Страница:
Однако генерал Самуилов знал Олега лучше, чем могла его узнать любая женщина, потому что сам был из тех людей, чья сущность пропитана отравой вечного противостояния с окружающим миром. Гурко покинул Контору, потому что не нуждался в ее опеке, и еще потому, что трудно дышать среди оборотней, но с Самуиловым они были связаны более тесными узами, чем ведомственное подчинение, оба путешествовали налегке в том измерении, где все звания и чины — туфта, и от земных побед остается лишь видимость.
Самуилов попросил всего лишь ознакомиться с некоторыми материалами, которые наверняка его заинтересуют как психолога, на что Гурко посоветовал бывшему шефу отправить эти, а также другие подобные материалы прямо в преисподнюю, где их, тоже наверняка, ждут не дождутся, объяснив свою резкость тем, что уже нахлебался дерьма досыта и теперь собирается годик, другой пожить в свое удовольствие, как все нормальные люди.
— Нормальные люди на Руси повымерли, — мягко возразил генерал. — Реформа, брат. И потом, что ты имеешь в виду, когда говоришь "пожить в свое удовольствие"? Запьешь горькую, что ли?
Нормальная жизнь, обиделся Гурко, это когда человек днем работает, пишет книги или пашет землю, тут разницы нет, по ночам спит с женщиной, а в свободное время, если выпадет часок, любуется на звезды и размышляет о смысле жизни. И уж во всяком случае не гоняется за призраками, которых так ловка выдумывать Контора.
— Призраки! — обрадовался генерал. — Очень точное слово. Именно о призраках речь. Значит, договорились, да, Олег? Послушаешь кассету и сразу перезвони.
Призраки! О, да. Но, пожалуй, в единственном числе.
Что-то вроде Фредди Крюгера. Но не так забавно.
В сердцах Гурко повесил трубку, не прощаясь, что было неучтиво по отношению к учителю, но слушать кого-либо дольше пятнадцати минут подряд у него не хватало сил. Рекорд они установили накануне с Ириной, выясняя, следовало ли ему на ней жениться или проще было сразу утопить ее в колодце, — целых двадцать пять минут обсуждали этот вопрос.
На кассете, которую подослал с нарочным Самуилов, были записаны несколько интервью, рассказы очевидцев, данные некоторых экспертиз, скупые комментарии специалистов, — а все вместе это создавало картину некоего любопытного расследованию, не доведенного до ума, либо было похоже на наброски жутковатого романа, которые автор смешал в неудобоваримую кучу. В монтаже, в состыковке фрагментов, в театральных паузах чувствовалась уверенная рука генерала, по какой-то причине поддавшегося мистическому настроению.
Михеев В. И., ночной сторож оптового склада в Люберцах, 48 лет: "...Ну что, под утречко пошел в котельную, на обход, там она лежит. Нога синяя, но одна. Грудяка отрезанная, и головы нету. Я, конечно, растерялся, думаю, может, мерещится со вчерашнего.
Потом вижу, голова все-таки есть, но сбоку, на клеенке, как на тарелке, и тоже с одним глазом, как нога. Я, конечно, в контору звонить, как положено по инструкции. Ничего не трогал, вызвал мен.., милицию. Вас то есть, граждане начальники... Больше ничего не могу добавить, хоть что спроси..." — "Как же туда попал труп, если все двери заперты изнутри?" — "Чего не знаю, врать не буду. Может, в окошко впихнули, может, еще как. Способов много". — "Что значит — способов много? И до нее бывали убитые?" — "Бывали, как не бывать. Нынче повсюду трупаков полно. Сам, правда, не видел, врать не буду".
Комментарий сотрудника Конторы: "За последний квартал по данным МВД в Москве и области обнаружено 28 женщин, погибших при невыясненных обстоятельствах. Возраст: от 14-ти до 30-ти лет. Обращает на себя внимание идентичность способов умерщвления: отделение головы от туловища без обычного в таких случаях повреждения позвоночного столба. Ровный "бритвенный" срез. УВД отработаны версии под условным названием "Маньяк" и "Кавказский след", не получившие достаточных подтверждений. Дело взято на контроль особым отделом Главного управления.
Дата".
Люба К. 24 года, профессионалка с Тверской. Записано с помощью подслушивающей аппаратуры "ЗКЦ-618-Х".
Собеседник Любы К, не установлен.
"Люба К.:
— Пошел ты на хрен, придурок!
Собеседник:
— Три штуки мало, да? За одного выблядка?
Люба К.:
— Договаривались о пяти. За три рожай своего, понял?
С.:
— Не надо грубить, деточка. Я всего лишь посредник.
Л. К.:
— Да я лучше его в сортире утоплю, чем отдам за три штуки.
С.:
— Дело хозяйское. Гляди, как бы не пожалеть.
Л. К.:
— Обезьяна, кого пугаешь?! Да я тебе...
(Пауза, во время которой стороны выясняют отношения.).
Л. К.:
— Передай своему боссу — четыре и ни долларом меньше. Халявщики вонючие! Да я с клиента за вечер стригу по пятьсот штук.
С.:
— Люба, мой тебе совет: не горячись. Там не торгуются. Передать могу, но толку все равно не будет.
Л. К.:
— Канай отсюда, гнилушка..."
Голос комментатора: "Дополнительные сведения по Любе К. Двенадцатого апреля ее труп найден в лесопарке Свиблово. Способ убийства: отсечение головы от туловища. Дополнительные повреждения: отсутствуют внутренности — сердце, печень, матка. Выколоты глаза.
Ампутирована левая рука. По заключению экспертов операция по удалению внутренних органов, как и в подавляющем большинстве аналогичных случаев, производилась в условиях специального помещения (клиники, лаборатории), с использованием суперсовременной хирургической аппаратуры".
Из допроса Кацы Мухамедова, дело о контрабанде (анаша, маковая соломка). Курьер. 30 лет. При задержании ранил двоих сотрудников милиции, один из которых, капитан Шмаков, скончался по дороге в больницу. Связи не установлены. На допросах держится вызывающе, но явно чего-то боится. Требует медицинского освидетельствования.
"Вопрос:
— Назови хозяина, джигит, и пойдешь под залог.
Ответ:
— Нэ хочу!
Вопрос:
— Чего не хочешь?
Ответ:
— Залог не хочу. Хочу врача.
Вопрос:
— Зачем тебе врач? Ты вон какой здоровенный бык.
Ответ:
— Мозги болят. Твои люди отбили мозги.
Вопрос:
— Откуда у тебя мозги? Ты капитана убил.
Так и так тебе хана. Под залог уйдешь в горы, погуляешь немного.
Ответ:
— Не хочу в горы. Хочу врача.
Вопрос:
— Боишься хозяина?
Ответ:
— Сам бойся, пес. Каца ничего не боится.
Вопрос:
— Хороший выкуп за тебя дают, сто миллионов. Кто дает, скажи?
Ответ:
— Возьми себе выкуп, сунь в жопу.
Вопрос:
— Зря хорохоришься, джигит. Куда вез анашу, мы знаем. И откуда вез, знаем. Это нам неинтересно. Нам интересно, что ты делал на Фабричной?
Ответ:
— Ничего не делал. Гулял, пиво пил.
Вопрос:
— В сороковую квартиру зачем звонил?
Ответ:
— У тебя свидетель есть, да?
Вопрос:
— Зачем нам свидетель, Каца? Ты же умный человек, верно? Торговый человек. Травка, кокаин — это хорошо, это понятно. Но зачем тебе сороковая квартира на Фабричной?
Ответ:
— Молчать буду. Дай врача?
Вопрос:
— Надо торговаться, Каца. Ты нам поможешь, мы тебе поможем. Выхода нет. На тебе капитан, это не шутка. Против капитана твоя голова — мало. Не хочешь хозяина назвать, расскажи про Фабричную. Колись, Каца. Я понимаю, чего ты боишься. Кавказ тебя бросил. Деньги дают, чтобы глотку заткнуть. Разве не так? А мы тебя спрячем, побережем. Это честный разговор. Ты сколько по Москве шатаешься, около года, правильно? И четвертый раз горишь. Это много, Каца, это — перебор. Больше тебя не простят.
Ответ:
— Очень хитрый думаешь? Гляди, себя не перехитри, собака!"
Комментарий: "Через два дня после допроса Каца Мухамедов в одиночной камере якобы перерезал себе шейную вену бутылочным осколком. Убийство совершено безупречно. Посторонних следов нет. Подозреваемый надзиратель Трофимов свое соучастие отрицает.
Задержан по статье на 30 суток. При обыске на квартире Трофимова на антресолях найдена банковская упаковка: пять тысяч долларов новыми пятидесятидолларовыми купюрами. После освобождения за Трофимовым пущен "хвост", от которого он оторвался в районе метро "Текстильщики". К себе на квартиру не вернулся. Спустя двое суток труп Трофимова обнаружен в Битцевском парке. Диагноз медэксперта; обширный инфаркт. С диагнозом не увязывается характерная деталь: голова Трофимова отделена от туловища без повреждения позвонков..."
"Боже мой! — от изумления Гурко открыл рот. — Ну и работнички! С такими работничками хорошо ловить кошек на свалке".
Комментарий. "На Фабричной улице, дом восемнадцать, квартира сорок, проживает Леонидова Нинель Григорьевна, сотрудница акционерного общества "Лензолото". От Леонидовой поступило заявление об исчезновении ее дочери, семилетней Наташи. Обстоятельства исчезновения. По будням мать отвозила девочку в детский сад "Лолита", где по необходимости та оставалась на ночь. "Лолита" — привилегированное заведение, месячная плата триста долларов. В ночь с четверга на пятницу гражданка Леонидова не забирала девочку домой, приехала за ней в пятницу около шести. Заведующая "Лолитой" Давыдова Эсфирь Харитоновна удивилась появлению Леонидовой и сообщила, что накануне Наташу забрал по поручению матери молодой мужчина, представившийся сотрудником "Лензолота" и предъявивший служебное удостоверение. Никаких подозрений этот человек не вызвал по той причине, что это был не первый случай, когда Леонидова присылала за дочерью своих знакомых, чего Эсфирь Харитоновна в принципе не одобряла. Правда, все мужчины, которых присылала Леонидова, были словно бы на одно лицо и даже дарили заведующей словно одну и ту же коробку шоколадных конфет с огромным, зеленовато-голубым аистом. Выслушав заведующую, гражданка Леонидова в грубых выражениях заявила, что если с девочкой что-то, не дай Бог, случится, Эсфирь Харитоновна не только немедленно потеряет работу, но скорее всего лишится своей "безмозглой тыквы". По заявлению Леонидовой начат розыск, который никаких результатов не дал".
Из беседы с Леонидовой в следственном отделе:
"Вопрос:
— Нинель Петровна, в каких вы отношениях с бывшим мужем?
Ответ:
— В прекрасных. Он в Германии. Три года не видела его поганой морды.
Вопрос:
— У него никогда не было никаких претензий к вам по поводу дочери?
Ответ:
— Это не его дочь.
Вопрос:
— Бывает.
Ответ:
— Не смотрите на меня так, юноша. Вы не знаете, о ком спрашиваете. Скотина, голубая плесень!
Вопрос:
— Ах вот как. И он в курсе, что Наташа не его дочь?
Ответ:
— Если не совсем идиот, то в курсе.
Вопрос:
— Нинель Петровна, вы занимаете солидное положение в "Лензолоте", вероятно, у вас есть враги, завистники, недоброжелатели?
Ответ:
— Враги есть у всех. Не вижу никого, кто мог бы сделать такую подлянку.
Вопрос:
— За последнее время не припомните каких-нибудь странных происшествий, звонков?
Ответ:
— Пожалуй, нет. Хотя...
Вопрос:
— Будьте откровенны, Нинель Петровна.
Мы всего лишь хотим найти вашу дочь.
Ответ:
— Надеюсь, разговор не записывается?
Вопрос:
— Как можно. Это же не допрос.
Ответ:
— Видите ли, три месяца назад меня попросил об услуге один солидный человек. Ну знаете, как это бывает в бизнесе. Всем от тебя чего-то надо. Приходится быть предельно осмотрительной. Я отказала.
Вопрос:
— Какого рода услуга?
Ответ:
— Этого сказать не могу, но дело не в самой услуге, а в том человеке. Когда я отказалась сотрудничать, он воспринял это как-то неадекватно. Не настаивал, не предлагал еще раз все обсудить, как это бывает при сделках. Сказал всего одну фразу, которую я запомнила. Еще бы! Он сказал: дорогая Нинель, как жаль, что вас не было с нами в прошлом году.
Вопрос:
— Вы знаете этого человека? Кто он?
Ответ:
— Всего один раз видела. Документы не показывал. Назвался Иваном Ивановичем, но это, конечно, прикол. Высокий, статный, лет пятидесяти. Модная стрижка, костюм от Версачи. Но взгляд такой, знаете, пронизывающий...
Вопрос:
— Мафия?
Ответ:
— Не смешите, юноша. Нет, не мафия, учитель музыки из провинции. Ну вы тут даете!.."
Примечание: версия о похищении с целью выкупа отпадает.
Заявление Зинаиды Вихровой, 20 лет, студентка педагогического института: "...Витя Тунцов начал за мной ухаживать, но я не думала, что все так обернется. Мы оба жили в общежитии на Стромынке, все знали, что Витя приторговывает барахлом, как большинство студентов.
Витю многие недолюбливали, но я не придавала значения. Его побаивались, потому что он не качок, а сильный от природы, запугать его ничем нельзя. У него водились деньжата, он их умел прокручивать, а когда это удается таким, как мы с ним, деревенским, то это вообще многим подозрительно, с подобным я уже сталкивалась еще на первом курсе. Почему-то в Москве считается, (во всяком случае у нас на факультете), что деревенские туповатые, что ли, и всего добиваются в жизни только горбом. Это, конечно, заблуждение. Витя Тунец первый Тому пример. У нас некоторые москвичи хвостом за ним Ходили, и были рады-радешеньки, если он сбрасывал им ходовой товар. Кстати, мне тоже не все в нем нравилось с самого начала нашей дружбы. Во-первых, он чересчур отчаянный и какой-то легкомысленный, во-вторых, совершенно перестав заниматься. Когда я говорила, что надо бы подтянуться по такому-то и такому-то предметам, только смеялся. Шутил, что учеба это атавизм, тем более в таком институте, как наш. Все равно у нас в будущем не будет работы по профилю, потому что все школы закроют и оставят лишь несколько учебных заведений для богатых, но с нашим рылом туда не попасть. Он не сомневался, что добьется в жизни всего, что пожелает, и я ему верила. Мы даже собирались расписаться поближе к летним каникулам, причем это была его инициатива, не моя. По многим признакам я замечала, что Витя меня любит. Каково же было мое удивление, когда он однажды сообщил по секрету, что у него есть крупный заказчик, который готов выложить четыре куска за крепенького, здорового младенца любого пола, хоть мальчика, хоть девочку. Вообще-то заказчик занимался другим бизнесом, но этим младенцем хотел оказать услугу какому-то важному клиенту за бугром.
Я сначала не поняла, потом испугалась. Дело в том, что Витя завел разговор не случайно, он знал, что я подзалетела и уже на втором месяце. Витя сказал, что вопрос в принципе не в младенце, а в том, что, совершив эту сделку, мы зацепим крутяка намертво и впоследствии поимеем с него много башлей. Между нами впервые произошел крупный скандал, вплоть до разрыва. Я твердо заявила, что готова забыть о его гнусном предложении, считать это неудачной шуткой, если он даст слово не возвращаться к этому вопросу. Потому что если он уже превратился окончательно в рыночника, то я еще не потеряла человеческий облик и не хочу торговать собственными нерожденными детьми. Сгоряча Витя обозвал меня очень плохими словами, но в конце концов, как мне показалось, образумился и понял, что я говорю серьезно. Но он отступил только на время, и вскоре начал убеждать меня, что я дура, что сейчас все так делают (даже назвал двух девочек с нашего курса), и что это такой же бизнес, как любой другой. Особенно упирал на то, что нам за это ничего не будет, потому что никакой статьи за это в уголовном кодексе не предусмотрено. Я пришла в такое отчаяние, что стала его избегать и мечтала лишь о том, как дотянуть семестр и уехать в деревню, чтобы посоветоваться с родителями, как быть дальше. Однако Витя не отставал, преследовал меня по пятам, вообще стал как сумасшедший и договорился до того, что если я не соглашусь, то нам обоим конец. Сказал, что люди, с которыми он связался, не любят, когда их обманывают. Тогда я пригрозила, что, если он не оставит меня в покое, обращусь в соответствующие органы, то есть к вам... Наверное, пугала зря, очень об этом жалею. Витя третий день не ходит в институт и из общежития съехал. Никто из его друзей не знает, где он. Мне так страшно и тревожно, что... Пишу это заявление, чтобы..."
Примечание. Заявление студентки Вихровой обнаружено при досмотре ее личных вещей. Ее тело (труп) найдено в бойлерной института пятого апреля сего года.
Труп обезглавлен, вскрыта брюшная полость, изъяты печень, селезенка и почки. Ампутированы глаза. Студент третьего курса В. И. Тунцов объявлен в розыск, никаких сведений о его местонахождении нет...
Почти три часа крутилась пленка, но Гурко слушал ее с перерывом. Он сходил на кухню, где Ирина возилась с обедом и, судя по запаху, тушила его любимое мясо в горшочке. Они вместе выпили кофе и поболтали о том о сем. У Гурко не выходило из головы, что весь этот смрад, льющийся с кассеты, он прослушивает не в первый раз. Ничего нового он не узнал. Ничего такого, что сильно задело бы воображение. Привычный преступный фон повседневной жизни, обволакивающий сознание, как черная смола, но усилием воли можно отключиться, и тогда останется вот эта кухонька, ароматное мясо в духовке и темные, бездонные очи любимой. Этого вполне достаточно, чтобы сохранить интерес к жизни;
— Торгуют младенцами, — деловито сообщил он. — А также человеческими органами. Причем с размахом.
— Чем же еще торговать? — меланхолически отозвалась жена, тоже не выказав удивления. — Все остальное уже продано.
— Это верно, но как-то не по-людски.
Ирина подлила ему горячего кофе. Деликатно напомнила:
— Какие же мы люди, если все это терпим. Давно не люди.
— Тоже верно, — Гурко взбодрился. — Но вот ты, Ирэн, считаешь себя самой умной, тогда скажи, что будет дальше? Сначала выдоили нефть, ресурсы, энергию, теперь сливают кровь, а что потом?
— Ничего страшного, — Ирина ласково взлохматила его светлые волосы. — Волноваться совершенно не о чем.
На Западе не дураки живут. Деньжат в долг подкидывают, добавят и кислорода. Со временем из нас сделают огромный инкубатор, где все оборудуют по последнему слову науки. Ну вот как на современных птицефермах. Не так уж это и плохо. Будем весь мир снабжать свежей кровью, живыми органами и всем, что им нужно.
— Хорошо бы, конечно, — Гурко с сомнением покачал головой. — Но конкуренция большая, сдюжим ли? Африка, развивающиеся страны...
— Ой, да что ты говоришь. Мы цены враз собьем.
У нас же все по дешевке. Потом — Африка того гляди взбунтуется, за ней глаз да глаз нужен, опять лишние траты. А с нами никаких хлопот, бунтовать некому.
Утешенный женой, Гурко вернулся в спальню и нехотя, вполуха дослушал кассету. Еще несколько схожих эпизодов, расчлененок, горя и слез. Все как обычно в этом лучшем из миров. Ничего новенького, никакого намека на просвет. И ситуация предельно ясная, тоже не новая. Хотя некоторые детали впечатляли. Очевидно, что кустарный промысел по добыче человеческого сырца перерос в некое подобие производственного конвейера. Этого давно следовало ожидать. Ясен был и тайный смысл послания генерала. На пленке хватало оперативного материала, чтобы начать и закончить сразу несколько расследований, но об этом ни гу-гу. Синдикат действовал в открытую, с размахом и нагло, посадить его на крючок дня такого специалиста, как Самуилов, вообще не проблема, но вся пленка представляла собой длинный перечень жертв и обстоятельств их гибели — и больше ничего. Никаких выводов, чудовищные пробелы в комментариях. Конечно, это все не случайно. Красноречивыми умолчаниями генерал оповещал: видишь, Олег, мы опять бессильны.
Без сомнения, фигуранты по этим делам давным-давно сидели в сверхсекретном личном досье генерала, но они были неподсудны, ибо принадлежали к избранному кругу, где ни за какие преступления никто не отвечал. В нынешнем псевдогосударстве в ходу были всего лишь два идеологических клише: для власть имущих — обогащайтесь! — для быдла — надо немного потерпеть во имя светлого капиталистического будущего. Редко, но бывало, что из избранного круга вываливался какой-нибудь типчик вроде Якубовского или Ильюшенко — по оплошности либо по дурости, — и тогда уже не требовалось никакого дополнительного следствия, чтобы упрятать негодяя в каталажку. Самуилов терпеливо ждал, когда в страну вернется Закон, и весь его грозный список окажется в руках правосудия, но с годами надежды заметно слабели. Зато список все разбухал.
Гурко дозвонился до шефа по прямому номеру. С недавних пор аппараты Конторы прослушивались, как любые другие, с той лишь разницей, что сотрудники всегда знали, какой аппарат чист, а какой "на допинге".
Свои же ребята работали на прослушке.
Уяснив по интонациям генерала, что линия не занята, Гурко спросил:
— Ну и кто же он? Не черт же с рогами?
Самуилов озадаченно хмыкнул, это было непривычно.
— Может, и черт. Веришь ли, Олег, даже близко не можем подобраться.
Гурко не поверил. Ждал. Генерал пробурчал:
— Надеюсь, согласишься выпить со стариком по чашечке чая?
Слишком многое их связывало, чтобы Гурко мог уклониться.
— Как угодно, Иван Романович. Но честно предупреждаю, меня эта история не волнует. У меня совсем другие планы.
В трубке раздался довольный смешок.
— Завидую тебе. У меня, признаюсь, вообще никаких планов не осталось. Так уж, коротаю день до вечера.
Говорить больше было не о чем.
Глава 6
Самуилов попросил всего лишь ознакомиться с некоторыми материалами, которые наверняка его заинтересуют как психолога, на что Гурко посоветовал бывшему шефу отправить эти, а также другие подобные материалы прямо в преисподнюю, где их, тоже наверняка, ждут не дождутся, объяснив свою резкость тем, что уже нахлебался дерьма досыта и теперь собирается годик, другой пожить в свое удовольствие, как все нормальные люди.
— Нормальные люди на Руси повымерли, — мягко возразил генерал. — Реформа, брат. И потом, что ты имеешь в виду, когда говоришь "пожить в свое удовольствие"? Запьешь горькую, что ли?
Нормальная жизнь, обиделся Гурко, это когда человек днем работает, пишет книги или пашет землю, тут разницы нет, по ночам спит с женщиной, а в свободное время, если выпадет часок, любуется на звезды и размышляет о смысле жизни. И уж во всяком случае не гоняется за призраками, которых так ловка выдумывать Контора.
— Призраки! — обрадовался генерал. — Очень точное слово. Именно о призраках речь. Значит, договорились, да, Олег? Послушаешь кассету и сразу перезвони.
Призраки! О, да. Но, пожалуй, в единственном числе.
Что-то вроде Фредди Крюгера. Но не так забавно.
В сердцах Гурко повесил трубку, не прощаясь, что было неучтиво по отношению к учителю, но слушать кого-либо дольше пятнадцати минут подряд у него не хватало сил. Рекорд они установили накануне с Ириной, выясняя, следовало ли ему на ней жениться или проще было сразу утопить ее в колодце, — целых двадцать пять минут обсуждали этот вопрос.
На кассете, которую подослал с нарочным Самуилов, были записаны несколько интервью, рассказы очевидцев, данные некоторых экспертиз, скупые комментарии специалистов, — а все вместе это создавало картину некоего любопытного расследованию, не доведенного до ума, либо было похоже на наброски жутковатого романа, которые автор смешал в неудобоваримую кучу. В монтаже, в состыковке фрагментов, в театральных паузах чувствовалась уверенная рука генерала, по какой-то причине поддавшегося мистическому настроению.
Михеев В. И., ночной сторож оптового склада в Люберцах, 48 лет: "...Ну что, под утречко пошел в котельную, на обход, там она лежит. Нога синяя, но одна. Грудяка отрезанная, и головы нету. Я, конечно, растерялся, думаю, может, мерещится со вчерашнего.
Потом вижу, голова все-таки есть, но сбоку, на клеенке, как на тарелке, и тоже с одним глазом, как нога. Я, конечно, в контору звонить, как положено по инструкции. Ничего не трогал, вызвал мен.., милицию. Вас то есть, граждане начальники... Больше ничего не могу добавить, хоть что спроси..." — "Как же туда попал труп, если все двери заперты изнутри?" — "Чего не знаю, врать не буду. Может, в окошко впихнули, может, еще как. Способов много". — "Что значит — способов много? И до нее бывали убитые?" — "Бывали, как не бывать. Нынче повсюду трупаков полно. Сам, правда, не видел, врать не буду".
Комментарий сотрудника Конторы: "За последний квартал по данным МВД в Москве и области обнаружено 28 женщин, погибших при невыясненных обстоятельствах. Возраст: от 14-ти до 30-ти лет. Обращает на себя внимание идентичность способов умерщвления: отделение головы от туловища без обычного в таких случаях повреждения позвоночного столба. Ровный "бритвенный" срез. УВД отработаны версии под условным названием "Маньяк" и "Кавказский след", не получившие достаточных подтверждений. Дело взято на контроль особым отделом Главного управления.
Дата".
Люба К. 24 года, профессионалка с Тверской. Записано с помощью подслушивающей аппаратуры "ЗКЦ-618-Х".
Собеседник Любы К, не установлен.
"Люба К.:
— Пошел ты на хрен, придурок!
Собеседник:
— Три штуки мало, да? За одного выблядка?
Люба К.:
— Договаривались о пяти. За три рожай своего, понял?
С.:
— Не надо грубить, деточка. Я всего лишь посредник.
Л. К.:
— Да я лучше его в сортире утоплю, чем отдам за три штуки.
С.:
— Дело хозяйское. Гляди, как бы не пожалеть.
Л. К.:
— Обезьяна, кого пугаешь?! Да я тебе...
(Пауза, во время которой стороны выясняют отношения.).
Л. К.:
— Передай своему боссу — четыре и ни долларом меньше. Халявщики вонючие! Да я с клиента за вечер стригу по пятьсот штук.
С.:
— Люба, мой тебе совет: не горячись. Там не торгуются. Передать могу, но толку все равно не будет.
Л. К.:
— Канай отсюда, гнилушка..."
Голос комментатора: "Дополнительные сведения по Любе К. Двенадцатого апреля ее труп найден в лесопарке Свиблово. Способ убийства: отсечение головы от туловища. Дополнительные повреждения: отсутствуют внутренности — сердце, печень, матка. Выколоты глаза.
Ампутирована левая рука. По заключению экспертов операция по удалению внутренних органов, как и в подавляющем большинстве аналогичных случаев, производилась в условиях специального помещения (клиники, лаборатории), с использованием суперсовременной хирургической аппаратуры".
Из допроса Кацы Мухамедова, дело о контрабанде (анаша, маковая соломка). Курьер. 30 лет. При задержании ранил двоих сотрудников милиции, один из которых, капитан Шмаков, скончался по дороге в больницу. Связи не установлены. На допросах держится вызывающе, но явно чего-то боится. Требует медицинского освидетельствования.
"Вопрос:
— Назови хозяина, джигит, и пойдешь под залог.
Ответ:
— Нэ хочу!
Вопрос:
— Чего не хочешь?
Ответ:
— Залог не хочу. Хочу врача.
Вопрос:
— Зачем тебе врач? Ты вон какой здоровенный бык.
Ответ:
— Мозги болят. Твои люди отбили мозги.
Вопрос:
— Откуда у тебя мозги? Ты капитана убил.
Так и так тебе хана. Под залог уйдешь в горы, погуляешь немного.
Ответ:
— Не хочу в горы. Хочу врача.
Вопрос:
— Боишься хозяина?
Ответ:
— Сам бойся, пес. Каца ничего не боится.
Вопрос:
— Хороший выкуп за тебя дают, сто миллионов. Кто дает, скажи?
Ответ:
— Возьми себе выкуп, сунь в жопу.
Вопрос:
— Зря хорохоришься, джигит. Куда вез анашу, мы знаем. И откуда вез, знаем. Это нам неинтересно. Нам интересно, что ты делал на Фабричной?
Ответ:
— Ничего не делал. Гулял, пиво пил.
Вопрос:
— В сороковую квартиру зачем звонил?
Ответ:
— У тебя свидетель есть, да?
Вопрос:
— Зачем нам свидетель, Каца? Ты же умный человек, верно? Торговый человек. Травка, кокаин — это хорошо, это понятно. Но зачем тебе сороковая квартира на Фабричной?
Ответ:
— Молчать буду. Дай врача?
Вопрос:
— Надо торговаться, Каца. Ты нам поможешь, мы тебе поможем. Выхода нет. На тебе капитан, это не шутка. Против капитана твоя голова — мало. Не хочешь хозяина назвать, расскажи про Фабричную. Колись, Каца. Я понимаю, чего ты боишься. Кавказ тебя бросил. Деньги дают, чтобы глотку заткнуть. Разве не так? А мы тебя спрячем, побережем. Это честный разговор. Ты сколько по Москве шатаешься, около года, правильно? И четвертый раз горишь. Это много, Каца, это — перебор. Больше тебя не простят.
Ответ:
— Очень хитрый думаешь? Гляди, себя не перехитри, собака!"
Комментарий: "Через два дня после допроса Каца Мухамедов в одиночной камере якобы перерезал себе шейную вену бутылочным осколком. Убийство совершено безупречно. Посторонних следов нет. Подозреваемый надзиратель Трофимов свое соучастие отрицает.
Задержан по статье на 30 суток. При обыске на квартире Трофимова на антресолях найдена банковская упаковка: пять тысяч долларов новыми пятидесятидолларовыми купюрами. После освобождения за Трофимовым пущен "хвост", от которого он оторвался в районе метро "Текстильщики". К себе на квартиру не вернулся. Спустя двое суток труп Трофимова обнаружен в Битцевском парке. Диагноз медэксперта; обширный инфаркт. С диагнозом не увязывается характерная деталь: голова Трофимова отделена от туловища без повреждения позвонков..."
"Боже мой! — от изумления Гурко открыл рот. — Ну и работнички! С такими работничками хорошо ловить кошек на свалке".
Комментарий. "На Фабричной улице, дом восемнадцать, квартира сорок, проживает Леонидова Нинель Григорьевна, сотрудница акционерного общества "Лензолото". От Леонидовой поступило заявление об исчезновении ее дочери, семилетней Наташи. Обстоятельства исчезновения. По будням мать отвозила девочку в детский сад "Лолита", где по необходимости та оставалась на ночь. "Лолита" — привилегированное заведение, месячная плата триста долларов. В ночь с четверга на пятницу гражданка Леонидова не забирала девочку домой, приехала за ней в пятницу около шести. Заведующая "Лолитой" Давыдова Эсфирь Харитоновна удивилась появлению Леонидовой и сообщила, что накануне Наташу забрал по поручению матери молодой мужчина, представившийся сотрудником "Лензолота" и предъявивший служебное удостоверение. Никаких подозрений этот человек не вызвал по той причине, что это был не первый случай, когда Леонидова присылала за дочерью своих знакомых, чего Эсфирь Харитоновна в принципе не одобряла. Правда, все мужчины, которых присылала Леонидова, были словно бы на одно лицо и даже дарили заведующей словно одну и ту же коробку шоколадных конфет с огромным, зеленовато-голубым аистом. Выслушав заведующую, гражданка Леонидова в грубых выражениях заявила, что если с девочкой что-то, не дай Бог, случится, Эсфирь Харитоновна не только немедленно потеряет работу, но скорее всего лишится своей "безмозглой тыквы". По заявлению Леонидовой начат розыск, который никаких результатов не дал".
Из беседы с Леонидовой в следственном отделе:
"Вопрос:
— Нинель Петровна, в каких вы отношениях с бывшим мужем?
Ответ:
— В прекрасных. Он в Германии. Три года не видела его поганой морды.
Вопрос:
— У него никогда не было никаких претензий к вам по поводу дочери?
Ответ:
— Это не его дочь.
Вопрос:
— Бывает.
Ответ:
— Не смотрите на меня так, юноша. Вы не знаете, о ком спрашиваете. Скотина, голубая плесень!
Вопрос:
— Ах вот как. И он в курсе, что Наташа не его дочь?
Ответ:
— Если не совсем идиот, то в курсе.
Вопрос:
— Нинель Петровна, вы занимаете солидное положение в "Лензолоте", вероятно, у вас есть враги, завистники, недоброжелатели?
Ответ:
— Враги есть у всех. Не вижу никого, кто мог бы сделать такую подлянку.
Вопрос:
— За последнее время не припомните каких-нибудь странных происшествий, звонков?
Ответ:
— Пожалуй, нет. Хотя...
Вопрос:
— Будьте откровенны, Нинель Петровна.
Мы всего лишь хотим найти вашу дочь.
Ответ:
— Надеюсь, разговор не записывается?
Вопрос:
— Как можно. Это же не допрос.
Ответ:
— Видите ли, три месяца назад меня попросил об услуге один солидный человек. Ну знаете, как это бывает в бизнесе. Всем от тебя чего-то надо. Приходится быть предельно осмотрительной. Я отказала.
Вопрос:
— Какого рода услуга?
Ответ:
— Этого сказать не могу, но дело не в самой услуге, а в том человеке. Когда я отказалась сотрудничать, он воспринял это как-то неадекватно. Не настаивал, не предлагал еще раз все обсудить, как это бывает при сделках. Сказал всего одну фразу, которую я запомнила. Еще бы! Он сказал: дорогая Нинель, как жаль, что вас не было с нами в прошлом году.
Вопрос:
— Вы знаете этого человека? Кто он?
Ответ:
— Всего один раз видела. Документы не показывал. Назвался Иваном Ивановичем, но это, конечно, прикол. Высокий, статный, лет пятидесяти. Модная стрижка, костюм от Версачи. Но взгляд такой, знаете, пронизывающий...
Вопрос:
— Мафия?
Ответ:
— Не смешите, юноша. Нет, не мафия, учитель музыки из провинции. Ну вы тут даете!.."
Примечание: версия о похищении с целью выкупа отпадает.
Заявление Зинаиды Вихровой, 20 лет, студентка педагогического института: "...Витя Тунцов начал за мной ухаживать, но я не думала, что все так обернется. Мы оба жили в общежитии на Стромынке, все знали, что Витя приторговывает барахлом, как большинство студентов.
Витю многие недолюбливали, но я не придавала значения. Его побаивались, потому что он не качок, а сильный от природы, запугать его ничем нельзя. У него водились деньжата, он их умел прокручивать, а когда это удается таким, как мы с ним, деревенским, то это вообще многим подозрительно, с подобным я уже сталкивалась еще на первом курсе. Почему-то в Москве считается, (во всяком случае у нас на факультете), что деревенские туповатые, что ли, и всего добиваются в жизни только горбом. Это, конечно, заблуждение. Витя Тунец первый Тому пример. У нас некоторые москвичи хвостом за ним Ходили, и были рады-радешеньки, если он сбрасывал им ходовой товар. Кстати, мне тоже не все в нем нравилось с самого начала нашей дружбы. Во-первых, он чересчур отчаянный и какой-то легкомысленный, во-вторых, совершенно перестав заниматься. Когда я говорила, что надо бы подтянуться по такому-то и такому-то предметам, только смеялся. Шутил, что учеба это атавизм, тем более в таком институте, как наш. Все равно у нас в будущем не будет работы по профилю, потому что все школы закроют и оставят лишь несколько учебных заведений для богатых, но с нашим рылом туда не попасть. Он не сомневался, что добьется в жизни всего, что пожелает, и я ему верила. Мы даже собирались расписаться поближе к летним каникулам, причем это была его инициатива, не моя. По многим признакам я замечала, что Витя меня любит. Каково же было мое удивление, когда он однажды сообщил по секрету, что у него есть крупный заказчик, который готов выложить четыре куска за крепенького, здорового младенца любого пола, хоть мальчика, хоть девочку. Вообще-то заказчик занимался другим бизнесом, но этим младенцем хотел оказать услугу какому-то важному клиенту за бугром.
Я сначала не поняла, потом испугалась. Дело в том, что Витя завел разговор не случайно, он знал, что я подзалетела и уже на втором месяце. Витя сказал, что вопрос в принципе не в младенце, а в том, что, совершив эту сделку, мы зацепим крутяка намертво и впоследствии поимеем с него много башлей. Между нами впервые произошел крупный скандал, вплоть до разрыва. Я твердо заявила, что готова забыть о его гнусном предложении, считать это неудачной шуткой, если он даст слово не возвращаться к этому вопросу. Потому что если он уже превратился окончательно в рыночника, то я еще не потеряла человеческий облик и не хочу торговать собственными нерожденными детьми. Сгоряча Витя обозвал меня очень плохими словами, но в конце концов, как мне показалось, образумился и понял, что я говорю серьезно. Но он отступил только на время, и вскоре начал убеждать меня, что я дура, что сейчас все так делают (даже назвал двух девочек с нашего курса), и что это такой же бизнес, как любой другой. Особенно упирал на то, что нам за это ничего не будет, потому что никакой статьи за это в уголовном кодексе не предусмотрено. Я пришла в такое отчаяние, что стала его избегать и мечтала лишь о том, как дотянуть семестр и уехать в деревню, чтобы посоветоваться с родителями, как быть дальше. Однако Витя не отставал, преследовал меня по пятам, вообще стал как сумасшедший и договорился до того, что если я не соглашусь, то нам обоим конец. Сказал, что люди, с которыми он связался, не любят, когда их обманывают. Тогда я пригрозила, что, если он не оставит меня в покое, обращусь в соответствующие органы, то есть к вам... Наверное, пугала зря, очень об этом жалею. Витя третий день не ходит в институт и из общежития съехал. Никто из его друзей не знает, где он. Мне так страшно и тревожно, что... Пишу это заявление, чтобы..."
Примечание. Заявление студентки Вихровой обнаружено при досмотре ее личных вещей. Ее тело (труп) найдено в бойлерной института пятого апреля сего года.
Труп обезглавлен, вскрыта брюшная полость, изъяты печень, селезенка и почки. Ампутированы глаза. Студент третьего курса В. И. Тунцов объявлен в розыск, никаких сведений о его местонахождении нет...
Почти три часа крутилась пленка, но Гурко слушал ее с перерывом. Он сходил на кухню, где Ирина возилась с обедом и, судя по запаху, тушила его любимое мясо в горшочке. Они вместе выпили кофе и поболтали о том о сем. У Гурко не выходило из головы, что весь этот смрад, льющийся с кассеты, он прослушивает не в первый раз. Ничего нового он не узнал. Ничего такого, что сильно задело бы воображение. Привычный преступный фон повседневной жизни, обволакивающий сознание, как черная смола, но усилием воли можно отключиться, и тогда останется вот эта кухонька, ароматное мясо в духовке и темные, бездонные очи любимой. Этого вполне достаточно, чтобы сохранить интерес к жизни;
— Торгуют младенцами, — деловито сообщил он. — А также человеческими органами. Причем с размахом.
— Чем же еще торговать? — меланхолически отозвалась жена, тоже не выказав удивления. — Все остальное уже продано.
— Это верно, но как-то не по-людски.
Ирина подлила ему горячего кофе. Деликатно напомнила:
— Какие же мы люди, если все это терпим. Давно не люди.
— Тоже верно, — Гурко взбодрился. — Но вот ты, Ирэн, считаешь себя самой умной, тогда скажи, что будет дальше? Сначала выдоили нефть, ресурсы, энергию, теперь сливают кровь, а что потом?
— Ничего страшного, — Ирина ласково взлохматила его светлые волосы. — Волноваться совершенно не о чем.
На Западе не дураки живут. Деньжат в долг подкидывают, добавят и кислорода. Со временем из нас сделают огромный инкубатор, где все оборудуют по последнему слову науки. Ну вот как на современных птицефермах. Не так уж это и плохо. Будем весь мир снабжать свежей кровью, живыми органами и всем, что им нужно.
— Хорошо бы, конечно, — Гурко с сомнением покачал головой. — Но конкуренция большая, сдюжим ли? Африка, развивающиеся страны...
— Ой, да что ты говоришь. Мы цены враз собьем.
У нас же все по дешевке. Потом — Африка того гляди взбунтуется, за ней глаз да глаз нужен, опять лишние траты. А с нами никаких хлопот, бунтовать некому.
Утешенный женой, Гурко вернулся в спальню и нехотя, вполуха дослушал кассету. Еще несколько схожих эпизодов, расчлененок, горя и слез. Все как обычно в этом лучшем из миров. Ничего новенького, никакого намека на просвет. И ситуация предельно ясная, тоже не новая. Хотя некоторые детали впечатляли. Очевидно, что кустарный промысел по добыче человеческого сырца перерос в некое подобие производственного конвейера. Этого давно следовало ожидать. Ясен был и тайный смысл послания генерала. На пленке хватало оперативного материала, чтобы начать и закончить сразу несколько расследований, но об этом ни гу-гу. Синдикат действовал в открытую, с размахом и нагло, посадить его на крючок дня такого специалиста, как Самуилов, вообще не проблема, но вся пленка представляла собой длинный перечень жертв и обстоятельств их гибели — и больше ничего. Никаких выводов, чудовищные пробелы в комментариях. Конечно, это все не случайно. Красноречивыми умолчаниями генерал оповещал: видишь, Олег, мы опять бессильны.
Без сомнения, фигуранты по этим делам давным-давно сидели в сверхсекретном личном досье генерала, но они были неподсудны, ибо принадлежали к избранному кругу, где ни за какие преступления никто не отвечал. В нынешнем псевдогосударстве в ходу были всего лишь два идеологических клише: для власть имущих — обогащайтесь! — для быдла — надо немного потерпеть во имя светлого капиталистического будущего. Редко, но бывало, что из избранного круга вываливался какой-нибудь типчик вроде Якубовского или Ильюшенко — по оплошности либо по дурости, — и тогда уже не требовалось никакого дополнительного следствия, чтобы упрятать негодяя в каталажку. Самуилов терпеливо ждал, когда в страну вернется Закон, и весь его грозный список окажется в руках правосудия, но с годами надежды заметно слабели. Зато список все разбухал.
Гурко дозвонился до шефа по прямому номеру. С недавних пор аппараты Конторы прослушивались, как любые другие, с той лишь разницей, что сотрудники всегда знали, какой аппарат чист, а какой "на допинге".
Свои же ребята работали на прослушке.
Уяснив по интонациям генерала, что линия не занята, Гурко спросил:
— Ну и кто же он? Не черт же с рогами?
Самуилов озадаченно хмыкнул, это было непривычно.
— Может, и черт. Веришь ли, Олег, даже близко не можем подобраться.
Гурко не поверил. Ждал. Генерал пробурчал:
— Надеюсь, согласишься выпить со стариком по чашечке чая?
Слишком многое их связывало, чтобы Гурко мог уклониться.
— Как угодно, Иван Романович. Но честно предупреждаю, меня эта история не волнует. У меня совсем другие планы.
В трубке раздался довольный смешок.
— Завидую тебе. У меня, признаюсь, вообще никаких планов не осталось. Так уж, коротаю день до вечера.
Говорить больше было не о чем.
Глава 6
СИПЛОЕ ДЫХАНИЕ МОНСТРА
После короткого дневного отдыха Иссидор Гурович спустился в сад, чтобы подровнять любимый газон. Это приходилось делать каждый день: чуть-чуть зазевайся — и за шелковистым зеленым ковром не угонишься, но работа его не утомляла. Наоборот, упругое сопротивление пластиковой ручки травокосилки, вкрадчивое поскрипывание скошенной травы вызывало ответное приятное щекотание в области копчика. Через каждые пять минут, как положено по инструкции, он давал агрегату передышку, и сам присаживался в холодке, обтирал панамой припотевший загорелый лоб, с наслаждением впитывал взглядом яблоневый сад, цветочные клумбы, пылающие разноцветными огнями, нарядный фасад летнего дома с высоким резным крыльцом, подъездную липовую аллею. День стоял неподвижный, как хрусталь, лишь стрекотание кузнечиков разбавляло его истомную благодать. Наконец-то, с умилением думал старик, я достиг того, к чему стремился великий поэт, — покоя и воли.
Ничто больше не смущало его свирепый ум. В иные времена, в иных перевоплощениях он носил много имен, некоторые забыл, другие помнил, но все последние годы, переселившись на дачу, оставался пенсионером Иссидором Гуровичем Самариным и надеялся, что глупая игра в прятки с судьбой завершилась со счетом один ноль в его пользу. Жить он собирался еще долго, пока не устанет, верил, что тысяча восемьсот калорий в день растянет срок его пребывания до ста лет, а больше, пожалуй, и не надо. Сейчас ему только семьдесят один, и оказалось, это именно тот возраст, который позволяет человеку ощутить себя полноценной частичкой бытия. Организм Иссидора Гуровича во всех отношениях функционировал превосходно.
В лето 62-е он купил эту дачу под Загорском, но не на свое имя, а на имя тогдашней жены, Лиляны Миладзе, своенравной, прелестной грузинской княжны, от которой нынче не осталось и помину. Он схоронил ее в глухом бору под вековой сосной, уложил на черное моховое ложе, но когда спустя несколько лет навестил строптивую беглянку, не обнаружил ни сосны, ни тропы, ни следочка. Черный дол открылся перед ним, с сожженными останками пней. Природа вечна в своем философском стоянии, но любит менять обличья, давая урок понятливым людям. В его постели перебывали сотни женщин, некоторых он помнил по сию пору, прекрасная Лиляна среди них. Неукротимая, дерзкая, дитя гордыни и страсти, ей бы жить и жить, да еще родить ему сына, но не захотела, взбунтовалась против его воли, однажды обронила: "Мне жаль тебя, любимый. Ты мнишь себя сверхчеловеком, а на самом деле ты всего лишь сухая ветка на дереве судьбы.
Бог лишил тебя души".
Злой смысл слов не тронул его, задело ледяное презрение, мелькнувшее в очах. Оставлять ее дальше возле себя было неразумно. Есть женщины, как волчицы, которым никакой корм не впрок. Он ошибся в княжне, и это было так больно, как если бы в сердце вогнали гвоздь.
После гордой грузинки ему уже не встретилась женщина, от которой он захотел бы иметь ребенка, но он не сожалел об этом. Строил свою империю на крови и костях, полагая, что тяжкие труды и великие прегрешения окупятся, когда настанет срок последней всемирной разборки. Ничего из добытого не собирался унести с собой и уж тем более отдать в чужие равнодушные руки. Все богатство останется там, где лежит, и воспользуются им далекие потомки, которые помянут его добрым, несуетным словом. Он явился на землю в период смуты, с энтузиазмом следил за крахом бездарной технократической цивилизации, за рождением дебильных поколений, будто выплеснутых из бутылки "пепси", и уже в зрелом возрасте пришел к поразительному открытию: миром правят не деньги, не капитал, как думает большинство, а некие посторонние идеи, скользящие по касательной к жизни, подобно невидимым, могучим подводным течениям. Были люди, которые знали эту правду задолго до него, но унесли ее в могилу, потому что родились преждевременно и не были услышаны.
Ничто больше не смущало его свирепый ум. В иные времена, в иных перевоплощениях он носил много имен, некоторые забыл, другие помнил, но все последние годы, переселившись на дачу, оставался пенсионером Иссидором Гуровичем Самариным и надеялся, что глупая игра в прятки с судьбой завершилась со счетом один ноль в его пользу. Жить он собирался еще долго, пока не устанет, верил, что тысяча восемьсот калорий в день растянет срок его пребывания до ста лет, а больше, пожалуй, и не надо. Сейчас ему только семьдесят один, и оказалось, это именно тот возраст, который позволяет человеку ощутить себя полноценной частичкой бытия. Организм Иссидора Гуровича во всех отношениях функционировал превосходно.
В лето 62-е он купил эту дачу под Загорском, но не на свое имя, а на имя тогдашней жены, Лиляны Миладзе, своенравной, прелестной грузинской княжны, от которой нынче не осталось и помину. Он схоронил ее в глухом бору под вековой сосной, уложил на черное моховое ложе, но когда спустя несколько лет навестил строптивую беглянку, не обнаружил ни сосны, ни тропы, ни следочка. Черный дол открылся перед ним, с сожженными останками пней. Природа вечна в своем философском стоянии, но любит менять обличья, давая урок понятливым людям. В его постели перебывали сотни женщин, некоторых он помнил по сию пору, прекрасная Лиляна среди них. Неукротимая, дерзкая, дитя гордыни и страсти, ей бы жить и жить, да еще родить ему сына, но не захотела, взбунтовалась против его воли, однажды обронила: "Мне жаль тебя, любимый. Ты мнишь себя сверхчеловеком, а на самом деле ты всего лишь сухая ветка на дереве судьбы.
Бог лишил тебя души".
Злой смысл слов не тронул его, задело ледяное презрение, мелькнувшее в очах. Оставлять ее дальше возле себя было неразумно. Есть женщины, как волчицы, которым никакой корм не впрок. Он ошибся в княжне, и это было так больно, как если бы в сердце вогнали гвоздь.
После гордой грузинки ему уже не встретилась женщина, от которой он захотел бы иметь ребенка, но он не сожалел об этом. Строил свою империю на крови и костях, полагая, что тяжкие труды и великие прегрешения окупятся, когда настанет срок последней всемирной разборки. Ничего из добытого не собирался унести с собой и уж тем более отдать в чужие равнодушные руки. Все богатство останется там, где лежит, и воспользуются им далекие потомки, которые помянут его добрым, несуетным словом. Он явился на землю в период смуты, с энтузиазмом следил за крахом бездарной технократической цивилизации, за рождением дебильных поколений, будто выплеснутых из бутылки "пепси", и уже в зрелом возрасте пришел к поразительному открытию: миром правят не деньги, не капитал, как думает большинство, а некие посторонние идеи, скользящие по касательной к жизни, подобно невидимым, могучим подводным течениям. Были люди, которые знали эту правду задолго до него, но унесли ее в могилу, потому что родились преждевременно и не были услышаны.