Александер Виктория. Визит сэра Николаса

   И теперь он просто должен убедить ее в этом.
   Сегодня ночью благодаря немыслимой сделке, предложенной Элизабет, он наконец овладеет ею. Ее условия абсурдны, и за исключением соблюдения верности и тайны он не намерен принимать их. Он упустил ее однажды, совершив ошибку из благородных побуждений, но тем не менее это была ошибка. Больше он не отпустит от себя Элизабет. Ни после Рождества, ни в дальнейшем. Сидя напротив Элизабет за обеденным столом, Ник потягивал вино и задумчиво наблюдал за ней. Чтобы достичь желанной цели, понадобится немало времени.
   Лечь с ней в постель — самая легкая часть задуманного. Самое трудное — завладеть ее сердцем, его завоевать непросто.
   Он, Николас Коллингсуорт, ни разу не потерпел неудачи, когда хотел приобрести тот или иной корабль, не потерпит он ее и теперь, когда хочет завоевать любовь единственной в мире женщины, покорившей его душу.
   Элизабет повернула голову, и глаза их встретились. Николас поднял рюмку, приветствуя Лиззи тостом, понятным только им двоим.
   Уж он постарается, чтобы дело приобрело занимательный ход.

Глава 11

   Николас помог Элизабет выйти из кареты, и они вдвоем направились к двери дома. В конечном счете обед в честь возвращения Николаса оказался приятным. Вернее, он оказался бы очень приятным, если бы не предвкушение того, от чего у Элизабет не прекращалась внутренняя дрожь, мешавшая ей чувствовать себя непринужденно, а порой и нормально дышать. К тому же вечер тянулся бесконечно.
   Итак, это произойдет. Нынче ночью, быть может, через час, Николас окажется в ее постели. Она хотела этого, хотела Николаса сильнее, чем могла себе раньше представить. Но почти с той же силой, с какой она жаждала близости с ним, Элизабет хотела понять суть происходящего. Что это, временное увлечение, обостренное долгим ожиданием? Или нечто долговременное? Быть может, на всю жизнь?
   Ответ был для Элизабет желанным, но она с тревогой думала о том, к каким последствиям в ее жизни он приведет и в том и в другом случае.
   Элизабет подняла глаза на дом и остановилась на полпути к входу.
   — Николас, ваш кучер ошибся.
   — Вы уверены? — хладнокровно спросил он. — Мой кучер никогда не ошибается.
   — На этот раз он ошибся. Это не мой дом. — Она отступила на шаг и покачала головой. — Мой дом следующий по порядку.
   Верно, но тут нет никакой ошибки. — Он взял ее под руку и помог подняться по ступенькам крыльца. При их приближении дверь отворилась. Николас отступил в сторону, пропуская Элизабет впереди себя. — Это мой дом.
   Она быстро повернулась к нему лицом.
   — Ваш дом? Что вы имеете в виду?
   — Всего лишь то, что дом принадлежит мне. — Движением плеч он сбросил пальто на подставленные руки неописуемо корректного на вид слуги, очевидно дворецкого. — Я его купил.
   — Как это понимать, что вы его купили?
   Элизабет сняла манто и отдала его дворецкому, кивнув в знак благодарности. Тот принял одеяние и тотчас исчез где-то в глубине полутемной прихожей.
   — Мне показалось, что я выразился достаточно ясно. Этот дом принадлежит мне, потому что я его купил.
   Элизабет посмотрела на него с подозрением:
   — Зачем?
   Он улыбнулся — загадочно, как ей показалось, — и прошел в гостиную. Право, он начинал раздражать Элизабет своей необъяснимостью, которая не предвещала, по ее мнению, ничего хорошего. Она скрипнула зубами и последовала за ним.
   — Я тебе не верю, — сказала она, переходя на ты, поскольку они остались наедине.
   — Как тебе угодно, только это чистая правда.
   — Это не может быть правдой. Лорд Холстром жил здесь целую вечность. — Она сощурилась. — Что ты с ним сделал?
   — Лорд Холстром?
   — Ну да, лорд Холстром, бедняжка.
   Элизабет постаралась подавить чувство вины. Она жила в соседнем доме с тех пор, как Чарлз приобрел его вскоре после их свадьбы. Лорд Холстром жил рядом с ними, он поселился здесь очень давно. Но, сказать по правде, Элизабет не была уверена, что, встретив старого джентльмена у себя в гостиной, она бы его узнала. Он был вдовцом и человеком не очень общительным. И насколько ей было известно, большую часть времени проводил в деревне.
   — Я стукнул его по голове и отправил к праотцам, — сказал Николас и подошел к столику, на котором стояли графин и рюмки.
   — А, как я вижу, Эдварде проявил должную инициативу. Он прекрасно работает. Я очень им доволен.
   — Вот как? — Элизабет скрестила руки на груди. — Это он помог тебе закопать тело?
   Николас посмотрел на нее с веселой улыбкой:
   — Насколько я знаю, ты предпочитаешь бренди?
   — Да, разумеется. — Она взяла у него рюмку. — Но ты не ответил на мой вопрос.
   — А я думал, что ответил.
   — Николас!
   — Ну хорошо, сознаюсь. — Он пожал плечами. — Я не бил его по голове. Пострадавшей стороной в нашей сделке оказался я. — Он отпил бренди и продолжал: — Его сиятельство очень хотел продать дом и удалиться в свое имение, но запросил за свою недвижимость громадную сумму. К счастью, я могу себе позволить потратить эти деньги.
   — Зачем? — снова и очень требовательно спросила она, хотя ответ знала заранее.
   — Недвижимость всегда считалась хорошим вложением средств.
   —Ну и?
   — А я постоянно ищу возможности выгодных инвестиций. И вряд ли я ошибся на этот раз. — Он покрутил бренди в своей руке. — Отличное местоположение и прекрасное соседство.
   — Этот дом соседствует с моим, — сердито напомнила она.
   — Я же и сказал, что местоположение отличное. Элизабет даже вздрогнула от ужаснувшей ее мысли:
   — Но ты же не собираешься жить здесь после Рождества?
   — Именно собираюсь. Я уже прожил здесь несколько дней. Неужели ты не заметила?
   Она не заметила. И скорее всего не замечала бы до тех пор, пока в один прекрасный день они оба не вышли бы одновременно на улицу.
   — Но разве ты не живешь в доме у дяди?
   — Я ценю свое уединение и независимость, так же как и мой дядя. Уверен, что ты это понимаешь.
   — Продолжай.
   — Мы поговорили с дядей и пришли к заключению, что нас обоих устраивает такое решение вопроса.
   — Смею заметить, что вы оба могли бы прожить в Торнкрофт-Хаусе бог знает сколько времени, ни разу не столкнувшись в коридоре. Дом невероятно велик.
   —А этот дом не слишком большой. — Николас окинул комнату удовлетворенным взглядом. — Как раз такой, какой мне нравится.
   Элизабет ни к чему не присматривалась с той минуты, как вошла в дом. Теперь она с любопытством оглядела гостиную. Комната была достаточно велика и хороша по своим пропорциям, но так плотно заставлена вещами, точнее сказать, набита ими, что разглядеть что-либо в отдельности было нелегко. Не меньше полудюжины кресел, два дивана, а еще столы, бюро, настольные часы, множество антикварных безделушек, статуи и статуэтки… На каминной полке выстроились фарфоровые вазы, судя по всему китайские, а то, что не уместилось, было расставлено по комнате в художественном беспорядке. Если бы Элизабет попробовала представить себе обиталище Николаса до того, как попала сюда, оно не было бы похоже на то, что она увидела.
   — Я приобрел дом вместе с мебелью и прочими вещами. Холстром не указал ни одной вещи, продаже которой вкупе с домом он воспротивился бы. Он мнил себя коллекционером, но в его так называемой коллекции нет никакой системы, не говоря уж о порядке. И он жаждал отделаться от всех этих вещей не меньше, чем от самого дома. И мне понятно почему. — Николас поморщился. — Все это не в моем вкусе, и я предвижу необходимость изменений, но пока сойдет и так. — Он кивком указал на вазы на каминной полке. — Фарфор, однако, мой собственный.
   — Ты коллекционируешь керамику? — удивилась Элизабет.
   — Нет, я коллекционирую только фарфор династии Мин, пятнадцатый и шестнадцатый века.
   Он поставил рюмку и прошел к камину, лавируя между кушеткой, двумя антикварными французскими креслами и большим бронзовым Меркурием.
   — Не говоря уж о возрасте этой вот вещи, она и для своего времени уникальна. — Он снял с полки маленькую вазу с длинным горлышком и синей росписью на белом фоне. — Она вылеплена из особой глины, которую добывают лишь в одном районе Китая. Над изготовлением одного кувшина или вазы должны работать человек десять — двенадцать. Белый с синим — более распространенный вариант, чем многоцветный, но у меня есть и такие. На большинстве моих экземпляров стоит клеймо императорских мастерских, такой фарфор использовали только в императорском дворце. Он повертел вазочку в руках.
   — Несмотря на затраченные мастерами усилия и редкость материала, если в готовом изделии обнаруживали хотя бы один мельчайший недочет, его разбивали и осколки выбрасывали.
   — Вот уж не думала, что ты станешь коллекционировать керамику.
   — Императорский фарфор династии Мин, — подчеркнул он. — Я не собирался этим заниматься. Небольшая коллекция попала мне в руки в качестве уплаты долга, я познакомился с историей производства таких предметов, меня покорила их красота. — Он пожал плечами. — К тому же это ценное капиталовложение.
   — Как и этот дом.
   — Точно.
   — Капиталовложение. — Элизабет недоверчиво хмыкнула. — Я тебе не верю ни в малейшей степени. Я полагаю, что ты купил этот дом по одной-единственной причине.
   — За его местоположение?
   — Вот именно. Он расположен рядом с моим домом.
   — Ты живешь в очень приятном соседстве.
   — Да, оно было раньше вполне приятным, — отрезала Элизабет.
   Николас посмотрел на нее не без любопытства:
   — Ты всерьез говорила об искренности как об одном из условий нашего соглашения?
   — Абсолютно.
   — Очень хорошо. Тогда позволь мне быть искренним. Через несколько минут я намерен взять тебя на руки и отнести наверх, в мою спальню.
   — Я вовсе не хочу, чтобы ты брал меня на руки и нес по лестнице к себе в спальню. Я хочу с тобой поговорить о том, почему ты купил дом рядом с моим. Я хочу в точности знать твои намерения.
   — В спальне я раздену тебя медленно и методично.
   — Николас!
   Нет, этот человек просто невыносим!
   — Начну я, разумеется, с платья. — Он сделал глоток бренди, и глаза у него заблестели. — Кстати сказать, платье очень красивое. Оно подходит к твоим зеленым глазам.
   — Благодарю за комплимент, — быстро проговорила она, стараясь прогнать от себя видения, которые вызвали его слова. — Все это хорошо и прекрасно, однако…
   — Снимая его, я пробегусь губами по твоим обнаженным плечам. Поцелую шейку и ту очаровательную впадинку на спине.
   Голос у него был низкий, и Элизабет, вслушиваясь в страстные модуляции, почти чувствовала на своем теле руки Николаса.
   — И ты намерен это сделать?
   — Непременно. Ты даже не заметишь, как твое платье пышным облаком шелка опустится на пол. Потом я стяну с тебя нижние юбки, попутно измерив ладонями длину твоих ног.
   — Николас… — Несмотря на всю ее решимость, имя его прозвучало скорее как вздох, а не слово. — Перестань…
   Он не обратил на ее протест ни малейшего внимания.
   — Потом я займусь твоим корсетом. Досадное занятие, на мой взгляд. Не понимаю, зачем женщины носят корсеты. Хотя, с другой стороны, есть нечто опьяняющее в том, как ты распускаешь шнурки и освобождаешь тело от стесняющих его пут, чувствуя под пальцами теплую нежную кожу, прикрытую лишь тонкой нижней сорочкой.
   — Господи, Николас! — вскрикнула Элизабет и одним глотком допила рюмку, как будто несколько капель жидкости могли погасить вспыхнувший пожар желания.
   — Корсет я просто отброшу в сторону, и этого ты тоже не заметишь, потому что я стану ласкать тебя, гладить твои груди, твои бедра, пробираясь к тому заветному уголку, где сходятся твои ножки…
   Рюмка выскользнула из пальцев Элизабет и упала на пол. Николас тоже допил бренди одним глотком и поставил рюмку на первое подвернувшееся под руку свободное место на столе…
   Он раздевал ее прямо здесь, в гостиной, раздевал точно так, как говорил об этом, и Элизабет и в самом деле не заметила, как осталась почти совершенно нагой. Ей хотелось одного: видеть и ощущать его обнаженное тело, прижаться к нему, — о, как долго она этого ждала! Она стянула смокинг с его плеч, и Николас освободился от него. Она дергала пуговицы на его жилете до тех пор, пока они не расстегнулись, вытащила подол его сорочки из брюк, и Николас стянул с себя то и другое через голову. Минуту или две Элизабет просто смотрела на обнаженную мускулистую грудь Николаса. Треугольник темных волос спускался по животу, скрываясь под поясом брюк. Плечи у него были шире, чем она себе представляла, а талия тоньше. Этот мужчина отнюдь не был творением портного, красоту и изящество он получил от природы. Элизабет глубоко вздохнула и положила ладони Николасу на грудь. Он весь напрягся и простонал:
   — Проклятие, Элизабет…
   — Николас… — Она поцеловала его в губы. — Ты понимаешь, что я не делала ничего такого уже долгое время?
   — Да, понимаю, — почти не отводя своих губ от ее, пробормотал он. — А ты понимаешь, что я хотел тебя бесконечно долгое время?
   Они отдались друг другу, не поднимаясь в спальню, и долго сдерживаемая страсть доставила обоим величайшее, ни с чем не сравнимое наслаждение. После катарсиса они, не разжимая объятий, лежали на диване, погруженные в мир пережитых ощущений. Николас медленно погладил Элизабет по спине и спросил:
   — Тебе было хорошо?
   Элизабет ответила не сразу, потрясенная тем, насколько безудержно, не стыдясь ни одного своего движения, она отзывалась на страстные ласки Николаса. И при этом она радовалась своим порывам, каждому из них.
   — Элизабет?
   Она подняла голову и улыбнулась ему.
   — Это было… то, что надо…
   —Да. — Он тоже улыбнулся. — Это было удивительно. Необыкновенно.
   Элизабет отодвинулась от него и встала; слава Богу, что панталоны хоть и спущены, но все-таки еще на ней, создавая некую весьма слабую видимость скромности. Николас тоже встал. Прекрасный в своей наготе, казавшийся сейчас особенно высоким, он был похож на ожившую статую античного атлета.
   Он взял руки Элизабет в свои и поднес их к губам. Темные глаза его сияли.
   — Ты воплощение всего, о чем я мечтал. Всего, чего я долгие годы хотел.
   У нее перехватило дыхание.
   — И ты тоже, — только и смогла выговорить она. Улыбка снова тронула уголки его губ.
   — Мне кажется, что моя кровать — более удачное место для продолжения.
   — А почему ты решил, что я хочу продолжать?
   — А ты хочешь?
   Элизабет вздрогнула — столько страсти прозвучало в голосе Николаса.
   Она отошла в сторону и начала собирать свою одежду.
   — Значит ли это, что ты больше не хочешь?
   — Это значит, что я предпочитаю, чтобы мои вещи были у меня под рукой, когда мне все-таки надо будет одеться. Я полагаю, что твоя кровать где-то наверху?
   — Позволь мне.
   Он сгреб ее обеими руками вместе со всей ее одеждой и направился было к лестнице.
   — А мои туфли? — спохватилась Элизабет. Придерживая свои вещи одной рукой, она слабо махнула другой куда-то в сторону.
   — Разумеется, — произнес он галантно, вскинул ее на плечо, наклонился, подобрал бальные туфли, переместил Элизабет в прежнее положение и как ни в чем не бывало продолжил путь к лестнице.
   — Это было впечатляюще, — заметила Элизабет. На этот раз улыбка его была весьма самодовольной.
   — Еще бы! — сказал он и начал подниматься по лестнице.
   — Ты не думаешь, что слуги могут нас увидеть?
   — Меня это не особенно заботит.
   — Возможно, они уже привыкли созерцать тебя в голом виде, поднимающегося по ступенькам с полуголой женщиной на руках?
   — Не успели, — возразил он. — Я только что нанял их. Но думаю, со временем они привыкнут к такой картине.
   — Николас!
   Элизабет расхохоталась и теснее прижалась к нему. Она вдруг почувствовала себя совершенно счастливой. Ошеломительно счастливой, хотя для этого вроде бы не было особых причин. В голову пришло, что вообще-то хотелось бы, чтобы она осталась единственной полуголой женщиной, которую ему, совсем голому, доводилось и доведется нести по лестнице в спальню. Но она прогнала эту мысль. Все это кончится сразу после Святок. Во всяком случае, таков ее план.
   Они добрались до спальни, Николас открыл дверь ногой, вошел в комнату и, не оборачиваясь, захлопнул дверь еще одним ударом ноги. Газовая лампа на столике у кровати горела, но свет ее был слабым. Николас поставил Элизабет на ноги, взял у нее одежду и положил на кресло.
   Мебель в комнате была темного цвета, довольно тяжелая и, бесспорно, старая. Кроме нескольких ваз все того же императорского китайского фарфора, никаких украшений не было, и по сравнению с остальными помещениями дома спальня казалась пустой.
   — Образцы коллекции лорда Холстрома в спальнях не размещены?
   Образцами коллекций лорда Холстрома были битком набиты все комнаты в доме. — Николас подошел к Элизабет сзади и обнял ее. — Я просто не мог уснуть в окружении предметов японского оружия и охотничьих трофеев в виде голов экзотических животных, поэтому все, кроме мебели, велел перенести в другую комнату. — Он засмеялся. — В ту комнату теперь почти невозможно открыть дверь.
   Элизабет перевела взгляд на кровать. Она была чересчур велика для одного человека, но для двоих очень удобна, особенно если один из них полон необузданной страсти, а второй искушен в любовных ласках.
   Николас повернул ее лицом к себе и раскрыл объятия…

Глава 12

   Первые лучи утреннего света проникли в спальню Николаса сквозь высокие окна. Элизабет лежала, закинув одну ногу на ногу Николаса, а руки и голову уютно пристроив у него на груди. Она чувствовала себя невероятно усталой — и невероятно счастливой и спокойной. Любимой, даже если любовь не имела к этому никакого отношения.
   — Мне пора домой, — пробормотала она.
   — Да, пожалуй, — согласился Николас и погладил ее по спине.
   — Дети проснутся еще не скоро, но даже в этот поздний, вернее сказать, ранний час слуги могут бодрствовать.
   — Не стоит создавать угрозу твоей репутации.
   — Но нам еще нужно обсудить мои условия нашего соглашения.
   — Обсуждать нечего.
   — Что за чепуха, только из-за того, что я позволила тебе соблазнить меня…
   — Ты позволила мне? Соблазнить тебя?
   — Ты должен признать, что в роли соблазнителя выступил ты. Вся эта чушь типа «я начну, разумеется, с платья» и так далее.
   — Ты не сочла это чушью. — Он поцеловал ее в кончик носа. — Хорошо, изменим формулировку: не позволила соблазнить, а поощряла меня.
   — Ни то, ни другое.
   — Я думаю, что как раз то… — Он поцеловал ее в плечо. — …И другое. — Он поцеловал ямку на шее. — А теперь снова то.
   Было бы так приятно позволить ему продолжать. Закрыть глаза и отдаться предвкушениям страсти во всем ее пылком воплощении… Элизабет прогнала от себя эту соблазнительную мысль, отодвинулась от Николаса и оперлась на локоть.
   — И тем не менее, поскольку мы уже привели в действие наше соглашение, ожидаю, что ты выслушаешь меня.
   Он обвел кончиком пальца ее сосок, и у Элизабет снова перехватило дыхание, а Николас произнес: —Нет.
   — Нет? — Она резко оттолкнула его руку. — Что значит нет?
   — Это значит, моя дорогая Элизабет, только то, что я сказал. Я не намерен выслушивать твои условия.
   — Но ты должен. — Она усмехнулась. — Я уже начала выполнять свою часть соглашения. А ты дал мне слово.
   Я более чем уверен, что слова насчет этого я тебе не давал. — Его усмешка была, пожалуй, выразительнее сказанного. — Я только сказал, что хорошенько обдумаю твое предложение. Что я и сделал.
   — Да, но после того, что произошло между нами… — Элизабет не договорила и сдвинула брови, стараясь сосредоточиться. Ведь он и в самом деле не давал согласия на то, чего она требует. Она села, выпрямив спину, и полыхнула на Николаса глазами. — Ты устроил мне ловушку.
   — Ничего подобного я не делал.
   Он протянул руку и провел пальцами по ложбинке между ее грудями. Элизабет хлопнула его по руке — уже со злостью.
   — Ты вынудил меня поверить, что это вот, — она показала на измятую за ночь постель, — стало началом нашего соглашения.
   — Что-то не припоминаю.
   — Ты позволил мне прийти к заключению, будто…
   — За последние несколько часов я позволил себе и тебе очень многое, но не давал тебе понять, что приму твои условия. — Он покачал головой. — Если ты так подумала, то явно ошиблась.
   Она соскочила с постели, со злостью сдернула простыню и закуталась в нее.
   — Разумеется, я так подумала. Ты это прекрасно понимаешь. Я ни за что бы не позволила…
   Николас весьма выразительно поднял брови.
   — Ну хорошо, может, и позволила бы, — раздраженно выпалила она, — но без малейшего воодушевления.
   Николас рассмеялся — вполне непринужденно.
   — Не мог же я охладить твое воодушевление, вылив тебе на голову ведро холодной воды.
   Элизабет задохнулась от негодования, но не могла оставить этот выпад без ответа.
   — Ты отвратительный, слышишь, отвратительный человек, Николас!
   — Нет, я вовсе не такой. — Он сел, поправил подушки и лег на спину, закинув руки за голову. — Я был, правда, мрачным и чересчур серьезным, но теперь я само очарование. Все так говорят.
   — Значит, все ошибаются.
   — Все ошибаться не могут.
   Он улыбнулся ей с видом довольного собой греческого бога, только что удовлетворившего свою похоть с целой деревней обезумевших от страсти крестьянских девушек. Слов нет, у него тело, достойное быть изваянным из мрамора, но в настоящий момент не помешал бы фиговый листок. Совершенно бесстыжий тип!
   — В данном случае они ошиблись. — Элизабет одной рукой поплотнее запахнула простыню, а другой прикрыла глаза. — И пожалуйста, прикройся.
   — Не вижу смысла. Здесь очень тепло, и мне в таком виде исключительно удобно и приятно.
   — Зато мне это исключительно неудобно.
   — Тебе это не казалось неудобным прошлой ночью. И сегодня утром. И даже всего несколько минут назад.
   — А сейчас стало неудобно. — Элизабет стиснула зубы. — Я не привыкла обсуждать серьезные вопросы с голыми мужчинами.
   — Какие же именно вопросы ты привыкла обсуждать с голыми мужчинами?
   — Николас!
   Он хихикнул, и Элизабет услышала шелест материи.
   — Теперь ты вполне благопристоен?
   На такой вопрос ответить непросто. Я серьезно отношусь к морали, хотя вынужден признаться, что в моем прошлом бывали случаи, когда я недостаточно скрупулезно…
   — Проклятие, Николас, я не спрашиваю тебя, достойный ли ты член общества! Я хочу знать, прикрыл ли ты ту часть своей анатомии, которая обычно должна быть прикрыта одеждой.
   — Я в точности понял, о чем ты спрашивала, но подумал, что стоит воспользоваться возможностью, которую дают мне наши отношения, и сообщить тебе о наиболее положительных сторонах моей натуры.
   —Да-да, ты настоящий святой, — нетерпеливо произнесла Элизабет.
   — У меня есть свои хорошие стороны. Кстати, тебе уже незачем прикрывать глаза.
   Элизабет опустила руку. Николас смотрел на нее с невозмутимым спокойствием.
   — Что касается моих положительных черт, то, во-первых, я считаю себя честным человеком. Далее, я из тех, кто знает, чего он хочет, и не бросаю дела, пока не добьюсь своего. Решительность — еще одно мое хорошее качество.
   — Я бы скорее определила это качество как раздражающее. Однако признаю, что во многих ситуациях решительность весьма полезна. Итак, чего же ты хочешь?
   — Тебя.
   — В таком случае ты уже добился успеха. Ты обладал мною. Даже несколько раз.
   Он покачал головой:
   — Этого мне недостаточно.
   — Я предложила тебе, что мы продолжим…
   Я помню твое предложение, но меня не устраивает необходимость исчезнуть из твоей жизни сразу после Рождества. Проверить в половине третьего твои счета, а потом побыть в твоей постели для меня недостаточно. Я хочу большего.
   — Но ведь это и есть мое предложение, и это единственное, что я могу тебе предложить.
   — Пересмотри свое решение.
   — Думаю, что этого не будет.
   — Я хочу тебя, Элизабет. — Он смотрел ей в глаза прямо и упорно. — Навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Мне нужно твое сердце, твоя любовь, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
   Элизабет на несколько секунд перестала дышать, потом произнесла первое, что пришло в голову: —Нет.
   — Что значит нет?
   — Оно значит нет. Абсолютно. Я тебе говорила, что не хочу выходить замуж.
   — Я не предлагаю замужества как такового. Я предлагаю тебе выйти замуж за меня.
   — Это не имеет значения. Я не хочу подчинять свою жизнь кому бы то ни было, в том числе и тебе. Я предпочитаю сама управлять своими делами.
   — Ты выйдешь за меня замуж, Элизабет.
   — Ты слышал, что я сказала?
   — Каждое слово.
   — И тем не менее ты игнорируешь то, чего хочу я вопреки твоим желаниям. Ты, пожалуй, самый заносчивый из всех мужчин, каких я знала, и самый уверенный в себе.
   — Еще одно мое хорошее качество, — сверкнул он мгновенной улыбкой.
   — Еще одна причина застрелить вас, когда вы спите. Он раздражал ее, но сейчас Элизабет вдруг поняла, что он радуется противостоянию между ними, возникшему с первого же их разговора. И была поражена тем, что ей это нравится. Она довольно долго молчала, глядя на него исподволь, потом вдруг рассмеялась:
   — Все же, Николас, ты, пожалуй, чересчур уверен в себе. На этот раз тебе придется пережить разочарование.