Абрамкин Антон
Рубеж

   Андрей Валентинов, Марина и Сергей Дяченко, Генри Лайон Олди
   РУБЕЖ
   Мы благодарим
   АВТОРОВ за веру в нас и в русскую литературу НИКОЛАЯ ГОГОЛЯ за то, что ему не пришлось сжечь эту рукопись ДМИТРИЯ РУДАКОВА за то, что он втянул нас в эту авантюру ГЕННАДИЯ СПИРИНА за то, что не спрашивал, куда ушли деньги НИКОЛАЯ ЮТАНОВА за веселое долготерпение и сдержанный сарказм АНАТОЛИЯ НЕЧАЕВА за стойкое нежелание перемен и экономию во всем СВЯТОСЛАВА ЛОГИНОВА за добровольное изучение украинской мовы СЕРГЕЯ БЕРЕЖНОГО за неудачные попытки провалить проект ВАСИЛИЯ ВЛАДИМИРСКОГО за многословность и многоликость ТАНЮ АБРАМОВУ за ее щеки ПАВЛА БОРОЗЕНЦА за любовь к Тане Абрамовой ПЕТРА КУДРЯШОВА за вторую попытку А также проводницу скорого поезда Симферополь - Санкт-Петербург НАДЮ за бдительность
   ЗАНУДНОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ДЛЯ ВЪЕДЛИВЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ
   У семи нянек, как известно, - дитя без глазу. Правда, у этой книги не семь, а только пять авторов, но все они успели снискать немалую популярность и, значит, могут сойти не просто за няньку, а за няньку дипломированную, особо опасную детским очам. Можно представить, что понаписали господа сочинители, собравшись этаким кагалом! И в самом деле, едва въедливый читатель принимается изучать предложенный текст, как обнаруживает немало странностей. Прежде всего возникает вопрос: а в какую эпоху происходит действие романа? Смотрим, чем вооружены герои романа... фузеи, гарматы, булдымки какие-то-и беглый московский стрелец фигурирует среди действующих лиц - всё указывает на допетровскую эпоху. И вдруг упоминание, что совсем недавно в Европе взлетел первый монгольфьер. А это событие, как сейчас помню, произошло 21 ноября 1783 года, когда не только старой, но и новой Запорожской Сечи следа не оставалось. Неувязочка получается, милостивые государи! Авторы улыбаются всяк на свой манер, покладисто соглашаются: "И верно, неувязочка (но ничего и не думают исправлять!), а вы читайте, пан зацный, читайте!.." Въедливый читатель углубляется в текст и видит упоминание, что некогда под Полтавой был разгромлен "Московский Дракон", а предок одного из героев самолично захватил в плен Алексашку Меншикова. - Ах, так это у нас альтернативка! Сгорел, значит, Пётр Первый, как швед под Полтавой! Вот откуда стрельцы и умаление государства Российского... тогда понятненько. Одно неясно, откуда взялся град Питербурх и почему не к гетьману спешат герои получать зарубежную визу, а к императрице Екатерине? Неувязочка-с. По всему видать, не сговорились авторы промеж себя и тянут кто в лес, кто по дрова. - Надо же, и впрямь неувязочка!.. - лукавые авторы и в этом согласны критиком. - Только вы читайте, добродии, читайте! Читаем и видим, что дальше начинается что-то несусветное. Братец Гримм-старший, который родился два года спустя после полёта братцев Монгольфье, овею собирает украинский фольклор. А затем и вовсе появляется с детства накомый пасичник Рудый Панько, поминая некоего щелкопёра, который его, пасичника, байки на великоросской мове тиснул, а теперь, надевши "Шинель", гуляет по "Невскому проспекту". Вот оно, - слово сказано, предшественник найден! Может быть, и нет никаких неувязочек, а есть традиция? Ну-ка, ответьте, мой вдумчивый читатель, в какую эпоху происходит действие "Тараса Бульбы"? "Тяжёлый XV век", процитирует всезнающий литературовед. Но позвольте, господа хорошие, откуда , пятнадцатом веке взяться в Малороссии табаку или хоть той же бульбе? Колумб открыл Америку в самом конце века, и не могли произрастания Нового Света столь прочно внедриться в быт. А вот, скажем, кто сумеет ответить, сколько весил Тарас? Да уж ладно, не листайте книжку, подскажу: весу в казаке было триста двадцать семь с половиною кило. При такой тучности Тарасу Бульбе не на коне скакать, а ног таскать не можно. Впрочем, Николай Васильевич тоже не первый среди русских (или украинских?) сочинителей страдал такими неувязочками. Достаточно припомнить, сколько тянула шапчонка, которой Добрыня змеюку поганую ушиб... Или ещё: Илья Муромец тридцать лет на печи сиднем сидел, а Микула Селянинович так и вовсе... - Вот уж нет! - возмутится критик. - Былины сюда приплетать не надо! Их народ сочинял, а что позволено народу, то никак не позволено одному отдельно взятому автору. И с этим автор предисловия совершенно согласен. Одному - не позволено. Вот только авторов у нас не один и не два, а куда как побольше. Пятеро щелкоперов, записных бумагомарак - это же силища, это народ! А значит, нет в книге никаких неувязочек, есть они лишь в помрачённом критическом сознании. Зато есть в книге иные миры, полные Героев и невиданных зверей, есть таинственное учение Каббалы, есть весёлые, грустные или очень серьёзные границы. В такой толстенной книжище много чего поместится. Так плюньте, любезный читатель, на все литературоведческие вытребеньки и кунштюки, а хватите лучше горелки, чтоб шипела и пенилась, а потом скрывайте книжку. Читать-то интересно?.. Вот и славно, вот и ладненько... Читайте, панове, читайте!
   Святослав Логинов
   КНИГА ПЕРВАЯ.
   ЗИМОЮ СИРОТЫ В ЦЕНЕ.
   На том, последнем рубеже, Где мы еще, а не - уже... Ниру Бобовой
   ПРОЛОГ НА НЕБЕСАХ
   Небеса проповедуют славу Б-жию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. I В начале сотворил Святой, благословен Он, небо и землю. II И был день, когда пришли сыны Б-жии предстать пред Г-да: Микаэль, князь Десницы - вода и град, Габриэль, князь Шуйцы - огонь; и Рахаб, и Самаэль, и Аза, и Азель, и прочие многие; между ними пришел и Противоречащий. И вот, сказал Святой, благословен Он, ангелам: "Я установлю на земле наместника". Сказали Ему: "Разве Ты установишь на ней того, кто будет там производить нечестие и проливать кровь, а мы возносим хвалу Тебе и святим Тебя?" Сказал им: "Поистине, Я знаю о человеке то, чего вы не знаете! Человек, которого я собираюсь сотворить, более мудр, чем вы. Восстанут из него праведники". И показал Святой, благословен Он, путь праведников ангелам. Но не открыл им того, что восстанут из человека нечестивцы. Ведь если бы открыл им то, что восстанут из него нечестивцы, не позволили бы ангелы сотворить человека. И создал Святой, благословен Он, человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душею живою. III Святой, благословен Он, образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И провел перед ангелами всех животных, зверей и птиц, и сказал: "Сообщите Мне имена этих, если вы правдивы". Сказали Ему: "Хвала Тебе! Мы знаем только то, чему Ты нас научил". Провел же перед человеком. Сказал: "О человек, сообщи имена их!" И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым; и для человека не нашлось помощника, подобного ему. IV Потом сказал Святой, благословен Он, ангелам: "Поклонитесь человеку!" и поклонились они, кроме Противоречащего; он не был из поклонившихся. Сказал ему: "Что удержало тебя от того, чтобы поклониться, раз Я приказал тебе?" Ответил: "Я лучше его: Ты создал меня из огня, а его создал из глины". Сказал ему: "Низвергнись отсюда; не годится тебе превозноситься там! Выходи же: ты - среди оказавшихся ничтожными!" V. Когда Г-дь сотворил человека в саду Эден, Ои дал ему семь заповедей. Согрешил тот и был изгнан из сада Эден. И два ангела, имена которых Аза и Азель, сказали Святому, благословен Он: "Если бы мы были на земле, то не согрешили бы". Сказал им: "А разве вы справитесь с дурным побуждением?" Сказали Ему: "Справимся". Тогда сбросил их Б-г на землю. Когда сошли они на землю, вошло в них недоброе побуждение. VI. Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Б-жии, именуемые Аза и Азель, увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. В тот час, когда спускались они вниз, одевались они в одежды этого мира, ибо иначе не могли существовать они в этом мире, и мир не вынес бы их присутствия. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Б-жии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. VII. Взирая на них из сияния Эйн-Соф, говорили при этом иные ангелы: "Вот, потомки Азы и Азеля силой правят сыновьями человеческими. Разве таков был замысел Г-да?!" И в гордыне своей сочли они, что постигли Его замысел, решив исправить ошибку. Оставшись светом, пали ангелы в мир телесный и разделили его на части Рубежами, дабы по мере сил оградить свободных сынов человеческих от владычества исполинов. А самих Азу с Азелем в их плотских одеяниях приковали ангелы железной цепью (ибо считали, что вправе вершить суд именем Его) к скале Каф, дабы более не плодили они потомства; и по сей день стоят там мятежные ангелы, прикованные, и сведущие люди, взыскуя тайных знаний, приходят к ним учиться запретному. VIII. Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался Святой, благословен Он; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий. Наклонил Он небеса и сошел - и мрак под ногами Его. IX. Б-г стал в сонме ангелов; среди ангелов произнес суд: "Я сказал: вы ангелы и сыны Всевышнего - все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей!" Х. И вывел Святой, благословен Он, десять устроений и назвал их десять Сфирот, чтобы руководить при помощи их мирами сокрытыми, которые не открываются, и чтобы ведать, как управляются вышние и нижние. И укрылся от ангелов и от сынов человеческих, повелев Самаэлю стеречь Рубежи, дабы не прошел чрез них никто без Его ведома. XI. И воззвали высшие - обитатели рая к низшим - обитателям огня: "Мы нашли то, что обещал нам наш Г-дь, истиной, нашли ли вы истиной то, что обещал вам Г-дь?" И возгласил глашатай среди них: "Проклятие Г-да на неправедных, которые отвращают от пути Г-да и стремятся обратить его в кривизну!" XII. И между ними - завеса. А на преграде - люди. XIII. И в час, когда Моше записывал Тору, записывал он дела каждого дня творения. Дойдя до высказывания: "Сказал Святой, благословен Он: "Сделаем человека в образе Нашем, по подобию Нашему", - произнес Моше: "Владыка Мира! Удивляюсь я, зачем Ты даешь повод для измышлений еретиков?" Сказал ему: "Записывай. А тот, кто хочет ошибиться, пусть ошибается..." И сказано обо всем этом словами этими в Книгах Священного Писания: Берейшит, иначе Бытие, Тегилим, иначе Псалтырь, в Книге Иова, в книге Коран, в толкованиях мудрецов Мишны и в великой книге Зогар, что значит "Сияние", а для сведущих - "Опасное Сияние". И разумеющие их воссияют, как сияние небосвода, а приводящие к праведности многих - как звезды в вечности века...
   Мне хорошо, я - сирота! Шолом-Алейхем
   Книга написана на собственныя фантазiи авторовъ. Не содержать богохульствiи. Одобрена цензурой.
   Часть первая.
   ГЕРОЙ И ЧУМАК
   ПРОЛОГ НА ЗЕМЛЕ
   Магнолии горели неохотно. Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков - все это сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй сделался черным от копоти. Сотни витых свечей - белых на будни и ароматических праздничных - горели одновременно, и в гостиной, и в столовой, и в спальнях, и в кладовой, горели как ни в чем не бывало, как будто не рушились потолки и не падали люстры, как будто не погибали в огне кипарисы, как будто кому-то хотелось света, много света - и сразу... На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом. Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так и остались в доме. Горит трава. В огне корчится неведомый и невидимый мир, тысячами умирают жуки и личинки, рушатся подземные дворцы. Розовый мрамор. Жирная копоть. На крыльце - беспорядочно сваленные книги, ветер листает их, торопливо просматривает, прежде чем передать огню. Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А там - дальше - бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в медных браслетах руки... И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины. Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии - и ОН, задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек. Он не боится ни боли, ни позора. За двенадцать прожитых лет он так и не узнал ни того, ни другого. Всей его боли было - пчелиное жало в ладони, всего позора - мокрая простыня в раннем детстве. Но тетя лежит поперек дорожки, и бабушка не замечает искр, падающих на обнаженное предплечье, и няня уже не кричит. И догорают магнолии неохотно, но догорают... О нем вспомнили. Несколько рыл обернулось в его сторону, в редких юродах блеснули белые зубы. Кто-то, временно оставив награбленное, двинулся к нему - небрежно и привычно, как бы мимоходом, потому что всего и дела-то сгрести за шиворот обомлевшего от страха мальчишку, щенка, не сумевшего спасти даже свою белую мышку. А тетя лежит поперек дорожки и уже ничего не видит. И бабушке все равно. А няня... Белый платан за его спиной устал бороться и вспыхнул снизу доверху, будто облитый маслом. Вместе с дуплом, вместе с гнездом болотницы, вместе муравейником. Он знал, что не может отменить случившееся - и оставить все как есть тоже не сумеет. Зачем он здесь, кто он такой, если не сумел защитить свой дом: бабушку, няню, тетю? Он отступил на шаг. Еще на шаг. Шелковый сачок в руках дрожал. Гиены ухмылялись, но он боялся не их. Он ненавидел себя. Он стыдился себя, слабого; он пожелал, сам до конца не осознавая своего желания. Изо всех сил пожелал... И шагнул в костер. Обнял пылающий платан, и оттуда, из оранжевого ада, обернулся. Лица гиен менялись и плыли, полустертые горячим воздухом, но ему было все равно, потому что как раз в этот момент на голове его сухо пыхнули волосы. В доме обвалилась крыша - со взрывом, с облаком искр, взметнувшимся под низкие облака. "Не в добрый час твое желание услышано, мальчик. Не в добрый час". Рио, странствующий герой Если совсем уж честно, мы немножечко забыли, что прямая дорога - не всегда самая короткая. И потому поперлись через Пустошь - хотя могли бы, в общем-то, и объехать. И нам еще повезло, потому что по пути через лес случились всего две засады. Да и то - первая оказалась совсем глупой и неопасной. Нападали лесные карликовые крунги - а они отвратительно стреляют из луков и на редкость бестолковы в ближнем бою. Огромное число нападающих уравновешивается их врожденной трусостью; остается лишь удивляться, почему в каждом поселении крунгов торчат на почетном месте колья со свежеотрубленными головами путников - десяток, а то и два. Крунги навалились внезапно и со всех сторон. Пущенные ими стрелы обильно вонзались в древесные стволы - это было эффектно, но не эффективно. Как при такой меткости они не перестреляли друг друга - ума не приложу... - От меча! - рявкнул я, обнажая свое оружие, и Хостик с к'Рамолем послушно соскользнули с седел, залегли, давая мне возможность проявить себя. Рутина. Я молотил по летящим стрелам, и, перерубленные пополам, они усеивали дорогу трогательными черными перышками. Поток стрел скоро иссяк, зато в подлеске со всех сторон замелькали маленькие, мне по грудь, тощие согнутые тени. Лесные крунги традиционно наводят страх на купцов и путешественников - глаза у них горят, как зеленые свечи... Жуткие исчадия, если порассуждать, но на рассуждения у меня не было времени. "Жизнь наемного героя сделала его бесстрастным, как черствый хлеб, решительным, как занесенный топор..." Тьфу ты, пошлость. Вместо благородных мечей - какое уж у крунгов благородство! - в руках задавших вертелись шипастые шары на веревках. Железных ежей в лесу видимо-невидимо, а выпотрошив такого ежа и натянув его шкуру на камень, брезгливый крунг получает страшное оружие с иголками в палец длиной. Говорят, со всего размаха иглы железного ежа протыкают любую кольчугу. Не больно-то охота проверять. Сперва сразу четыре шипастых ежа воткнулись иглами в дорогу, туда, где спрямлялись примятые мною травинки. Пятый еж вяло мазнул по кольчужному боку - что неприятно, - зато две иглы на железном шарике с хрустом ломились. Потом засвистел меч, истошно вякнул крунг - и сразу стало ко, только пофыркивали испуганные лошади да негромко ругался к'Тамоль. Я перевел дух. На поле боя остались два или три шипастых шара и бездыханное тело удачливого агрессора. Вот она, главная опасность в любой переделке. Нормальный человек от такого удара не помер бы - а кто ее знает, физиологию карликовых крунгов?! Ага, вот почему у них так сверкают глаза. На внешней стороне век клеено по пластинке блестящей слюды... - Ребята, за дело. Хостик поднялся первым. Подошел, склонился над телом. Хмыкнул, повернулся к к'Тамолю, тот поморщился: - Стоит ли? Руки пачкать... Перевязку расходовать... Так, вечная история. Я взял лошадь под уздцы и, не оборачиваясь, кинулся вперед. В ближайшей округе наверняка не осталось ни одного унга. А слушать разборки подельщиков нет никакой силы. Уж лучше еще пару нападений отбить... Зря я так подумал. Драки на дорогах и лесные засады - неизбежное зло. Когда мы на службе, вношу их в транспортные расходы и дерусь тогда с некоторым удовлетворением, зная, что эти усилия мне все равно оплатят. А когда мы ищем заказа - как теперь, - приходится биться не за деньги, а всего лишь за собственную 1знь. Удовлетворения никакого, удовольствия - тем более. С третьей стоны, кто же нам мешал объехать стороной эту дурацкую Пустошь?! "Лицо его, благородное, как стальной герб, и суровое, будто мешковина, выражало сейчас ничего, кроме усталости и раздражения..." Состарюсь - сяду за мемуары. Если я, конечно, состарюсь. В пути прошел день; вторая засада была куда паскуднее первой. На этот раз нападали хронги - хитрое, злобное и злопамятное племя, обожающее стреливать путников отравленньми иголками. Свое оружие совершеннолетний хронг постоянно носит во рту. Отравленные иглы хранятся за щекой в специальных чехольчиках, и главным искусством воина является умение с виртуозной точностью извлекать колючки из миниатюрных ножен - языком, да так ловко, чтобы не пострадать от яда, покрывающего их острия. Взрослый хронг способен выплюнуть колючку на расстояние, сравнимое с полетом арбалетной стрелы при выстреле же в упор опять-таки не спасает никакая кольчуга. Однако хронги, как правило, не подходят близко и метят в лицо и глаза. В сумке у меня была маска, припасенная как раз на этот случай. Но надеть ее заранее я поленился, а хронги не предупредили о своих намерениях, просто плюнули залпом - и все. О лошади, наши лошади!.. Впрочем, Хостик - гений интуиции. За мгновение до залпа он пришпорил коня, к'Рамоль, не раздумывая, рванул следом, и туча игл, предназначенная моим подельщнкам, осела на дороге вместе с пылью. Кобыла подо мной вскрикнула. На лошадей яд хронгов действует не так фатально, как на людей, но полдесятка колючек в бок она получила, и ощущение это, наверное, не из приятных! Мы упали вместе - я и лошадь. Ногу из стремени я выдернул и под тяжелый бок постарался не попасть - но во всем остальном вел себя как свежий труп. Хронги - осторожный народ, однако всякая осторожность имеет границы; обстреляв мое неподвижное тело - всякий раз я внутренне вздрагивал, мне казалось, что острие уже прошило мою броню насквозь, - хронги наконец решились выбраться из-под защиты леса. Я для них прямо-таки великан. Хронги еще мельче крунгов - мне по пояс... Ну? Контрольный выстрел - в упор? Или попытаются отнять от моего лица кольчужные рукавицы - и стрельнуть в глаз?.. Сколько времени требуется хронгу, чтобы выудить из-за щеки ядовитую колючку, набрать в грудь воздуха и плюнуть? Уж наверное не больше, чем требуется отягощенному броней воину, чтобы внезапно вскочить. Кто угодно на моем месте давно был бы обречен - ну да я не кто угодно. Знай хронги, каков я, - да разве засели бы в засаду?! Я ухватил ближайшего врага за шишковатое колено, дернул и опрокинул на себя - в качестве щита. Маленького ненадежного щита; хронг завопил яростно и нечленораздельно - сперва я удивился его странному произношению и только потом вспомнил, что от неустанных упражнений с защечными иголками языки хронгов становятся раздвоенными, как у змей, и это сильно портит им дикцию. Две или три ядовитые иголки мазнули по кольчуге - не прямым ударом, а соскальзывая. Вот оно как, друзья-недоростки, как сызмальства язык не натруживай, как не совершенствуйся в смертоносном плевании - а когда удача в бою отворачивается, демонстрируя обширный свой зад, то и с двух шагов непременно промажешь... Мой сегодня день. По-прежнему мой, как вчера, как позавчера, как будет завтра... Прочие выпущенные колючки угодили в живой щит - в невезучего хронга, который тут же перестал голосить. И, пока товарищи погибшего подергивали челюстями, перезаряжая свое оружие, мой меч успел сделать три сверкающих оборота. Оставшиеся на ногах хронги - их, конечно, было больше, чем поверженных, но все же гораздо меньше, чем перед боем - нырнули в чащу. Тишина, далекая терпеливая кукушечка и целая куча неподвижных тел, причем одно - мой бедный щит - мертвое, а прочие явно собираются отправиться вслед за ним к суровым хронговским богам, а это значит, что на ровном месте, по глупости и бесплатно я угодил на грань смертельной неприятности, куда более скверной, чем даже хронговская колючка... Где мои подельщики, где эти трусливые негодяи?! - Хоста! Рамоль! Хоста! Рам! Если в лесу еще остались непотревоженные племена - наверняка явятся, чтобы посмотреть, кто это так кричит. Моя лошадь с трудом поднялась. Посмотрела на меня затуманенным взором; извини, дорогая. Может быть, ты еще и оклемаешься, весу в тебе порядочно, да еще, говорят, лошади находят себе травку-противоядие. А вот сумку, седло и прочую сбрую я сниму, уж прости. Тебе все равно без надобности... Хронги еще дышали. - Хостик! Рам!! Ответом был далекий, но резво приближающийся стук копыт. До сих пор мои подельщики всегда поспевали вовремя, авось не опоздают и теперь. - ...А на такие случаи, говорят, хорошо кота завести. Ловчего кота. Чтобы предупреждал, если что на дороге, чтобы и маску успеть надеть, и все такое... К'Рамоль с авторитетным видом запаковал свой докторский сундучок. Приторочил к седлу; я бесцеремонно взял его лошадь под уздцы. Пусть едут вдвоем с Хостиком - мне нужна персональная лошадь, я сам по себе достаточно тяжел, а еще доспехи... - Ну как, Рио, купим кота? Я хмыкнул. Я тоже однажды купился на обещания зазывалы, приобрел ловчего кота, призванного предупреждать об опасности. Говорят, что такие коты верны хозяевам до смерти - это гнусная ложь. Во всяком случае, данный конкретный кот оказался не только неверным, но и совершенно паскудным животным - едва освободившись от поводка, он скрылся в чаще и появился лишь к полудню, когда очередной бой уже закончился и подошло время обеда. А продавец-то как распинался! "Ловчие коты не уступают в верности даже ручным летучим мышам! Преданность у них в крови, вам не придется растить кота с младенчества либо выхаживать его в болезни... Полчаса за пазухой и вот он ваш друг и защитник!" Задушив верное создание и продав на базаре его шкуру, можно было бы частично покрыть убытки - но, увы, только моральные. Вероятно, кот прочувствовал эту мою мысль - и в тот же вечер смылся, сбежал безвозвратно. Не удивлюсь, если он снова вернулся к хозяину, чтобы тот опять его продал. К'Рамоль и Хостик с трудом взгромоздились на одного коня. Я поехал вперед на лошади Рама; на закате мы выехали из Пустоши, а еще через час на пути оказалась деревня. Навстречу нам вышел сам деревенский староста, и по тому, как вежливо он приветствовал "господ героев", я безошибочно догадался, что нас ожидает если не Большой Заказ, то, по крайней мере, достаточно выгодная сделка. ...Староста снова потер потные ладони: - И... Слушать его тоже нельзя. Я тем парням, что клетку охраняют, уши воском заткнул. И каждому по свистульке в рот, чтоб свистением наговор прогоняли. Мы с к'Рамолем переглянулись. Теперь, по крайней мере, ясно, что за душераздирающие звуки доносятся с заднего двора; Хостик держался в стороне - внешне безразлично. Впрочем, за таким безразличием может прятаться что угодно. Рамоль поморщился. С сомнением пожал плечами: - Хорош узник - не взгляни, не послушай... А поймали-то его как? Или он сам в клетку влез, пока темно было? Староста прерывисто вздохнул. Усы его подобрались и обвисли снова: - Так. Вы люди приезжие... У нас тут глиняный карьер неподалеку. Ну и... вы не знаете, что тут случилось-то, а мы в деревне уж не думали живыми остаться! Смерчи ходили, молнии били... руку видели черную, что с неба тянулась, - рука как сосна трехсотлетняя! Не иначе демон демона гвоздил. Уже потом, когда стихло все, - нашли в карьере этого, вроде как оглушенного, не в себе. Мы и повязали его... с перепугу. Так сами же теперь не рады! Староста внезапно впал в раздражение. Сдернул с макушки "тень венца" деревянную копию княжеской короны; отдельно от старостиной головы деревянный венец казался граблями, по странной прихоти свернутыми в обруч. Любой властоносец, даже самый мелкий, есть прежде всего тень властителя-князя; староста ожесточенно скреб растительность, уцелевшую по обочинам потной загорелой лысины. Мы молчали. Почесывание помогло старосте овладеть собой. Слегка успокоившись, он с достоинством водрузил деревянную корону на прежнее место: - Так... А теперь в клетке сидит. Железным листом обшили. Кузнецов согнали со всей округи... Неделю сидит, и я всю неделю - чтоб мне лопнуть - глаз не сомкнул! Потому что убить его нельзя, иначе как с колокольни сбросив, а где в селе такая колокольня?! Пока мы тут колокольню построим, он железо-то прогрызет... - Сто монет, - раздумчиво сообщил к'Рамоль.