолжения «холодной войны» было невозможно. Но Сталина не устроил этот откровенно примиренческий абзац, он сделал еще два не менее важных для понимания различных подходов к внешней политике СССР исправления.
Вариант Маленкова:«Советское правительство недавно предложило, чтобы пять великих держав — США, Великобритания, Франция, Китай и Советский Союз заключили между собой пакт об укреплении мира (имелись в виду ответы Сталина на вопросы К. Смита. — Ю. Ж.).Советский Союз будет и впредь с еще большей энергией вести борьбу за мир. Советские люди не пожалеют ни сил, ни труда для того, чтобы всемерно укреплять и расширять ряды сторонников мира, демократии и социализма».
Вариант Сталина:«Советское правительство недавно предложило, чтобы пять великих держав — США, Великобритания, Франция, Китай и Советский Союз заключили между собой пакт об укреплении мира. Возможно, что поджигатели войны сорвут это предложение. Однако Советский Союз будет и впредь с еще большей энергией вести борьбу за мир. Советские люди не пожалеют ни сил, ни труда для того, чтобы всемерно укреплять и расширять ряды сторонников мира и сорвать преступные замыслы агрессора».
Наконец, вставка, полностью написанная Сталиным: «За последние тридцать лет Германия дважды выступала на мировую арену как агрессивная сила и дважды развязала кровопролитнейшую войну; сначала — первую мировую войну, а потом — вторую мировую войну. Произошло это потому, что во главе германской политики стояли немецкие империалисты, агрессоры-захватчики. Если теперь с образованием Германской Демократической Республики возобладают в Германии народно-демократические силы, стоящие за прочный мир, а агрессоры-захватчики будут изолированы, — то это будет означать коренной поворот в истории Европы. Несомненно, что при наличии миролюбивой политики Германской Демократической Республики наряду с миролюбивой политикой Советского Союза, имеющей сочувствие и поддержку народов Европы, — дело мира в Европе можно считать обеспеченным» [13].
Корректировка Сталиным лишь одного, международного раздела проекта доклада показывает, что в тот момент его прежде всего интересовали вопросы внешней политики, которые рассматривались им как приоритетные. Вместе с тем Сталин пытался использовать любую возможность, чтобы объяснить свой жесткий курс, доказать, что он уже оправдал себя. Но данный раздел доклада Маленкова позволяет высказать следующее предположение. Подобные документы всегда являлись своеобразным плодом коллективного творчества, непременно просматривались остальными членами узкого руководства для того, чтобы внести необходимые исправления либо дополнения. Следовательно, нельзя исключить, что текст доклада был прочитан и Молотовым, но не вызвал у него принципиальных замечаний.
Примечателен установочный, как его должны были воспринимать все, доклад Маленкова не только этим. Содержал он и иные новые принципиальные положения. Георгий Максимилианович констатировал, что главная цель — обеспечение национальной безопасности СССР — достигнута: «Никогда на протяжении всей своей истории наша родина не была окружена столь дружественными нашему государству соседними странами». По-новому сформулировал Маленков и дальнейшие планы СССР во внешней политике: «Советское правительство отстаивает на протяжении всего послевоенного периода программу, осуществление которой послужит серьезному укреплению мира и международной безопасности. Эта программа включает сотрудничество великих держав, сокращение вооружений и безусловное запрещение атомного оружия. Эта программа предусматривает точное выполнение потсдамских решений по германскому вопросу, мирное урегулирование с Японией, расширение торгово-экономических связей между странами». Тем самым всего шестью словами — «точное выполнение потсдамских решений по германскому вопросу», скорее всего, не замеченных Сталиным, он перечеркнул утверждение последнего, что с созданием ГДР проблема Германии закрыта.
Разумеется, Маленков остановился и на внутриполитических вопросах, посвятив им, правда, всего один из трех разделов, но и в них он остался самим собой. Отметил успешное выполнение послевоенного пятилетнего плана, положительные якобы сдвиги в строительстве, в сельском хозяйстве, рост промышленного производства, однако завершил мажорное описание сделанного прямо обратным, недвусмысленным намеком на то, что все далеко не так благополучно по вине руководящих, как это можно было понять из контекста, кадров:
«Людям свойственно преувеличивать. И в нашей среде есть товарищи, страдающие этим пороком. Эти люди, если начинают чем-либо восторгаться, то обязательно делают это захлебываясь. Они не могут правильно оценивать успехи и в то же время подмечать недостатки для того, чтобы их устранить. Между тем наши успехи, размах нашего движения вперед в огромной мере зависят от того, насколько решительно мы ведем борьбу с недостатками в нашей работе… Не пора ли для пользы дела признать, что такие плодовитые на ошибки, незадачливые руководители являются тормозом для нашего движения вперед… Партия добилась успехов потому, между прочим, что она умело проводила в своей работе метод критики и самокритики, исправляла ошибки и на этом воспитывала кадры» [14].
Примечательным для доклада стало и еще одно. Маленков, мимоходом упомянув состоявшийся в Будапеште процесс над Ласло Райком, обвиненным в «троцкизме» и «связях с американской разведкой», приоткрыл завесу над тем, что должно было произойти в самом скором времени на третьем, и последнем, совещании Информбюро: окончательное размежевание не только в Германии — с США, Великобританией и Францией, но и внутри Восточного блока — полное и бесповоротное отторжение от него Югославии.
Решение Сталина отлучить Югославию от мирового коммунистического движения стало наглядно конкретизироваться еще в январе 1949 г., когда ее представителей не пригласили в Москву для создания СЭВ. С тех пор отношения между двумя странами не только не улучшались, но лишь ухудшались. Ноты, которые Советский Союз на редкость часто направлял Белграду, демонстрировали все возраставшую степень негативной оценки руководства этой балканской страны. 11 февраля еще довольно «мягкую» — «Правительство Югославии заняло враждебную позицию в отношении СССР и стран народной демократии»; три с половиной месяца спустя, 31 мая, уже весьма жесткую — в Югославии существует «антикоммунистический и антидемократический террористический режим», который ведет борьбу с Советским Союзом, превратил свою «печать в рупор разнузданной антисоветской агитации, ведомой фашистскими агентами империализма»; 11 августа — югославское правительство «перебежало из лагеря социализма и демократии в лагерь иностранного капитализма и реакции»; 18 августа — «Во всей Югославии царят гестаповские методы управления, Коммунистическая партия Югославии превращена в отделение политической полиции, подчиненной шефу полиции Ранковичу». 29 сентября, мотивируя денонсацию Москвой советско-югославского договора о дружбе, взаимопомощи и послевоенном сотрудничестве от 11 апреля 1945 г., — процесс над Ласло Райком установил, что «югославское правительство уже длительное время ведет глубоко враждебную подрывную деятельность против Советского Союза»
Согласие Вашингтона, Лондона и Парижа на сделанное предложение, объявленное в Нью-Йорке 4 мая, заставило Москву сдержать свое обещание. 6 мая было опубликовано коммюнике правительств четырех заинтересованных стран, в котором сообщалось о достигнутом важном соглашении. С 12 мая блокада Западного Берлина прекращалась, а 23 мая в Париже должна была приступить к работе шестая сессия СМИД. Правда, Вашингтон вначале самостоятельно 2 апреля, а затем и вместе со своими союзниками Лондоном и Парижем 31 мая, до и после открытия сессии СМИД, попытался прозондировать, насколько далеко может пойти Кремль в своей уступчивости. Было заявлено, что Болгария, Венгрия и Румыния якобы нарушают условия подписанного ими мирного договора, и поэтому для решения спорных вопросов необходимо созвать совещание представителей Великобритании, СССР и США для обсуждения сложившегося положения. Однако Москва, хотя и весьма заинтересованная в положительных результатах парижской сессии, категорически отклонила демарш как явное намерение вмешаться во внутренние дела трех независимых стран.
После этого вполне логичным оказался провал работы министров иностранных дел четырех великих держав: за месяц, с 23 мая по 20 июня, они так и не смогли достигнуть взаимоприемлемого решения для восстановления экономического и политического единства Германии, хотя блокада Западного Берлина и была прекращена. Правда, министры облекли столь пессимистические итоги своей деятельности в оптимистическую упаковку и согласились, что «продолжат свои усилия, чтобы добиться этого результата», на ближайшей сессии ООН, консультативных встречах в Берлине, на еще одной сессии СМИД, правда, не оговорив сроков ее созыва [2].
В Париже добиться удалось только одного — выработки принципиальных основ условий будущего мирного договора с Австрией; восстановление ее полной независимости, границ на 1 января 1938 г., величину репараций, выплачиваемых Советскому Союзу.
В нелегкой, обострявшейся с каждым месяцем ситуации узкому руководству все еще приходилось не столько рассчитывать на экономический рост страны, сколько уповать на организаторские способности Берия, отвечавшего за ядерный проект, а потому исключить одного его как объект возможных интриг, закулисных сделок по кадровым вопросам, при любых перестановках не ущемлять его статуса и роли. Даже позволить ему провести этническую чистку Грузии — выселить из нее в апреле — октябре 1949 г. турок, армян, греков и персов.
Столь же завидное прочное положение обрел еще и Булганин, волею случая сосредоточивший в своих руках не просто важные — решающие в условиях «холодной войны» при открытом противостоянии двух блоков полномочия по военно-промышленному комплексу.
Позволить себе продолжать борьбу за лидерство в узком руководстве могли только двое, Молотов и Маленков, что они и не преминули сделать. Уже 12 июня, всего через три с половиной месяца после очередного поражения Молотову удалось вернуть утраченное было положение, хотя и в весьма своеобразной форме. Решением ПБ, принятым в тот день, министра металлургической промышленности И.Ф. Тевосяна утвердили заместителем председателя СМ СССР — председателем Бюро по металлургии и геологии, то есть доверили ему пост Молотова. Последнего же, и тем же решением, обязали «сосредоточить свою работу на руководстве делами Министерства иностранных дел и Внешнеполитической комиссии ЦК» [3], поставив его не только над Вышинским, но еще и над В.Г. Григорьяном. Суслов теперь ограничился контролем за работой только Агитпропа, заведующим которым его утвердили 20 июля. Шепилов же, обвиненный в пропаганде книги Вознесенского «Военная экономика СССР», был смещен со своей должности, отправлен в полуторамесячный отпуск, после чего вопрос о его дальнейшей работе предстояло решить Секретариату ЦК [4]Иными словами, Маленкову.
Одновременно последовали и другие серьезные перемещения в системе Агитпропа. Заместителем Суслова по отделу утвердили B.C. Кружкова. Самого Михаила Андреевича назначили — видимо, чтобы он не мог отвлекаться на вопросы Секретариата, — еще и главным редактором «Правды» при заместителях Л.Ф. Ильичеве и Сатюкове, Поспелова отправили в почетную ссылку — директором Института марксизма-ленинизма. Одновременно был смещен и последний из когорты Жданова — Александрова П.Н. Федосеев — с должности главного редактора журнала «Большевик» «за необеспечение должного руководства и неправильные методы в работе» [5].
Потерю прежнего контроля за Агитпропом Маленков компенсировал вхождением в состав Комиссии ПБ по радиолокации, созданной еще 25 апреля и включавшей, помимо Георгия Максимилиановича, еще Булганина, Берия, Кагановича, Сабурова и министра промышленности средств связи Г.В. Алексеенко [6]. Кроме того, Маленков сумел в значительной степени обеспечить контроль и за всей деятельностью за пределами страны с помощью созданного 29 апреля нового органа ЦК — Отдела кадров дипломатических и внешнеторговых органов, получившего право курировать все назначения не только в МИДе, МВТ, но еще и в Главном управлении советского имущества за рубежом, которое возглавлял бывший министр госбезопасности Меркулов [7].
Наконец, 1 сентября последовало постановление ПБ, зафиксировавшее некий промежуточный итог борьбы за лидерство в узком руководстве, — об очередной реорганизации СМ СССР. Его руководящий орган, Бюро, преобразовали в Президиум (ПСМ СССР), а председательствование на его заседаниях, иными словами — пост фактического премьера правительства, возложили «поочередно на заместителей председателя Совета Министров СССР тт. Берия, Булганина, Маленкова, Кагановича и Сабурова» [8]. В новой структуре Каганович, получивший еще 15 декабря 1947 г., по возвращении в Москву из Киева, относительно малозначащий пост председателя Госснаба, призван был, как можно догадываться, не столько участвовать в работе, заменив своего предшественника Молотова, сколько лишь представлять былых сталинских сподвижников, олицетворяя тем некую преемственность старых лидеров. Сабурову же предстояло действовать, выполнять обязанности единственного из всех членов ПСМ СССР профессионала в области экономики, претворять в жизнь разработанный и внесенный на рассмотрение ПБ вместе с министрами электростанций — Д.Г. Жимериным, путей сообщения — Б.П. Вещевым и руководителем группы проектных научных институтов С.Я. Жуком принятый ПБ 17 июня десятилетний план электрификации страны [9]. План, заменивший собой долгосрочную, рассчитанную на два десятилетия программу развития народного хозяйства страны, которую так и не разработал Вознесенский и не утвердил несостоявшийся съезд партии.
Определило передел власти и новую расстановку сил в высшем исполнительном органе государственных структур значительно усилившие позицию Сталина событие, происшедшее всего за два дня до того. То, к чему ученые и инженеры, трудившиеся в ПГУ при СМ СССР под неослабным руководством, при неограниченной поддержке, но вместе с тем и под постоянным строжайшим контролем Берия, шли четыре года.
К началу августа стало вполне очевидным, что работа по созданию советского ядерного оружия успешно завершена. 5 августа была проведена официальная приемка готового ядерного заряда, пять дней спустя — пробная сборка атомной бомбы. 21 августа ее в разобранном виде доставили на полигон под Семипалатинском. Через пять дней туда прибыл Берия, которого уже ожидала правительственная комиссия: М.Г. Первухин (председатель), П.М. Зернов, П.Я. Мешик, а также ученые — Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, Г.Н. Флёров, И.В. Курчатов, А.П. Александров и другие лица. В семь часов утра 29 августа 1949 г. был осуществлен взрыв первой советской атомной бомбы — «изделия РДС-1».
1 ноября, но с записью за 29 октября, решением ПБ на создателей советского ядерного оружия пролили золотой дождь. Л.П. Берия наградили сразу двумя орденами Ленина, присвоили ему звание лауреата Сталинской премии первой степени. Б.Л. Ванникову, Б.Г. Музрукову, Н.Л. Духову, Ю.Б. Харитону, К.И. Шёлкину, В.И. Алферову, Я.Б. Зельдовичу присвоили звание Героя Социалистического Труда. Еще сорок четыре сотрудника ядерного центра наградили орденами Ленина, а двадцати восьми присудили Сталинскую премию [10].
Только 23 сентября Трумэн признал, что, по данным его администрации, в СССР недавно произвели атомный взрыв. Однако узкое руководство теперь не стало торопиться с подтверждением вхождения Советского Союза в клуб ядерных держав. Не обладая достаточным количеством атомных бомб (их серийное производство началось лишь в 1950 г.), которое можно было бы рассматривать как действительно состоящее на вооружении новейшее средство массового уничтожения, оно попыталось уйти от прямого признания. В опубликованном 25 сентября советской прессой «Сообщении ТАСС» указывалось, что зарегистрированный американцами взрыв связан… со строительными работами. Но вместе с тем была сделана попытка преувеличить достижения советской науки и техники, отодвинув их хотя и в недавнее, но прошлое: «Что же касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 г. министр иностранных дел СССР В.М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета давно не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении это оружие».
Скорее всего, из-за значительного отставания в накоплении атомных бомб, отсутствия именно в этом паритета с США узкое руководство сочло необходимым и своевременным в том же «Сообщении ТАСС» подчеркнуть: «Советское правительство, несмотря на наличие у него атомного оружия, стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия». В этих целях Москва продолжала активно содействовать весьма близкому по своим устремлениям к пацифизму движению сторонников мира, всемерно помогала ему. Движению, родившемуся еще в апреле 1949 г. на Всемирном конгрессе в Париже, вынужденном завершать заседания в Праге, где и был принят манифест в защиту мира, избран постоянный комитет движения, объявлено об учреждении международных Сталинских премий мира.
Огромное значение не просто для закрепления внешнеполитического курса в его крайне жестком варианте, но и для твердого проведения его в жизнь сыграло, помимо успешного испытания атомной бомбы, еще одно, столь же важное событие, решительно изменившее соотношение сил в мире и усилившее Восточный блок.
В конце апреля 1949 г. коммунистическая народно-освободительная армия Китая развернула широкое наступление одновременно по всем направлениям, на всех фронтах. Всего за четыре летних месяца был установлен полный контроль над северными и центральными районами страны, значительной частью южных. Заняты такие крупнейшие города, как Нанкин, Бейпин, Ханькоу, Учан, Шанхай. И хотя гоминьдановские силы и администрация все еще сохранялись в Тибете, на приграничной территории провинции Юньнань, на островах Тайвань, Хайнань, а в Кантоне функционировало старое правительство, гражданская война практически завершилась.
Подчеркивая именно такой, уже окончательный результат длительной вооруженной борьбы между двумя основными группировками, 21сентября в Бейпине начала работу первая сессия только что учрежденного высшего представительного органа страны — Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК). 31 сентября он единодушно провозгласил создание Китайской Народной Республики (КНР), а 1 октября, переехав в новую столицу Пекин, сформировал центральное народное правительство под председательством Мао Цзэдуна.
Уже на следующий день СССР объявил о признании КНР, а 5 октября «Правда» в редакционной статье «Историческая победа китайского народа» поспешила разъяснить всем, что же является самым важным для Кремля и его долгосрочных планов. Была процитирована часть довольно обширной «Общей программы» НПКСК, в которой выражались внешнеполитические ориентиры и приоритеты: «Народная республика Китай объединится со всеми миролюбивыми и свободолюбивыми странами и народами всего мира, и прежде всего с Советским Союзом, со всеми странами народной демократии… будет находиться в лагере международного мираи демократии, бороться совместно против империалистической агрессии(выделено мною. — Ю. Ж.) и защищать мир во всем мире». Будущее время никого не могло ввести в заблуждение. Чисто юридическое оформление союза двух великих держав, союза в равной степени оборонительного и наступательного, если судить по тексту «Общей программы», следовало ожидать весьма скоро.
Получив надежную поддержку мощного восточного соседа, узкое руководство наконец ответило на брошенный ему бывшими союзниками вызов — подчеркнутое пренебрежение интересами СССР, даже его скромной просьбой — не торопиться с созданием западногерманского государства.
Еще 23 мая, в день открытия, как оказалось, последней сессии СМИД, призванной способствовать быстрейшему коллективному решению германской проблемы, с согласия США, Великобритании и Франции представители всех земель трех оккупационных зон приняли конституцию Федеративной Республики Германии. 14 августа там были проведены выборы в бундестаг — парламент новой страны, 12 сентября избран президент Хейс, а три дня спустя и канцлер — Конрад Аденауэр, незамедлительно сформировавший правительство ФРГ. Даже через шестнадцать лет в своих «Воспоминаниях» Аденауэр продолжал весьма своеобразно оправдывать такие действия, нарушившие Ялтинские и Потсдамские соглашения. «Я считал, — писал уже экс-канцлер, — что противоречия между Советской Россией и народами свободного мира будут непрерывно обостряться. Окрепшая Западная Европа становилась жизненно важным фактором и для США. Без Германии она была немыслима» [11].
Теперь у Кремля руки оказались развязанными. Он сделал все возможное для подготовки мирного договора с Германией, ее объединения, превращения в демилитаризированную, нейтральную и демократическую страну. Мог со спокойной совестью пойти на ответную меру — также создать, но уже под своей эгидой, второе германское государство. И сделал это.
7 октября в Берлине на своей девятой сессии Немецкий народный совет, изначально чисто консультативный орган, объявил о своем преобразовании во временную Народную палату, парламент одновременно провозглашенной Германской Демократической Республики. Свои же цели, не расходившиеся с позицией Москвы даже в мелочах, он выразил в принятом «манифесте»: восстановление единства Германии «путем устранения сепаратного западногерманского государства, отмены рурского статута, отмены автономии Саара и путем образования общегерманского правительства Германской Демократической Республики; быстрейшее заключение справедливого мирного договора с Германией; отвод всех оккупационных войск из Германии» [12]. В тот же день Отто Гротеволю (Социалистическая единая партия Германии) поручили сформировать правительство ГДР. 10 октября Советский Союз передал ему функции управления зоной, ранее принадлежавшие Советской военной администрации, преобразованной незамедлительно в Советскую контрольную комиссию. 11 октября ГДР обрела и своего президента — Вильгельма Пика.
Однако дальнейшее следование жесткому внешнеполитическому курсу не рассматривалось всеми членами узкого руководства как единственно возможное решение. Во всяком случае, один из «семерки», Маленков, вскоре выразил мнение о назревшей необходимости отказаться от конфронтации и начать разрядку. Судить об этом позволяет его вариант порученного ему ПБ доклада на торжественном заседании, посвященном 32-й годовщине Октябрьской революции. В тексте Маленкова содержался следующий, безжалостно вычеркнутый Сталиным абзац:
«За последнее время в лагере противников мира явно замечаются признаки тревоги и беспокойства. Они видят, что их курс на военную авантюру провалился. Убедившись, что с монополией на атомную бомбу покончено, они проявляют все больше нервозности. Всякого рода крупные и мелкие провокации в отношении Советского Союза и стран народной демократии, к которым прибегают незадачливые политики из лагеря поджигателей войны, свидетельствуют лишь о стремлении скрыть свою тревогу и беспокойство. Быть может, некоторые из них готовы отступить от злополучного курса на военную авантюру. Но они не хотят сделать это честно и прямо. Они хотят отступить с барабанным боем, боясь, чтобы их не обвинили в панике. Если дело обстоит так, то из сочувствия к престижу таких деятелей мы заявляем, что, несмотря на барабанный бой, производимый ими, мы готовы приветствовать всякого политика, который одумается и в любой форме на деле откажется от курса на военную авантюру(выделено мною. — Ю. Ж.).Мы хотим мира, и мы поддержим всех, кто является или становится честным сторонником мира».
Более ясно, хотя и с использованием своеобразной лексики, шаржированных образов, пригласить Запад к переговорам, предложить отказаться от продолжения «холодной войны» было невозможно. Но Сталина не устроил этот откровенно примиренческий абзац, он сделал еще два не менее важных для понимания различных подходов к внешней политике СССР исправления.
Вариант Маленкова:«Советское правительство недавно предложило, чтобы пять великих держав — США, Великобритания, Франция, Китай и Советский Союз заключили между собой пакт об укреплении мира (имелись в виду ответы Сталина на вопросы К. Смита. — Ю. Ж.).Советский Союз будет и впредь с еще большей энергией вести борьбу за мир. Советские люди не пожалеют ни сил, ни труда для того, чтобы всемерно укреплять и расширять ряды сторонников мира, демократии и социализма».
Вариант Сталина:«Советское правительство недавно предложило, чтобы пять великих держав — США, Великобритания, Франция, Китай и Советский Союз заключили между собой пакт об укреплении мира. Возможно, что поджигатели войны сорвут это предложение. Однако Советский Союз будет и впредь с еще большей энергией вести борьбу за мир. Советские люди не пожалеют ни сил, ни труда для того, чтобы всемерно укреплять и расширять ряды сторонников мира и сорвать преступные замыслы агрессора».
Наконец, вставка, полностью написанная Сталиным: «За последние тридцать лет Германия дважды выступала на мировую арену как агрессивная сила и дважды развязала кровопролитнейшую войну; сначала — первую мировую войну, а потом — вторую мировую войну. Произошло это потому, что во главе германской политики стояли немецкие империалисты, агрессоры-захватчики. Если теперь с образованием Германской Демократической Республики возобладают в Германии народно-демократические силы, стоящие за прочный мир, а агрессоры-захватчики будут изолированы, — то это будет означать коренной поворот в истории Европы. Несомненно, что при наличии миролюбивой политики Германской Демократической Республики наряду с миролюбивой политикой Советского Союза, имеющей сочувствие и поддержку народов Европы, — дело мира в Европе можно считать обеспеченным» [13].
Корректировка Сталиным лишь одного, международного раздела проекта доклада показывает, что в тот момент его прежде всего интересовали вопросы внешней политики, которые рассматривались им как приоритетные. Вместе с тем Сталин пытался использовать любую возможность, чтобы объяснить свой жесткий курс, доказать, что он уже оправдал себя. Но данный раздел доклада Маленкова позволяет высказать следующее предположение. Подобные документы всегда являлись своеобразным плодом коллективного творчества, непременно просматривались остальными членами узкого руководства для того, чтобы внести необходимые исправления либо дополнения. Следовательно, нельзя исключить, что текст доклада был прочитан и Молотовым, но не вызвал у него принципиальных замечаний.
Примечателен установочный, как его должны были воспринимать все, доклад Маленкова не только этим. Содержал он и иные новые принципиальные положения. Георгий Максимилианович констатировал, что главная цель — обеспечение национальной безопасности СССР — достигнута: «Никогда на протяжении всей своей истории наша родина не была окружена столь дружественными нашему государству соседними странами». По-новому сформулировал Маленков и дальнейшие планы СССР во внешней политике: «Советское правительство отстаивает на протяжении всего послевоенного периода программу, осуществление которой послужит серьезному укреплению мира и международной безопасности. Эта программа включает сотрудничество великих держав, сокращение вооружений и безусловное запрещение атомного оружия. Эта программа предусматривает точное выполнение потсдамских решений по германскому вопросу, мирное урегулирование с Японией, расширение торгово-экономических связей между странами». Тем самым всего шестью словами — «точное выполнение потсдамских решений по германскому вопросу», скорее всего, не замеченных Сталиным, он перечеркнул утверждение последнего, что с созданием ГДР проблема Германии закрыта.
Разумеется, Маленков остановился и на внутриполитических вопросах, посвятив им, правда, всего один из трех разделов, но и в них он остался самим собой. Отметил успешное выполнение послевоенного пятилетнего плана, положительные якобы сдвиги в строительстве, в сельском хозяйстве, рост промышленного производства, однако завершил мажорное описание сделанного прямо обратным, недвусмысленным намеком на то, что все далеко не так благополучно по вине руководящих, как это можно было понять из контекста, кадров:
«Людям свойственно преувеличивать. И в нашей среде есть товарищи, страдающие этим пороком. Эти люди, если начинают чем-либо восторгаться, то обязательно делают это захлебываясь. Они не могут правильно оценивать успехи и в то же время подмечать недостатки для того, чтобы их устранить. Между тем наши успехи, размах нашего движения вперед в огромной мере зависят от того, насколько решительно мы ведем борьбу с недостатками в нашей работе… Не пора ли для пользы дела признать, что такие плодовитые на ошибки, незадачливые руководители являются тормозом для нашего движения вперед… Партия добилась успехов потому, между прочим, что она умело проводила в своей работе метод критики и самокритики, исправляла ошибки и на этом воспитывала кадры» [14].
Примечательным для доклада стало и еще одно. Маленков, мимоходом упомянув состоявшийся в Будапеште процесс над Ласло Райком, обвиненным в «троцкизме» и «связях с американской разведкой», приоткрыл завесу над тем, что должно было произойти в самом скором времени на третьем, и последнем, совещании Информбюро: окончательное размежевание не только в Германии — с США, Великобританией и Францией, но и внутри Восточного блока — полное и бесповоротное отторжение от него Югославии.
Решение Сталина отлучить Югославию от мирового коммунистического движения стало наглядно конкретизироваться еще в январе 1949 г., когда ее представителей не пригласили в Москву для создания СЭВ. С тех пор отношения между двумя странами не только не улучшались, но лишь ухудшались. Ноты, которые Советский Союз на редкость часто направлял Белграду, демонстрировали все возраставшую степень негативной оценки руководства этой балканской страны. 11 февраля еще довольно «мягкую» — «Правительство Югославии заняло враждебную позицию в отношении СССР и стран народной демократии»; три с половиной месяца спустя, 31 мая, уже весьма жесткую — в Югославии существует «антикоммунистический и антидемократический террористический режим», который ведет борьбу с Советским Союзом, превратил свою «печать в рупор разнузданной антисоветской агитации, ведомой фашистскими агентами империализма»; 11 августа — югославское правительство «перебежало из лагеря социализма и демократии в лагерь иностранного капитализма и реакции»; 18 августа — «Во всей Югославии царят гестаповские методы управления, Коммунистическая партия Югославии превращена в отделение политической полиции, подчиненной шефу полиции Ранковичу». 29 сентября, мотивируя денонсацию Москвой советско-югославского договора о дружбе, взаимопомощи и послевоенном сотрудничестве от 11 апреля 1945 г., — процесс над Ласло Райком установил, что «югославское правительство уже длительное время ведет глубоко враждебную подрывную деятельность против Советского Союза»