- К черту все! - выкрикнула Танчо и только теперь заметила, что дверь в столовую открыта, и на пороге стоит девица с бесцветным лицом, на котором выделяются лишь ярко накрашенные губы.
- Ты кто? - спросила Танчо тоном хозяйки.
- Я?.. Я - Светка.
- Слушай, Светка, ты в этих коридорах лучше ориентируешься. Сходи-ка, поищи что-нибудь выпить. Вина или водки. Только не шампанское. Шампанское я уже вылила.
Светка несколько раз удивленно моргнула, но приказу подчинилась.
Тем временем солнце принялось нахально заглядывать в окна. Сразу же сделалось жарко и душно.
Вернулась Светка с двумя бутылками "Изабеллы".
- А где Милослав? - спросила она шепотом.
- Немного переусердствовал, служа господину Фарну. Потому и пострадал, бедняжка, - улыбнулась Танчо. - А ты что здесь делаешь в такую рань?
- В том-то и дело, что я... понимаешь... - засуетилась Светка. Короче, за бабками пришла. Милослав обещал расплатиться утром. - Светка помолчала. - Если б я отказалась, ему бы все равно хана. Так ведь? спросила она и заискивающе поглядела Танчо в глаза.
- Ну разумеется! Мы всегда во всем участвуем помимо воли! - кивнула Танчо. - Самое хреновое - это думать, что добровольно влез в дерьмо, которое вокруг булькает.
Светка недоверчиво оглядела Танчо.
- Не похоже, чтобы ты в дерьме валялась, - прошипела она зло.
- Ошибаешься, дорогуша! - хмыкнула Танчо. - Как только народ видит каблучки моих новеньких итальянских туфелек, так норовит тут же наложить на дорожку передо мной кучку побольше.
Топот в коридоре возвестил наконец о прибытии Милославовых подручных.
- Хозяин, почему дверь не заперта? - гремел, приближаясь, голос Кошелева.
С шумом троица ввалилась в комнату, все в ржаво-рыжих жилетках ремонтников, с желтыми повязками на головах. Лица красные, разгоряченные, будто булки из печи. У Главняка Кошелева губа разбита, у маленького суетливого Комара синяк под глазом. Третий хромал. Главняк нес, немного отставив руку, грязный холщовый мешок с надписью "сахар". Из мешка на пол что-то капало. Оглядевшись, Главянк положил мешок в угол и прикрыл сверху ковром.
- Господин Фарн вами интересовался, - сообщила Танчо, с любопытством разглядывая вошедших.
- Порядок, - буркнул Кошелек. - пусть приходит...
- Он не доволен задержкой, - продолжала выговаривать Танчо тоном заправской стервы.
- Да тут один козел... - пискнул было Комар.
- Заткни пасть! - рявкнул Кошелек. - Нам это по барабану.
- Короче, мы свое дело сделали. Теперь баксы гони, - опять пискнул Комар.
Третий подручный уселся за стол, разломил круг одесской колбасы и принялся жевать, яростно работая челюстями - будто три дня ничего не ел. Танчо заметила на его руках и одежде засохшую кровь.
- Откуда взялась эта телка? - вдруг спросил Комар. - Я ее раньше не видел.
- Ее Фарн прислал, - веско бросил Кошелек и подвинул Комара локтем.
"Ребятки Фарна боятся, - подумала Танчо. - До колик в животе боятся. Но страх этот им нравится..."
Тут Фарн явился.
Вошел, улыбаясь, будто собирался каждого одарить стодолларовой купюрой. Но Танчо он улыбнулся особо и, обойдя стол, поцеловал ей руку.
- Танечка, радость моя, ну порадовала, н угодила! - воскликнул он одобрительно и по-барски потрепал ее по щеке, как преданную собачонку. И Танчо почему-то не обиделась, а напротив, возгордилась. - А ваши успехи как, ребятки? - обратился Фарн к остальным.
- Все добыли, все принесли, как велено, - пропищал комар тонюсеньким своим голоском. - Голову и руку...
- Молодцы, детки, хвалю! Отметить надо, раз такое дело.
Мужчин уговаривать дважды не пришлось. Комар тут же исчез и так же неожиданно вновь возник с авоськой, полной водочных бутылок.
"Трамвайщики" расселись за столом, как хищные птицы, покрытые налетом ржавчины.
Стаканы наполнились, звякнули и опустели.
- Хороша, зараза! - крякнул Кошелек.
- Эх, от первой до второй промежуток небольшой, - пискнул Комар.
И все вновь остаканились. Хмель Танчо не брал, будто не водку она пила, а воду. Только тело все легчало, легчало, и уже стало казаться, что сейчас оттолкнется она от плоской спинки неудобного старинного стула и полетит по воздуху, плеща руками.
- А мне Рика все же жалко, - роняя слезу, шепнула Светка на ухо Танчо.
- Рика? - переспросила та.
Так это Рик там?.. Она глянула в угол - туда, где прикрытый ковром лежал мешок. На миг ей показалось, что мешок под ковром шевелится, будто внутри что-то живое. Не успел, значит, Рик вернуться. Не смог. Все внутри у нее содрогнулось от непомерной жалости, в то время как оболочка, скаля зубы в подобострастной улыбке, чокалась с Фарном.
- Я...я долго ждал этого часа, - нараспев произнес Фарн, будто певец, пробующий голос перед выходом на сцену.
Голос его всех завораживал - даже "трамвайщики" замирали с раскрытыми ртами, когда Фарн начинал говорить. С их губ на стол шлепались комья недожеванной колбасы.
- То, что когда-то было украдено у меня, теперь наконец принадлежит мне по праву! - Фарн поднял наполненный темно-красным вином хрустальный бокал - единственный редкостный бокал среди плебейского сборища дешевых рюмок и стаканов - и медленно осушил его.
"Откуда у него вино? - подивилась Танчо. - Ведь разливали водку... кажется".
- Мы готовы сдохнуть за вас, хозяин! - пискнул, весь извиваясь от избытка преданности, Комар.
- Возможно, случай скоро представится, - снисходительно улыбнулся Фарн.
В дверях призраком возник Милослав и, тихо скуля, стал указывать пальцем то на свою изуродованную челюсть, то на Танчо.
- Танчо здесь по моему особому приглашению, - сообщил Фарн. - Хочешь выпить за ее здоровье?
Милослав опять проскулил невнятное.
- Уйди, - поморщившись, приказал Фарн. - Ты свое дело сделал, можешь теперь отправляться в больницу и залечивать раны.
Милослав смотрел на Фарна, как побитая собака смотрит на жестокого хозяина, жалко вскинув брови и часто-часто моргая.
- Неужели ты не видишь, что портишь нам застолье? - нахмурился Фарн.
Милослав подавил вздох, попятился и исчез. А может и не возникал вовсе?
- Букашки полагают, что им положено нечто за их заслуги. На самом деле ничего никому не положено. Не так ли, Танчо? - оборотился к ней Фарн.
- Но разве каждому не достанется его доля? - спросила Танчо.
- Доля чего?
- Любви.
Фарн расхохотался.
- Что ты понимаешь в любви, курица? Глупцы ждут от меня нежности, заботы, сострадания, не понимая, что я никого и никогда не любил. Это вы, обожая, мне служите, а я получаю вашу преданность и ваше служение. И вы должны быть счастливы этим. Ты счастлива, Танчо?
- Нет! - выкрикнула Танчо-первая, а Танчо-вторая содрогнулась от страха.
Этот миг выстрелила на Петропавловке пушка. Грохнуло громко, раскатисто, будто стреляли где-то совсем рядом. Звякнули на столе стаканы, дрогнули стекла в окнах.
- Время! - воскликнул Фарн и требовательным жестом ткнул пальцем в угол. - Дайте его сюда.
Кошелев притащил добычу и, повинуясь указующим жестам Фарна, вывалил на стол, прямо посреди жратвы и стаканов, отрубленную голову с длинными, слипшимися от крови волосами. Один глаз головы был закрыт, второй мутной стекляшкой уставился на Танчо. Она видела сероватую пористую кожу, в каждой поре которой застыла бурая каплюшка, полуоткрытые лиловые губы и зубы, измазанные в крови. Ей даже почудилось, что она различает немного высунутый наружу лиловый язык. Узнать в этом искаженном лице черты ЭРика было невозможно. Вслед за головой из мешка выпала кисть правой руки.
- Перунов глаз! - приказал Фарн.
Танчо попыталась противиться, но лишь мгновение. Что-то внутри нее надломилось с хрустом, и, дрожа от отвращения, ненавидя себя за свою животную трусость, она открыла сумочку и вытащила найденную коробку.
"И это все, что я могу - лизать бьющую меня руку? Остановись!" пыталась приказать Танчо-первая своей второй, раскисшей от страха половине.
Но тело повиновалось той, второй, и пальцы послушно протянули талисман.
- Не мне! - взвизгнул от ужаса Фарн и отпрянул. - Ему!
Тут Танчо увидела, что отрубленная рука медленно поднялась над столом, мертвые пальцы шевельнулись, то ли пробуя силы, то ли маня Танчо к себе. Покорно, как кукла, Танчо положила коробку на раскрытую ладонь. Но едва талисман коснулся мертвой кожи, как обрубок вспыхнул ярким огнем, и за несколько секунд рука превратилась в головешку со скрюченными черными сучками-пальцами, чтобы тут же рассыпаться хлопьями жирного пепла, а коробка шлепнулась в миску с салатом.
- Сволочи! - взревел Фарн. - Скоты! Обманули меня! Это не он! Не он? Где его настоящая голова?
От прежней вальяжной барственности не осталось и следа.
- Вот, перед вами, - пищал Комар.
- Это не ЭРик! - заорал Фарн. - Это другой. Первый встречный, попавшийся идиотам под руку.
- Мы замочили его, - заканючил Кошелек: от рыкающего баса остался лишь сиплый дрожащий шепот. - Все, как велено: руки, ноги, тулово, потом голова... Но тут приперся этот долбанутый псих, собрал обрубки и линять. Ну, мы помозговали чуток и решили, что любая башка сгодится. Раз Эрик мертв...
- Мертв? - передразнил Фарн. - Вы полагаете, что он так просто может умереть? В первый раз я отнял у него хлеб в блокадную зиму и заставил лечь в землю братской могилы. А он явился опять спустя полвека, чтобы встать мне поперек дороги! Но я бы мог его убить! Мог бы! Если бы вы, ребята, не напарили меня.
- Может, мы снова попробуем? - осторожно предложил Кошелек.
Фарн в ответ лишь расхохотался.
Никто больше не осмелился лезть с предложениями. Воцарилась тягучая липкая тишина. Слышно было лишь, как молчаливый "трамвайщик" потихоньку пытается дожевать кусок колбасы и проглотить - но никак не может и все время давится. Танчо хотелось встать и уйти. Но она не могла пошевелиться тело одеревенело. Танчо попыталась ущипнуть себя, - испытанной способ убедиться, не сон ли все это - но даже не смогла приподнять руку.
- Ну что ж, придется всех отблагодарить за службу, - милостиво улыбнулся Фарн.
Улыбка эта была хуже любого ора. Все, затаившись, следили за движениями господина. Танчо вдруг почудилось - начни сейчас кто-нибудь икать, рыгать или вообще сделай что-нибудь смешное, они бы могли спастись. Но все сидели не двигаясь, не слышно было даже дыхания. Может быть, они уже умерли?
Но нет, такая милость не для них - лишь немногим счастливцам выпадает удача не заметить мгновение приближающейся смерти.
Фарн взял бутылку вина - все-таки вино откуда-то появилось, откуда неведомо - и наполнил стакан до краев. Фарн несколько секунд смотрел на темный сок виноградной лозы. Потом на губах его вспучился пузырь слюны, медленно сполз по подбородку и шлепнулся белым червяком в стакан. Вишневая жидкость тут же закипела и сделалась темно-зеленой. На дно белыми хлопьями выпал осадок.
- Пей! - Фарн протянул стакан Кошелеву.
Кошелек взял стакан и проговорил, хмуро глядя в пол:
- Я готов был вам преданно служить, хозяин. Но раз облажался - тут ни хрена не поделаешь. Прощевайте! - И он хлопнул стакан залпом, как прежде бессчетно опрокидывал в глотку сорокаградусную.
Несколько секунд Кошелек стоял неподвижно, потом кожа у него на лице потемнела, лопнула гнилой кожурой, глаза выпали перезрелыми ягодами, и Кошелев шлепнулся головой на стол.
- Теперь твоя очередь. - Фарн протянул наполненный до краев стакан Комару.
Новая порция уже сделалась зеленой, а белая кипящая пена выплескивалась на стол, распространяя мерзкий аммиачный запах.
- Помилуйте! - Комар грохнулся на колени и принялся целовать Фарну ноги.
- Не трать мое время попусту! - Фарн брезгливо отшвырнул Комара. Терпеть не могу тех, кто боится умереть, когда я этого хочу. Все равно отвертеться не удастся.
- Помилуйте!..
- Пей!
Комар поднялся, весь дрожа. Одна штанина джинсов сделалась темнее другой.
- Я вас люблю, - шептал Комар. - Никто вас так сильно не любит, как я...
Он отпил маленький глоточек и глянул на господина - может быть, простят?
Но прощения не последовало. Еще глоточек. И вновь преданный взгляд. Опять никакого эффекта. После третьего глотка ноги Комара подкосились, и он медленно сполз на пол. Кожа у него на затылке вздулась пузырем.
- Теперь ты! - Фарн повернулся к тому месту, где еще минуту назад сидел третий киллер - молчаливый и самый незаметный из троицы.
Стул был пуст. Причем ни Светка, ни Танчо, ни даже Фарн (сам великолепный Фарн!) не заметили, как этот третий исчез.
- Ловко смылся, - восхитилась Светка. - Это главное - вовремя смыться.
- Трое провинились, - проговорил Фарн задумчиво. - Троих надо наказать. Конкретные имена не имеют значения.
Он протянул Танчо свой бокал, до краев наполненный кипящей темно-зеленой жидкостью.
- Тебе, Танечка, в хрустале, изысканно. - Голос его сделался мягким, завораживающим. - Как это ни печально, но ты мне уже не нужна. Разумеется, в этом нет твоей вины - виноваты другие. Пей, милая. Я не люблю ждать.
Он поднес бокал к ее губам.
- Всего три глотка, - шептал завораживающий голос. - Ради меня.
Танчо не могла противиться. Невидимые руки сдавили затылок и наклонили голову. Губы сами раскрылись, и жидкость полилась в рот. Ни сладости, ни горечи Танчо не почувствовала - до омерзения безвкусная жидкость. Глоток пустоты.
Стена лопнула серым пузырем, и огромный черный пес впился в руку Фарна. Танчо отскочила в сторону, бокал упал и разбился.
"Как же я забыла, что так будет!" - подумала в смятении Танчо.
Но силы противника оказались не равными. Фарн легко, как надоевшую болонку, отшвырнул огромного пса. Тот ударился о стену и, бессильно дернув огромными лапами, сполз на пол и замер. Из носа его потекла алая струйка.
- Терпеть не могу бессмысленного сопротивления, - фыркнул Фарн. - За тобой, дорогуша, еще два глотка. - Повернувшись к столу, он взял стакан. Самое большое наслаждение - подчиниться сильной воле. Ненавидя, через силу - но подчиниться. И тогда вся твоя ненависть мгновенно переплавится в самую пламенную, самую преданную любовь. Что может быть слаще и значительнее этого, скажи мне, скажи, пока ты еще не умерла?!
Танчо хотела ответить, но не могла - язык не желал ворочаться во рту. Но ответить довелось не ей: дверь распахнулась, и в комнату влетел ЭРик. Одним прыжком он очутился возле Фарна, метя тому в сердце черным закопченным шампуром. Но белоголовый легко увернулся от удара. Из рукава его пиджака вырос огромный, как сабля, и острый, как бритва, коготь и нацелился ЭРику в горло. Но теперь промахнулся Фарн. Коготь впился в стену. Посыпалась штукатурка. Но тут же взметнулся второй коготь, готовый снести нахальному юнцу голову.
Танчо наконец стряхнула оцепенение, схватила со стола коробку с талисманом и, повинуясь внезапному наитию, приложила ее к спине белоголового. Клубы серного дыма с шипением рванулись во всем стороны, Фарн закончился от боли и упустил добычу - лишь чуть-чуть зацепил ЭРика коготь и содрал кожу со скулы.
- Беги! - закричал ЭРик Танчо. - Заклятие снято. Беги!
Танчо, прижав коробку к груди, бросилась вон из комнаты. За ней, визжа, как сирена, мчалась Светка.
- Вернись! - крикнул вслед Фарн. - Или ты пожалеешь!
- Что тебе нужно от нас? - орал ЭРик, выставив вперед шампур и отирая свободной рукой лицо. - Хочешь отомстить? За что?
- За ту дурацкую шутку, что сыграл твой дед! - Фарн вновь попытался достать ЭРика когтем, но лишь рубанул пустоту.
Но при этом ЭРик подался в сторону, и путь к двери оказался свободен. Фарн тут же метнулся в коридор. Чертыхаясь, ЭРик бросился за ним. Куда там! Фарн исчез так мгновенно, как умел это делать только он.
- Удрал через соседнюю квартиру, - предположил Плевок.
Пес успел подняться и теперь, пошатываясь, выбрался в коридор. Огромные лапы его расползались в стороны, как у малого щенка.
- Тебе здорово досталось, - посочувствовал помощнику ЭРик.
- Раны придется долго зализывать, - вздохнул пес.
Глава 14
Он стоял на колоннаде Исаакиевского собора, смотрел на серые безоконные изнанки домов и не узнавал прежних нарядных дворцов. Город, как женщина в нарядном платье, а под платьем - грязное и рваное белье. Двое иностранных туристов, поднимавшихся вместе с ним, уже ушли, и ЭРик остался один. Он ждал, вглядываясь в тусклое, подернутое мутной пеленой облаков небо.
Он стоял на колоннаде уже часа два и почти не удивился, когда увидел, как по узенькой железной лесенке, опасливо ступая, у нему поднимаются трое: впереди Гребнев, за ним Анастасия в своей черной пелерине и, наконец Шайтаниров.
- Что ты здесь делаешь? - крикнул Гребнев раздраженно.
- Жду свой трамвай, - отвечал Эрик.
- Что-что?
- Когда трамвай появится, я прыгну в него и вернусь в мир восемнадцатого года. Пока я не узнаю, за чем охотился Фарн и что было спрятано в квартире, где мы побывали утром, я ничего не смогу сделать.
- В этом что-то есть, - кивнула Анастасия.
- Что есть?! - взорвался Гребнев. - Он просто сиганет вниз и разобьется. Мы же с вами знаем, что он самозванец. Вдохновенный, восторженный самозванец! Нет, нет, я ничего не имею лично против него. Если Ольга Михайловна верит, что это тип - ее сын, пусть верит. Я согласен. Но зачем сигать вниз, чтобы доказать...
- Я ничего не доказываю, - покачал головой ЭРик. - Я хочу узнать тайну Перунова глаза.
- Никакой тайны нет! - заорал, выходя из себя, Гребнев.
- Погодите! - вмешался в разговор Шайтаниров. - Я могу вам помочь.
- Как? - насмешливо спросил ЭРик
- Вы что не видите - я теперь Кайрос!
Шайтаниров задрал штанину и показал пестрые крылышки на щиколотках, потом затряс заушными крылышками и наконец, повернувшись спиной, представил на обозрение огромные сложенные крылья с жидким оперением. Маховые перья явно не удались. И, чтобы не потерять подъемной силы, Шайтанирову пришлось вырастить к тому же и перепонки, как у летучей мыши. Надо еще добавить, что прическа его также изменилась - затылок был чисто выбрит, а спереди торчал длинный вихор черных и белых волос.
- Ну как? - самодовольно усмехаясь, - спросил Шайтаниров.
- Что-то я не понял, кто ты такой. - ЭРик даже не пытался скрыть улыбку.
- Я - Кайрос, бог счастливого случая. Кто ухватит меня за чубчик, тому привалит удача.
- Что-то я не слышал про таких богов, - фыркнул Арсений.
Кайрос-Шайтаниров нахохлился от обиды.
- Это греческий бог. Кайрос - это тот неповторимый момент, когда усилие одного человека совпадает с велением Судьбы. Я - поклонник гармоничного мира Эллады и ее небожителей. Монотеизм делает человека слишком зависимым.
- Как это понимать? - этому заявлению даже Анастасия удивилась.
- Все очень просто, - тут же пустился в рассуждения Кайрос-Шайтаниров. - Рассмотрим вариант, когда Бог - один на всех. И вот представь, что ты чем-то не приглянулся этому грозному Боженьке, как какой-нибудь лоботряс строгой школьной училке. Все - тебе кердык. Будут сыпаться неудачи, как из рога изобилия. Успевай только лоб для шишек подставлять. Боженька будет тебя постоянно напрягать, испытывать, воспитывать и толкать по пути, по которому ты идти не собираешься. Считай загублена жизнь. Другое дело - древнегреческий пантеон. Богов множество весь Олимп заселен. Да что Олимп, в каждом ручейке, на любой зачуханной горушке обитает высшая сила. Чувствуете, какой выбор - не понравился одному, тебя другой пригреет. Вот истинная свобода выбора! Да, греки знали толк в демократии!
- Подожди, - одернула его Анастасия. - А как же ангелы и святые? Им тоже можно молиться.
- Не то, - отрицательно замотал головой Шайтаниров. - Это всего лишь сержанты на службе у генерала. Генерал гаркнет: "Пли!" Сержант ответит: "Есть!" А человек перед ними - жалкий крестьянин, по дому которого лупит дальнобойная артиллерия. Может, сержанту в глубине души и жалко мирного жителя, но генерал приказал сровнять поселок с землей. А у греков, у них все иначе, - голос новоявленного Кайроса сделался мечтателен. - Пускай Зевс главный - это ничего не значит. Остальные постоянно против него интригуют и тайком или в открытую помогают своим избранникам. Вы что, забыли Троянскую войну? На стороне троянцев - Афродита; Афина Паллада - ахейцам помогает. Десять лет бодались! А при монотеизме за полгода бы управились. И уж Энею точно спастись не позволили - всех бы положили на месте.
- Ладно уговорил, - хмыкнул Арсений. - Сегодня же вечером идем в казино, я держу тебя за твои крашеные патлы и срываю банк.
- Во-первых, я волос не крашу, - обиделся Кайрос-Шайтаниров. - А во-вторых, азартными играми не занимаюсь. У меня более высокое предназначение. Я теперь бог. Другие желания давайте!
ЭРик шагнул к Шайтанирову и ухватил за вихор.
- Пусть сейчас здесь появится мой трамвай!
Едва замер звук его голоса, как воздух перед ними сгустился в сияющий голубыми огнями шар. Вращаясь, он медленно плыл к колоннаде. "Сейчас", приказал про себя ЭРик, и шар беззвучно лопнул, и из него, как бабочка из огромного кокона, высунулся нос летящего трамвая. Кольцо монорельса опоясало Исаакий и соединилось над голубыми главами Троицкого собора со вторым кольцом, охватившим старый город по периметру.
- Прыгай! - Анастасия толкнула ЭРика в спину.
Синяя, притягивающая, как магнит, подножка обозначилась совсем рядом. ЭРик оттолкнулся от ограждения и полетел. Земля была где-то далеко, запредельно. Город тонкими шпилями протыкал прозрачное северное небо. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Слишком изысканный, чтобы оказаться добрым.
ЧАСТЬ III
"Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня..."
Глава 1
- Куда мы теперь? - спросила Светка, когда они выскочили на улицу.
- Не знаю. - Танчо оглянулась: нет ли погони. Но никто их не преследовал. - Одно ясно: домой я не пойду.
- Почему? - зачем-то спросила Светка и, не получив ответа, предложила: - Пойдем ко мне.
Помедлив, Танчо кивнула.
День был в самом разгаре. Солнце пекло, и в пропитанном сыростью жарком воздухе город изнывал, как в горячем компрессе. Больше всего на свете Танчо хотелось немедленно лечь и заснуть - вот здесь, прямо на мостовой. Но спать сейчас никак было нельзя.
"Если я засну, то уже никогда не проснусь", - подумала Танчо и ощутила каждой клеточкой своего тела - да, так и будет.
Будто посторонний голос шепнул ей это на ухо. С ней и раньше бывало подобное, только она не помнила, исполнялось ли то, что шептал голос. Отец верил подобным нашептываниям, и всегда вспоминал при этом бабку-колдунью. Обычно в таких случаях мать, чтобы не отстать от отца, вспоминала деда, который верил в потусторонние силы и вообще был "сильно с придурью". Кажется, это единственное, в чем они были полностью согласны, - что не так плохо знаться с чертовщиной. Кто знает, может быть, и Танчо - немного ведьма?
Танчо невольно приободрилась. Странная коробочка, найденная в стене Милославовой квартиры, все еще лежала в ее сумке. Может быть, выкинуть опасную находку в Неву - и тогда Фарн оставит Танчо в покое. Или не оставит? Коробку Фарн снова отыщет - в этом сомневаться не приходилось. Но кто ему со дна Невы ту коробку достанет? Сам-то он ее взять не может недаром ему понадобилась мертвая рука ЭРика.
- Ты слышала, что сказал Фарн? - спросила она Светку. - Будто бы один раз он уже пытался убить ЭРика...
- Вроде того, - буркнула в ответ Светка.
- Девичья фамилия моей матери Крутицкая. Получается, что мы с ЭРиком родственники, и наша семья причастная к какой-то важной тайне, - рассуждала вслух Танчо.
- Лучше бы к материальным ценностям, - процедила сквозь зубы Светка.
В небе над их головами глухо зарокотало, будто где-то вдали шла гроза. Танчо подняла голову. Небо было чистым. Абсолютно. Только блеклую голубизну рассекал синий росчерк - будто некто провел жирным фломастером по листу голубой почтовой бумаги.
"Монорельс", - сообразила Танчо и еще сильнее запрокинула голову, рискую вывернуть шею.
По синему монорельсу, стуча колесами и сверкая блеклыми на фоне солнечного неба огнями, мчался трамвай.
- Что ты там увидела? - спросила Светка, останавливаясь и тоже запрокидывая голову.
Прохожие останавливались, глядели сначала на них, потом, прикрываясь ладонями от света, пытались что-то разглядеть в небе и, ничего не обнаружив, пожимали плечами и спешили дальше. Трамвай исчез, скрывшись за крышами домов, но синяя полоса в небе осталась. Танчо, запрокинув голову, медленно пошла по улице, то и дело натыкаясь на прохожих.
- Эй, куда ты топаешь? - окликнула ее Светка.
- За трамваем иду.
- Да зачем он тебе? Ко мне домой на автобусе надо ехать.
Танчо не ответила. Она шла, как слепая, торопливо распихивая мешающих ей людей. Те почему-то не ругались - что было очень странно - и даже иногда загодя уступали дорогу. Помедлив, Светка побежала за ней. Синяя полоса, прочерченная по небу, вывела их на набережную. Теперь стало очевидно, что в небе над старым городом прочерчен огромный круг, как некий ореол святости. И центр этого круга где-то в районе Исаакия. Круг, парящий в небе, что-то напоминал. Но что?!
Господи, так ведь это ее проект! ЕЕ монорельс, по которому несется скоростной трамвай на магнитной подушке!
Танчо стояла, молитвенно стиснув руки, и смотрела на синее кольцо, парящее в небе. Что это? Откуда? Почему? Ни на один вопрос она не знала ответа. Но никогда она не чувствовала себя счастливее. Из глаз ее сами собой катились слезы. Остановившийся рядом старик поправил на макушке белую соломенную шляпу, вздохнул:
- Ты кто? - спросила Танчо тоном хозяйки.
- Я?.. Я - Светка.
- Слушай, Светка, ты в этих коридорах лучше ориентируешься. Сходи-ка, поищи что-нибудь выпить. Вина или водки. Только не шампанское. Шампанское я уже вылила.
Светка несколько раз удивленно моргнула, но приказу подчинилась.
Тем временем солнце принялось нахально заглядывать в окна. Сразу же сделалось жарко и душно.
Вернулась Светка с двумя бутылками "Изабеллы".
- А где Милослав? - спросила она шепотом.
- Немного переусердствовал, служа господину Фарну. Потому и пострадал, бедняжка, - улыбнулась Танчо. - А ты что здесь делаешь в такую рань?
- В том-то и дело, что я... понимаешь... - засуетилась Светка. Короче, за бабками пришла. Милослав обещал расплатиться утром. - Светка помолчала. - Если б я отказалась, ему бы все равно хана. Так ведь? спросила она и заискивающе поглядела Танчо в глаза.
- Ну разумеется! Мы всегда во всем участвуем помимо воли! - кивнула Танчо. - Самое хреновое - это думать, что добровольно влез в дерьмо, которое вокруг булькает.
Светка недоверчиво оглядела Танчо.
- Не похоже, чтобы ты в дерьме валялась, - прошипела она зло.
- Ошибаешься, дорогуша! - хмыкнула Танчо. - Как только народ видит каблучки моих новеньких итальянских туфелек, так норовит тут же наложить на дорожку передо мной кучку побольше.
Топот в коридоре возвестил наконец о прибытии Милославовых подручных.
- Хозяин, почему дверь не заперта? - гремел, приближаясь, голос Кошелева.
С шумом троица ввалилась в комнату, все в ржаво-рыжих жилетках ремонтников, с желтыми повязками на головах. Лица красные, разгоряченные, будто булки из печи. У Главняка Кошелева губа разбита, у маленького суетливого Комара синяк под глазом. Третий хромал. Главняк нес, немного отставив руку, грязный холщовый мешок с надписью "сахар". Из мешка на пол что-то капало. Оглядевшись, Главянк положил мешок в угол и прикрыл сверху ковром.
- Господин Фарн вами интересовался, - сообщила Танчо, с любопытством разглядывая вошедших.
- Порядок, - буркнул Кошелек. - пусть приходит...
- Он не доволен задержкой, - продолжала выговаривать Танчо тоном заправской стервы.
- Да тут один козел... - пискнул было Комар.
- Заткни пасть! - рявкнул Кошелек. - Нам это по барабану.
- Короче, мы свое дело сделали. Теперь баксы гони, - опять пискнул Комар.
Третий подручный уселся за стол, разломил круг одесской колбасы и принялся жевать, яростно работая челюстями - будто три дня ничего не ел. Танчо заметила на его руках и одежде засохшую кровь.
- Откуда взялась эта телка? - вдруг спросил Комар. - Я ее раньше не видел.
- Ее Фарн прислал, - веско бросил Кошелек и подвинул Комара локтем.
"Ребятки Фарна боятся, - подумала Танчо. - До колик в животе боятся. Но страх этот им нравится..."
Тут Фарн явился.
Вошел, улыбаясь, будто собирался каждого одарить стодолларовой купюрой. Но Танчо он улыбнулся особо и, обойдя стол, поцеловал ей руку.
- Танечка, радость моя, ну порадовала, н угодила! - воскликнул он одобрительно и по-барски потрепал ее по щеке, как преданную собачонку. И Танчо почему-то не обиделась, а напротив, возгордилась. - А ваши успехи как, ребятки? - обратился Фарн к остальным.
- Все добыли, все принесли, как велено, - пропищал комар тонюсеньким своим голоском. - Голову и руку...
- Молодцы, детки, хвалю! Отметить надо, раз такое дело.
Мужчин уговаривать дважды не пришлось. Комар тут же исчез и так же неожиданно вновь возник с авоськой, полной водочных бутылок.
"Трамвайщики" расселись за столом, как хищные птицы, покрытые налетом ржавчины.
Стаканы наполнились, звякнули и опустели.
- Хороша, зараза! - крякнул Кошелек.
- Эх, от первой до второй промежуток небольшой, - пискнул Комар.
И все вновь остаканились. Хмель Танчо не брал, будто не водку она пила, а воду. Только тело все легчало, легчало, и уже стало казаться, что сейчас оттолкнется она от плоской спинки неудобного старинного стула и полетит по воздуху, плеща руками.
- А мне Рика все же жалко, - роняя слезу, шепнула Светка на ухо Танчо.
- Рика? - переспросила та.
Так это Рик там?.. Она глянула в угол - туда, где прикрытый ковром лежал мешок. На миг ей показалось, что мешок под ковром шевелится, будто внутри что-то живое. Не успел, значит, Рик вернуться. Не смог. Все внутри у нее содрогнулось от непомерной жалости, в то время как оболочка, скаля зубы в подобострастной улыбке, чокалась с Фарном.
- Я...я долго ждал этого часа, - нараспев произнес Фарн, будто певец, пробующий голос перед выходом на сцену.
Голос его всех завораживал - даже "трамвайщики" замирали с раскрытыми ртами, когда Фарн начинал говорить. С их губ на стол шлепались комья недожеванной колбасы.
- То, что когда-то было украдено у меня, теперь наконец принадлежит мне по праву! - Фарн поднял наполненный темно-красным вином хрустальный бокал - единственный редкостный бокал среди плебейского сборища дешевых рюмок и стаканов - и медленно осушил его.
"Откуда у него вино? - подивилась Танчо. - Ведь разливали водку... кажется".
- Мы готовы сдохнуть за вас, хозяин! - пискнул, весь извиваясь от избытка преданности, Комар.
- Возможно, случай скоро представится, - снисходительно улыбнулся Фарн.
В дверях призраком возник Милослав и, тихо скуля, стал указывать пальцем то на свою изуродованную челюсть, то на Танчо.
- Танчо здесь по моему особому приглашению, - сообщил Фарн. - Хочешь выпить за ее здоровье?
Милослав опять проскулил невнятное.
- Уйди, - поморщившись, приказал Фарн. - Ты свое дело сделал, можешь теперь отправляться в больницу и залечивать раны.
Милослав смотрел на Фарна, как побитая собака смотрит на жестокого хозяина, жалко вскинув брови и часто-часто моргая.
- Неужели ты не видишь, что портишь нам застолье? - нахмурился Фарн.
Милослав подавил вздох, попятился и исчез. А может и не возникал вовсе?
- Букашки полагают, что им положено нечто за их заслуги. На самом деле ничего никому не положено. Не так ли, Танчо? - оборотился к ней Фарн.
- Но разве каждому не достанется его доля? - спросила Танчо.
- Доля чего?
- Любви.
Фарн расхохотался.
- Что ты понимаешь в любви, курица? Глупцы ждут от меня нежности, заботы, сострадания, не понимая, что я никого и никогда не любил. Это вы, обожая, мне служите, а я получаю вашу преданность и ваше служение. И вы должны быть счастливы этим. Ты счастлива, Танчо?
- Нет! - выкрикнула Танчо-первая, а Танчо-вторая содрогнулась от страха.
Этот миг выстрелила на Петропавловке пушка. Грохнуло громко, раскатисто, будто стреляли где-то совсем рядом. Звякнули на столе стаканы, дрогнули стекла в окнах.
- Время! - воскликнул Фарн и требовательным жестом ткнул пальцем в угол. - Дайте его сюда.
Кошелев притащил добычу и, повинуясь указующим жестам Фарна, вывалил на стол, прямо посреди жратвы и стаканов, отрубленную голову с длинными, слипшимися от крови волосами. Один глаз головы был закрыт, второй мутной стекляшкой уставился на Танчо. Она видела сероватую пористую кожу, в каждой поре которой застыла бурая каплюшка, полуоткрытые лиловые губы и зубы, измазанные в крови. Ей даже почудилось, что она различает немного высунутый наружу лиловый язык. Узнать в этом искаженном лице черты ЭРика было невозможно. Вслед за головой из мешка выпала кисть правой руки.
- Перунов глаз! - приказал Фарн.
Танчо попыталась противиться, но лишь мгновение. Что-то внутри нее надломилось с хрустом, и, дрожа от отвращения, ненавидя себя за свою животную трусость, она открыла сумочку и вытащила найденную коробку.
"И это все, что я могу - лизать бьющую меня руку? Остановись!" пыталась приказать Танчо-первая своей второй, раскисшей от страха половине.
Но тело повиновалось той, второй, и пальцы послушно протянули талисман.
- Не мне! - взвизгнул от ужаса Фарн и отпрянул. - Ему!
Тут Танчо увидела, что отрубленная рука медленно поднялась над столом, мертвые пальцы шевельнулись, то ли пробуя силы, то ли маня Танчо к себе. Покорно, как кукла, Танчо положила коробку на раскрытую ладонь. Но едва талисман коснулся мертвой кожи, как обрубок вспыхнул ярким огнем, и за несколько секунд рука превратилась в головешку со скрюченными черными сучками-пальцами, чтобы тут же рассыпаться хлопьями жирного пепла, а коробка шлепнулась в миску с салатом.
- Сволочи! - взревел Фарн. - Скоты! Обманули меня! Это не он! Не он? Где его настоящая голова?
От прежней вальяжной барственности не осталось и следа.
- Вот, перед вами, - пищал Комар.
- Это не ЭРик! - заорал Фарн. - Это другой. Первый встречный, попавшийся идиотам под руку.
- Мы замочили его, - заканючил Кошелек: от рыкающего баса остался лишь сиплый дрожащий шепот. - Все, как велено: руки, ноги, тулово, потом голова... Но тут приперся этот долбанутый псих, собрал обрубки и линять. Ну, мы помозговали чуток и решили, что любая башка сгодится. Раз Эрик мертв...
- Мертв? - передразнил Фарн. - Вы полагаете, что он так просто может умереть? В первый раз я отнял у него хлеб в блокадную зиму и заставил лечь в землю братской могилы. А он явился опять спустя полвека, чтобы встать мне поперек дороги! Но я бы мог его убить! Мог бы! Если бы вы, ребята, не напарили меня.
- Может, мы снова попробуем? - осторожно предложил Кошелек.
Фарн в ответ лишь расхохотался.
Никто больше не осмелился лезть с предложениями. Воцарилась тягучая липкая тишина. Слышно было лишь, как молчаливый "трамвайщик" потихоньку пытается дожевать кусок колбасы и проглотить - но никак не может и все время давится. Танчо хотелось встать и уйти. Но она не могла пошевелиться тело одеревенело. Танчо попыталась ущипнуть себя, - испытанной способ убедиться, не сон ли все это - но даже не смогла приподнять руку.
- Ну что ж, придется всех отблагодарить за службу, - милостиво улыбнулся Фарн.
Улыбка эта была хуже любого ора. Все, затаившись, следили за движениями господина. Танчо вдруг почудилось - начни сейчас кто-нибудь икать, рыгать или вообще сделай что-нибудь смешное, они бы могли спастись. Но все сидели не двигаясь, не слышно было даже дыхания. Может быть, они уже умерли?
Но нет, такая милость не для них - лишь немногим счастливцам выпадает удача не заметить мгновение приближающейся смерти.
Фарн взял бутылку вина - все-таки вино откуда-то появилось, откуда неведомо - и наполнил стакан до краев. Фарн несколько секунд смотрел на темный сок виноградной лозы. Потом на губах его вспучился пузырь слюны, медленно сполз по подбородку и шлепнулся белым червяком в стакан. Вишневая жидкость тут же закипела и сделалась темно-зеленой. На дно белыми хлопьями выпал осадок.
- Пей! - Фарн протянул стакан Кошелеву.
Кошелек взял стакан и проговорил, хмуро глядя в пол:
- Я готов был вам преданно служить, хозяин. Но раз облажался - тут ни хрена не поделаешь. Прощевайте! - И он хлопнул стакан залпом, как прежде бессчетно опрокидывал в глотку сорокаградусную.
Несколько секунд Кошелек стоял неподвижно, потом кожа у него на лице потемнела, лопнула гнилой кожурой, глаза выпали перезрелыми ягодами, и Кошелев шлепнулся головой на стол.
- Теперь твоя очередь. - Фарн протянул наполненный до краев стакан Комару.
Новая порция уже сделалась зеленой, а белая кипящая пена выплескивалась на стол, распространяя мерзкий аммиачный запах.
- Помилуйте! - Комар грохнулся на колени и принялся целовать Фарну ноги.
- Не трать мое время попусту! - Фарн брезгливо отшвырнул Комара. Терпеть не могу тех, кто боится умереть, когда я этого хочу. Все равно отвертеться не удастся.
- Помилуйте!..
- Пей!
Комар поднялся, весь дрожа. Одна штанина джинсов сделалась темнее другой.
- Я вас люблю, - шептал Комар. - Никто вас так сильно не любит, как я...
Он отпил маленький глоточек и глянул на господина - может быть, простят?
Но прощения не последовало. Еще глоточек. И вновь преданный взгляд. Опять никакого эффекта. После третьего глотка ноги Комара подкосились, и он медленно сполз на пол. Кожа у него на затылке вздулась пузырем.
- Теперь ты! - Фарн повернулся к тому месту, где еще минуту назад сидел третий киллер - молчаливый и самый незаметный из троицы.
Стул был пуст. Причем ни Светка, ни Танчо, ни даже Фарн (сам великолепный Фарн!) не заметили, как этот третий исчез.
- Ловко смылся, - восхитилась Светка. - Это главное - вовремя смыться.
- Трое провинились, - проговорил Фарн задумчиво. - Троих надо наказать. Конкретные имена не имеют значения.
Он протянул Танчо свой бокал, до краев наполненный кипящей темно-зеленой жидкостью.
- Тебе, Танечка, в хрустале, изысканно. - Голос его сделался мягким, завораживающим. - Как это ни печально, но ты мне уже не нужна. Разумеется, в этом нет твоей вины - виноваты другие. Пей, милая. Я не люблю ждать.
Он поднес бокал к ее губам.
- Всего три глотка, - шептал завораживающий голос. - Ради меня.
Танчо не могла противиться. Невидимые руки сдавили затылок и наклонили голову. Губы сами раскрылись, и жидкость полилась в рот. Ни сладости, ни горечи Танчо не почувствовала - до омерзения безвкусная жидкость. Глоток пустоты.
Стена лопнула серым пузырем, и огромный черный пес впился в руку Фарна. Танчо отскочила в сторону, бокал упал и разбился.
"Как же я забыла, что так будет!" - подумала в смятении Танчо.
Но силы противника оказались не равными. Фарн легко, как надоевшую болонку, отшвырнул огромного пса. Тот ударился о стену и, бессильно дернув огромными лапами, сполз на пол и замер. Из носа его потекла алая струйка.
- Терпеть не могу бессмысленного сопротивления, - фыркнул Фарн. - За тобой, дорогуша, еще два глотка. - Повернувшись к столу, он взял стакан. Самое большое наслаждение - подчиниться сильной воле. Ненавидя, через силу - но подчиниться. И тогда вся твоя ненависть мгновенно переплавится в самую пламенную, самую преданную любовь. Что может быть слаще и значительнее этого, скажи мне, скажи, пока ты еще не умерла?!
Танчо хотела ответить, но не могла - язык не желал ворочаться во рту. Но ответить довелось не ей: дверь распахнулась, и в комнату влетел ЭРик. Одним прыжком он очутился возле Фарна, метя тому в сердце черным закопченным шампуром. Но белоголовый легко увернулся от удара. Из рукава его пиджака вырос огромный, как сабля, и острый, как бритва, коготь и нацелился ЭРику в горло. Но теперь промахнулся Фарн. Коготь впился в стену. Посыпалась штукатурка. Но тут же взметнулся второй коготь, готовый снести нахальному юнцу голову.
Танчо наконец стряхнула оцепенение, схватила со стола коробку с талисманом и, повинуясь внезапному наитию, приложила ее к спине белоголового. Клубы серного дыма с шипением рванулись во всем стороны, Фарн закончился от боли и упустил добычу - лишь чуть-чуть зацепил ЭРика коготь и содрал кожу со скулы.
- Беги! - закричал ЭРик Танчо. - Заклятие снято. Беги!
Танчо, прижав коробку к груди, бросилась вон из комнаты. За ней, визжа, как сирена, мчалась Светка.
- Вернись! - крикнул вслед Фарн. - Или ты пожалеешь!
- Что тебе нужно от нас? - орал ЭРик, выставив вперед шампур и отирая свободной рукой лицо. - Хочешь отомстить? За что?
- За ту дурацкую шутку, что сыграл твой дед! - Фарн вновь попытался достать ЭРика когтем, но лишь рубанул пустоту.
Но при этом ЭРик подался в сторону, и путь к двери оказался свободен. Фарн тут же метнулся в коридор. Чертыхаясь, ЭРик бросился за ним. Куда там! Фарн исчез так мгновенно, как умел это делать только он.
- Удрал через соседнюю квартиру, - предположил Плевок.
Пес успел подняться и теперь, пошатываясь, выбрался в коридор. Огромные лапы его расползались в стороны, как у малого щенка.
- Тебе здорово досталось, - посочувствовал помощнику ЭРик.
- Раны придется долго зализывать, - вздохнул пес.
Глава 14
Он стоял на колоннаде Исаакиевского собора, смотрел на серые безоконные изнанки домов и не узнавал прежних нарядных дворцов. Город, как женщина в нарядном платье, а под платьем - грязное и рваное белье. Двое иностранных туристов, поднимавшихся вместе с ним, уже ушли, и ЭРик остался один. Он ждал, вглядываясь в тусклое, подернутое мутной пеленой облаков небо.
Он стоял на колоннаде уже часа два и почти не удивился, когда увидел, как по узенькой железной лесенке, опасливо ступая, у нему поднимаются трое: впереди Гребнев, за ним Анастасия в своей черной пелерине и, наконец Шайтаниров.
- Что ты здесь делаешь? - крикнул Гребнев раздраженно.
- Жду свой трамвай, - отвечал Эрик.
- Что-что?
- Когда трамвай появится, я прыгну в него и вернусь в мир восемнадцатого года. Пока я не узнаю, за чем охотился Фарн и что было спрятано в квартире, где мы побывали утром, я ничего не смогу сделать.
- В этом что-то есть, - кивнула Анастасия.
- Что есть?! - взорвался Гребнев. - Он просто сиганет вниз и разобьется. Мы же с вами знаем, что он самозванец. Вдохновенный, восторженный самозванец! Нет, нет, я ничего не имею лично против него. Если Ольга Михайловна верит, что это тип - ее сын, пусть верит. Я согласен. Но зачем сигать вниз, чтобы доказать...
- Я ничего не доказываю, - покачал головой ЭРик. - Я хочу узнать тайну Перунова глаза.
- Никакой тайны нет! - заорал, выходя из себя, Гребнев.
- Погодите! - вмешался в разговор Шайтаниров. - Я могу вам помочь.
- Как? - насмешливо спросил ЭРик
- Вы что не видите - я теперь Кайрос!
Шайтаниров задрал штанину и показал пестрые крылышки на щиколотках, потом затряс заушными крылышками и наконец, повернувшись спиной, представил на обозрение огромные сложенные крылья с жидким оперением. Маховые перья явно не удались. И, чтобы не потерять подъемной силы, Шайтанирову пришлось вырастить к тому же и перепонки, как у летучей мыши. Надо еще добавить, что прическа его также изменилась - затылок был чисто выбрит, а спереди торчал длинный вихор черных и белых волос.
- Ну как? - самодовольно усмехаясь, - спросил Шайтаниров.
- Что-то я не понял, кто ты такой. - ЭРик даже не пытался скрыть улыбку.
- Я - Кайрос, бог счастливого случая. Кто ухватит меня за чубчик, тому привалит удача.
- Что-то я не слышал про таких богов, - фыркнул Арсений.
Кайрос-Шайтаниров нахохлился от обиды.
- Это греческий бог. Кайрос - это тот неповторимый момент, когда усилие одного человека совпадает с велением Судьбы. Я - поклонник гармоничного мира Эллады и ее небожителей. Монотеизм делает человека слишком зависимым.
- Как это понимать? - этому заявлению даже Анастасия удивилась.
- Все очень просто, - тут же пустился в рассуждения Кайрос-Шайтаниров. - Рассмотрим вариант, когда Бог - один на всех. И вот представь, что ты чем-то не приглянулся этому грозному Боженьке, как какой-нибудь лоботряс строгой школьной училке. Все - тебе кердык. Будут сыпаться неудачи, как из рога изобилия. Успевай только лоб для шишек подставлять. Боженька будет тебя постоянно напрягать, испытывать, воспитывать и толкать по пути, по которому ты идти не собираешься. Считай загублена жизнь. Другое дело - древнегреческий пантеон. Богов множество весь Олимп заселен. Да что Олимп, в каждом ручейке, на любой зачуханной горушке обитает высшая сила. Чувствуете, какой выбор - не понравился одному, тебя другой пригреет. Вот истинная свобода выбора! Да, греки знали толк в демократии!
- Подожди, - одернула его Анастасия. - А как же ангелы и святые? Им тоже можно молиться.
- Не то, - отрицательно замотал головой Шайтаниров. - Это всего лишь сержанты на службе у генерала. Генерал гаркнет: "Пли!" Сержант ответит: "Есть!" А человек перед ними - жалкий крестьянин, по дому которого лупит дальнобойная артиллерия. Может, сержанту в глубине души и жалко мирного жителя, но генерал приказал сровнять поселок с землей. А у греков, у них все иначе, - голос новоявленного Кайроса сделался мечтателен. - Пускай Зевс главный - это ничего не значит. Остальные постоянно против него интригуют и тайком или в открытую помогают своим избранникам. Вы что, забыли Троянскую войну? На стороне троянцев - Афродита; Афина Паллада - ахейцам помогает. Десять лет бодались! А при монотеизме за полгода бы управились. И уж Энею точно спастись не позволили - всех бы положили на месте.
- Ладно уговорил, - хмыкнул Арсений. - Сегодня же вечером идем в казино, я держу тебя за твои крашеные патлы и срываю банк.
- Во-первых, я волос не крашу, - обиделся Кайрос-Шайтаниров. - А во-вторых, азартными играми не занимаюсь. У меня более высокое предназначение. Я теперь бог. Другие желания давайте!
ЭРик шагнул к Шайтанирову и ухватил за вихор.
- Пусть сейчас здесь появится мой трамвай!
Едва замер звук его голоса, как воздух перед ними сгустился в сияющий голубыми огнями шар. Вращаясь, он медленно плыл к колоннаде. "Сейчас", приказал про себя ЭРик, и шар беззвучно лопнул, и из него, как бабочка из огромного кокона, высунулся нос летящего трамвая. Кольцо монорельса опоясало Исаакий и соединилось над голубыми главами Троицкого собора со вторым кольцом, охватившим старый город по периметру.
- Прыгай! - Анастасия толкнула ЭРика в спину.
Синяя, притягивающая, как магнит, подножка обозначилась совсем рядом. ЭРик оттолкнулся от ограждения и полетел. Земля была где-то далеко, запредельно. Город тонкими шпилями протыкал прозрачное северное небо. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Слишком изысканный, чтобы оказаться добрым.
ЧАСТЬ III
"Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня..."
Глава 1
- Куда мы теперь? - спросила Светка, когда они выскочили на улицу.
- Не знаю. - Танчо оглянулась: нет ли погони. Но никто их не преследовал. - Одно ясно: домой я не пойду.
- Почему? - зачем-то спросила Светка и, не получив ответа, предложила: - Пойдем ко мне.
Помедлив, Танчо кивнула.
День был в самом разгаре. Солнце пекло, и в пропитанном сыростью жарком воздухе город изнывал, как в горячем компрессе. Больше всего на свете Танчо хотелось немедленно лечь и заснуть - вот здесь, прямо на мостовой. Но спать сейчас никак было нельзя.
"Если я засну, то уже никогда не проснусь", - подумала Танчо и ощутила каждой клеточкой своего тела - да, так и будет.
Будто посторонний голос шепнул ей это на ухо. С ней и раньше бывало подобное, только она не помнила, исполнялось ли то, что шептал голос. Отец верил подобным нашептываниям, и всегда вспоминал при этом бабку-колдунью. Обычно в таких случаях мать, чтобы не отстать от отца, вспоминала деда, который верил в потусторонние силы и вообще был "сильно с придурью". Кажется, это единственное, в чем они были полностью согласны, - что не так плохо знаться с чертовщиной. Кто знает, может быть, и Танчо - немного ведьма?
Танчо невольно приободрилась. Странная коробочка, найденная в стене Милославовой квартиры, все еще лежала в ее сумке. Может быть, выкинуть опасную находку в Неву - и тогда Фарн оставит Танчо в покое. Или не оставит? Коробку Фарн снова отыщет - в этом сомневаться не приходилось. Но кто ему со дна Невы ту коробку достанет? Сам-то он ее взять не может недаром ему понадобилась мертвая рука ЭРика.
- Ты слышала, что сказал Фарн? - спросила она Светку. - Будто бы один раз он уже пытался убить ЭРика...
- Вроде того, - буркнула в ответ Светка.
- Девичья фамилия моей матери Крутицкая. Получается, что мы с ЭРиком родственники, и наша семья причастная к какой-то важной тайне, - рассуждала вслух Танчо.
- Лучше бы к материальным ценностям, - процедила сквозь зубы Светка.
В небе над их головами глухо зарокотало, будто где-то вдали шла гроза. Танчо подняла голову. Небо было чистым. Абсолютно. Только блеклую голубизну рассекал синий росчерк - будто некто провел жирным фломастером по листу голубой почтовой бумаги.
"Монорельс", - сообразила Танчо и еще сильнее запрокинула голову, рискую вывернуть шею.
По синему монорельсу, стуча колесами и сверкая блеклыми на фоне солнечного неба огнями, мчался трамвай.
- Что ты там увидела? - спросила Светка, останавливаясь и тоже запрокидывая голову.
Прохожие останавливались, глядели сначала на них, потом, прикрываясь ладонями от света, пытались что-то разглядеть в небе и, ничего не обнаружив, пожимали плечами и спешили дальше. Трамвай исчез, скрывшись за крышами домов, но синяя полоса в небе осталась. Танчо, запрокинув голову, медленно пошла по улице, то и дело натыкаясь на прохожих.
- Эй, куда ты топаешь? - окликнула ее Светка.
- За трамваем иду.
- Да зачем он тебе? Ко мне домой на автобусе надо ехать.
Танчо не ответила. Она шла, как слепая, торопливо распихивая мешающих ей людей. Те почему-то не ругались - что было очень странно - и даже иногда загодя уступали дорогу. Помедлив, Светка побежала за ней. Синяя полоса, прочерченная по небу, вывела их на набережную. Теперь стало очевидно, что в небе над старым городом прочерчен огромный круг, как некий ореол святости. И центр этого круга где-то в районе Исаакия. Круг, парящий в небе, что-то напоминал. Но что?!
Господи, так ведь это ее проект! ЕЕ монорельс, по которому несется скоростной трамвай на магнитной подушке!
Танчо стояла, молитвенно стиснув руки, и смотрела на синее кольцо, парящее в небе. Что это? Откуда? Почему? Ни на один вопрос она не знала ответа. Но никогда она не чувствовала себя счастливее. Из глаз ее сами собой катились слезы. Остановившийся рядом старик поправил на макушке белую соломенную шляпу, вздохнул: