Альфия Исламовна Смирнова
Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века

   В.Б. Смирнову – мужу, другу, учителю

Введение

   Каждая экономическая формация, каждая историческая эпоха, каждое крупное социальное завоевание вносили в процесс взаимодействия человека и природы существенные коррективы, что незамедлительно сказывалось на натурфилософских концепциях, решаемых писателем в соответствии с характером мировоззрения в целом, с эстетическими и этическими взглядами в частности. В общественном и художественном сознании XVII – начала XIX века в России природа занимает особое место, наполняется особым качеством, оказывая мощное влияние на развитие и формирование идейно-эстетического идеала. Интерес к природе сохраняется на протяжении всего
   XIX столетия. Отношение к окружающей среде, оставаясь одним из критериев оценки личности человека, все более насыщается деятельным началом, основой которого «становится не природа человека как таковая, не тождество ее с природой всеобщей, изначально заложенное в человеке, а реальная трудовая деятельность» (Липин 1985: 26–27). В середине XIX века в русской литературе усиливается внимание к месту человека в природе и изображению природы. К. Пигарев отмечает динамичность пейзажа в русской прозе и лирике середины XIX века, ранее отсутствовавшую. Жизнь природы раскрывается в ее движении, переходных состояниях.
   Литература выходит на новый уровень осмысления окружающего мира и места человека в нем. Наиболее отчетливым ее выражением стала поэзия Ф. Тютчева, первым поставившего проблему «человек вместе с природой и даже вместе со всем космосом перед лицом хаоса» (Семенова 1989: 49). Во взглядах Тютчева на природу, на характер мировой жизни, как писал В.Д. Саводник, «была некоторая, весьма знаменательная двойственность». С одной стороны, природа предстает у него как светлый, прекрасный, гармонически законченный космос. С другой стороны, есть и иной ее лик – безобразный хаос, таящийся в глубине мировой жизни (Саводник 1911: 198). В целом же в русской литературе XIX века преобладала тенденция изображения нравственного, эстетического воздействия природы на человека. Эта тенденция была продолжена в XX веке, что, по справедливому мнению исследователей, «генетически связано прежде всего с традициями русской классической литературы. Именно в творчестве Пушкина и Тургенева, Л. Толстого и Чехова состоялось чрезвычайно важное не только для их современников, но и для потомков “открытие” нравственно-очищающего, облагораживающего, наконец, врачующего воздействия природы на человеческую душу» (Черная 1979: 118).
   В русской литературе XX века все более усиливается нравственно-философский аспект в раскрытии темы природы, выдвинувшийся на первый план в творчестве Пришвина и Леонова. На развитие художественной натурфилософии XX века повлияли достижения русской философской мысли рубежа XIX–XX веков, идеи космизма (И. Киреевский, В. Соловьев, Н. Федоров, П. Флоренский, Н. Лосский), научные открытия начала века (к течению русского космизма были близки К. Циолковский, В. Вернадский, А. Чижевский). Глубокое художественное осмысление проблема взаимоотношений человека и природы в XX веке нашла в творчестве М. Пришвина, С. Есенина, Н. Заболоцкого, А. Платонова, К. Паустовского, Л. Леонова, В. Астафьева, Ч. Айтматова, С. Залыгина, В. Распутина, А. Кима и др.
   На протяжении прошлого столетия в условиях научно-технического прогресса интерес к теме «человек и природа» все более усиливается. Пафос революционного переустройства действительности породил в литературе «ведущий и определяющий – вплоть до конца 50-х годов – мотив преобразования природы» (Липин 1985: 48). На смену романтизации противоборства человека и природы во второй половине XX века приходит осознание необходимости единения и поиск путей единения. По словам Галины Белой, «можно с уверенностью сказать, что после длительного периода депоэтизации природы наступила пора романтической ее идеализации, с одной стороны, и тревожных размышлений о грозящих ей опасностях – с другой» (Белая 1983: 123). В этом отношении знаковым произведением явился роман JL Леонова «Русский лес» (1953), ставший «точкой отсчета» в трансформации темы «человек и природа» в русской литературе середины XX века. «Русский лес», по словам Т.М. Вахитовой, «являет собой пример постижения философских глубин национальной жизни, художнического предвидения усложняющихся отношений человека и природы, осмысления процессов познания и самопознания» (Вахитова 1984: 73).
   Во второй половине XX века человечество было поставлено перед необходимостью пересмотреть сложившиеся взаимоотношения с природой. С середины шестидесятых годов «научно-технический оптимизм начал заметно уступать чувству всеобщей и серьезной обеспокоенности состоянием естественного окружения, претерпевшего усиливающийся прессинг прямых и побочных влияний человеческой деятельности» (Киселев 1989: 8). В художественной литературе актуализируется нравственно-философская и экологическая проблематика, особенно в «деревенской» прозе, что вполне объяснимо, поскольку пока «крестьяне, занимая традиционные ячейки общества, были его центром тяжести (его магнитом), общество было “неваляшкой” и экологических проблем у него не было. Выветривание крестьянской почвенности формирует идеологию переселенца, для которого земля, обычай, нравы всегда чужие» (Гиренок 1992: 11).
   Исследование «природных» основ жизни в литературе свидетельствовало, по мнению критики, не об «уходе в природу», а о решении вопроса об органичности развития общества и человека. «Отношения человека и природы есть прежде всего вопрос об утраченной органической почве развития всех форм человеческой жизни» (Белая 1981: 49–50). В шестидесятые годы появляются произведения В. Астафьева, В. Белова, С. Залыгина, Е. Носова, В. Чивилихина, В. Бочарникова, Ю. Сбитнева, в которых ощущается потребность «восстановить» природу в своих правах, напомнить человеку о его первоистоке. «Открытие» природы в прозе было связано и с тем, что отношение к ней осознавалось критерием этической сущности человека. Этот аспект, связанный с губительным воздействием человека на природу, выдвинулся на первый план в прозе семидесятых годов («Царь-рыба» В. Астафьева, «Комиссия» С. Залыгина, «Прощание с Матерой» В. Распутина, «Не стреляйте в белых лебедей» Б. Васильева, «Последняя пастораль» А. Адамовича и др.).
   В последние десятилетия XX столетия бурное развитие научно-технического прогресса привлекло внимание к экологическим проблемам, вызвав к жизни новые аспекты художественного осмысления темы природы. Всю остроту и злободневность вопроса о сохранении природы точно выразил Леонид Леонов: «…Признаться, поистине мучительны уху и сердцу участившиеся в последнее время надрывные и напрасные, все более авторитетные вопли об уже надвигающейся экологической расплате, заглушаемые мощным чавканьем все того же, из крыловской басни, всемирного Васьки-кота…» (Леонов 1980). В восьмидесятые годы появляются романы Ч. Айтматова «И дольше века длится день» и «Плаха», «Отец-Лес» А. Кима. И итоговым романом в осмыслении натурфилософских проблем, места человека в мире и его будущего стал роман-наваждение Л. Леонова «Пирамида» (1994).
   В конце XX века во взаимодействии общества и природы выделяются такие уровни, как экологический, антропологический (взаимодействие биогенетического и социокультурного начал в человеке), планетарный — человечество/Земля (взаимодействие техносферы и биосферы), универсальный (взаимодействие ноосферы и космосферы) (Минкявичус 1987). Все эти уровни находят отражение и в натурфилософской прозе второй половины XX века. Современное научное «видение природы претерпевает радикальные изменения в сторону множественности, темпоральности и сложности» (Пригожин, Стенгерс 1986: 34), что также сказывается на ее восприятии и воплощении художественной литературой, на «масштабе рассмотрения человека» (А. Ким), на новом измерении времени и пространства.
   A. Бизе в работе «Историческое развитие чувства природы» (СПб., 1890) писал: «Так как каждой нации и каждой эпохе принадлежит особый, свойственный ей образ мыслей, и так называемый дух времени подвержен постоянному превращению, то и эстетическое воззрение на природу, так же как мировоззрение, постоянно изменяется; каждый век видит природу по-своему» (Бизе 1890: 7). К первым исследованиям чувства природы в русской литературы XIX века можно отнести работы К.К. Арсеньева «Пейзаж в современном романе» (1888), В.Ф. Саводника «Чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева» (1911), А. Архангельского «Природа в произведениях С.Т. Аксакова» (1916), С.В. Шувалова «Природа в творчестве Тургенева» (1920).
   B.Ф. Саводник ссылается на фундаментальный труд Гумбольдта «Космос» (1845), поскольку ему принадлежат и сам термин «чувство природы», «утвердившийся с тех пор среди психологов, эстетиков и историков искусства», и мысль о том, что «чувство природы в разные эпохи проявляется различным образом, что оно видоизменяется соответственно с преобладающими вкусами эпохи, ее общим характером и настроением» (Бизе 1890: 5). Характеризуя чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева, В.Ф. Саводник раскрывает сложность этого явления с точки зрения его «психического состава», выявляет средства и приемы его воплощения.
   На рубеже XIX–XX веков появляются статьи русских философов о природе: Вл. Соловьева «Красота в природе», В.В. Розанова «Что выражает собой красота природы?», работа П.А. Флоренского «Столп и утверждение истины», в которой рассматриваются смысл понятия «чувство природы» и история его развития. Флоренский отмечает, что «только с христианством явилось место для чувства природы», после чего человек смог осознать земную жизнь как жизнь «тварного» мира во главе с человеком. Место человека в природе, его роль в тварном мире привлекла внимание и других русских философов. Мысль о тварности мира и стала основанием идеи «положительного всеединства» Вл. Соловьева, идеи «органического единства», «софийного» состояния мира, «обожания» живого и неживого природного мира П.А. Флоренского, С. Булгакова, Н. Лосского, Л. Карсавина[1]. Этот аспект, привлекавший внимание философов Серебряного века, актуализировался в науке в конце XX века[2].
   В литературной науке сложилась определенная традиция в изучении «поэтического чувства природы». Особенно настойчиво к нему обращались в XIX веке. «Впоследствии, – по словам И.О. Шайтанова, – о чувстве природы как о показателе мышления начали говорить реже, так что на сегодняшний день (и особенно в советском литературоведении) оно оказалось куда хуже исследованным, чем, скажем, характер художественного преломления категорий времени и пространства» (Шайтанов 1989: 9). Во второй половине XX века продолжается изучение чувства природы в русской литературе XVIII–XIX веков, появляются монографии В.А. Никольского «Природа и человек в русской литературе XIX века (50—60-е годы)» (1973), М.Н. Эпштейна «“Природа, мир, тайник вселенной…”: Система пейзажных образов в русской поэзии» (1990), «“Чувство природы” в русской литературе» (1990), Н.В. Кожуховской «Эволюция чувства природы в русской прозе XIX века» (1995) и др.
   Издаются сборники статей и материалы научных конференций, в частности, «Пейзаж как развивающаяся форма воплощения авторской концепции» (1984), «Художественное творчество: вопросы комплексного изучения – 1984» (1986), полностью посвященный проблеме «человек – природа – искусство», которая рассматривается в нем на материале фольклора, поэзии, художественной прозы, научной фантастики. Авторов сборника интересуют вопросы философии природы в ее взаимосвязи с эстетикой природы, образной спецификой ее воплощения. В 1990-е годы выходит сборник статей «Эстетика природы» (М., 1994). В конце прошлого – начале нынешнего века были изданы материалы конференций, проходивших в Сыктывкаре (1980, 1981), Волгограде (2000, 2001), Пушкине – Санкт-Петербурге (2002), Хельсинки (2003) и др.
   В изучении чувства природы в художественной литературе предшествующих трех столетий (не только русской, но и зарубежных) наметились позитивные сдвиги, однако многие проблемы лишь только поставлены и не решены. Среди них и проблема, вынесенная в название учебного пособия «Русская натурфилософская проза второй половины XX века».
   Понятие «натурфилософская поэзия и проза» уже прочно вошло в литературоведческий оборот. Обозначение «натурфилософская проза» применительно к литературному процессу второй половины XX века одним из первых использовал критик Ф. Кузнецов в рецензии на «Царь-рыбу» В. Астафьева: «Эта книга философской, вернее (если допустимо переосмысление и осовременивание старинных терминов), натурфилософской, прозы…» (Кузнецов 1976). Произведения 60—70-х годов, в которых «философия природы» становилась смысловой доминантой, зачисляли по разным «ведомствам»: деревенская проза – при тематическом подходе в ее осмыслении, философско-этическая проза, когда учитывалась специфика проблематики. Галина Белая писала: «Казавшаяся еще недавно локальной, зачислявшаяся по ведомству “деревенской” прозы, какой бы литературе она ни принадлежала, проблема матери-земли обнаружила свой онтологический смысл» (Белая 1983: 143). Наконец, лирико-философская проза – при попытке понять жанрово-родовое начало и стилевое своеобразие. В. Камянов обратил внимание на то, что «в рамках сегодняшней лирико-философской прозы действует своеобразный закон “освоения материи”. Мерой интенсивности чувства становится его способность переходить, перетекать в окружающую среду, сообщая ей ярко выраженные черты антропоморфности» (Камянов 1984: 69).
   Понятие «натурфилософия» используется нами как этимологический эквивалент философии природы, как совокупность философских попыток толковать и объяснять природу с целью познания связей и закономерностей явлений природы. Художественное воспроизведение этих «попыток» и представлено в прозе писателей-натурфилософов. Натурфилософская проза сочетает в себе глубокое осмысление «вечных» вопросов с неохристианскими этическими концепциями, экологические проблемы находят в ней – в контексте новых научных достижений – нетрадиционное решение. Изображение нестабильного состояния мира, распадающихся связей, дисгармоничного существования побуждает писателей онтологические, этические опоры искать в мифе. И это вполне объяснимо, так как на ранних этапах истории человечества мифология представляла различные идеальные модели взаимоотношений человека и природы. Миф стал первоначальным воплощением высшего идеала космического единства и гармонии природы и человека. Мифологизация литературы – естественный и закономерный процесс ее развития. «Мифологические методы литературы» являются «чрезвычайно живучими, чрезвычайно разнообразными и всегда претендующими на реалистическое отражение жизни» (Лосев 1982: 444). Мифологизация как явление поэтики натурфилософской прозы требует специального рассмотрения как и поэтика в целом русской прозы о человеке и природе второй половины XX века.
   В учебном пособии выделяются три основных направления изучения русской, в том числе и русскоязычной, прозы второй половины XX века: философия природы – мифология природы – поэтика. Предложенная исследовательская модель предполагает следующее: во-первых, выявление натурфилософских концепций и философских систем, повлиявших на их формирование; во-вторых, рассмотрение прозы в контексте мифопоэтической традиции, ориентация на которую является типологической характеристикой ее; в-третьих, анализ поэтики произведений, которая во многом определяется философией и мифологией природы.
   В свое время В.И. Вернадский говорил о важной роли крупных проблем в развитии научного знания. Со временем они становятся все более сложными и масштабными. Их невозможно решать силами какой-либо одной науки. Необходимо привлечение всего арсенала современных научных знаний, что предполагает объединение специалистов различного профиля. Характеризуя динамику исследования проблемы взаимосвязи общества и природы в различных науках, авторы обзоров правомерно подчеркивают ее комплексный характер, что проявляется в тенденции к расширению круга разрабатывающих ее наук.
   Изучение художественной натурфилософии XX века должно осуществляться с учетом междисциплинарного, комплексного подхода. «Сама жизнь постоянно выдвигает злободневные проблемы, которые до сих пор не подвергались научному анализу. В их числе и комплексная проблема «Экология – человек – природа – художественное творчество» (Художественное творчество… 1986: 15). Приоритетность комплексного подхода в изучении художественной натурфилософии обусловлена как ее сущностью, так и интеграционными процессами в методологии литературоведения XX столетия. Ибо современное литературоведение «активно взаимодействует с семиотикой, историей, философией, политологией» (Neue Literaturtheorien 1997: 111). Комплексное изучение натурфилософской прозы позволит выявить определенные закономерности в ее развитии, осмыслить такой феномен в литературном процессе второй половины XX века, как художественная натурфилософия.
   Изучение натурфилософской прозы второй половины XX века осуществляется в учебном пособии в литературоведческом «ключе» с привлечением необходимых сведений из других областей знания (экологии, философии, мифологии, этнографии, биологии и др.). Что же касается методики анализа текстов натурфилософской прозы, то, учитывая учебный характер издания, особое внимание в ней было уделено детальному анализу произведений, адекватному авторской задаче «прочтению» их, репрезентативности наблюдений и выводов. Этим объясняется постоянное пристальное внимание к тексту, последовательное использование его в качестве «иллюстративного» материала, многоуровневый анализ художественного текста, обращение – в соответствии с заявленной «исследовательской моделью» – к одним и тем же текстам (за редким исключением) в каждой из трех глав.
   И еще одно, как представляется, важное предуведомление, касающееся выбора художественных произведений и их авторов. В учебном пособии представлены произведения русской и русскоязычной литературы. Характеризуя советский период в развитии восточнославянского сообщества в связи с разнообразными последствиями его T.Л. Рыбальченко подчеркивает, что, «с одной стороны, в этот период действовала установка на развитие национальных культур, с другой стороны, очевидной была установка на монокультуру («единую по содержанию и разнообразную по формам»)» (Рыбальченко 2007: 5). Как об актуальной научной задаче T.Л. Рыбальченко говорит о необходимости «поиска методологии изучения современной русскоязычной литературы, развивающейся в разной социокультурной среде, прогнозирования возможности развития как национальной идентичности, так и эстетического синкретизма в русскоязычной литературе разных государств» (Рыбальченко 2007: 6).
   Не может не радовать сегодня появление исследований, посвященных русскоязычной литературе других стран. На материале натурфилософской прозы второй половины XX века хорошо видно, насколько обогатили ее русскоязычные авторы, продемонстрировав уникальность создаваемых ими художественных миров, – благодаря их национальной ментальности, «генетической» памяти в осмыслении и воплощении чувства природы, эстетическому синкретизму. «Процесс формирования транснациональной цивилизации в современном мире (процесс глобализации культуры)» (Рыбальченко 2007: 5) актуализирует вопросы, связанные с судьбой разных культур, с сохранением их национальной самоидентификации. Изучение творчества русскоязычных писателей в их связях с литературным процессом нашей страны остается актуальной задачей литературной науки. В учебном пособии русская и русскоязычная проза писателей-натурфилософов рассматривается в единстве характерных для натурфилософской прозы второй половины XX века тенденций и явлений.

I. Философия природы

1. Идея круговорота как гармонического мироустройства

   «Философия природы, которую исповедует время, – одна из проекций общественного миросозерцания. И потому интерпретация отношений человека и природы всегда есть знак своего времени, код к его расшифровке» (Белая 1983: 119). С середины XX века вопросы гармонии в системе «общество – природа» приобретают в науке и искусстве особую актуальность и осмысливаются в разных направлениях. Объективной предпосылкой гармонизации отношений человека и природы является гармония самой природы. Во второй половине XX века, когда выявились последствия «экологических» преобразований, художественная литература в поисках идеала гармонического мироустройства обратилась к самой природе, доказывая, что она многое может дать человеку при его вдумчивом и ответственном отношении к настоящему и будущему.
   Древние, говоря о совершенстве и гармоничности природного мира, выражали эту идею с помощью круга, шара, сферы. Это было обусловлено пониманием Вселенной как единой системы, в которой микрокосмос связан с макрокосмосом внутренними связями, обеспечивающими гармонию и совершенство Вселенной.
   Многим народам свойственно представление об «универсальном законе», лежащем в основе функционирования Вселенной. В Индии он получил название «рита», в Греции ему соответствовало «тео», в Китае – «дао», подобный смысл имели также у индийцев – «дхарма», у греков – «рок», «логос», «дикс», у египтян – «маат», у шумеров – «ме». В понятиях круга «риты», в той или иной мере присущих языкам всех индоевропейских народов, особенно важным, как пишет Н.А. Чмыхов, представляется «определение категорий, обозначающих: 1) порядок, закон; 2) территорию; 3) время; 4) общность людей. Кроме того, «рита» был основой зодиака – универсальной модели вселенной, существовавшей у народов индоевропейско-кавказско-переднеазиатско-эгейской провинции, очевидно, с неолита» (Чмыхов 1987: 6).
   Идеей единства мира природы пронизана вся мифология. Крестьянин, зависимый от календаря, на эмпирическом уровне постигал взаимосвязь природных явлений, целостность окружающего мира, ощущал себя частью его. В.В. Мильков, характеризуя мировоззрение древних славян, отмечает, что ему была присуща «натуралистическая, пантеистическая концепция равнозначности всех частей света мирового универсума. В ней подчеркивалась необходимость гармонического единства и нерасторжимой взаимозависимости человеческого сообщества (рода) с окружающим миром природы» (Мильков 1986: 45).
   Русская проза о деревне 60—70-х годов представила читателю именно такого крестьянина, вписанного в природный миропорядок, унаследовавшего многовековую народную нравственность. Создала тип героя, с которым настала пора расстаться, как и с целым крестьянским миром, с которым ностальгически прощались В. Белов в «Привычном деле», В. Распутин в «Прощании с Матерой», В. Астафьев в «Последнем поклоне».
   Обратившись к основам бытия человека, эта проза не могла не задуматься над «вечными» вопросами: о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о том, «кто, для чего все это выдумал» (В. Белов), и о том, что ожидает за последним пределом. На страницах прозы о деревне создавался целостный в своем единстве, уходящий своими истоками в глубокую древность, образ Природы как Космоса. «…Цикличность времени и “круглость” Земли отражают общую исходную схему, которая задает некий общий ритм и пространству и времени, создает определенную защищенность, гарантированность, “уютность”, настраивает на ожидание того, что уже было, предотвращает ужас…» – справедливо подчеркивает В.Н. Топоров (Топоров 1988: 15).
   «…Ритмичностью объясняется стройность, гармонический миропорядок, – пишет В. Белов, – а там, где новизна и гармония, неминуема красота, которая не может явиться сама по себе, без ничего, без традиции и отбора… Так, благодаря стройности, ритмичности и личному, всегда своеобразному отношению к нему, сельский труд, как нечто неотделимое от жизни, обзавелся своей эстетикой» (Белов 1984: 15–16). Ритмично – в соответствии с природным «порядком» – организована жизнь героев повести В. Белова «Привычное дело» (1966). Не человеком заведен этот порядок, и не ему его менять. Главный герой повести Иван Африканович размышляет, наблюдая за восходом солнца: «Восходит – каждый день восходит, так все время. Никому не остановить, не осилить…» (Белов 1991: 156). И удивляется, думая о скором пробуждении природы, о тетеревах, что «через недельку разойдутся, разгуляются»: «Вот ведь как природа устроена» (Белов 1984: 156). И небо в своей необъятности и выси непонятно ему: «Иван Африканович всегда останавливал сам себя, когда думал об этой глубине…» (Белов 1991: 156). Герой В. Белова сам часть и продолжение природного мира. Это онтогенетическое свойство, составляющее основу народного характера, является типологическим признаком, объединяющим героев «деревенской» прозы. В повести Е. Носова «И уплывают пароходы, и остаются берега» воссоздается подобный тип героя. Савоня «не умел отделить себя от бытия земли и воды, дождей и лесов, туманов и солнца, ставил себя около и не возвышал над, а жил в простом, естественном и нераздельном слиянии с этим миром» (Носов 1975: 303).