— Ах, да, — забормотал Валти из своей спутанной бороды, — я тоже этим интересовался. Он, кажется, проделал это очень странным способом. Что толкнуло его на такой отчаянный поступок?
   Ленгли похолодел. То, что говорил Чантхаваар, — не было ли это секретным? У Бранноха были, конечно, свои осведомители, и у Валти тоже. Американца охватило знобящее чувство столкновения неодолимых сил, бешено несущихся машин, между которыми он попал.
   — Хотел бы добавить его к своей коллекции, — лениво протянул Браннох. — Ничего, это ему не повредит. Если он настоящий телепат, то он уникален…
   — Общество также интересуется этим делом, — сказал Валти застенчиво. — Планета может получить кое-что при торговле, даже если использовать данные, привезенные из такой затянувшейся прогулки.
   Мгновением позже он сонно заметил:
   — Думаю, плата за такую информацию будет щедрой, капитан. — Общество имеет свои маленькие причуды, и жаждет найти новую расу первым. Да… на этом можно сделать деньги.
   — Эту ставку я делаю сам, — сказал Браннох. — Пара миллионов соляриев и мое Покровительство. Сейчас трудные времена. Сильный патрон… с этим нельзя не считаться…
   — Общество, — подчеркнул Валти, — имеет право экстерриториальности. Оно может гарантировать убежище, так же, как и отъезд с Земли, которая может стать местом, не полезным для здоровья. И, конечно, денежное вознаграждение — три миллиона соляриев, как взнос за новые знания.
   — Трудно спорить в таком деле, — сказал Браннох. — Но я уже говорил — вы можете повидать Тор или вообще поселиться там. Три с половиной миллиона.
   Валти застонал.
   — Мой лорд, вы хотите превзойти меня? Я еще должен и семью содержать.
   — Ха-ха! По одной на каждой планете, — засмеялся Браннох.
   Ленгли сидел неподвижно. Он думал, что знает, почему все хотят заполучить Сариса Хронна — но что из того? Гибкая фигурка Чантхаваара показалась из толпы.
   — Ах, вот вы где, — сказал он, церемонно приветствуя Бранноха и Валти, — я к вашим услугам, мой лорд и сударь.
   — Привет, Чанни, — сказал Браннох, — присаживайся. Отчего нет?
   — Нет, нет. Другие господа хотят видеть капитана. Извините.
   Когда они пробирались в толпе, Чантхаваар повернулся к Ленгли.
   — Эти люди интересовались чужаком??
   — Да, — сказал Ленгли устало.
   — Я так и думал. Солнечное правительство почти наполовину состоит из их агентов. Ладно, не будем об этом.
   Гнев охватил Ленгли.
   — Послушай, сынок, — сказал он, выпрямившись и глядя в глаза Чантхаваар сверху вниз. — Я не вижу, чем был бы обязан какой-нибудь из этих шаек. Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком?
   — Я не ограничиваю твоего общения, — сказал Чантхаваар мягко, хотя и могу, но это не столь важно, а бестию рано или поздно мы поймаем. Я только хочу предупредить, если она попадет в чьи-то руки, кроме моих, плохо будет тебе.
   — Почему бы не запереть меня и покончить с этим?
   — Ты не должен так думать. Я надеюсь, ты поможешь избежать ошибок при поимке. Это дело достаточно деликатное, — Чантхаваар замолчал, затем неожиданно серьезно сказал:
   — Знаешь, почему я занимаюсь политикой? Ты думаешь, я хочу власти? Такое хочется дуракам, которые хотят командовать другими дураками. А для меня это прекрасная игра — ведь жизнь так скучна. Что я еще могу придумать, кроме того, что уже делал сотни раз? Что может быть лучше, чем соревнование с умами Бранноха и этого толстопузого бородача. Тут можно и победить, и проиграть, но я хочу победить.
   — Даже путем соглашения?
   — Не обманывайся Браннохом. У него самый ясный и холодный ум в Галактике. Честно говоря, я был бы очень огорчен, если в конце концов пришлось бы его убить, — Чантхаваар отвернулся. — Пошли выпьем.

Глава 5

   Тьма окружила скорчившегося Сариса Хронна, и влажный ветерок со стороны канала нес тысячи чужих запахов. Ночь была полна страха.
   Он лежал на жухлой траве, в грязи на берегу канала, прижимаясь животом к земле и напряженно вслушиваясь.
   Луны не было, но звезды виднелись высоко и ясно, ему хватало их света, а низкий пульсирующий гул напоминал о далеком городе. Он взглянул вниз, на узкую линию канала, правильные ряды шелестящей под ветром травы тянулись от горизонта до горизонта, какая-то темная округлая масса виднелась в трех милях от него. Его ноздри втягивали запах холодного сырого воздуха, зелени, теплоту мягких живых существ; он слышал медленное легкое движение струй ветра, далекий крик птицы, сверхъестественно глубокий звук от пролетавшего в нескольких милях над ним воздушного судна: его нервы ловили дрожь и пульсацию других нервов — вот так когда-то он лежал на Холате в ожидании животных, на которых охотился, чувствуя, как плывут над степью бесконечные шорохи ночи. Но сейчас он был добычей, и поэтому он не мог слить себя с земной жизнью. Он был чужой, каждый запах, каждый образ, нервные импульсы мыши или жука причиняли боль, даже ветер шептал другим голосом.
   Под его ожиданием и страхом зияло горе. Он прошел через время и пространство, он оставил планету, которую знал, и весь свой народ, жену, детей и сородичей. Он оказался одиноким настолько, как не был никто из его расы. Один, совсем один.
   Философы Холата с подозрением отнеслись к кораблю людей — вспомнил он с унынием. С их точки зрения Вселенная, все ее объекты и процессы были логичны и неизбежно конечны. Бесконечность являлась концепцией, отвергаемой инстинктом не правоты, даже когда речь шла о математических и физических моделях космоса, поэтому идея движения через световые годы вне времени была им чужда.
   Но блеск новизны рассеял древние страхи. Появилось множество откровений о небе, о новом корабле; было так интересно работать с ними, учиться, находить ответы на вопросы, помогать в задачах, которые их халатанский мозг даже не мог представить.
   С волнением вступил он на борт корабля.
   И в результате Сарис Хронна бежит через лес, похожий на кошмар, увертываясь, уклоняясь, преследуемый энергетическими стрелами, которые, шипя, вспыхивают на его пути, сгибаясь, кувыркаясь, избегая всех известных ему охотничьих западней и уловок, спасая свою ненужную никому жизнь.
   Его собачьи зубы блеснули, когда он раздвинул губы. Где-то здесь находилось нечто живое. И это нечто хотело его убить.
   Если бы он мог вернуться — эта мысль вспыхнула подобно свету одинокой свечи в вое и грохоте ночной бури. Холат не мог сильно измениться, даже за две тысячи лет, прошедших с тех пор, как земной корабль покинул его. Его народ не застыл, он развивался все время, но это развитие было подобно эволюции, в соответствии с изменением климата, поверхности планеты, согласно великому ритму времени. Он мог бы снова стать полноправным членом своей расы.
   Но…
   Что-то скользнуло в небе. Сарис Хронна вжался в траву. Его глаза превратились в узкие желтые щели, когда он напрягся, пытаясь разглядеть то, что было в там, наверху.
   Да — движение, но не живое, а холодное облако электронов в кристалле, металл, пульсации, подобные тем, что чуть затрагивали его нервы. Это был маленький летательный аппарат, медленно кружащийся в небе. Он был оснащен детекторами.
   Он охотился за ним.
   Может быть подчиниться?? Люди с «Эксплорера» были порядочными, а к Ленгли он испытывал чувство, похожее на уважение. Может быть, их далекие родственники столь же благоразумны? Нет! Слишком рискованно. Подозрительность была отличительной чертой его расы.
   У них на Холате, не было космической техники. Орудия труда изготавливались из кремня и кости, аборигены путешествовали пешком или на долбленых челноках с веслами и парусом, кормились охотой и рыбалкой, держали громадные стада мясных животных, полуприрученных телепатическим контролем. Один холатанин на Земле мог справиться с дюжиной землян, но один космический корабль мог бы превратить его планету в мир смерти.
   Летательный аппарат скрылся из области его восприятия. Сарис Хронна облегченно вздохнул.
   Что делать, куда идти, где спрятаться?
   Внезапно он вспомнил детенышей, маленьких и пушистых, лежащих в пещере на шкурах или в хижине из дерна, копошащихся около груди матери. Он рыдал, вспоминая беззаботные солнечные дни, уютные зимние ночи, когда они сбивались в кучу, разговаривая, играя, напевая старинные песни, нежась во всепроникающем тепле единой эмоциональной связи — времена, когда отец брал его на охоту, с каким нетерпением он ждал ее.
   Маленькая изолированная семейная группа была сердцем его общества, без нее он чувствовал себя потерянным, а ведь его клан давно мертв.
   Летательный аппарат вернулся. Он летел по спирали. Сколько их там, в нескольких милях над землей?
   Его мозг напрягся, отгоняя страх — следствие ущербности и одиночества. Жизнь Холата была основана на порядке, ритуале, на традиционных взаимоотношениях между старыми и молодыми, мужчинами и женщинами, на умиротворенности и спокойствии пантеистической религии, на утреннем и вечернем семейном обряде, каждый на своем месте, равновесие, гармония, ясность, все знают, что жизнь — всеобщий союз. И в итоге он прячется в чужой тьме, и на него охотятся, как на зверя.
   Сложившиеся стереотипы жизни не обременяли, потому что накапливающиеся напряжения снимались в погонях и распутных оргиях ярмарок, где кланы встречались для торговли, обсуждения планов и взаимных претензий, в молодежных компаниях, питье и веселье.
   Но здесь, ночью…
   Эта штука спустилась ниже.
   Мускулы Сарис напряглись, сердце забилось сильнее. Пусть только приблизится, он перехватит управление и размажет их о землю!
   В этот момент он не был полностью готов к убийству. В холатанских семьях не было грубых отцов или драчливых, задиристых братьев — они все были одинаковы: те, кто проявлял особые способности, содержались остальными и занимались совершенствованием своих способностей к искусствам — музыкой или развлечениями. Сарис был из таких, способности у него проявлялись с детства. Позднее он направился бы в один из университетов.
   Он проявлял склонности к физическим наукам.
   Как хорошо было на Холате, думал он, сжимаясь, в то время, как металлическая смерть медленно спускалась к нему. Книги переписывались от руки на пергаменте, но в них содержался всего лишь отзвук знаний. Астрономия, физика и химия были элементарны по сравнению с человеческой наукой. Биотехнология, разведение животных и использование экологии, были примерно равны в областях, не требующих применения приборов. А математики на Холате имели врожденные способности и превосходили в этом любого человека.
   Сарис вспомнил, как был удивлен Ленгли быстрым освоением английского подростком, изучавшим неевклидову геометрию и теорию элиптических функций. Ленгли получил некоторое понятие о разнообразных школах в философии, оживленных дискуссиях между ними, и в дальнейшем полностью признал, что четкая логика, высокоразвитая семантика, слитые воедино на разумной эмпирической основе сделали их более ценными инструментами, чем любые созданные человеческой расой. Те же философы, которые сумели определить взаимосвязь между разделами высшей алгебры и этики, сумели найти ключ к неполадкам в системе управления «Эксплорера».
   Аппарат парил, похожий на птицу, готовую броситься вниз, на добычу. Он был еще далеко — должно быть, у них есть детектор, возможно, инфракрасный. Сарис решил не двигаться.
   Для него все кончится, когда бросят бомбу. Ленгли рассказывал ему о бомбах. Вспышка, грохот, которые он уже не ощутит, исчезновение, вечная тьма.
   Ладно, думал он, чувствуя, как ветер нежно ласкает его шерсть, немного пожалей себя. Он прожил хорошую жизнь. Он был одним из лучших учеников, с жаждой нового. Он, казалось, мог бы внести вклад во взаимоотношения сходных культур, усеивающих его планету. Позднее он должен был остепениться, создать семью, преподавать в университете. Но даже если вместо этого его ждет смерть на неизвестной земле, все равно, жизнь была хороша!
   Нет, нет! Все восстало в нем. Он не должен умереть! Нет! Не должен до тех пор, пока не узнает, как защитить Холат от этих безволосых чудовищ, как предостеречься от них и как бороться с ними. Его мускулы вздулись, готовые бороться и победить.
   Воздушный аппарат опускался медленно, в выступах корпуса посвистывал ночной ветер. Его мозга коснулся водоворот электрических и магнитных струй, и он задрожал.
   Нет, ждать! Есть лучший способ. Аппарат сел на поле в доброй сотне ярдов от него. Сарис подтянул под себя руки и ноги и весь напрягся. Сколько их там? Трое. Двое вышли наружу, третий остался внутри. Он не мог видеть через высокую траву, но чувствовал, что один или оба несут какой-то предмет, но это было не оружие, а скорее, детектор. Слепые в темноте, они, однако, могли проследить его путь.
   Но они, конечно, не уверены, что это Сарис. Их инструмент мог зарегистрировать только отбившееся от стада животное или человека. Сарис почувствовал острый запах адреналина их страха.
   Сарис Хронна, оскальзываясь в мокрой траве, побежал на четвереньках прочь.
   Кто-то пронзительно завопил. Разряд энергии пронзил воздух над ним, загорелись высокие стебли травы, и запах озона обжег его ноздри. Он не мог справиться с этим оружием так, как до этого парализовал двигатель и передатчик аппарата.
   Бешено билось сердце, он бросился через выжженное пятно травы. Прыгнув, он достиг ближайшего человека. Тот упал, и он руками разорвал ему горло и отскочил в сторону, так как другой мог выстрелить.
   Кто-то кричал, плакал панически в темноте. Ружье, из которого был сделан выстрел, звонко ударилось о металл корпуса, где-то в районе носа аппарата. Сарис прыгнул, очутился на крыше. Человек, оставшийся снаружи, был освещен вспышками света энергетических разрядов, и пытался поймать его своим лучом.
   Хладнокровно холатанин прикинул расстояние. Далековато.
   Он завыл, снова скользя по земле.
   Вспышка света и грохот бластерного разряда ударили в то место, где он только что был. Сарис покрыл расстояние до человека в три прыжка. Подпрыгнув в воздух, он резко ударил, и почувствовал, как рвутся мышцы шеи под его пальцами.
   Теперь внутрь. Сарис нащупал люк. Тот открывался внутрь и фиксировался простейшими механизмами, с которыми Сарис не мог справиться из-за малой энергии мозга. Еще он чувствовал ужас сидящего внутри аппарата человека. Ладно… Он отыскал один из бластеров, мгновение изучал его устройство и принцип действия. Рука обхватила рукоятку, один палец приходился на клавишу, огонь вылетает из раструба, регулятор, устанавливающий мощность выстрела. Он поэкспериментировал с оружием и был удовлетворен своими способностями. Вернувшись к аппарату, он встал напротив люка.
   Человек внутри прижался к противоположному борту, сжимая ружье в дрожащих руках и пронзительно крича от страха, что этот дьявол сейчас вломится внутрь. Сарис прощупал его телепатически и выяснил, что еще один вход располагается в кормовой части — хорошо! С треском выбив дверь одной рукой, он выстрелил, целя в угол. Бластер неудобно сидел в руке, но одного разряда хватило.
   Кабина наполнилась запахом горелой плоти. Сейчас надо было все делать быстро: другой аппарат мог быть поблизости. Собрав все оружие, он пролез на место пилота, слишком маленькое для него, и начал изучать панель управления.
   Принцип устройства летательного аппарата был незнаком науке времен Ленгли. Он не мог узнать символы над приборами и переключателями. Но, проследив электронные цепи и гиромагнитные поля, используя логику, он понял, как управиться с этой штукой.
   Взлетел он немного неуклюже — перестарался, манипулируя переключателями. Он быстро поправил положение аппарата и завис над землей. Скоро он был высоко в небе, стремительно пронзая темноту. На одном экране было светящееся изображение карты с движущейся красной точкой, которая показывала его местонахождение. Отлично.
   Он не мог оставаться в этой машине долго — ее опознали бы и посадили. Но он должен воспользоваться ею, чтобы найти себе безопасное место, а потом пустую машину можно отправить в океан. Для этого было необходимо овладеть программированием автопилота.
   Но куда лететь? Что делать??
   Ему необходимо место, чтобы отлежаться и подумать, место, откуда он мог бы наблюдать и к которому мог бы возвращаться, где он мог бы отсидеться, если судьба отвернется от него. И еще необходимо время для принятия решений.
   Эти люди — странная раса. Он не понимал их. Он много разговаривал с Ленгли, они дружили, но в нем все же было много непонятного. Эта близкая к религии концепция завоевания всего пространства просто ради самого пространства была чужда холатанам. Кроме того, бессмысленная погоня за чистым, абстрактным знанием; холатане не были идеалистами, но люди находили какое-то неясное, почти непристойное удовольствие, манипулируя дедуктивными безличными категориями.
   Эти новые люди, населявшие Землю, могут попытаться завоевать Холат. Расстояние гигантское, но нельзя быть уверенным ни в чем.
   Самое мудрое и безопасное — разрушить их цивилизацию, вернуть назад в пещеры. Это безумный план, но надо попытаться. Надо что-то делать, надо сыграть, натравливая одну группировку на другую. Он уже давно понял, почему они хотят поймать или убить его.
   Он должен выжидать, наблюдать и подумать, прежде, чем решить, как ему поступать. Для этого нужно место, где можно спрятаться, и он уже знал, где можно найти такое место. Во всяком случае, стоило попытаться. Он изучил неподвижную карту, сопоставляя ее с той, которую видел у Ленгли, и ввел ее в свою эйдетическую память, расшифровывая символы и учитывая изменения за пять тысяч лет. Затем он повернул аппарат на северо-восток и расслабился в ожидании.

Глава 6

   Прогресс был налицо: к утру из перекроенной комнаты Ленгли были удалены все следы похмелья, и обслуживающий робот прикатил завтрак на столике и убрал посуду, когда Ленгли поел. После завтрака делать было нечего, кроме как сидеть и размышлять. Пытаясь преодолеть депрессию, Ленгли заказал себе книги. Раб-домоуправитель показал ему как управляться с приспособлениями в его аппартаментах. Машина, щелкая, отыскала в городской библиотеке микрофильм, сделала копию и выдала ее космонавту, который вставил микрофильм в свой сканнер.
   Блостейн пытался читать роман, затем какую-то поэму, затем специальные статьи и в итоге отшвырнул их. С его ограниченным знанием все подтексты были непонятны. Он доложил Ленгли, что все написано на высоком уровне, в сложной форме, полной намеков на классическую литературу двухтысячелетней давности, более важных, чем тривиальное содержание.
   — "Поп и Драйден", — пробормотал он с отвращением. -Но им-то было хоть что-то сказать. Что ты накопал, Боб?
   Мацумото, который пытался сориентироваться в современной науке и технике, пожал плечами.
   — Ничего. Все написано для спецов, считается, что читатель знает азы. Совершенно нет популяризации. Все, что я просмотрел, — руководства для тех, кто занимается непосредственно этими разделами науки. Муть голубая с какими-то Загановскими матрицами… Но при этом все же ощущается, что ничего реально нового за последнюю пару тысяч лет.
   — Стабильная цивилизация, — сказал Ленгли. — Они полностью уравновешены, каждый на своем месте, все идет достаточно гладко, и не существует ничего, что выбило бы их из колеи. Может быть, на Центавре по-другому?
   Он вернулся к своим кассетам, к истории, пытаясь выяснить, как все это произошло. Это было удивительно трудно. Первое, на что он наткнулся, — была ученая монография, перенасыщенная непонятной эрудицией в узкой области. Но ничего для обычного человека, если только он еще существует. Чем ближе Ленгли продвигался к настоящим временам, тем более понимал, что перед ним застывшая в узкой специализации цивилизация, чье будущее как ему показалось, лежит в прошлом.
   Большинство выдающихся открытий после изобретения сверхпривода приходилось на долю параматематической теории человека, как индивидуальности, так и общественной единицы, что позволило перестроить общество, сделать его стабильным, предсказуемым и логичным. Отсутствовали работы, посвященные структуре Технона, они не думали, что подобное устройство должно заниматься производством и распределением, они это знали. Их наука не была совершенной, да этого и не могло быть: такие происшествия, как революция в колониях, были совершенно непредусмотрены. Но цивилизация была стабильной, с мощной отрицательной обратной связью; она немедленно приспосабливалась к новым условиям.
   Средства социальной организации не использовались для освобождения людей, а туже затягивали ярмо — для небольшого числа ученых было необходимо наблюдать за реализацией своих планов, и они, или их потомки (с прекрасным человеческим рационализмом) просто использовали силу. Поэтому, после всего, было логично, что у власти стояли наиболее сильные и интеллигентные — обычный человек был просто неспособен манипулировать силами, которые могли в один прекрасный день очистить планеты от живого. Так же логично было организовано управление: избирательное воспитание, управляемая наследственность, психологические тренировки. Возможность производства рабов, которые были эффективны и удовлетворены, — в общем, все совершенно логично. Обыкновенный человек не являлся объектом приложения таких усилий, потому, что концентрация и централизация власти, все более и более возраставшие с Индустриальной революцией, внушили ему традицию подчинения. Если бы человеку дали свободу, он не знал бы, что с ней делать.
   Ленгли мрачно заметил, что другого и не могло быть.
   Чантхаваар предложил прогуляться по городу, который назывался Лора.
   — Я знаю, он показался вам поначалу довольно скучным, — извиняющимся тоном сказал он. — Просто последнее время у меня было много дел, но я буду рад показать его вам завтра и ответить на все ваши вопросы, если смогу. Мне кажется, это был бы прекрасный способ адаптации.
   Когда он отключился, Мацумото сказал:
   — Кажется, он не такой гад, как все остальные. Но ежели он здесь какой-то аристократ, то почему он все делает сам??
   — Мы — нечто новое, вот поэтому он и носится с нами, — сказал Блостейн. — Что-то новенькое.
   — Или, — пробурчал Ленгли, — он нуждается в нас. Мне совершенно ясно, что он не может добиться от нас чего-то нужного под гипнозом, или чем там они пользуются сейчас.
   — Ты думаешь, что все дело в Сарис? — нерешительно спросил Блостейн, — Эд, у тебя есть хоть малейшая идея по поводу того, где находится эта выдра-переросток, и что он затеял??
   — Нет, … еще, — сказал Ленгли.
   Они говорили по-английски, но было совершенно ясно, что где-то здесь запрятан микрофон, а запись всегда можно перевести.
   — Еще не ясно, — добавил он.
   Он сам поражался своей сдержанности. Он чуждался интриг, шпионажа, сделок. Космонавту необходимо быть сдержанным, отрешенным, неспособным к клевете и интригам, процветающим в метрополии.
   В свое время он всегда был готов заняться каким-нибудь делом, и если сталкивался с ложью, то винил в этом себя и был чувствителен к мнению других. Сейчас ему было все равно. Ведь было так легко уступить, сотрудничать с Чантхаваар и вообще просто плыть по течению. Как узнать, кто прав? Ведь Технон, кажется, представляет порядок, цивилизацию, закон, да и бессмысленно противопоставлять себя двадцати миллиардам человек и пяти тысячам лет истории.
   Если бы рядом была Пегги, он сдался бы, а не рисковал своей шкурой ради принципов, в которых он не был уверен.
   Но Пегги умерла, а у него осталось совсем мало принципов, чтобы жить дальше. Это не игра с судьбой, в почти безвыходном положении. Ведь он пришел из общества, которое возлагало на каждого человека ответственность решать самому.
   Чантхаваар заявил перед обедом, еще зевая:
   — Пришло время вставать! Но стоит ли пытаться жить перед закатом. Ну что, пойдем?
   Когда он повел их, следом за ними пошли полдюжины телохранителей.
   — Для чего они? — спросил Ленгли. — Защита против Общинников?
   — Общиннику об этом даже трудно подумать, — ответил Чантхаваар. — Если только они могут думать, в чем я сомневаюсь. Нет, они нужны мне против моих конкурентов. Браннох был бы рад видеть на моем месте некомпетентного преемника. Я много знаю о его агентах внутри Технона. У меня нет долгов, взяток я не беру, поэтому они вынуждены действовать не тонко, а напрямик.
   — А чего они добьются, убив тебя? — спросил Блостейн.
   — Силы, положения, может, какой-то части моего имущества. Или они могут быть самыми отъявленными моими врагами: я люблю щелкать их по носу в отличие от многих нынешних влиятельных деятелей. Мой отец был весьма мелким министром на Венере, мать — из общинников. Я получил положение, пройдя множество испытаний, и… растолкав локтями своих братьев, — Чантхаваар усмехнулся. — Неплохая шутка. Конкуренция привела меня в высший класс, признаваемый Техноном.
   Неожиданно они оказался в прозрачном трубчатом путепроводе, и его движущиеся кольца подняли их вверх на головокружительную высоту над городом. С этой высоты Ленгли мог видеть, что Лора построена как единое целое: не было отдельно стоящих зданий, все они соединены, а внизу находились сплошные крыши нижележащих уровней. Чантхаваар указал на близкий горизонт, где торчала одинокая решетчатая башня.
   — Станция контроля погоды, — сказал он. — Большинство того, что вы видите, относится к городу, Министерскому народному парку, но все, что находится за этой дорогой, — имущество, принадлежащее Тарахою. Он из чудаков, которые стремятся укрыться от природы, и он построил все это.