---------------------------------------------------------------
© Copyright Григорий Семенович Злотин
Email: gzlotin@yahoo.com
WWW: http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/
Date: 22 Jan 2003
---------------------------------------------------------------
Sapienti sat
Вольф Вукович Люпин, известный во всей Европе настройщик роялей и
композитор-любитель, прибыл в город пятичасовым поездом. С годами у него
выработалась привычка крепко спать в пути: как и все хищники, по-настоящему
он оживлялся только к вечеру. У дальних родственников его покойной жены,
происходившей из местной ветви Остен-Сакенов, был старинный "C.Bechstein",
который, как явствовало из недавно полученного письма, нуждался в его
заботливом вниманьи. До мызы было совсем рукой подать, но пускаться в путь
на ночь глядя было негоже. Люпин прописался в единственной городской
гостинице, оставил в номере саквояж и отправился осматривать провинциальные
достопримечательности.
Уже в летах, Вольф Вукович был настоящим, породистым волком:
выдержанным, безупречно светским и необыкновенно хорошо воспитанным. Его
только начинавшие седеть бакенбарды изящно сочетались со строго-серым
деловым сюртуком, дополняя пристальный взгляд серо-стальных глаз из-за
стекол золотого пенсне. Он был застенчив и близорук - таким его сделала
необходимость, по роду службы, внимательно вслушиваться в нечто, отделенное
непроницаемой стеной, недоступное взору. Он охотно слушал Брукнера и Франка,
летом езживал на рижский штранд или на Рюген, а зимы проводил в Биаррице или
на Минорке. В травоядной части Курляндии он не был с детства.
Городишко располагался на самых задворках герцогства: вдали от
Аренсбурга, от хлопотливых пристаней Либавы и Виндавы, и уж тем более - от
пышных митавских дворцов, не утративших своего великолепия и после великой
войны. Назывался он Хазенпотт, что в переводе с остзейского означало что-то
заячье. Волки, должно быть, заглядывали сюда нечасто: так или иначе, Люпин
чувствовал себя странным образом неуютно и одиноко.
Стояла та любимая им нежно-грустная пора ранней осени, когда вся
местность наяву робко освещается такой же трогательной сепией, какими бывают
старые и ломкие фотографические снимки. Держа под локоть витые ограды
опрятных бюргерских предсадий, липы по сторонам улиц обреченно роняли желтые
тузы пик на сизую брусчатку, и вагон заблудившейся конки, медленно удаляясь,
искрил своей нелепой дугой.
Всю последнюю неделю Люпин пребывал в свойственной ему меланхолической
раcсеянности: мурлыкал под нос первую тему "Четвертой" или скерцо из
"Седьмой", думал о детстве, о годах странствий, подолгу просиживал в
столовой пансиона и уходил, не прикоснувшись к тарелке. Ел он вообще мало,
был по большей части вегетарианцем, лишь иногда позволял себе диэтическия
паровыя котлетки из куропаток, и крайне изредка, раз в несколько лет, в
обществе Руди и Лобоса -- своих гимназических приятелей -- заказывал филе
миньон. A propos, кочевая бездомная жизнь давно уже отзывалась дурными,
наполовину серебряными зубами и несварением желудка.
Сейчас, идя извилистыми улочками к ратушной площади, он вспоминал, как
много лет назад гостил у младшего барона Николаи, в поместье "Mon repos" под
Выборгом. У них было довольно много общего. У обоих деды впервые сменили
беcсребренную гордость черных рыцарских родов на покойную славу и доходность
службы у белoго царя. Оба любили изящные искусства: Люпин музицировал, а
Павел Людвигович был недурным живописцем и делал отменныe пленэрныe
зарисовки красных карельских скал. Оба тяготели к отвлеченным размышлениям и
проводили целые вечера в неспешных беседах с сигарами, у камина, в котором
то и дело потрескивали смолистые поленья. Занятно было развлекать друг друга
раcсказами о гимназических проделках. О каникулах в Нидде. О песчаных косах
Полангена. Просматривать ради скуки обстоятельные статьи в тяжелом золоченом
томе только что переизданной энциклопедии "Гранат":
"Великое Герцогство Курляндия является в наше время единственной
тедескоязычной страной, которой по-прежнему дозволяется содержать заморские
владения и сколько-нибудь состоятельный военный флот. Решением Версальской
мирной конференции союзные державы признали заслугу Митавы в одержании
победы над Четверным союзом и ея помощь при одолении смуты, обуревавшей
тогда западные окраины белого царства. Как известно, крупнейшее и в
хозяйственном отношении значительнейшее такое владение есть остров Новая
Курляндия (быв. Тобаго), приобретенный еще блаженныя памяти Е.В. герцогом
Джеймсом I в мае 1654 года. Главный город Новой Курляндии - основанный в том
же году Якобсфорт, где до сих пор располагается крепость и военная гавань.
Губернатором Н.К. последние двадцать пять лет бессменно служит генерал-маиор
барон Вольф-Рюдигер фон дер Остен-Сакен.
(из сборника "Новая и новейшая история Курляндии", стр. 211-212, под
руководством Г.-А. фон Глазенапп. Митава, издательство "Балтикум", 1927
год.)"
На письменном столе в просторном кабинете барона стояла уже успевшая
пожелтеть фотографическая карточка с блеклой надписью, сделанной чернилами:
"Первый конгресс стран-лимитрофов. Слева направо: Е.В. герцог Курляндии
Эрнст IV Бирон, Е.В. король Финляндии Фридрих-Карл I и председатель Грамады
Белорусской Народной Республики доктор Игнатий Коловрат. Гельсингфорс, 1921
год." А тем временем белый снег падал и падал на долы, на отлогие спины
холмов, на сосны, сгрудившиеся у размытой черты, что отделяла серое небо от
окраины просторного поля; и вся та местность виделась теперь, издали, в
молочной дымке памяти, то как этот не вполне удачно вышедший дагерротип, то
как устланный белою скатертью исполинский стол в трактире на литовской
границе...
Размышления Вольфа Вуковича неожиданно и грубо прервал резкий возглас,
который он сперва даже не сумел разобрать. Подняв глаза от мостовой, Люпин
увидел прямо перед собой худосочного сорванца: белобрысого, косоглазого и
лопоухого, с заячьей губой. Мальчишка был одет в коричневые короткие штаны с
лямками и темно-зеленую рубашку, а на шее у него красовался пестрый галстух:
очевидно, отличительный знак юных разведчиков. Неприлично вылупив свои
нахальные, водянисто-голубые глазенки, конопатый недоросль тыкал в сторону
Люпина грязным пальцем и истошно орал: "Волк! Волк!!" Вольфа Вукович в
смущении огляделся было в поисках городового, чтобы объясниться и все
уладить. Но никакого городового и в помине не было, а на место происшествия
уже спешили шестеро дюжих баранов с закатанными рукавами и
зелено-коричневыми повязками службы охраны края. Не обращая внимания на
попытки Люпина заговорить с ними, его немедленно взяли в кольцо и повели,
что было вполне понятно, далее в сторону ратуши. Зайцегубый мальчуган меж
тем несся впереди них, оглашая округу все тем же односложным воплем: "Волк!
Волк!!"
Когда бараны вывели Люпина на площадь, у него упало сердце и
перехватило дыхание. Казалось, что на ней собрался не только весь город, но
и половина герцогства. Густейшая толпа травоядных запрудила ее: быки, козлы,
бараны, необыкновенно рослые зайцы и даже лифляндские свиньи, и флегматичные
эзельские тяжеловозы - все были здесь, все стояли единой плотной массой
вокруг небольшого возвышения в середине и что-то мычали слитно, неразборчиво
и угрожающе.
На возвышении стоял огромный бизон в ситцевой косоворотке - судя по
внешности, родом из крестьян бывшей Виленской губернии - и как раз
заканчивал речь:
"... которые при свете дня рядятся, елейно осклабившись, в содранные с
наших спин овечьи шкуры и воровски бродят среди нас, выискивая себе невинную
жертву, а черной ночью крадутся, ощерив свои полные блестящих желтых клыков,
дурно пахнущие пасти, по нашим мирным пажитям и по стогнам наших мирно
спящих городов, ища подло похитить и изорвать в кровавые клочья нежную плоть
нашей молодой поросли. Их мерзкие зевы истекают похотливой слюной, их
когтистая лапа уже тянется к непорочному ложу наших милых детей, их зловещий
вой гнетет нас долгими лунными ночами. Но ночь ужаса и бесправия пришла к
концу. Раздавим гнусную гадину! Смерть извергам-оборотням! Осиновый кол в их
поганую яму! Смерть волкам!!"
"Смерть!!" взревела толпа. Отдельные бараны, из тех, что стояли ближе,
обернувшись к Люпину, стали яростно блеять и забрасывать его комьями навоза,
среди которых попадались и камни. Вольф Вукович мысленно уже попрощался с
жизнью. Но в это время бизон на трибуне сказал: "Поглядите! Вот он, один из
так называемых и пресловутых "добрых" волков, раскаявшихся, безвредных, тех,
кому мы могли бы милостиво позволить жить среди насъ." (При слове "добрых"
толпа взревела еще громче, и камни полетели гуще.) "Мы, травоядные, -
великодушное племя, не в пример кровожадным хищникам, не знающим жалости,"
продолжал бизон, "но необходимо проявлять бдительность. Народное Вече
Хазенпотта снисходительно приговаривает пойманного волка к двойному
укрощению с последующим выдворением его за пределы левобережной Курляндии."
Люпина ткнули в спину прикладом, и спотыкаясь о кучи навоза, которым его
продолжали забрасывать, он поплелся, вслед за конвоирами, к башне дикого
камня, где еще с орденских времен находилась городская тюрьма.
Когда на третью ночь ограбленный до нитки, оскопленный и с выбитыми
зубами, загнанный дрожащий зверь, бывший еще недавно Люпиным, трясся в
выстуженном телячьем вагоне на переезде через Дюну (1), сквозь гнилые доски
свистел ледяной ветер, и на поля окрест опускались необычно ранние в этом
году снежные мухи. Как выяснилось в подвале башни, Остен-Сакенов выслали еще
за неделю до его приезда. Ближайшие знакомые жили только в Ревеле, а до него
было еще двое суток пути. Люпин свернулся калачиком, положил седую морду на
грязный пол вагона и тихонько завыл...
Несколько лет спустя я случайно встретил его в спальном вагоне-люкс
балтийского экспресса "Дерпт-Мемель". Люпин сильно поседел, пополнел, но
сохранил вид рассеянной застенчивости и тихого довольства. "Далеко ли
направляетесь, доктор?" - осведомился я. - "В Хазенпотт. Городская управа
открывает фортепианные курсы для местной молодежи, и меня просили подобрать
им хороший инструмент." - "Но как же охрана края и прочее?" - "Ничего-с. Я
ведь оттуда родом. И потом они, знаете ли, очень изменились к лучшему в
последнее время. Вряд ли посмеют обидеть земляка," - сказал настройщик и
отвел глаза.
LA, MMI
(1) р. Западная Двина.
© Copyright Григорий Семенович Злотин
Email: gzlotin@yahoo.com
WWW: http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/
Date: 22 Jan 2003
---------------------------------------------------------------
Sapienti sat
Вольф Вукович Люпин, известный во всей Европе настройщик роялей и
композитор-любитель, прибыл в город пятичасовым поездом. С годами у него
выработалась привычка крепко спать в пути: как и все хищники, по-настоящему
он оживлялся только к вечеру. У дальних родственников его покойной жены,
происходившей из местной ветви Остен-Сакенов, был старинный "C.Bechstein",
который, как явствовало из недавно полученного письма, нуждался в его
заботливом вниманьи. До мызы было совсем рукой подать, но пускаться в путь
на ночь глядя было негоже. Люпин прописался в единственной городской
гостинице, оставил в номере саквояж и отправился осматривать провинциальные
достопримечательности.
Уже в летах, Вольф Вукович был настоящим, породистым волком:
выдержанным, безупречно светским и необыкновенно хорошо воспитанным. Его
только начинавшие седеть бакенбарды изящно сочетались со строго-серым
деловым сюртуком, дополняя пристальный взгляд серо-стальных глаз из-за
стекол золотого пенсне. Он был застенчив и близорук - таким его сделала
необходимость, по роду службы, внимательно вслушиваться в нечто, отделенное
непроницаемой стеной, недоступное взору. Он охотно слушал Брукнера и Франка,
летом езживал на рижский штранд или на Рюген, а зимы проводил в Биаррице или
на Минорке. В травоядной части Курляндии он не был с детства.
Городишко располагался на самых задворках герцогства: вдали от
Аренсбурга, от хлопотливых пристаней Либавы и Виндавы, и уж тем более - от
пышных митавских дворцов, не утративших своего великолепия и после великой
войны. Назывался он Хазенпотт, что в переводе с остзейского означало что-то
заячье. Волки, должно быть, заглядывали сюда нечасто: так или иначе, Люпин
чувствовал себя странным образом неуютно и одиноко.
Стояла та любимая им нежно-грустная пора ранней осени, когда вся
местность наяву робко освещается такой же трогательной сепией, какими бывают
старые и ломкие фотографические снимки. Держа под локоть витые ограды
опрятных бюргерских предсадий, липы по сторонам улиц обреченно роняли желтые
тузы пик на сизую брусчатку, и вагон заблудившейся конки, медленно удаляясь,
искрил своей нелепой дугой.
Всю последнюю неделю Люпин пребывал в свойственной ему меланхолической
раcсеянности: мурлыкал под нос первую тему "Четвертой" или скерцо из
"Седьмой", думал о детстве, о годах странствий, подолгу просиживал в
столовой пансиона и уходил, не прикоснувшись к тарелке. Ел он вообще мало,
был по большей части вегетарианцем, лишь иногда позволял себе диэтическия
паровыя котлетки из куропаток, и крайне изредка, раз в несколько лет, в
обществе Руди и Лобоса -- своих гимназических приятелей -- заказывал филе
миньон. A propos, кочевая бездомная жизнь давно уже отзывалась дурными,
наполовину серебряными зубами и несварением желудка.
Сейчас, идя извилистыми улочками к ратушной площади, он вспоминал, как
много лет назад гостил у младшего барона Николаи, в поместье "Mon repos" под
Выборгом. У них было довольно много общего. У обоих деды впервые сменили
беcсребренную гордость черных рыцарских родов на покойную славу и доходность
службы у белoго царя. Оба любили изящные искусства: Люпин музицировал, а
Павел Людвигович был недурным живописцем и делал отменныe пленэрныe
зарисовки красных карельских скал. Оба тяготели к отвлеченным размышлениям и
проводили целые вечера в неспешных беседах с сигарами, у камина, в котором
то и дело потрескивали смолистые поленья. Занятно было развлекать друг друга
раcсказами о гимназических проделках. О каникулах в Нидде. О песчаных косах
Полангена. Просматривать ради скуки обстоятельные статьи в тяжелом золоченом
томе только что переизданной энциклопедии "Гранат":
"Великое Герцогство Курляндия является в наше время единственной
тедескоязычной страной, которой по-прежнему дозволяется содержать заморские
владения и сколько-нибудь состоятельный военный флот. Решением Версальской
мирной конференции союзные державы признали заслугу Митавы в одержании
победы над Четверным союзом и ея помощь при одолении смуты, обуревавшей
тогда западные окраины белого царства. Как известно, крупнейшее и в
хозяйственном отношении значительнейшее такое владение есть остров Новая
Курляндия (быв. Тобаго), приобретенный еще блаженныя памяти Е.В. герцогом
Джеймсом I в мае 1654 года. Главный город Новой Курляндии - основанный в том
же году Якобсфорт, где до сих пор располагается крепость и военная гавань.
Губернатором Н.К. последние двадцать пять лет бессменно служит генерал-маиор
барон Вольф-Рюдигер фон дер Остен-Сакен.
(из сборника "Новая и новейшая история Курляндии", стр. 211-212, под
руководством Г.-А. фон Глазенапп. Митава, издательство "Балтикум", 1927
год.)"
На письменном столе в просторном кабинете барона стояла уже успевшая
пожелтеть фотографическая карточка с блеклой надписью, сделанной чернилами:
"Первый конгресс стран-лимитрофов. Слева направо: Е.В. герцог Курляндии
Эрнст IV Бирон, Е.В. король Финляндии Фридрих-Карл I и председатель Грамады
Белорусской Народной Республики доктор Игнатий Коловрат. Гельсингфорс, 1921
год." А тем временем белый снег падал и падал на долы, на отлогие спины
холмов, на сосны, сгрудившиеся у размытой черты, что отделяла серое небо от
окраины просторного поля; и вся та местность виделась теперь, издали, в
молочной дымке памяти, то как этот не вполне удачно вышедший дагерротип, то
как устланный белою скатертью исполинский стол в трактире на литовской
границе...
Размышления Вольфа Вуковича неожиданно и грубо прервал резкий возглас,
который он сперва даже не сумел разобрать. Подняв глаза от мостовой, Люпин
увидел прямо перед собой худосочного сорванца: белобрысого, косоглазого и
лопоухого, с заячьей губой. Мальчишка был одет в коричневые короткие штаны с
лямками и темно-зеленую рубашку, а на шее у него красовался пестрый галстух:
очевидно, отличительный знак юных разведчиков. Неприлично вылупив свои
нахальные, водянисто-голубые глазенки, конопатый недоросль тыкал в сторону
Люпина грязным пальцем и истошно орал: "Волк! Волк!!" Вольфа Вукович в
смущении огляделся было в поисках городового, чтобы объясниться и все
уладить. Но никакого городового и в помине не было, а на место происшествия
уже спешили шестеро дюжих баранов с закатанными рукавами и
зелено-коричневыми повязками службы охраны края. Не обращая внимания на
попытки Люпина заговорить с ними, его немедленно взяли в кольцо и повели,
что было вполне понятно, далее в сторону ратуши. Зайцегубый мальчуган меж
тем несся впереди них, оглашая округу все тем же односложным воплем: "Волк!
Волк!!"
Когда бараны вывели Люпина на площадь, у него упало сердце и
перехватило дыхание. Казалось, что на ней собрался не только весь город, но
и половина герцогства. Густейшая толпа травоядных запрудила ее: быки, козлы,
бараны, необыкновенно рослые зайцы и даже лифляндские свиньи, и флегматичные
эзельские тяжеловозы - все были здесь, все стояли единой плотной массой
вокруг небольшого возвышения в середине и что-то мычали слитно, неразборчиво
и угрожающе.
На возвышении стоял огромный бизон в ситцевой косоворотке - судя по
внешности, родом из крестьян бывшей Виленской губернии - и как раз
заканчивал речь:
"... которые при свете дня рядятся, елейно осклабившись, в содранные с
наших спин овечьи шкуры и воровски бродят среди нас, выискивая себе невинную
жертву, а черной ночью крадутся, ощерив свои полные блестящих желтых клыков,
дурно пахнущие пасти, по нашим мирным пажитям и по стогнам наших мирно
спящих городов, ища подло похитить и изорвать в кровавые клочья нежную плоть
нашей молодой поросли. Их мерзкие зевы истекают похотливой слюной, их
когтистая лапа уже тянется к непорочному ложу наших милых детей, их зловещий
вой гнетет нас долгими лунными ночами. Но ночь ужаса и бесправия пришла к
концу. Раздавим гнусную гадину! Смерть извергам-оборотням! Осиновый кол в их
поганую яму! Смерть волкам!!"
"Смерть!!" взревела толпа. Отдельные бараны, из тех, что стояли ближе,
обернувшись к Люпину, стали яростно блеять и забрасывать его комьями навоза,
среди которых попадались и камни. Вольф Вукович мысленно уже попрощался с
жизнью. Но в это время бизон на трибуне сказал: "Поглядите! Вот он, один из
так называемых и пресловутых "добрых" волков, раскаявшихся, безвредных, тех,
кому мы могли бы милостиво позволить жить среди насъ." (При слове "добрых"
толпа взревела еще громче, и камни полетели гуще.) "Мы, травоядные, -
великодушное племя, не в пример кровожадным хищникам, не знающим жалости,"
продолжал бизон, "но необходимо проявлять бдительность. Народное Вече
Хазенпотта снисходительно приговаривает пойманного волка к двойному
укрощению с последующим выдворением его за пределы левобережной Курляндии."
Люпина ткнули в спину прикладом, и спотыкаясь о кучи навоза, которым его
продолжали забрасывать, он поплелся, вслед за конвоирами, к башне дикого
камня, где еще с орденских времен находилась городская тюрьма.
Когда на третью ночь ограбленный до нитки, оскопленный и с выбитыми
зубами, загнанный дрожащий зверь, бывший еще недавно Люпиным, трясся в
выстуженном телячьем вагоне на переезде через Дюну (1), сквозь гнилые доски
свистел ледяной ветер, и на поля окрест опускались необычно ранние в этом
году снежные мухи. Как выяснилось в подвале башни, Остен-Сакенов выслали еще
за неделю до его приезда. Ближайшие знакомые жили только в Ревеле, а до него
было еще двое суток пути. Люпин свернулся калачиком, положил седую морду на
грязный пол вагона и тихонько завыл...
Несколько лет спустя я случайно встретил его в спальном вагоне-люкс
балтийского экспресса "Дерпт-Мемель". Люпин сильно поседел, пополнел, но
сохранил вид рассеянной застенчивости и тихого довольства. "Далеко ли
направляетесь, доктор?" - осведомился я. - "В Хазенпотт. Городская управа
открывает фортепианные курсы для местной молодежи, и меня просили подобрать
им хороший инструмент." - "Но как же охрана края и прочее?" - "Ничего-с. Я
ведь оттуда родом. И потом они, знаете ли, очень изменились к лучшему в
последнее время. Вряд ли посмеют обидеть земляка," - сказал настройщик и
отвел глаза.
LA, MMI
(1) р. Западная Двина.