Лоб его прорезали тонкие тревожные морщинки, лицо было влажным от пота, несмотря на усиленно гоняющий воздух вентилятор. За несколько дней после исчезновения Дебры он превратился в собственную тень. Казалось, мужчина вдруг постарел на десяток лет. Он стал молчаливым, нелюдимым. Его преследовала одна-единственная мысль: Дебра. Почему она уехала? Где она? Что сейчас делает?
   Телефонный звонок отогнал эту мысль. Он снял трубку и с досадой бросил:
   — Да, в чем дело? Послушайте, Роза, я ведь дал вам ясные указания: сегодня вечером я никого не хочу видеть. Как? Инспектор Нортон? Да, конечно, пусть поднимется немедленно.
   Чуть позже инспектор Дэвис Нортон уже сидел напротив него. Это был еще довольно молодой мужчина, рыжий, начавший преждевременно лысеть, с голубыми умными глазами. Вежливо-учтивый, он, казалось, взвешивал каждое свое слово. С первой их встречи у Жордана сложилось о нем хорошее впечатление, однако он упрямо продолжал считать, что никто, кроме него самого, не сможет правильно понять Дебру и, следовательно, найти ее. Впрочем, полиции это до сих пор не удалось.
   — Я осмелился побеспокоить вас, мистер Жордан, — начал полицейский, — для того, чтобы ввести в курс дела. Мы думаем, что на сегодняшний день у нас собралось достаточно свидетельских показаний и следов для точного воссоздания маршрута вашей жены.
   — Которые обрываются в Бондлае?
   — Да, к сожалению. Но хотелось бы вас успокоить: ей не грозит преследование за случай с Чарли Хааром. Она — скорее жертва…
   — Я лично в этом никогда не сомневался.
   — Понимаю вас, мистер, но вы все же не можете не признать — далеко не все в порядке. У нас теперь есть достоверные сведения по поводу тех двух типов. Оба — рецидивисты, от случая к случаю занимавшиеся грабежами, как об этом свидетельствуют инструменты для взлома, найденные в их фургоне. Они не только преступники, но и отвратительные личности, с которыми не повезло встретиться вашей жене после поломки машины близ Принстона. Теперь нам детально известны обстоятельства происшедшего, так как некий Уильям Крим, сообщник Хаара, во всем признался. На предыдущих допросах он умалчивал о том, что они пытались изнасиловать вашу жену, но той удалось завладеть их машиной и убежать.
   Психиатр обхватил голову руками:
   — Боже, какие мерзавцы…
   — Похоже, что самого страшного не произошло лишь из-за ее находчивости и решительности. Правосудие не будет ей вменять в вину трагический случай с Хааром, который мог бы злиться только на самого себя, если бы остался жив. Ничего противозаконного нет в том, что ваша жена резко рванула машину, стараясь поскорее избавиться от нападавших, в то время как пострадавший молотил по кабине кастетом. Я так подробно излагаю факты, потому что сам Крим бледнел при воспоминании о них. Он сразу прибежал в трактир, чтобы вызвать «скорую помощь», но было уже поздно… Оторванная рука Чарли послужила причиной сильного кровотечения, и несчастный скончался от потери крови до того, как ему оказали первую помощь.
   — Несчастный? — поднял голову доктор Рой Жордан, с трудом сдерживая ярость. — Считаю, что этот негодяй получил по заслугам!
   Инспектор Нортон промолчал, испытующе глянув на собеседника, потом продолжил:
   — Но вот дальнейшее поведение вашей жены трудно чем-либо объяснить. В Эксетере ее задержал полицейский, но она сбежала. А это уже, как вам известно, преследуется по закону.
   — Но разве у нее нет смягчающих обстоятельств?
   — Есть. Однако после этого миссис Жордан угнала спортивную машину. Показания владельца бесспорны. Он был разъярен, когда мы его опрашивали, но, узнав, что его машина найдена целой и невредимой, он совершенно успокоился и даже стал воспринимать произошедшее с юмором, говоря, что в конечном итоге все это его немало развлекло. Короче, он отозвал свою жалобу.
   — Приятная новость, но она совсем не помогла нам продвинуться.
   — В Бондлае, когда благодаря «ягуару» мы напали на ее след, она опять скрылась от нас с поразительной быстротой — буквально проскользнула у нас между пальцев в тот момент, когда мы чуть было не схватили ее в отеле, в котором она укрылась. Убежище мы вычислили со слов одного пенсионера, разговаривавшего с ней рано утром на кладбище. Что она там делала? Тайна. И с тех пор мы потеряли ее след, у нас нет ни малейшей зацепки. Она будто бы растаяла в воздухе. Принимая во внимание факт, что миссис Жордан совершеннолетняя, а значит, свободна в своих действиях, а также то, что вменяющееся ей в вину не кажется серьезным, как и то, что не в нашей власти противиться ее воле…
   — Ее необходимо найти!
   — Понимаю, мистер Жордан. Но надо учитывать и наличие на то ее добровольного согласия… Вы можете быть уверены, что мы сделаем все, чтобы отыскать ее. Однако требуется и ваша помощь…
   Нервно крутя в руках свой золотой портсигар, Рой Жордан нахмурился:
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Буду говорить откровенно, мистер. Вам, несомненно, известны все возможные предположения в подобных случаях…
   — Это не так, но я слушаю вас.
   — У вашей жены могла быть интимная связь.
   Психиатр прикурил сигарету, выпустил к потолку тонкую струйку дыма, потом отрицательно покачал головой:
   — Нет, «связи», как вы изволили выразиться, у нее не было, мне лучше знать.
   — Прошу простить мою настойчивость, доктор Жордан, но известно, что мужья узнают об этом последними.
   — Может быть. Только учтите, мистер, я кое-что смыслю в психологии.
   — Не сомневаюсь, однако…
   — Что касается Дебры, то для меня нет темных мест в наших отношениях, — отрезал хозяин дома. — Можете мне поверить. Перед вами человек с пятнадцатилетним опытом…
   На самом деле Рой Жордан был точно уверен только в одном факте: Дебра поехала в Бондлай поклониться могиле своего отца. По-другому нельзя было объяснить ее присутствие в этой деревне и на этом кладбище: угнетенная тоской, преследуемая бандитами, а потом затравленная полицией, она инстинктивно направилась к месту, где покоился ее отец.
   Трудно было бы допустить, что это бегство связано с любовным свиданием. Полицейские, не зная о существовании той могилы, конечно же, могли выдвигать свои гипотезы. А вообще-то вопрос этот чисто личный, и копаться в нем представителям закона просто неприлично.
   — Так что вы об этом тогда думаете? — с неким вызовом во взгляде поинтересовался инспектор.
   — Паника… паническое состояние. Уезжая, жена просто хотела побыть на природе. Напомню, что дни тогда стояли жаркие. Нападение тех типов после поломки машины, затем зловещая картина оторванной руки на дверце кажутся мне достаточными причинами, приведшими ее в смятение и заставившими бежать куда глаза глядят.
   — Допустим. Но где она может быть сейчас, по-вашему?
   — Что-нибудь случилось… Несчастный случай во время бегства от полиции из Бондлая.
   — Мы прочесали лес и поля в окрестности, но ничего подозрительного не обнаружили.
   — Вам хотя бы известно, в каком направлении она могла убежать?
   — Нет, — коротко ответил инспектор. Психиатр задумался, потом отрешенно устало кивнул.
   — Могу я попросить вас об одном одолжении, инспектор? Не смогли бы вы сообщить мне все фамилии людей, с которыми встречалась Дебра, и адреса, по которым она останавливалась на своем пути?
   Дэвис Нортон иронически улыбнулся:
   — Хотите поиграть в детектива?
   — Да, и даже скажу, что это мой долг как мужа.
   — Ради Бога! Если только эти люди захотят выслушивать вас, я не вижу здесь никаких препятствий. Я незамедлительно сообщу вам все по телефону. Однако сомневаюсь, мистер Жордан, что вы узнаете больше, чем мы. А ведь мы поработали очень добросовестно.
   — Уверен в этом. Но, будучи близким ей человеком, да еще в силу моей профессии, я располагаю неоспоримым преимуществом в знании характера «беглянки». Иногда достаточно пустяка, ничего не значащего слова, чтобы оказаться на верном пути. Возможно, Дебра оставила за собой подобный след, невидимый для вас, но очевидный для меня… Вы меня понимаете?
   Полицейский молча кивнул. Прежде чем удалиться, он еще раз пообещал позвонить сегодня же вечером. Когда Нортон ушел, Рой Жордан еще раз подумал о том, что имел дело с неглупым человеком. Но вот что любопытно: задумчиво барабаня пальцами по своему портсигару, он все больше замечал, что мысль эта уже не радовала его, а раздражала.
   В дверь постучались, вошел Ричард Киндли, его заместитель.
   Они не поздоровались, лишь обменялись взглядами. Затем Киндли, мужчина среднего роста, с таким же невыразительным лицом, как и у его начальника, спросил:
   — Ну и как? Ничего нового?
   — Нет.
   Киндли поморщился. Сняв очки, провел ладонью по виску и заявил:
   — В конце концов, почему бы не принять простейшее объяснение…
   Жордан недоверчиво взглянул на своего коллегу:
   — То есть?
   — Ну… — поколебался тот. — Это бегство могло иметь отношение к тайной связи…
   Реакция главного врача была мгновенной, несвойственной ему, вызванной, вероятнее всего, взвинченными нервами, тревогой и горем. Лицо Жордана сделалось пунцовым, и он отвесил коллеге увесистую пощечину, прошипев при этом:
   — Впредь постарайтесь удерживаться от подобной чуши, Киндли!

10

   13 июля
   Прошло дней десять со времени прибытия Дебры в Марфорд. Для всех местных жителей она была миссис Деброй Сатклиф, супругой симпатичного Питера Сатклифа, летчика, героя войны. Да и сама она все больше в этом уверялась, особенно после того, как они официально поселились в «Могиле Адониса», отныне принадлежавшей Питеру. В первые дни пребывания в новом доме тайна смерти Виолетты отошла на второй план, однако присутствие покойной казалось вездесущим, тем более что вещи четы Гарднер все еще находились в комнатах второго этажа. Покинув эти места после драмы, Ян Гарднер оставил их родным Виолетты. Но у той был только дядя, который появился лишь однажды, чтобы забрать несколько предметов. Полдюжины семей, снимавших дом после этой трагедии, состояли из двух-трех человек, и всегда жильцы довольствовались первым этажом, не зная, как распорядиться вещами Гарднеров, которые все семнадцать лет так и лежали на своих местах, покрываясь пылью.
   Навести порядок в этом скоплении вещей, заполнявших целиком две комнаты, было не так-то легко, к тому же у молодой пары были дела и поважнее. Ко всему прочему, Дебра и Питер не спешили избавиться от них, предпочитая не торопясь разбирать и рассматривать каждый предмет. Дебра лишь вытерла пыль в доступных местах обеих комнат, и в частности в той, где побывала однажды ночью: в комнате Виолетты. Она также выбрала время, чтобы нарвать цветов и поставить их в несколько ваз, которыми окружила портрет. Светлые глаза усопшей, спокойно улыбавшейся в серебряной рамке, казалось, благодарили ее за внимание, но Дебра никогда не видела их ожившими, как ни разу не увидела вновь «фантом». Похоже, Питер был разочарован этим, так как непоколебимо продолжал верить в существование привидения.
   Пара завязала новые знакомства, в том числе со старой миссис Миллер, очаровательной и любезной соседкой, и миссис Дорин Маршал, очень красивой сорокалетней женщины, державшей москательно-аптекарский магазинчик вместе со своей дочерью Кэтлин. В первые дни вновь прибывшие обменивались с ними несколькими словами, но собирались при случае поговорить подольше, как и советовал сделать полковник.
   Как-то «Могилу Адониса» посетил некий Ричард Вест, молодой блондин с мечтательными глазами, представившийся искателем подземных родников и племянником Фреда Аверила. Он предложил хозяевам свои услуги, добавив, что обладает способностью определять в усадьбах как «благоприятные» места, так и те, которых надо избегать. Дебра выслушала его с большим вниманием, а Питер, занятый разгрузкой машины, попросил его прийти попозже, когда у них будет больше свободного времени.
   — Искатель подземных родников! Зачем он нам, хотел бы я знать! — заявил он, как только молодой человек ушел. — Ведь воды хватает, и даже колодец есть в саду!
   — Ты не все слышал, Питер. Он способен определить плохие зоны в доме.
   Улыбнувшись, Сатклиф пожал плечами:
   — Это бесполезно, ведь мы знали, куда вселяемся, не так ли? Да тут все кругом пропитано невезением! Пожалуй, и вся деревня тоже. Ты помнишь об откровениях полковника? О тех странных несчастных случаях?
   — Да, но он, похоже, приписывал их Яну.
   — Он говорил об этом вскользь, вспомни.
   Дебре не пришлось напрягаться, чтобы припомнить заключительную часть беседы с полковником. Как и трагический конец Виолетты, эти события не относились к тем, о которых быстро забывают.
   — Да-а-а, эти несчастные случаи отличались по меньшей мере своей необычностью, — протянул полковник Хоук, откидываясь на спинку кресла и устремив глаза в потолок, будто стараясь собрать все воспоминания воедино. — Да вот хотя бы… случай с молодым Харпером, десятилетним мальчишкой. Было это в самом начале весны. Ребенка нашли утонувшим в глубоком колодце, находившемся за сараем его родителей. Все говорило о том, что произошел обычный несчастный случай: мальчишка играл с веревкой, привязанной к ведру, — все это тоже очутилось в колодце… Вот только конец веревки почему-то оказался надрезанным. И тем не менее никому тогда и не подумалось о возможном преступлении. Надрез мог быть сделан кем-то случайно, а может быть, и самим мальчишкой. Все тогда просто отметили эту любопытную деталь — и только.
   Затем настала очередь малыша Ли. Шустрый был мальчонка, лет семь или восемь ему было. Нашли его изжаленного пчелами около улья, который он, похоже, разбил ударами палкой. Ему так было плохо, что он не мог произнести ни слова, прежде чем отдать Богу душу. На первый взгляд — ничего подозрительного, и все-таки это уже второй несчастный случай со смертельным исходом за каких-то два месяца. Правда, возле улья валялся большой камень, наведший меня на размышления…
   В конце июля в пруду за лесом, который окружает бунгало профессора Симпсона, утонула малышка Сара Кольз. Она купалась вместе со своей кузиной, девушкой шестнадцати или семнадцати лет. Место не было опасным, да и пруд не глубокий. Маленькая Сара свободно, не погружаясь с головой, могла пройти по дну от берега до берега. А кузина ее, кстати, умела хорошо плавать. Ополоснувшись, она прилегла в сторонке, в тени дерева, чтобы почитать. Свыкнувшись с радостными возгласами и шумной возней девочки в воде, она лишь время от времени посматривала туда, где купалась Сара. Кстати, на руках девочки между плечом и локтем были завязаны пробковые «поплавки» — страховка.
   Увлекшись чтением, кузина на какое-то время утратила бдительность. Когда возня в воде прекратилась и наступила тишина, она подумала, что девочка вылезла на берег, чтобы передохнуть. Оторвавшись от своего романа через пять минут, она увидела лишь неподвижно торчащие из воды ноги Сары. Пробковые поплавки были укреплены на лодыжках. Малышка поменяла их местами, повязав на ноги шутки ради, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, а затем смело нырнула…
   Мертвое молчание установилось в гостиной, и Дебра почувствовала, как по спине поползли мурашки. После многозначительной паузы полковник серьезным тоном продолжил:
   — Не знаю, проделывали ли вы такой эксперимент в детстве… Он может оказаться смертельной ловушкой: будто две сильные руки притягивают вашу голову ко дну, оставляя ноги наверху. Вы можете изо всех сил стараться высвободиться, но голова все равно окажется под водой. К тому же очень трудно освободиться от ремешков, если они затянуты, как это и было в данном случае. Конечно, снять их на берегу нет проблем, но в воде — совсем другое дело. И главное, нет возможности позвать на помощь!
   — Кошмар, — проговорил Питер. — Но ни в этом случае, ни в предыдущих я пока не вижу ничего, кроме трагического стечения обстоятельств.
   — Можете себе представить состояние ее кузины, которая, впрочем, уже не живет в деревне. Девушка была более чем подавлена, удручена. Когда она говорила о какой-то тени, о том, что у нее было смутное ощущение постороннего присутствия на пруду, о том, что ей казалось, будто за ними подглядывают, то никто ей не верил. Во-первых, потому, что она никого и ничего не видела, а во-вторых, всем казалось, что она свихнулась от горя и готова плести невесть что, оправдывая себя. И тем не менее за три месяца погибло уже три ребенка. Многовато для такой небольшой деревни, как Марфорд…
   — Как это ужасно! — воскликнула Дебра, хватаясь за руку Питера.
   — Да, но это случилось. Во всяком случае, после тех случаев по деревне стали расползаться темные слухи. Вначале — ничего определенного, просто отмечали совпадения, затем появились более направленные намеки. Очень уж странным казалось в то время поведение Яна Гарднера. Он начал ссориться со своей женой — иногда довольно бурно, вообще стал более нелюдимым, неразговорчивым.
   — И за это из него сделали что-то вроде маньяка, гнусно расправившегося с тремя детишками! — не скрывая раздражения, воскликнул Питер.
   Полковник смущенно развел руками:
   — Ну, не совсем так. Может, это и говорилось втихомолку, но не было конкретности. В общем, Гарднер стал промежуточным звеном между этими смертями и гибелью собственной жены. Он якобы способствовал излучению скрытого зла и сам излучал его, подобно тому, как нагретый кусок металла отдает тепло… Да вы наверняка знаете такие сплетни: ничего прямо не говорится, все только подразумевается… и осуждающие глаза!
   — Выходит, Ян Гарднер стал вестником бедствий Марфорда!
   — Вроде того. Он был подозреваемым номер один, им и остается.
   — Теперь понятно, — горько усмехнулся Питер. — Он был осужден еще до убийства его жены, не так ли?
   — Не будете же вы отрицать предположения, основанные на вероятности!
   — И даже по прошествии стольких лет вы все еще убеждены в его виновности?
   — Да, конечно, но чисто дедуктивно, как я вам уже объяснял. Только у него был мотив… Я имею в виду убийство миссис Гарднер, а что касается троих детей… Мне трудно представить Гарднера в роли их палача. Хотя и был он мрачен и неразговорчив, было в нем что-то симпатичное. И конечно, он был умен. Однако, учитывая хитроумное убийство Виолетты Гарднер, это качество не говорит в его пользу…
   — Интересно, что с ним стало, — заметила Дебра, кладя ладонь на руку Питера, сидевшего рядом на софе.
   — Никаких новостей о нем с тех пор, как он покинул наши края, — ответил полковник, пожав плечами. — Да и неудивительно…
   — А как он выглядел внешне?
   — Брюнет, среднего роста… ничего особенного… — подумав, ответил полковник. — Улыбчивый, симпатичный — сначала по крайней мере, а вообще-то — бесцветный.
   — Вы бы его узнали?
   — Да. А впрочем… — поправился он. — Все-таки почти двадцать лет минуло. В ту пору и ему, и жене было по двадцать пять.
   — К чему этот вопрос, Дебра? — осведомился Питер с едва уловимым раздражением.
   — Просто интересно…
   Питер взглянул на нее, вздохнул и с таким же оттенком раскаяния произнес:
   — Пожалуй, ты права. Мне тоже интересно. Но вот что меня озадачивает: почему мужчина, не глупый, зная, что уже является объектом подозрений, замышляет — и осуществляет — убийство жены при таких странных обстоятельствах?
   — Вы забываете о железном алиби! — заметил полковник.
   — Которое в конечном итоге оказалось не таким уж железным!
   — А мнимое самоубийство жертвы? Если бы не путаница с отпечатками пальцев, ему бы вынесли приговор!
   — Разве вы не сказали, что он сам удивился, увидев труп своей жены, что та покончила с собой?
   — Да, но это могло быть хитростью второго плана либо мерой предосторожности на тот случай, если бы дело осложнилось…
   Питер не стал возражать, однако его скептицизм не укрылся от хозяина.
   — А были ли потом подозрительные смерти?
   — Нет, — задумчиво ответил полковник Энтони Хоук. — В последующие годы ничего такого. Хотя лет пять или шесть спустя произошли два прискорбных несчастных случая, довольно похожих, но никто не усмотрел в них никакой связи с гибелью миссис Гарднер. Яна Гарднера уже добрых пять лет не было в деревне. Если хотите узнать об этом побольше, советую поговорить с миссис Маршал, а еще лучше с миссис Миллер — она живет по соседству с приглянувшимся вам домом. Женщина в возрасте, и мимо нее не пробежит ни один деревенский слушок. Зайдите к ней, она с радостью примет вас. Не сомневаюсь, что она прожужжит вам уши о неприятностях, доставляемых ей ее сыном… Однако она хитрая бестия, очень наблюдательна и хорошо была знакома с супругами Гарднер.
   Миссис Элизабет Миллер оказалась весьма приятной старушкой, которая, казалось, была неотделимой частью Марфорда. От нее исходил некий шарм, старомодный, как от обветшалых фасадов старинных, отживающих свой век домов. Внутри ее жилища это чувство усиливалось.
   Переступив порог домика под черепичной крышей, которая, казалось, едва держалась от старости, вы попадали в обстановку другой эпохи.
   Небольшие окна пропускали яркие лучи, оттенявшие безупречную белизну стен, скатерок и салфеточек, белоснежную пену кружев занавесок; они словно силились разбудить дремлющий мир, населенный приятно пахнувшей воском мебелью, способной свести с ума антиквара.
   Да и сама жизнь миссис Миллер, казалось, уже принадлежала прошлому. Совсем молоденькой она вышла замуж за офицера-кавалериста до того, как тот уехал в Южную Африку, где и погиб на войне с бурами. На память он оставил ей сыночка Поля — «очаровательное дитя, но…»
   — Когда я думаю о нем, я вновь вижу его таким приветливым, таким предупредительным, располагающим к себе… — с волнением говорила старушка. — Все в деревне любили его. Он был таким милым, что я даже временами забывала о том, что его отец безвременно погиб. Когда же он подрос и начал бегать за юбками, озорничать, вести беспутную жизнь, я подумала, что это возрастное, что это пройдет. Но это продолжалось, пока сыну не исполнилось сорок… Тогда-то он и женился на одной добропорядочной девушке из наших краев… — За толстыми стеклами очков мелькнула лукавинка. — Полагаю, вы пришли не затем, чтобы слушать мои россказни?
   Питер откашлялся и ответил:
   — Раз уж мы теперь соседи, у нас будет время наговориться, миссис Миллер.
   Та снисходительно улыбнулась:
   — Да знаю я. Новости быстро расходятся по Марфорду. Во всяком случае, примите мои поздравления, — вы смельчаки. Не одна семья отказалась от этого дома, боялись… Я уж и не чаяла иметь соседей… Думаю, что люди находят удовольствие в чужом горе… Я хочу сказать, они обожают обсасывать старые истории с несчастливым концом, а это, не знаю уж, каким образом, приводит к тому, что истории повторяются, навлекая на людей новые беды.
   — Стало быть, по-вашему, в нашем доме нет привидений? — шутливо спросил Питер.
   — Я больше верю в людскую злобу, чем в так называемые проклятые места. Говорю так потому, что после дела Гарднера долго ничего не случалось…
   — Выходит, вы тоже убеждены в виновности Яна?
   — Этого я не сказала, — возразила старушка. — Но кое-кто из местных мог испытывать глубокую неприязнь к семье Гарднер и перестал приносить людям горе, когда их не стало, вы понимаете?
   — Вы подозреваете кого-нибудь конкретно?
   Хозяйка дома многозначительно покачала головой:
   — Лучше не говорить… Лица, которых я подразумеваю, наверняка не имеют отношения к этой драме. Это я к примеру, чтобы вы знали, что видимость часто бывает обманчива.
   Питер напомнил соседке о несчастных случаях, упомянутых полковником, и спросил, что она об этом думает.
   Миссис Миллер помолчала, потом внезапно ответила вопросом на вопрос:
   — Известно ли вам, что миссис Гарднер любила писать?
   — Разумеется, нам об этом говорили, — вырвалось у Дебры. — Знаем мы и то, что она любила цветы.
   — Да, это была ее страсть. Мы с ней хорошо поладили и часто разговаривали о цветах. Она окружала себя таким количеством цветов, что я находила это несколько чрезмерным… Однажды, когда Поль уже вернулся, она пригласила меня в свою комнату… Поль, как я вам уже говорила, женился на девушке из наших краев… Он сделал ей троих детишек. Как раз перед Второй мировой войной. И знаете, что он сделал, вернувшись? Ни за что не угадаете! Напомню, что было это в сорок пятом и…
   Миссис Миллер сняла очки и тряхнула головой, словно пыталась сдержать поток своих мыслей.
   — Хотя… не стоит больше говорить о нем. Мне совсем нечем гордиться… Так вот, о комнате Виолетты… Я тогда сказала себе, что неплохо бы иногда проветривать ее, потому что аромат цветов был таким тяжелым, что у меня закружилась голова. А ведь она проводила там целые часы, когда сочиняла стихи или писала в своем дневнике.
   — Дневник? — переспросил явно заинтригованный Питер.
   — Да, конечно, — улыбнулась старушка. — А что тут удивительного: ведь она вообще любила писать.
   — И вы видели этот дневник?
   — Видела, но не читала… это же личное… Надо же, я только теперь подумала… При расследовании о нем и речи не было! Либо полицейским он не попался на глаза, либо они посчитали его неинтересным. Жаль, потому что в таких интимных излияниях часто содержится ценная информация.
   — Как он выглядел, этот дневник? — быстро спросил Питер. — Какая у него была обложка, вы помните?