Малдер поставил кейс на один из пустующих столов и отправился к кассе, а Скалли тем временем устроилась в кресле.
   — Чем тебя угостить, Скалли? — крикнул Малдер.
   — Только кофе, — ответила она. Малдер поднял брови.
   — Здесь отлично готовят яичницу и жареный картофель с мясом, — сказал он.
   — Только кофе, — повторила Скалли. Малдер вернулся, неся в руках два больших пенополистироловых стакана. Еще до того как он поставил кофе на стол, Скалли почуяла горьковатый аромат напитка; она обхватила стакан ладонями, наслаждаясь теплом, пронзившим кончики пальцев.
   Наконец Малдер приступил к делу.
   — Думаю, тебя это заинтересует, — сказал он, открывая кейс и вынимая оттуда бурый бумажный конверт. — Место действия — Портленд, штат Орегон, лаборатория «ДайМар», медицинский исследовательский центр по изучению раковых заболеваний. Финансируется федеральным правительством.
   Малдер протянул Скалли глянцевую брошюру с фотографиями современного научного комплекса. Корпус в стиле модерн из стекла и стали с радующей глаз деревянной отделкой и паркетными полами. Холлы богато украшены массивным резным деревом с позолотой, уставлены цветочными горшками, а лабораторные помещения сверкают белизной, чистотой и стерильностью.
   — Славное местечко, — заметила Скалли, перелистав страницы. — Я немало читала об исследованиях в области раковых заболеваний, но об этой лаборатории слышу впервые.
   — Центр «ДайМар» держался в тени, — ответил Малдер. — Во всяком случае, до недавнего времени.
   — Что же изменилось? — спросила Скалли. Малдер вынул очередной документ — блестящую черно-белую фотографию той же самой лаборатории. Здание было разрушено, огорожено сетчатым забором и почернело от огня. Типичный пример творчества фронтового журналиста.
   — Поджог и взрыв, — сказал Малдер. — Следствие еще не закончено. Это случилось полторы недели назад. В редакцию портлендской газеты поступило письмо от группы под названием «Освобождение», в котором она берет на себя ответственность за диверсию До сих пор об этой группе никто не слыхал. Судя по всему, это организация защитников прав животных, разгневанных исследованиями, которые возглавлял руководитель лаборатории доктор Дэвид Кеннесси. Исследования на высочайшем техническом уровне, по большей части засекреченные.
   — Итак, это здание сожгли демонстранты.
   — Вернее было бы сказать, сожгли и взорвали.
   — Это уж чересчур. Как правило, такие группы ограничиваются широковещательными заявлениями и шумихой в прессе, — отозвалась Скалли, рассматривая обугленные стены.
   — Совершенно верно. Видимо, кому-то захотелось покончить с исследованиями раз и навсегда.
   — Что же за исследования проводил Кеннесси, если они вызвали такой яростный протест?
   — Информация на этот счет скудна и расплывчата, — озабоченным тоном сообщил Малдер, морща лоб. — Речь идет о новейших методиках терапии рака, что называется, передовых рубежах прогресса. Кеннесси и его брат Дарин несколько лет работали вместе, применяя самые невероятные сочетания подходов и технологий. Дэвид по образованию биолог, специалист по медицинской химии. Дарин — инженер-электронщик.
   — Электроника и терапия раковых заболеваний… — произнесла Скалли. — Эти две науки, как правило, не соприкасаются. Может быть, братья Кеннесси конструировали новый диагностический или лечебный аппарат?
   — Это неизвестно, — ответил Малдер. — Полгода назад Дарин расстался с братом, бросил работу в «ДайМар» и присоединился к группе сторонников естественного образа жизни, которые обитают в чащобах орегонских лесов. Связаться с ним по телефону, разумеется, невозможно.
   Скалли еще раз просмотрела брошюру, но так и не нашла списка научного персонала.
   — Значит, Дэвид продолжал трудиться в одиночку, без брата? — спросила она.
   — Да, — ответил Малдер. — Дэвид работал на пару с младшим компаньоном, Джереми Дорманом. Я пытался отыскать их отчеты и записи, чтобы точно выяснить суть исследований, однако большинство документов оказались изъяты. Насколько я мог понять, Кеннесси делал основной упор на малоизвестные методики, не применявшиеся ранее для лечения рака.
   Скалли нахмурилась:
   — Кому могли помешать занятия Кеннесси? Удалось ли ему добиться успеха? Малдер пригубил кофе.
   — Судя по всему, поджигателей возмущали жестокие и, по их мнению, ничем не оправданные эксперименты над животными. Подробности неизвестны, но мне кажется, наш добрый Айболит малость отклонился от требований Женевской конвенции. — Малдер пожал плечами. — Большинство записей сожжены или уничтожены, и добыть конкретные сведения будет трудновато.
   — Чем закончился пожар? Были ли человеческие жертвы? — спросила Скалли.
   — По официальной версии, Дорман и Кеннесси погибли в огне, но сыщикам не удалось даже полностью собрать останки, не говоря уж о том, чтобы идентифицировать их. Не забывай, лабораторию не просто спалили — ее взорвали. Вероятно, заложили мину. Серьезные ребята. Действовали наверняка.
   — Все это очень интересно, Малдер. Вот только не возьму в толк, в чем твой личный интерес.
   — Сейчас объясню.
   Насупив брови, Скалли бросила взгляд на глянцевый снимок разгромленной лаборатории и вернула его Малдеру.
   Рядом с ними за столиками сидели мужчины в строгих костюмах. Склонившись друг к другу головами, они продолжали свои разговоры, не обращая внимания на окружающих. Скалли по привычке навострила уши. Группа сотрудников НАСА обсуждала предложения по модификации новых межпланетных кораблей, а их соседи приглушенными голосами высказывались в пользу кардинального сокращения бюджета космических программ.
   — По-видимому, Кеннесси и раньше получал письма с угрозами, — продолжал Малдер, — но эта группировка появилась словно из ниоткуда и тут же собрала огромную толпу. Я не нашел ни единого упоминания об организации под названием «Освобождение» — вплоть до взрыва в «Дай-Мар», после которого они послали в «Портленд Орегониан» письмо, где берут на себя ответственность за данный террористический акт.
   — Почему же Кеннесси продолжал работать в таких условиях? — Скалли вновь взяла в руки красочную брошюру и пролистала ее еще раз, вчитываясь в броские фразы вроде «прорыв в лечении раковых заболевании», «выдающиеся достижения», «до исцеления рукой подать». Скалли глубоко вздохнула. Эти слова были ей хорошо знакомы. Онкологи манипулировали подобными обещаниями начиная с пятидесятых годов.
   Малдер достал еще один снимок, на котором был запечатлен мальчик одиннадцати-двенадцати лет. Он улыбался в объектив, но был похож на ходячий скелет. Изможденное лицо подростка обтягивала серая пергаментная кожа и венчала практически голая макушка.
   — Это его двенадцатилетний сын Джоди. У парня последняя стадия рака крови — острая лимфобластическая лейкемия. Кеннесси спешил отыскать лекарство — жалкая кучка активистов не задержала бы его исследования ни на минуту.
   Скалли опустила подбородок на ладони.
   — И все же я не понимаю, почему ты заинтересовался поджогом и разрушением частной лаборатории, — призналась она.
   Малдер вынул из папки последнюю фотографию. Среди горелого мусора лежал мужчина в форме охранника. Его лицо было искажено предсмертной судорогой, кожа покрыта пятнами, извилистыми и вздутыми опухолями, а ноги и руки неестественно вывернуты. Он был похож на паука, угодившего под струю тараканьей морилки.
   — Этого человека обнаружили прошлой ночью в помещении сгоревшей лаборатории, — сказал Малдер. — Ты только взгляни на него. До сих пор никто не видывал ничего подобного.
   Скалли выхватила фотографию и внимательно присмотрелась. На ее лице появилось тревожное выражение.
   — Похоже, этот человек стал жертвой очень сильного и быстродействующего патогена, — произнесла она.
   Малдер помолчал, давая ей впитать зловещие подробности, потом сказал:
   — Может быть, объяснение кроется в исследованиях Кеннесси. Допустим, что-то уцелело в огне…
   Скалли задумалась, чуть хмурясь.
   — Мы ведь не знаем, что делали поджигатели перед тем, как взорвать лабораторию, — заметила она. — Может быть, они освободили подопытных животных, выпустили на волю что-нибудь опасное.
   Малдер отпил кофе и собрал документы в папку, дожидаясь, пока у напарницы не появятся собственные умозаключения.
   — Странные опухоли… С какой скоростью проявились симптомы? — спросила Скалли, с живейшим интересом разглядывая фотографию.
   — Этот человек заступил на дежурство за несколько часов до гибели. Тогда он был совершенно здоров. — Малдер бросил на Скалли пытливый взгляд. — Как ты думаешь, какова причина его смерти?
   Скалли озабоченно поджала губы:
   — Не могу сказать, пока сама не увижу. Надеюсь, труп поместили в карантин?
   — Разумеется. Я подумал, что ты, может быть, захочешь поехать со мной и посмотреть на него.
   Скалли сделала первый глоток. Кофе оказался еще хуже, чем она ожидала.
   — Пойдем отсюда, — сказала она и, встав из-за стола, вернула Малдеру красочную брошюру, напичканную оптимистическими заверениями.
   Должно быть, Кеннесси проводил над животными какие-то невиданные прежде радикальные эксперименты, подумала Скалли. Вероятно, кому-то из животных удалось вырваться из горящей лаборатории, и теперь они бродят на свободе, неся в себе грозную опасность.
 
   Шоссе номер 22
   Кост-Речндж [2] , штат Орегон
   Понедельник, 22 00
 
   Пес вышел на дорогу и нерешительно остановился на осевой линии. Из кювета несло сыростью и пряным запахом опавшей листвы. Придорожные фонари освещали гаревые подъездные дорожки и деревенские почтовые ящики. В лесу густо пахло еловой и кедровой хвоей, а дорога воняла машинами, резиной, горячим маслом и едкой выхлопной гарью.
   Фары приближавшегося автомобиля сияли, будто две блестящие монеты. Их свет ослепил пса, запечатлев два ярких пятна на сетчатке глаз, привыкших к темноте. Пес слышал рев двигателя, перекрывающий жужжание насекомых и шорох ветвей деревьев, которые росли вокруг.
   Машина ревела все громче — злобно и яростно.
   Дорога была темная и мокрая. Ее окружали толстые деревья. После долгого дня пути дети начинали капризничать, и принятое наспех решение отправиться в поездку уже не казалось таким удачным, как прежде.
   До живописного побережья оставалось немало миль, после чего им предстоял долгий путь по шоссе, прежде чем они достигнут одного из тех скоплений туристических райских уголков, где их ждут кафе, сувенирные магазинчики и места для отдыха, среди которых нет ни одного обычного мотеля, только «приюты» да «летние домики».
   Десятью милями ранее они миновали пустынный перекресток с бензоколонкой, закусочной и старомодной гостиницей, на фасаде которой сияла ярко-розовая неоновая надпись «Мест нет».
   — Надо было хорошенько все обдумать, прежде чем выезжать, — сказала Шарон, сидевшая рядом с Ричардом.
   — По-моему, ты уже упоминала об этом, и не однажды, — раздраженно заметил Ричард.
   На заднем сиденье дети усиленно демонстрировали скуку и усталость, причем самыми необычными средствами. Рори был до такой степени взвинчен, что даже выключил свою электронную игру. Мэгги так утомилась, что даже перестала поминутно шпынять брата.
   — Тоска зеленая, — пробормотал Рори. — Совсем, ну совсем нечего делать.
   — Папа, а какие еще игры ты знаешь? — спросила Мэгги. — Чем ты занимался в детстве, когда было скучно?
   Ричард заставил себя улыбнуться и посмотрел в зеркальце на сумрачные мордашки детей, развалившихся на заднем сиденье фургона «субару-пустынник». Он арендовал этот автомобиль на время отпуска, соблазнившись его крепкими шинами, сулившими надежное сцепление с покрытием здешних горных дорог. В начале долгого пути Ричард казался себе самым лучшим папой на свете.
   — Мы с сестрой любили играть в игру под названием «стога», — сказал он. — Мы жили в Иллинойсе, там очень много ферм. Ты осматриваешь деревню, выискивая стога, наваленные у сараев. Кто насчитает больше стогов, тот и победил.
   Ричард попытался представить игру в самом выгодном свете, хотя и помнил, что лишь унылое однообразие сельских равнин Среднего Запада делало «стога» сколь-нибудь приемлемой забавой.
   — Когда вокруг темно, в эту твою игру не очень-то поиграешь, — буркнул Рори.
   — К тому же тут нет ни сараев, ни стогов, — ввернула Мэгги.
   Черные деревья все плотнее прижимались к убегавшей назад узкой ленте дороги. Яркий свет фар сияющими туннелями пронизывал темноту. Ричард вертел баранку, продолжая раздумывать
   над тем, как позабавить детей, ведь он обещал устроить им замечательные каникулы. Завтра они увидят «Чертову маслобойку», где океанские волны, словно гейзер, выбрасывают воду из отверстия в скале, потом отправятся к колумбийскому каньону, где их ждет восхитительное зрелище — цепочка водопадов.
   Ну а теперь ему хотелось лишь одного — отыскать место для ночлега.
   — Собака! — воскликнула Шарон. — Гляди, собака! Осторожно!
   В первое мгновение Ричарду показалось, что его супруга решила разыграть какой-то причудливый вариант «стогов», но потом он заметил черный силуэт, который робко переминался на четырех лапах посреди дороги, посверкивая живыми, словно ртутными глазами, отражавшими свет фар.
   Ричард ударил по тормозам, и новенькие шины «субару» заскользили по толстому ковру мокрой листвы. Автомобиль начал разворачиваться, замедляя ход, но продолжал мчаться вперед, словно потерявший управление паровоз.
   Сзади донесся визг детей. Шины и тормоза визжали еще громче.
   В последний миг пес попытался отскочить в сторону, но не сумел увернуться от бампера «су-бару», и тот врезался в него с отвратительным приглушенным чмоканьем. Удар подбросил черного Лабрадора в воздух и швырнул его на капот автомобиля.
   Ударившись о лобовое стекло, пес соскользнул в заросший сорняками кювет.
   Машина остановилась, скрипя тормозами и разбрасывая мокрый гравий обочины.
   — Господи Боже мой! — воскликнул Ричард и резким ударом, от которого вздрогнул автомобиль, поставил рычаг передач в нейтральное положение.
   Нащупав пряжку ремня безопасности, он бил ее кулаком, дергал и сжимал пальцами, пока наконец не вырвал скобу из защелки. Сзади не слышалось ни звука — Мэгги и Рори сидели, оторопело разинув рты, — и Ричард, распахнув дверцу, выскочил на дорогу, с опозданием оглядываясь по сторонам.
   К счастью, в этот поздний час дорога словно вымерла. На проезжей части не было ни грузовиков, ни легковушек, и даже ночные насекомые умолкли, как будто наблюдая за происходящим из глубины леса.
   Ричард обошел вокруг машины, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Увидев вмятину на бампере, разбитую фару и поцарапанный капот, он вспомнил, с какой беспечностью отказался от страховки, которую ему предлагали в конторе по прокату автомобилей. Ричард рассматривал повреждения, гадая, в какую сумму влетит ремонт.
   Задняя дверца машины приоткрылась, и оттуда высунулось бледное лицо Мэгги.
   — Папа! Что с собакой? — Мэгги всмотрелась в темноту, слепо моргая глазами. — Она жива?
   Проглотив застрявший в горле комок, Ричард обошел вокруг капота автомобиля и ступил на мокрую траву.
   — Подожди минутку, милая. Сейчас я посмотрю.
   Черный Лабрадор лежал, широко раскинув лапы. Его череп был размозжен, но тело продолжало содрогаться. Там, где он катился по траве, остались длинные борозды. Пес все еще шевелился, пытаясь отползти в заросли ежевики у забора из колючей проволоки, за которым виднелась густая листва, но его тело было слишком избито и изувечено, чтобы двинуться с места.
   Пес шумно дышал, напрягая раздавленную грудную клетку. Из его черного носа текла кровь. Господи, ну почему он не умер сразу? По крайней мере не мучился бы.
   — Надо отвезти его к врачу, — вдруг произнес Рори. Ричард испуганно вздрогнул. Он не слышал, как мальчик выбрался из автомобиля. Шарон стояла у пассажирской дверцы, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. Потом она чуть заметно качнула головой.
   — Ты знаешь, сынок, вряд ли доктор ему поможет, — сказал Ричард, обращаясь к Рори.
   — Мы не можем бросить его здесь! — негодующе воскликнула Мэгги. — Надо доставить его к ветеринару!
   Ричард взирал на сбитую собаку, на поврежденный автомобиль и чувствовал себя совершенно беспомощным. Шарон облокотилась на открытую дверцу.
   — У нас в кузове лежит одеяло, — сказала она. — Мы можем положить чемоданы в ногах у детей и освободить немножко места. Отвезем собаку к врачу. Надеюсь, в ближайшем городе найдется ветлечебница.
   Ричард посмотрел на собаку, на жену, на детей. У него не оставалось выбора. Зная, что раздражение ни к чему хорошему не приведет, он проглотил язвительные слова, готовые сорваться с губ, и отправился доставать одеяло. Шарон занялась чемоданами.
   Ближайший достойный упоминания город, Линкольн-Сити, встретился им у самого побережья. Огни в домах были погашены, лишь из-за занавесок спален струился тусклый голубой свет телевизоров. Проезжая по городу и оглядываясь в поисках ветеринарной клиники, Ричард думал, что для полноты картины местным жителям стоило бы с наступлением ночи свернуть в рулон и унести в дом подъездные дорожки.
   В конце концов он заметил неосвещенную, намалеванную краской табличку «Ветеринарная клиника Хагарта» и свернул на пустую стоянку. На заднем сиденье посапывали Мэгги и Рори;
   Шарон молча сидела рядом с Ричардом, поджав губы, и он понял, что неприятную обязанность придется взять на себя.
   Он поднялся по бетонным ступеням, позвонил в дверь и принялся яростно молотить костяшками пальцев по оконному стеклу, пока наконец в прихожей не зажегся свет. Увидев старика, который выглядывал в окно, Ричард сказал:
   — У нас в машине изувеченный пес. Нужна ваша помощь.
   Старый ветеринар не выказал и следа удивления, как будто не ожидал ничего иного. Он отпер дверь, и Ричард добавил, указывая на «субару»:
   — Мы сбили его на шоссе. Я… мне кажется, он очень плох.
   — Посмотрим, что тут можно сделать, — отозвался ветеринар, подходя к машине сзади. Ричард распахнул дверцу кузова, и дети тут же спрыгнули с кресел, с интересом и надеждой тараща глаза. Старик мельком посмотрел на Рори и Мэгги, потом понимающе заглянул в лицо Ричарду.
   В кузове лежал истерзанный и окровавленный, но почему-то все еще живой пес. К удивлению Ричарда, черный Лабрадор казался куда крепче, а дыхание его было ровнее, чем прежде. Он спал.
   Ветеринар осмотрел животное, и бесстрастное выражение на лице старика подсказало Ричарду, что пес безнадежен.
   — Это ваша собака? — спросил ветеринар.
   — Нет, не наша — ответил Ричард. — Ни ошейника, ни бирки. Во всяком случае, мы их не нашли.
   Мэгги заглянула в кузов.
   — Вы его вылечите, господин доктор? — спросила она. — Мы приедем навестить песика, а, пап?
   — Придется оставить его здесь, милая, —ответил Ричард. — Этот человек знает, что делать с собакой.
   Ветеринар улыбнулся девочке
   — Все будет хорошо, — сказал он. — У меня есть специальные шины и повязки. — и добавил, повернувшись к Ричарду: — Помогите мне перенести ее в операционную, а потом можеге ехать дальше.
   Ричард потупился. Судя по той легкости, с которой ветеринар прочел его мысли, он сталкивался с подобными происшествиями едва ли не каждую неделю и уже привык к тому, что на его попечении то и дело оказывались брошенные искалеченные животные.
   Мужчины подсунули руки под одеяло и подняли тяжелого пса. Сопя, отдуваясь и подволакивая ноги, они приблизились к черному ходу дома.
   — Какой горячий, — заметил ветеринар, протискиваясь в двустворчатую дверь.
   Они положили собаку на операционный стол, и старик двинулся вдоль стен помещения, зажигая огни.
   Ричарду не терпелось поскорее уйти. Он шагнул к выходу, рассыпаясь в благодарностях. Положив на столик визитную карточку, он помедлил, подумал, сунул ее обратно в карман, торопливо выскочил из дома, подбежал к «субару» и уселся за руль.
   — Доктор сделает все, что нужно, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, и включил передачу. Ему казалось, что его ладони покрыты липкой грязью, шерстью и пахнут собачьей кровью.
   Машина тронулась в путь, и Ричард попытался взять себя в руки и настроиться на веселый лад. Из леса вновь донесся стрекот ночных насекомых.
 
   Благотворительная клиника Портленд
   Штат Орегон
   Вторник, 10:00
 
   Над городом занимался серый рассвет. Утренний туман напитал атмосферу сыростью, и температура воздуха была гораздо ниже нормы. К полудню тучи разойдутся, подарив земле долгожданные минуты солнечного тепла, потом наползут опять, и пойдет дождь.
   Обычное утро в Портленде.
   В такую погоду, думала Скалли, им с Малдером остается только одно — провести целый день в морге.
   Залы и коридоры подвального этажа напоминали кладбище. Скалли повидала немало подобных помещений во многих клиниках, где она вскрывала или повторно исследовала замороженные трупы, извлеченные из холодильников. Морги были ей не в новинку, но Скалли так и не привыкла к ним.
   Доктор Фрэнк Квинтон, портлендский паталогоанатом, оказался лысеющим мужчиной с венчиком седых волос, прикрывавших затылок. На его пухлом носу сидели очки в тонкой металлической оправе
   На лице Квинтона играла мягкая отеческая улыбка милого добродушного старикана, но Скалли безошибочно распознала холодную твердость в его усталых глазах. Должно быть, за долгие годы работы на посту медэксперта Квинтон повидал немало подростков, извлеченных из разбитых машин, слишком много самоубийц, был свидетелем множества бессмысленных несчастных случаев и прекрасно знал коварные повадки смерти.
   Он тепло пожал руки гостям, и Малдер сказал, кивком головы указывая на Скалли:
   — Как я уже упоминал в нашем телефонном разговоре, агент Дана Скалли — доктор медицины и обладает богатым опытом расследования необычных случаев смерти. Вероятно, вам будет интересно услышать ее мнение.
   Патологоанатом обратил к Скалли сияющую улыбку. Глядя на его приветливое лицо, Дана не смогла удержаться и заулыбалась в ответ.
   — Каково нынешнее состояние тела? — спросила она.
   — Мы накачали его обеззараживающими средствами и поместили на холод, чтобы предотвратить распространение биологически активных веществ, — ответил Квинтон.
   За его спиной стоял худощавый ассистент, держа в руках блокнот на дощечке и скалясь, словно домашняя собачка. Невзирая на молодость, он был почти так же лыс, как и пожилой патологоанатом. Заметив восторженные взгляды, которые молодой человек бросал на своего шефа, Скалли решила, что Квинтон выступает в роли его покровителя и наставника. Должно быть, юный ассистент ждет не дождется того дня, когда сам станет патологоанатомом.
   — Тело находится в боксе «4Е», — сообщил он, хотя, как полагала Скалли, доктор Квинтон и сам прекрасно знал, где содержится труп охранника.
   Ассистент торопливо подошел к блистающим чистотой выдвижным холодильникам из нержавеющей стали. Скалли не сомневалась в том, что большинство ящиков заняты телами людей, которые умерли обычной смертью, — дряхлые пенсионеры из домов призрения, сердечники, жертвы автокатастроф и врачебных ошибок.
   Но был среди них ящик номер «4Е», отмеченный желтой ленточкой, запечатанный наклейкой с черепом, костями и надписью «Биологическая опасность». Рядом была прилеплена бумажка, гласившая: «Ограниченный доступ. Следственная улика».
   — Благодарю вас, Эдмунд, — сказал Квинтон и двинулся к холодильникам. Скалли и Малдер шагали следом.
   — Надеюсь, вам удалось в полной мере выдержать условия строгого карантина? — спросила Скалли.
   — К счастью, внешность трупа до такой степени напугала полицейских, что они предприняли особые меры предосторожности, действовали в перчатках и сразу упаковали тело в герметичный мешок, — ответил Квинтон, оглянувшись через плечо. — Потом все это было сожжено в больничном крематории, — добавил он.
   Эдмунд остановился у стальной дверцы холодильника и сорвал с ящика грозную наклейку. Надев стерильные резиновые перчатки, он взялся за ручку ящика, вытянул его наружу и сказал:
   — Вот он. Такой любопытный случай у нас впервые. Этому бедняге не позавидуешь.
   Из открытого холодильника вырывались клубы морозного пара.
   Эдмунд обеими руками извлек из ящика пластиковый мешок с останками погибшего охранника. Словно скульптор, являющий публике свое новое произведение, он сорвал с тела покровы и горделиво шагнул в сторону, уступая дорогу Квинтону, Скалли и Малдеру.
   Вместе с ледяным дыханием холодильника из ящика вырвался густой едкий запах дезинфекции, у Скалли защипало в носу и в глазах, но она, не в силах сдержать любопытства, тут же склонилась над трупом. Под кожей охранника словно черные синяки виднелись пятна свернувшейся крови, а мышцы пронизывали похожие на грибы комковатые тестообразные утолщения.
   — Ни разу не видела опухолей, которые увеличивались бы так стремительно, — заметила она. — Скорость роста метастазов ограничена быстротой воспроизводства и деления клеток.
   Скалли нагнулась еще ниже, рассматривая чуть заметные скользкие пятна, кое-где покрывавшие участки тела. Какая-то прозрачная жидкость… точнее, слизь.