Зорич Александр. Королева кубков, королева жезлов

АЛЕКСАНДР ЗОРИЧ
 
КОРОЛЕВА КУБКОВ, КОРОЛЕВА ЖЕЗЛОВ

   Давным-давно к выходу из люка вели скобы-ступени, но теперь они осыпались, съеденные ржавчиной.
   Чтобы выбраться наверх, достаточно было подпрыгнуть. Метра на три с половиной в высоту. Девочка долго, пока не затекла шея, смотрела вверх.
   - Я… тут! - набравшись храбрости, крикнула она. Эхо повторило ее писклявый призыв и, размножив, уволокло в темноту.
   Прямо под люком подземная река образовывала нечто вроде сухой отмели из желтого кладбищенского песка. Роль живописных валунов, ограждавших отмель от тухлой воды, исполняли глинистые комья грязи и сплющенные пивные банки. Между ними змейками вились буро-коричневые струи - уцененная Зона из фильма Тарковского.
   Тата заглянула в сумочку. Вынула из нее старинную колоду карт. Пристроила сумку под попой и уселась в золотистом круге света, что струился из люка. Хрустнула пластиковая трубка раздавленной губной помады. Бережно перебирая карты, она вытащила одну - это был Король Кубков - и спрятала ее в нагрудном кармане джинсового сарафана. Потрогала указательным пальцем козявку спекшейся крови на расшибленной коленке, затем осторожно обвела вокруг свежей еще, сочащейся ссадины, встала и побрела дальше, в темноту.
   Действие этой повести начинается жасминным летним днем, когда я, ваш проводник по миру живых картин, известных профанам как гадальные карты, осознал, что одна милая моему сердцу и вполне безрассудная юная особа угодила в пренеприятнейшую историю, и что сие хотя и свойственно ее тревожному возрасту, но все же, увы, не является залогом благоприятного окончания этой истории… Сме-ню-ка я, пожалуй, этот викторианский фасон де парле, или, как выражается умник Король Мечей, «дискурс», на какой-нибудь посовременней - пока читатель не взбесился… Да-да, сменю. Вот прямо со следующего предложения и сменю - сейчас все равно не получится: инерция… Итак, разрешите представиться: я - знаменитый Король Кубков, самый речистый и сентиментальный из семидесяти восьми арканов Таро. Я сижу на троне, который невесомо парит у самой кромки бушующих волн, и пронзаю зрителя своим особым серо-голубым взглядом, который женщинам обещает любовь, а мужчинам - понимание.
   Я очень скромный король: не скандалю, не требую себе привилегий, не напрашиваюсь на похвалы, а если шучу, то не зло.
   Другие короли совсем не такие. Король Жезлов - тот буян, завоеватель, Цезарь, Македонский и маршал Жуков в одном флаконе. Король Мечей - тот судья, критикан, гордец. Король Динариев - делец и торопыга, таких еще называют элегантным словом «негоциант», это только таким, как он, не лень ворочать миллионами… Признаться, мне трудно с другими королями, меня вообще тяготит мужское общество, пахнущее зрелостью и потом. Я предпочитаю книги, вино и молодежь, которой у нас в колоде, как и везде, предостаточно - одних пажей и рыцарей восемь штук, и все такие… как нынче говорят… «шебутные». Милее всех мне застенчивый Паж Кубков - красавчик в синем тюрбане и вышитом кафтане. С ним и с его голубой говорящей рыбкой - она живет в бездонном кубке - я могу беседовать часами! Паж Кубков напоминает мне мою беспечную любострастную молодость.
   А вот с нашими королевами (или, как сказали бы невежды, которые на черноморских пляжах дуются в «подкидного» и «очко», дамами) отношения у меня безоблачные (исключая, конечно, Королеву Кубков, но о ней речь еще впереди).
   Королеве Динариев я помогаю в саду - мы вместе хлопочем на грядках, составляем земляные смеси и боремся с вредителями. С быстрой, как пожар, Королевой Жезлов я веду возвышенные и умные беседы (она же выручает меня, когда я влипаю в какую-нибудь историю, и ссужает мне денег). И даже злюка и ехидна Королева Мечей, нерукопожатная особа для доброй половины нашей плоской братии, меня ценит и по-своему голубит. У нас с ней крепкая дружба. Королева Мечей считает: я единственный, кто в состоянии понять ее тоску и нескладные порывы. В общем-то, так оно и есть.
   Некоторые недалекие субъекты из младших арканов, вроде рвача Двойки Динариев или склочника Пажа Мечей, считают, что мое приятельство с королевами лишь следствие прежних чувственных связей… Глупости это все! Чувственно я познал лишь одну из Королев - Королеву Кубков. С остальными же знаюсь платонически. В минуты откровенности не стану, разумеется, отрицать, что я мог бы, еще как мог бы, соблазнить Королеву Жезлов. Ее золотые локоны и веснушки меня и впрямь волнуют… Увы, в своих мыслях я разрываю отношения с женщинами быстрее, чем они успевают толком начаться; я слишком хорошо знаю, что не люблю их и никогда не полюблю, поскольку в душе у меня нет для них места - все занято Королевой Кубков… А иногда мне кажется, что я в принципе не способен любить всерьез, потому что меня самого вроде как всерьез и нет…
   Это тонкие материи - особенно, конечно, вопрос «есть я всерьез или нет».
   Посмотреть с одной стороны, так «мы», как нас ни зови - «плоский народец», «живые картины», «арканы», - «мы» существуем, причем во множестве.
   Мир наводнен миллионами гадальных колод. Иные из них пашут, как продавцы шавермы - от утренней зорьки и до вечерней, таская в мир килограммы, тонны правдивейших пророчеств и предсказаний.
   Другие, потаенные, все больше отмалчиваются в бельевой тиши комодов, чтобы раз в год поведать своему владельцу Самое Важное. Третьи - малоопытные, малограмотные, совсем новые, купленные по случаю какими-нибудь школьницами, непросватанными девицами, студентами-хвостистами, эти и букв-то не знают, а пытаются читать, нас читать… И даже эти малоопытные - они ведь тоже кому-то нужны и полезны…
   Так вот, в мире миллионы колод, а значит, миллионы таких же, как я. Ведем себя мы все приблизительно одинаково (люди даже придумали умное слово «архетип»), выглядим - тоже… При этом смерть любой отдельно взятой колоды (а ведь и такое случается - утонет, к примеру, «Адмирал Нахимов») ничего в общем порядке не нарушит, отряд не заметит потери бойца… Это потому, что за нами всеми стоит одна сила, она не обеднеет, как не обеднеет солнце, если станет у него на один луч меньше… Вот когда думаешь об этом - о том, что нет в тебе никакой незаменимости и даже никакой своеродности, - начинает казаться, что и тебя самого нет. Ну, почти. А иной раз подумаешь этак самодовольно: ведь наша колода уникальна, и задачи, которые она уполномочена решать, тоже особенные. И что такое солнце, как не совокупность своих лучей, каждый из которых по-своему пробивает серенькую вату туч? И тогда кажется - врешь, брат, мы, арканы, все-таки есть и существуем всерьез, каждый в своей отдельности.
   У нас, у плоского народца, всякое случается - то повздорим, то застолье устроим с братанием… Бывает - выгоним кого-нибудь взашей из нашего круга. Но ненадолго - так, для острастки. На моей памяти выгоняли Дурака, любителя горланить песни и говорить «без обиняков»… Потом, правда, назад пустили, сжалились. Однако и номер у Дурачины теперь нулевой. А ведь мог бы быть первым… Мы, плоский народец, достаточно похожи на людей - по сути, такие же рабы страстей и обстоятельств (полагаю, поэтому-то нас к людям и приставили). Правда, есть и отличия. Например, мы не очень-то любим разговаривать. В девяноста процентах случаев нам, арканам, «все ясно». Мы редко спрашиваем что-либо друг у друга. Знак вопроса появился в нашем синтаксисе лет тридцать назад. А все привычка: чуть что интересно - идите к Заоблачным Вратам, за которыми водятся ответы на все-все-все вопросы.
   В сравнении с людьми мы, плоский народец, более миролюбивы. За несколько десятилетий существования нашей колоды свара с рукоприкладством у нас стряслась всего одна - когда драчуны с Пятерки Жезлов проиграли пари Семерке Жезлов, вооруженному дубьем детине… Помню, Ангел Умеренности разливал смутьянов водой… Смирность наша объясняется просто - мы знаем, вместе нам жить и жить, может, сто лет или двести, а в других обличьях, после гибели колоды - так и до скончания веков. Новеньких в коллектив не пришлют, старенькие не исправятся… Есть ли смысл скандалить? Теперь открою страшную тайну (пожалуй, даже прошепчу ее жарким шепотом!): мы, плоский народец, суть пленники. Подневольные мы картинки. Мы приставлены к людям, чтобы служить им, желаем мы этого или нет.
   Нас отпустят на волю, лишь когда все люди на земле будут счастливы.
   Возьмем к примеру сегодняшнее утро.
   Ночью спал я плохо - уж очень громко за окном выл пес, что живет среди сумеречных трав аркана Луна. Проснулся поздно, время шло к полудню. И проснулся бы за полдень, если бы не Семерка Мечей, ворюга и проходимец. Он, видите ли, явился предложить мне один из украденных им ночью клинков! Выгнал его - ступай, говорю, к Двойке Динариев (тот и впрямь, скорее всего, купит - что ему, барыге). Завтракать я отправился к Королеве Динариев, она умеет стряпать, нажимает на блюда, полезные для здоровья. Тут тебе и салаты из проросших зерен, и хрустящие морковные котлетки, и витаминные коктейли с благоуханной ореховой пахлавой… Раньше я равнодушно относился к теме «здоровый стол», но вот в последние пятнадцать лет начал прислеживать - меня, Короля Кубков, так часто донимают вопросами о здоровье болящие клиенты нашей патронессы Алисы Егоровны, что я поневоле стал бдеть, как бы не поднабраться от них хворей… Потом мы с Королевой Динариев прогуливались по ее сказочному саду и, конечно, сплетничали. Думаю, если бы моя любовь, Королева Кубков, застигла меня с ней - как мы воркуем, с какой предупредительностью трогаем друг друга за края одежд,
   - в ее глазах вскипели бы огневые слезы ревности.
   К слову, сад Королевы Динариев граничит с садом Хозяйки - это она повелевает детьми, беременностями и взаимностью в любви. Мы долго стояли у ограды, вдыхая томительное головокружение, что источал эдемский розарий, оценивающе глядели на фруктовые деревья
   - они плодоносят круглый год. Вполголоса гадали, что сейчас поделывает соседушка - небось полулежит, этак томно развалясь, на своем троне (он, как всегда, выставлен на веранду) и любуется разноцветными искрами, которыми брызжут пробужденные полуденным солнцем алмазы ее короны? А может, кокетничает с Императором? Строит глазки святоше-Иерофанту? «Ко мне, мужчины, ко мне!» - вышито на поясе Хозяйки.
   Потом Королева Динариев отыскала прелестный кожаный мяч, его ссудил Двойка Жезлов, важный вельможа (клиенты и даже многие предсказатели принимают этот мяч за глобус, но нас-то не проведешь!). Мы было начали уже бросаться им, когда в ажурном проеме калитки возникла простоволосая, изможденная Восьмерка Мечей, закадычная подруга Королевы Динариев. Руки ее были связаны веревками, она рыдала…
   «Что на сей раз?» - участливо поинтересовалась моя гостеприи-мица.
   «Сейчас… расскажу…» - всхлипнув, проронила Восьмерка Мечей.
   Королева Динариев метнула на меня извиняющийся взгляд и сделала этакий выметающий жест своими миниатюрными пальцами - мол, ты ступай, я буду врачевать душевные раны.
   Что ж… Я уже почти добрел до своего моря-океана, когда в небе надо мной распростерлась знакомая стальная туча. Налетел ветер, туча рассыпалась на несколько курчавых облачков. Глядь - из ближнего облачка выросла рука, крепко сжимающая увенчанный короной клинок. Туз Мечей!
   Я вздохнул. Небесное это явление означало, что меня, нас, зовут туда, в большой быстрый мир, где живут люди - любители разговоров и смертоубийства. Сейчас будем выпрямлять судьбы, вскрывать нарывы на мягких тканях души.
   Вместе со мной в сферу Энроф заторопились и другие - тройки и десятки, двойки и пажи, подсобные рабочие Тайны.
   У нас, арканов, спаянный коллектив.
   С точки зрения наблюдателя, находящегося в сфере Энроф, мы почиваем в ларце, обитом изнутри красным бархатом. Самые злоязыкие из нас - вроде Пажа Мечей - называют его «саркофагом», а те, кто подобродушнее, вроде купчины в винном погребе Десятки Кубков - «нашим прекрасным дворцом». Ларец этот спрятан в нижнем отделении старинного секретера. Он заперт на ключ, ключ же лежит в яйце, яйцо - в утке, утка… шучу. Ключ под шерстяным ковриком возле кровати Алисы Егоровны.
   Алиса Егоровна - опытная женщина. Когда-то она работала инженером в конструкторском бюро, специалистом по сопротивлению материалов. Мы уже тогда ее знали, хотя, конечно, не так хорошо. Иногда она раскладывала нас прямо на своем кульмане, на пахнущих графитом чертежах детских санаториев и техникумовских общежитий, а ее товарки, с обремененными тушью «Ленинград» ресницами (как видите, у нас было время досконально изучить материальную культуру места нашего последнего назначения), боязливо таращились на результаты гадания, прозревая сквозь нас… нет, не будущее, но всего лишь свои меленькие мечтанья и пустые страхи.
   Тогда наша Алиса знала только три расклада: вездесущий «Кельтский крест», ответчика на все важные вопросы, простодушную, как цыганский романс, «Малую подкову» (в ее тетради, с выбитым золотом Марксэнгельсом на обложке, она была помечена ремаркой «на любовные взаимоотношения») и расклад из трех карт «Утро-день-вечер», который прорицал день текущий.
   К моменту выхода на пенсию наша Алиса была уже настоящей эрудиткой по части раскладов - раскидистых, как калина, струящихся синусами-косинусами, фигурных, уже почти фигуристых, линейных. Она разговаривала ими, а иногда даже глаголала. Как и положено мастерице.
   Но тогда гадалка Алиса, еще только осваивающаяся в возрасте бабы-ягодки, напоминала дворового гитариста, пытающегося сыграть на трех привычных аккордах сразу все полюбившиеся мелодии - от «…сбил его товарищ Ли-си-цин» до «Она прошла как каравелла по зеленым волнам…».
   Все ее тогдашние клиентки хотели одного: любви. Случалось, она раскладывала «Малую подкову» дюжину раз за день.
   В те времена «Кельтский крест» с его судьбоносными ответами на важные вопросы и даром никому не был нужен. На глобальный вопрос «куда идти?» тогда отвечали очень локально - к любовнику. Это потом, когда Алисино КБ закрыли, а на его месте возвели нечто капиталистически-фаллическое, когда все прочие КБ и НИИ были распроданы или превращены в доходные дома, «куда идти?» вопрошали многие, пламенно глядя в пустоту перед собой.
   Во времена развитого социализма я, Король Кубков, пользовался незаслуженно высокой популярностью - это роднило меня с музкомедией и болгарскими курортами. Каждый второй расклад Алиса делала на меня. По науке я назывался «сигнификатором». И хотя мужчины, как и женщины, подлежат влиянию четырех основных мастей статистически равномерно, распадаясь на четыре основных группы, по замечательной иронии судьбы советские труженицы именно во мне хотели видеть символическое воплощение своего возлюбленного.
   - Он какой, ваш мужчина? - спрашивала клиентку Алиса, теребя свои массивные янтарные бусы, привезенные из прибалтийского отпуска.
   - Ну… какой-какой… ласковый, - отвечала девушка из отдела кадров.
   - Чувственный?
   - Очень.
   - Знак Зодиака его не знаете? Хотя бы день рождения?
   - Только познакомились…
   - Глаза голубые?
   - Кажется.
   - Ну… - с покорным вздохом резюмировала Алиса, - значит, будет Король Кубков.
   Я ложился в верхний правый угол стола, а подо мной, на сияющих священным ужасом глазах девушки из отдела кадров, росла «Малая подкова». Она сулила вопрошающей служебный роман в крымском санатории, два аборта и перевод с повышением.
   Реальные возлюбленные этих девушек - машинисток, инжене-рок, лаборанток - в жизни были либо королями мечей, либо королями динариев, изредка королями жезлов (правда, эта честолюбивая публика сторонилась всяческих КБ, как проказы). Но девушки не замечали как будто. Они хотели видеть своих мужчин поэтами, страдальцами и этакими универсальными леонардо-да-винчами. Последнее было ближе к правде, нежели первое и второе. Мужчины, на которых гадали кабэшные жизели (уж я-то знаю, ведь я ходил за этой информацией к Заоблачным Вратам!), были и впрямь многогранны, но лишь в сфере личного. Дома - поблекшая жена при упрямом чаде, в курортном городе - подруга-художница, на десять лет старше, в конторе - страстишка с химией и на каблуках. В поэзии они не смыслили дальше «все возрасты покорны», а если и страдали, так от простатита.
   Внучку Алисы Егоровны звали Тата.
   Ей было одиннадцать с половиной лет. Опасный возраст, когда в теле уже пробуждаются дурные репродуктивные соки, а ум и душа еще вовсю живут бесполой горней тишиной андерсеновских сказок и звериным озорством санных катаний с ледяной горы. Возраст, изрядно оскверненный писателем-бабочковедом и основанной им сектой литераторов-лолитописцев. К счастью, наша Тата была неним-фетна - не то чтобы совсем некрасива, но вовсе не отмечена печатью той особой, через старческие морщины и целлюлит пробивающейся прелести, которая уже в тринадцать-четырнадцать делает девочек капризными и блудливыми.
   Лицо у Таты было широким, с чуть припухшими от застоя лимфы щеками и большим красным ртом, глаза же, напротив, были у нее небольшие, неопределенного какого-то грязно-серого цвета, взгляд чаще рассеянный или отсутствующий, речь медленная, грубоватая, по-мальчишески маловнятная. Славных русых кудряшек, абрикосового пушка на лядвеях и выразительных гримасок, вызывающих приток крови к пещеристым телам - всего этого за Татой не водилось. В общем, с точки зрения современных эстетов, второй сорт. Королеве Динариев, она самая дальнозоркая из четырех королев, было ясно: когда Тата вырастет, служить она будет Мужскому Богу, а вовсе не Великой Богине, что, впрочем, не помешает ей при желании выйти замуж и произвести одно-два чада.
   Мы, плоский народец, познакомились с Татой одним зимним вечером.
   Тата болела пневмонией, Тату лихорадило. Алиса, на попечении которой уже несколько лет находилась девочка, не знала, что предпринять, чтобы облегчить горящему тельцу его не в этой жизни заслуженные мучения. Тата отказывалась кушать, отказывалась разговаривать и, что самое вредное, не желала принимать лекарства. Только брыкалась под одеялом и жалобно подвывала. Бабушка уже почти согласилась с тем, что дитятко придется поместить в больницу - брыкание Таты она принимала за судороги. Чтобы поднять болящей настроение, был закуплен целый лоток киндер-яиц с игрушками внутри. Но, выковыряв из шоколадной скорлупы дурно отлитый из пластмассы трехколесный велосипед, фигурку рыцаря с копьем и пупырчатую жабу, Тата потеряла интерес к забаве, смахнула дребедень с одеяла на пол и громко, жалобно разревелась.
   - Не хочу яйца! Хочу сейчас карты!
   Ни слова не говоря, бабушка принесла Тате затрепанную колоду игральных карт, она осталась от первого мужа нашей патронессы, барабанщика военного оркестра.
   - Не эти карты! А твои! Те, такие красивые! - приостановив рев, прогундосила девочка.
   - Мои?
   - Ну те, с которыми ты разговариваешь, когда гости приходят! Я видела!
   - Мои тебе нельзя, - отрезала бабушка.
   - Сейчас можно!
   Помрачневшая Алиса проскрипела стареньким паркетом в направлении своей спальни. Вернулась уже с ларцом в руках. А внутри ларца, как уже было сказано, дожидались мы, плоский народ.