Страница:
Высокие многоцветные фасады, благородные портики, рынки, по которым бродили тысячи людей - гуляли, переговаривались, смеялись, ссорились, божились, умоляли, разбредались в стороны, чтобы мгновение спустя сойтись опять... Топот ног и копыт, скрип колес, лязг кузнечных молотов... К звукам примешивались запахи - дым, еда, пряности, духи, навоз, человеческий пот... Вот пронесли на носилках сенатора в тоге с пурпурной каймой и матрону в шелках - верно, куртизанку? Вот встал посреди улицы, глядя им вслед, деревенский увалень; вот прошла какая-то женщина с корзиной белья; вот ремесленник в кожаном фартуке, носильщик с ярмом на шее, стражник на лошади, рабы разодетые и рабы в обносках, двое щеголей в совершенно невообразимых нарядах, откровенно нарушавших закон, который гласил, что всякий должен одеваться соответственно своему положению от рождения...
Грациллоний бывал в Лондинии, но в сравнении с Треверорумом даже Ис казался крохотным - и таким милым сердцу! Центурион приказал солдатам построиться и повел их прямо сквозь толпу. Перед легионерами люди расступались, чтобы сомкнуться вновь за их спинами.
В казармах, где размещались гвардия Максима и гарнизон Треверорума, обнаружились свободные койки. Гвардию составляли старые легионеры, набранные из пограничных гарнизонов и из Британии. С Валентинианом на юг ушли в основном аксилларии - солдаты вспомогательных отрядов. Тем не менее римское военное присутствие в Галлии значительно сократилось. Пустые комнаты и площадки посреди бурлящего города внушили Грациллонию дурные предчувствия.
Отсюда вдоль течения Мозеллы не больше сотни миль до Рена, а к востоку от этой великой реки кишмя кишат варвары. Многие уже успели переправиться через реку...
Некоторые солдаты Грациллония повстречали в казармах своих знакомых. Предоставив им радоваться встрече (и тому, что сегодня они наконец-то будут ночевать не в палатках), центурион подозвал Админия:
- Следи в оба, - предостерег он. - Здесь искушения на каждом шагу: и продажные девки, и выпивка.
Админий ухмыльнулся.
- Не беспокойся, командир. Они у меня вот где, - он сжал кулак, - а чуток поразвлечься ребятам не повредит, - он дернул подбородком. - На месте центуриона я бы тоже отпустил поводья. Сам говоришь, соблазнов тут много.
- Обойдусь, - отрезал Грациллоний. - Не забудь регулярно мне докладывать.
В одиночестве он отправился в помещение, выделенное ему под постой. Да, соблазны... Грациллоний вдруг понял, что грезит наяву, представляет себе своих жен, таких желанных, таких прелестных в их наготе, куда более живых и реальных, чем все вокруг...
Комната была чистой и хорошо обставленной, хоть и в обветшавшем домике. Центурион переоделся. Нужно известить дворец о своем прибытии. Письмо он приготовил заранее - его пальцы привыкли сжимать меч, а не стило, - и к этому письму прилагалась рекомендация епископа Аратория. Епископское послание было на редкость велеречивым, зато вполне удовлетворительно объясняло причину задержки и никоим образом не могло повредить Грациллонию. Сбежать из церковной западни...
Когда покончит с Исом, если ему суждено покончить с этим городом...
Он оборвал мысль, поспешно вышел в коридор, разыскал управляющего и передал ему бумаги для доставки во дворец.
Пока он стоял, прикидывая, что делать дальше, с улицы вошел некий центурион. Новоприбывший, завидев Грациллония, замер, выпучил глаза, а потом бросился к нему.
- Друз! - радостно взревел Грациллоний. Публий Флавий Друз, центурион Шестого легиона, сражался бок о бок с Грациллонием у Адрианова вала.
Товарищи обнялись, принялись хлопать друг друга по спине, перемежая хлопки радостными восклицаниями.
- Я тоже остановился здесь, - сообщил Друз. - Жду своей очереди доложиться. С тех пор как мы завоевали императору его трон, моя центурия стоит в Бонне. Подкрепление для Пятого Минервы. Их почти ополовинило - не столько народу погибло, сколько ушло с Валентинианом. А германцы настолько обнаглели, что пришлось устроить карательную экспедицию. Меня прислали доложить о ее исходе - весьма удачном, смею заметить. Слушай, пошли побродим по городу, а?
- Не могу, - отказался Грациллоний. - Меня в любой миг могут вызвать во дворец, так что я должен быть здесь.
Друз расхохотался.
- Друг мой, ты сто раз успеешь уйти и вернуться! Сегодня я было решил, что меня наконец-то примут, но нет - у императора, видишь ли, вновь возникли неотложные дела. Если тебя примут в течение месяца, считай, повезло. А если гонец тебя не застанет, ничего страшного не случится. Все расписано на много дней вперед, сам понимаешь, государством управлять - это тебе не мечом махать. Так что гуляй, пока есть возможность. Я сейчас переоденусь и спущусь.
Грациллоний дождался приятеля и, едва они вышли на улицу, задал вопрос, уже давно вертевшийся у него на языке:
- Что стряслось? В Британии Максим вел себя иначе.
- Вина не то чтобы целиком его, - отозвался Друз. - Помнишь, он всегда норовил во все вникнуть сам. Он ничуть не изменился, только нынче ходит в пурпуре. До поры до времени ему все удавалось. Кровь Христова, как мы врубились в Грациановы ряды! Но быть императором - дело хлопотное. Не успеешь с одним разобраться, как уже другое поджимает, и третье, и четвертое...
- Зачем ему понадобился твой личный отчет о приграничной стычке? полюбопытствовал Грациллоний.
- Гм... Не знаю. Сам себя спрашиваю.
- Понятно. Знаешь, Друз, я частенько вспоминаю тот день... Дождь и лужи крови...
Рука стиснула плечо.
- Я тоже, друг. Нам есть что вспомнить... Ладно, значит, так: официально мне никто ничего, естественно, не сообщает, но когда доносится запах, я уж как-нибудь отличу - роза это благоухает или кто-то пернул. После смерти Грациана - а его убили, можешь не сомневаться, хотя клялись на Евангелии сохранить жизнь... - Друз оглянулся. Они шли в толпе, и никто не обращал на них внимания. - Так вот, после смерти Грациана Максим обвинил во всем командира конницы, но наказывать его не стал. Когда начались переговоры, он позволил ютунгам войти в Рецию, чтобы надавить на Феодосия. Валентиниан - мальчишка, пляшет под материнскую дудку. Но вот тот франк, который при ней, - он подговорил гуннов и аланов напасть на аллеманов; те бежали к Ренусу, и Максиму пришлось выдвигать войска к границе. Потому-то мы до сих пор стоим в Бонне, а император жаждет знать обо всех замыслах варваров. Знаешь, они приобрели дурную привычку натравливать римлян друг на друга.
Грациллоний кашлянул, как бы избавляясь от потока слов, вставшего комом в горле. Что такое этот Друз несет? Как он смеет говорить так про их командующего, про человека, с которым они стояли на Адриановом валу?
Командир не всегда может отвечать за действия подчиненных; управление государством - дело нелегкое; Друз просто повторяет чужие слова, не пытаясь разобраться, сколько в них истины и есть ли она там вообще.
- Что ж, - проговорил Грациллоний, - я все равно не могу понять, отчего здесь столько суеты и так мало порядка. На Максима непохоже. У него что, не осталось толковых помощников?
- Про Присциллиана слыхал? - вопросом на вопрос ответил Друз. - До него у нас все было тихо и спокойно. Но стоило подняться волне... - он тяжело вздохнул и продолжил: - Я ничего не понимаю, честное слово! В городе наперебой твердят о Первопричине, Божьих сыновьях и Сынах Тьмы, Духовном человеке, мистических числах и прочей ерунде. Людей убивают в спорах из-за того, завершилась или нет эпоха пророков. Лично мне сдается, что Присциллиан не прав, когда уверяет, что мужчины и женщины не должны приближаться друг к другу. Если, конечно, он это говорит. В общем, не знаю... Думаю, Христос рыдает у себя на небесах, глядя на все эти безобразия, которые творятся во славу Его имени. Порой я завидую неверующим вроде тебя.
Они спустились к реке. За мостом, протянувшимся от берега к берегу, виднелись виноградники и виллы на склонах окружавших город холмов. С реки задувал свежий ветерок, шевеливший золотые осенние листья. Грациллонию вспомнился стих, написанный Авсонием в честь этой реки (он услышал стихи от Бодилис, которой автор прислал экземпляр): "Как девочка перед зеркалом локоны поправляет, так юные рыбаки глядятся в речную пучину". Внезапно ему захотелось рассмеяться и хоть на мгновение выбросить из головы все заботы.
- Ну их всех! - он махнул рукой. - Как насчет того, чтобы поискать уютно местечко, где наливают ветеранам?
III
Четыре дня спустя Грациллоний был удостоен аудиенции у императора - как арестованный по подозрению в участии в заговоре.
Весть разлетелась по городу с быстротой молнии. Император, помиловавший Присциллиана, взялся за остальных участников скандального раздора. Епископ Итаций отказался от своих обвинений; поговаривали, что он испугался гнева столь могущественных противников, как Мартин и Амвросий.
Немногим раньше епископ Медиоланский прибыл в Августу Треверорум, официально - чтобы забрать тело Грациана и похоронить бывшего императора в Италии, на деле же - чтобы присутствовать на первом судебном заседании. Максим отказал ему в частной аудиенции, но принял вместе со всеми, и на глазах у собравшихся Амвросий отверг "поцелуй примирения" и обвинил Максима в узурпации власти. На заседании суда Максим заявил, что не признает Валентиниана своим соправителем; если уж на то пошло, всем известно, что мальчик и его мать - приверженцы арианства.
Несмотря на то, что Амвросий уже успел покинуть Треверорум, опасения Итация были вполне оправданны: человек, посмевший бросить вызов императору, не затруднился бы расправиться с каким-то епископом. На место Итация назначили Патрикия из казначейства. По всей видимости, император решил завладеть имуществом еретиков.
Грациллоний тем временем познакомился с неким военным трибуном, который располагал достоверными сведениями о происходящем. Внутрицерковные распри беспокоили его куда меньше, нежели перемена, случившаяся с Максимом. Как долго ему еще болтаться в этом треклятом городе? Он бродил по улицам, заговаривал со встречными, много общался с торговцами, путешествовавшими вверх и вниз по реке. Мало-помалу у него складывалось осмысленное представление о сегодняшней империи, о ее пределах и раздиравших ее противоречиях.
За ним пришли под вечер, когда он вернулся после дневной поездки по окрестностям. Слуга приветствовал его и предложил вина, хозяйская дочь приветливо улыбнулась статному центуриону. В ожидании ужина Грациллоний сел в общем зале, чувствуя себя умиротворенным и вспоминая с удовольствием дневную поездку. Дверь распахнулась, и в залу вошли четверо легионеров в полном снаряжении, с центурионом во главе.
- Мы ищем Гая Валерия Грациллония из Второго легиона Августа, - объявил командир отряда.
- Здесь, - Грациллоний вмиг оказался на ногах. Сердце бешено заколотилось.
- Именем императора следуй за нами.
- Я только переоденусь...
- Следуй за нами.
Грациллоний уставился на подобравшихся легионеров. По спине пробежали мурашки.
- Что-то случилось? - спросил он. Рука центуриона легла на меч.
- Молчать! Идем!
Слуги испуганно шарахнулись в сторону, пропуская постояльца под охраной четверых легионеров. На улице встречные, завидев процессию, замолкали и торопились отойти.
Улица вывела к базилике. Миновали охраняемые ворота, очутились на внутреннем дворе, где сгущались сумерки - солнце уже скрылось за высокими каменными стенами. Солнечные лучи достигали разве что верхних глыб песчаника, из которых было сложено здание, и окрашивали алым стекла в верхних окнах. Грациллоний, потрясенный до глубины души, покорно следовал за незнакомым центурионом. Совсем не так представлял он себе встречу с императором.
Оставив позади несколько постов, все шестеро вошли в зал для приемов.
Солдаты встали по стойке "смирно" и отсалютовали. Грациллоний поступил так же. Перед собой на троне он видел своего командующего, того самого Максима, с которым вместе сражался; правда, в ту пору у него не было ни пурпурной тоги, ни золотого венца на голове. Центурион смотрел только на императора, не замечая ни роскошной обстановки, ни нескольких советников поблизости от трона.
Дождавшись августейшего кивка, старший наряда доложил, что привел человека, за которым его посылали.
- Ах, Грациллоний, - тихо проговорил Максим, - иди-ка сюда. Дай нам разглядеть тебя.
Время текло невыносимо медленно. Наконец император продолжил:
- О тебе рассказывали такие гнусности, что мы сочли необходимым арестовать тебя. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Грациллонию показалось, будто его огрели дубинкой по голове.
- Оправдание? - недоверчиво переспросил он. К такому повороту событий он оказался совершенно не готов. Впрочем, центурион совладал с собой, выпрямился и взглянул в глаза Максиму. - Мой император, я служил тебе и Риму верой и правдой в меру своих сил. Чем я перед вами провинился?
Максим смерил его суровым взглядом.
- Твои собственные солдаты обвиняют тебя, центурион. Посмеешь ли ты назвать их лжецами? Будешь ли отрицать, что спознался с сатаной?
- Что? Господин мой, я не понимаю. Мои люди...
- Молчать! - Максим кивнул тонкогубому человечку в неброской тоге. Кальвиний, прочти документ.
Тонкогубый принялся читать, заунывно, будто напевал грустную песню или молился своему богу. Не замедлило выясниться, что этот Кальвиний занимал высокий пост в императорской разведке, его агенты шныряли повсюду, проникали в самые глухие закоулки, прислушивались ко всему и сообщали обо всем сколько-нибудь подозрительном, а если необходимо, предпринимали полное расследование. Словно во сне, Грациллоний услышал, как его легионеры, которым он доверял как самому себе, бахвалились в казармах и в городских кабаках. Допрашивать кого-то из них попросту не было нужды: они сами рассказывали всякому встречному о своем командире и о чудесах легендарного Иса.
Грациллоний услышал из чужих уст, как он, римский префект, участвовал в языческой церемонии с выносом идолов и как женился на девяти женщинах, повсеместно признанных чародейками. Как принял и открыто носил символы морского демона и демона воздуха. Как посылал свой дух в облике птицы шпионить за врагами. Как воспользовался колдовством, чтобы вызвать бурю. Как ступил на остров, с незапамятных времен служивший обителью святотатственнейших обрядов...
Придворные поеживались и крестились, словно отгоняя злых духов. Их губы шевелились в молитвах. Легионеры, сопровождавшие Грациллония, стояли навытяжку, но на лицах проступил пот - им тоже было страшно.
Максим подался вперед.
- Ты выслушал обвинения. Они весьма серьезны, и необходимость дознаться истины очевидна. Колдовство - самое мерзкое из преступлений. Силы тьмы проникли даже в церковь, а ты - неверующий и святотатец, отмеченный печатью колдовства.
Какой печатью? Ключ от морских ворот он оставил в Исе, чтобы случайно не потерять в дороге. Да, он отпустил бороду, но коротко подстригал ее, на римский манер. Правда, прическа у него исанская: длинные волосы собраны на затылке в хвост... Грациллоний обуздал разброд в мыслях; должно быть, Максим подразумевает его приверженность Митре - ведь посвященным клеймят лоб. Но метка давно истаяла, ее почти не различить, и потом, митраисты - верные слуги империи.
- Можешь отвечать, - разрешил император. Грациллоний расправил плечи.
- Мой господин, я не пользовался колдовством. Я понятия не имею, как это делается. Команд... императору известно о моей вере и о том, что она возбраняет магию. Да, жители Иса не верят в Христа. Мое положение не позволяло мне пренебрегать местными обрядами. Я просил помощи у всех, кто мог мне эту помощь оказать, но помощь мне требовалась против варваров, угрожавших Риму. Что же касается Сена, острова Сена, я не должен был всходить на него, но моя жена - одна из моих жен - умирала... - к горлу подкатил комок, глаза защипало.
- Возможно, ты говоришь правду, - изрек Максим; в его тоне как будто звучало сочувствие. - Мы доверяли тебе и потому поручили ответственное задание. Но если даже ты честен, твоими устами говорит обольстивший тебя враг рода человеческого. Мы должны выяснить, насколько глубоко угнездилась в тебе скверна. Хвала Господу, что процесс Присциллиана подходит к концу и у нас нашлось время заняться тобой. Мы много думали о тебе, Грациллоний, доблестно служивший Риму, и о благополучии Рима. Мы будем молиться о твоем очищении от скверны и от том, чтобы ты узрел Божественный свет. - Внезапно голос императора обрел памятную по былым годам силу. - Если ты по-прежнему солдат, подчиняйся приказам!
Он отдал распоряжения, и легионеры повели Грациллония прочь.
IV
Рано утром его вывели из камеры, в которой он провел бессонную ночь. В полутемном коридоре ему встретился отряд стражников, конвоировавший истощенного седовласого мужчину, взор которого был устремлен в некое незримое пространство. За ним плелись четверо других мужчин, женщина средних лет и юноша со скованными руками, все в грязных, порванных одеждах, от которых разило, как из выгребной ямы. Судя по их виду, в тюрьме им пришлось несладко, однако они пытались хриплыми голосами петь какой-то гимн.
- Ересиарх и его ученики, - прошептал один из конвоиров Грациллония. Повели на казнь родимых. Гляди, приятель, как бы тебе не оказаться следующим.
В камере для допросов царил полумрак, в котором смутно угадывались фрески на стенах, изображавшие мучения грешников в христианском аду. Свет падал на стол с аккуратно разложенными пыточными инструментами. Ни дать ни взять товар ремесленника, выставленный на продажу... Все было каким-то неправдоподобным, кроме пронизывающего холода. Центуриона ожидали двое: первый - худощавый, в длинном, до пят облачении, второй мускулистый, в короткой тунике. Они безразлично поглядели на заключенного. Внезапно Грациллоний расслышал сквозь звон в ушах:
- ...Повелением императора. Признайся, и этот допрос будет единственным. Иначе мы вынуждены будем применить к тебе самые суровые меры. Ты понимаешь? Нам противостоит сам сатана...
Пораженный слабостью в коленях (хорошо, что он один и этой слабости никто не заметит), Грациллоний медленно разделся. Нагота заставила его особенно остро ощутить собственную беззащитность. Палач заставил его расставить ноги и взял с полки свинцовый шар на длинной цепи. Тем временем человек в балахоне продолжал бубнить:
- ...Твоя прямая обязанность - помочь нам в искоренении происков сатаны. Мы не хотим причинить тебе вред. Это всего лишь предостережение...
Направленный умелой рукой, шар врезался в локоть Грациллония. Боль была адской, но центурион подавил рвущийся с губ крик. Нет, он не закричит.
- ...Теперь расскажи своими словами...
Всякий раз, когда он замолкал или отвечал уклончиво, не потому, что не хотел говорить, а потому, что не сразу мог подобрать нужные слова, - всякий раз он получал новый удар: по суставам, по животу, по спине. Вскоре Грациллоний превратился в огромный сгусток боли, хуже всего было сознавать, что следующий удар может прийтись между широко расставленных ног. Как ни удивительно, иногда пытка прерывалась, ему давали попить, вытирали с лица пот и даже заговаривали о каких-то повседневных делах...
Митра, ненавидящий лжецов, дай мне сил не исказить истину!
- Я этого не делал. Другие - может быть, но я тут ни при чем. Я солдат, я служу Риму. Все, что я делал, было для Рима.
- Может, крюк попробовать? - задумчиво проговорил палач.
- Давай, - согласился писарь. - Один раз.
Крюк вонзился в бедро, потом был извлечен. Грациллоний ощутил себя изнасилованным.
- Мне нечего больше сказать!
- Ты уже столько сказал, приятель...
- Все! Понимаете вы, все! - "И ни разу не вскрикнул, - со смутным удовлетворение подумалось центуриону. - Гордость не позволила. Но если меня вздернут вон на ту дыбу, если вывернут мне руки и ноги, если примутся бить между ног, - не знаю, поможет ли гордость..."
- Что ж, - с улыбкой проговорил писарь, - на сегодня, пожалуй, хватит. Пожалуйста, помни, что государству нужно твое сотрудничество, что ты солдат, и не забывай о спасении души, - он вынул откуда-то мазь и бинты и принялся перевязывать раны Грациллония. - До смерти заживет, не беспокойся. А смерть ходит рядом, дружок, - он погладил заключенного по волосам. - Я буду молиться за тебя.
Конвоиры отволокли Грациллония обратно в камеру.
V
Прошло два дня и две ночи. Пытать не пытали, но эти дни были наполнены ежеминутным ожиданием мучений и потому сами превратились в изощренную пытку. Наконец его вывели из камеры - какой-то напыщенный и не слишком разговорчивый чиновник. Грациллония ждет император! Но сперва ему следует принять ванну, причесаться, надлежащим образом одеться...
На сей раз Максим ждал его в маленьком зале, обставленном без намека на роскошь. Император, в повседневной одежде, восседал за столом, заваленным бумагами и табличками для письма. Не считая двух охранников у дверей и двух конвоиров Грациллония, больше в зале никого не было. Грациллоний отсалютовал, с сожалением отметив про себя, что движение получилось неуклюжим, лишенным прежней отточенности.
- Садись, - велел император. Грациллоний устало опустился на стул.
Максим пристально посмотрел на него, потом спросил:
- Ну, центурион, как ты себя чувствуешь? - Грациллоний мысленно скривил губы в улыбке.
- Все в порядке, господин мой.
- Хорошо, - Максим почесал бородатый подбородок, помолчал и продолжил: - Ты стойко перенес допрос. Мы больше не сомневаемся в твоей невиновности. И спасение епископа Аратория также говорит в твою пользу. Не будучи одной веры с нами, отвергая истинную веру, ты не в силах различить сатанинские козни. Подумай об этом. Ты хранил верность Риму - храни ее и впредь. Нам требовалось убедиться.
Грациллоний воздержался от ответа: сил ушло бы много, а чего ради?
- Теперь... - взгляд Максима, казалось, проник центуриону в сердце. Расскажи нам о городе Ис.
Грациллоний несказанно изумился.
- Император... - пробормотал он... - Я посылал донесения...
- Если бы их было достаточно, я не стал бы тебя вызывать, - Максим хрипло рассмеялся. - Времени у нас немного, долгого разговора ты не выдержишь, так что давай поторопимся. Раз ты не решаешься, начну я. Слушай внимательно и отвечай честно.
Вопросы он задавал самые разные, но все без исключения каверзные. Наконец кивнул и негромко сказал:
- Не считая твоих ошибок - а мы верим, что ты усвоил преподанный тебе урок, - ты хорошо послужил Риму. Мы намеревались оставить тебя на прежней должности, однако... - Император поднял палец. - Мы налагаем на тебя ограничения. Ты больше не должен потворствовать колдовству, слышишь? Наоборот, как римский префект ты приложишь все усилия к его искоренению. По губам Максима пробежала усмешка. - Язычники упрямы, кому, как не тебе, это знать. Не уверен, что христианину под силу справиться с ними, да и нет в моем распоряжении христианина с твоими способностями. - Он вздохнул. Придется воспользоваться тем, что даровал Господь. - Тон его вновь стал суровым: - Ворожей не оставляй в живых, так сказано в Святом писании. Покончив с ересью Присциллиана - а мы скоро истребим ее даже в Испании, где она зародилась, - мы намерены прибыть в Ис и ознакомиться с твоей префектурой. Потому не ленись. Чтобы закрепить урок, на выходе отсюда тебе дадут пять плетей, по одной за каждую рану, полученную нашим Господом на кресте. Ровно пять, и без оттяжки, - мы не караем понапрасну.
Грациллоний нашел в себе силы выдавить:
- Благодарю императора.
- После этого можешь возвращаться к себе. Отдохни, поразмысли о своих ошибках, поищи совета, обратись к неизреченной мудрости Святого Духа. А когда почувствуешь, что готов к путешествию, можешь отправляться обратно.
Несмотря на боль и отупение, Грациллоний ухитрился поймать промелькнувшую мысль и пробормотал, не зная, разумно ли поступает:
- Император... - каким слабым показался ему собственный голос! - Ты велишь мне искать совета... Могу ли я искать его не здесь, а в других местах?
- Что? В каких других? - Максим нахмурился. - Нет, в Кесародунуме Туронум не задерживайся. Там ревностно служат нашему Богу, но тебя так легко сбить с толку.
- Я разумел иное, господин. Лугдун, Бурдигала... Там живут мудрые люди...
- Ты в уме не повредился? Не пристало в твои годы ездить по философам!
- Императору ведомо... нам в Исе нужен новый священник. Не всякий человек там справится, нужно поискать подходящего...
Максим задумался.
- Это не твоя забота, - сказал он наконец. - Но церковь, полагаю, прислушается к твоему мнению. Возможно, ты ошибаешься, но ум у тебя все-таки здравый. - Он помолчал. - Что же до твоей просьбы... В конце концов, почему бы нет? Повидаешь другие области империи, выберешься из своего северного захолустья - глядишь, и научишься христианскую веру уважать. Ладно. Дозволяю тебе путешествовать по всей Галлии, при условии, что ты будешь вести себя соответственно званию и вернешься к обязанностям не позднее чем, скажем, через шесть месяцев. Мой секретарь подготовит письменное разрешение. Взгляд императора вдруг затуманился. - Мы же с тобой солдаты, центурион, мы вместе сражались с варварами. Ступай с Богом.
- Спасибо, господин мой, - Грациллоний кое-как поднялся.
Максим уже изучал документы на столе.
- Можешь идти, - сказал он, не поднимая головы.
Грациллоний бывал в Лондинии, но в сравнении с Треверорумом даже Ис казался крохотным - и таким милым сердцу! Центурион приказал солдатам построиться и повел их прямо сквозь толпу. Перед легионерами люди расступались, чтобы сомкнуться вновь за их спинами.
В казармах, где размещались гвардия Максима и гарнизон Треверорума, обнаружились свободные койки. Гвардию составляли старые легионеры, набранные из пограничных гарнизонов и из Британии. С Валентинианом на юг ушли в основном аксилларии - солдаты вспомогательных отрядов. Тем не менее римское военное присутствие в Галлии значительно сократилось. Пустые комнаты и площадки посреди бурлящего города внушили Грациллонию дурные предчувствия.
Отсюда вдоль течения Мозеллы не больше сотни миль до Рена, а к востоку от этой великой реки кишмя кишат варвары. Многие уже успели переправиться через реку...
Некоторые солдаты Грациллония повстречали в казармах своих знакомых. Предоставив им радоваться встрече (и тому, что сегодня они наконец-то будут ночевать не в палатках), центурион подозвал Админия:
- Следи в оба, - предостерег он. - Здесь искушения на каждом шагу: и продажные девки, и выпивка.
Админий ухмыльнулся.
- Не беспокойся, командир. Они у меня вот где, - он сжал кулак, - а чуток поразвлечься ребятам не повредит, - он дернул подбородком. - На месте центуриона я бы тоже отпустил поводья. Сам говоришь, соблазнов тут много.
- Обойдусь, - отрезал Грациллоний. - Не забудь регулярно мне докладывать.
В одиночестве он отправился в помещение, выделенное ему под постой. Да, соблазны... Грациллоний вдруг понял, что грезит наяву, представляет себе своих жен, таких желанных, таких прелестных в их наготе, куда более живых и реальных, чем все вокруг...
Комната была чистой и хорошо обставленной, хоть и в обветшавшем домике. Центурион переоделся. Нужно известить дворец о своем прибытии. Письмо он приготовил заранее - его пальцы привыкли сжимать меч, а не стило, - и к этому письму прилагалась рекомендация епископа Аратория. Епископское послание было на редкость велеречивым, зато вполне удовлетворительно объясняло причину задержки и никоим образом не могло повредить Грациллонию. Сбежать из церковной западни...
Когда покончит с Исом, если ему суждено покончить с этим городом...
Он оборвал мысль, поспешно вышел в коридор, разыскал управляющего и передал ему бумаги для доставки во дворец.
Пока он стоял, прикидывая, что делать дальше, с улицы вошел некий центурион. Новоприбывший, завидев Грациллония, замер, выпучил глаза, а потом бросился к нему.
- Друз! - радостно взревел Грациллоний. Публий Флавий Друз, центурион Шестого легиона, сражался бок о бок с Грациллонием у Адрианова вала.
Товарищи обнялись, принялись хлопать друг друга по спине, перемежая хлопки радостными восклицаниями.
- Я тоже остановился здесь, - сообщил Друз. - Жду своей очереди доложиться. С тех пор как мы завоевали императору его трон, моя центурия стоит в Бонне. Подкрепление для Пятого Минервы. Их почти ополовинило - не столько народу погибло, сколько ушло с Валентинианом. А германцы настолько обнаглели, что пришлось устроить карательную экспедицию. Меня прислали доложить о ее исходе - весьма удачном, смею заметить. Слушай, пошли побродим по городу, а?
- Не могу, - отказался Грациллоний. - Меня в любой миг могут вызвать во дворец, так что я должен быть здесь.
Друз расхохотался.
- Друг мой, ты сто раз успеешь уйти и вернуться! Сегодня я было решил, что меня наконец-то примут, но нет - у императора, видишь ли, вновь возникли неотложные дела. Если тебя примут в течение месяца, считай, повезло. А если гонец тебя не застанет, ничего страшного не случится. Все расписано на много дней вперед, сам понимаешь, государством управлять - это тебе не мечом махать. Так что гуляй, пока есть возможность. Я сейчас переоденусь и спущусь.
Грациллоний дождался приятеля и, едва они вышли на улицу, задал вопрос, уже давно вертевшийся у него на языке:
- Что стряслось? В Британии Максим вел себя иначе.
- Вина не то чтобы целиком его, - отозвался Друз. - Помнишь, он всегда норовил во все вникнуть сам. Он ничуть не изменился, только нынче ходит в пурпуре. До поры до времени ему все удавалось. Кровь Христова, как мы врубились в Грациановы ряды! Но быть императором - дело хлопотное. Не успеешь с одним разобраться, как уже другое поджимает, и третье, и четвертое...
- Зачем ему понадобился твой личный отчет о приграничной стычке? полюбопытствовал Грациллоний.
- Гм... Не знаю. Сам себя спрашиваю.
- Понятно. Знаешь, Друз, я частенько вспоминаю тот день... Дождь и лужи крови...
Рука стиснула плечо.
- Я тоже, друг. Нам есть что вспомнить... Ладно, значит, так: официально мне никто ничего, естественно, не сообщает, но когда доносится запах, я уж как-нибудь отличу - роза это благоухает или кто-то пернул. После смерти Грациана - а его убили, можешь не сомневаться, хотя клялись на Евангелии сохранить жизнь... - Друз оглянулся. Они шли в толпе, и никто не обращал на них внимания. - Так вот, после смерти Грациана Максим обвинил во всем командира конницы, но наказывать его не стал. Когда начались переговоры, он позволил ютунгам войти в Рецию, чтобы надавить на Феодосия. Валентиниан - мальчишка, пляшет под материнскую дудку. Но вот тот франк, который при ней, - он подговорил гуннов и аланов напасть на аллеманов; те бежали к Ренусу, и Максиму пришлось выдвигать войска к границе. Потому-то мы до сих пор стоим в Бонне, а император жаждет знать обо всех замыслах варваров. Знаешь, они приобрели дурную привычку натравливать римлян друг на друга.
Грациллоний кашлянул, как бы избавляясь от потока слов, вставшего комом в горле. Что такое этот Друз несет? Как он смеет говорить так про их командующего, про человека, с которым они стояли на Адриановом валу?
Командир не всегда может отвечать за действия подчиненных; управление государством - дело нелегкое; Друз просто повторяет чужие слова, не пытаясь разобраться, сколько в них истины и есть ли она там вообще.
- Что ж, - проговорил Грациллоний, - я все равно не могу понять, отчего здесь столько суеты и так мало порядка. На Максима непохоже. У него что, не осталось толковых помощников?
- Про Присциллиана слыхал? - вопросом на вопрос ответил Друз. - До него у нас все было тихо и спокойно. Но стоило подняться волне... - он тяжело вздохнул и продолжил: - Я ничего не понимаю, честное слово! В городе наперебой твердят о Первопричине, Божьих сыновьях и Сынах Тьмы, Духовном человеке, мистических числах и прочей ерунде. Людей убивают в спорах из-за того, завершилась или нет эпоха пророков. Лично мне сдается, что Присциллиан не прав, когда уверяет, что мужчины и женщины не должны приближаться друг к другу. Если, конечно, он это говорит. В общем, не знаю... Думаю, Христос рыдает у себя на небесах, глядя на все эти безобразия, которые творятся во славу Его имени. Порой я завидую неверующим вроде тебя.
Они спустились к реке. За мостом, протянувшимся от берега к берегу, виднелись виноградники и виллы на склонах окружавших город холмов. С реки задувал свежий ветерок, шевеливший золотые осенние листья. Грациллонию вспомнился стих, написанный Авсонием в честь этой реки (он услышал стихи от Бодилис, которой автор прислал экземпляр): "Как девочка перед зеркалом локоны поправляет, так юные рыбаки глядятся в речную пучину". Внезапно ему захотелось рассмеяться и хоть на мгновение выбросить из головы все заботы.
- Ну их всех! - он махнул рукой. - Как насчет того, чтобы поискать уютно местечко, где наливают ветеранам?
III
Четыре дня спустя Грациллоний был удостоен аудиенции у императора - как арестованный по подозрению в участии в заговоре.
Весть разлетелась по городу с быстротой молнии. Император, помиловавший Присциллиана, взялся за остальных участников скандального раздора. Епископ Итаций отказался от своих обвинений; поговаривали, что он испугался гнева столь могущественных противников, как Мартин и Амвросий.
Немногим раньше епископ Медиоланский прибыл в Августу Треверорум, официально - чтобы забрать тело Грациана и похоронить бывшего императора в Италии, на деле же - чтобы присутствовать на первом судебном заседании. Максим отказал ему в частной аудиенции, но принял вместе со всеми, и на глазах у собравшихся Амвросий отверг "поцелуй примирения" и обвинил Максима в узурпации власти. На заседании суда Максим заявил, что не признает Валентиниана своим соправителем; если уж на то пошло, всем известно, что мальчик и его мать - приверженцы арианства.
Несмотря на то, что Амвросий уже успел покинуть Треверорум, опасения Итация были вполне оправданны: человек, посмевший бросить вызов императору, не затруднился бы расправиться с каким-то епископом. На место Итация назначили Патрикия из казначейства. По всей видимости, император решил завладеть имуществом еретиков.
Грациллоний тем временем познакомился с неким военным трибуном, который располагал достоверными сведениями о происходящем. Внутрицерковные распри беспокоили его куда меньше, нежели перемена, случившаяся с Максимом. Как долго ему еще болтаться в этом треклятом городе? Он бродил по улицам, заговаривал со встречными, много общался с торговцами, путешествовавшими вверх и вниз по реке. Мало-помалу у него складывалось осмысленное представление о сегодняшней империи, о ее пределах и раздиравших ее противоречиях.
За ним пришли под вечер, когда он вернулся после дневной поездки по окрестностям. Слуга приветствовал его и предложил вина, хозяйская дочь приветливо улыбнулась статному центуриону. В ожидании ужина Грациллоний сел в общем зале, чувствуя себя умиротворенным и вспоминая с удовольствием дневную поездку. Дверь распахнулась, и в залу вошли четверо легионеров в полном снаряжении, с центурионом во главе.
- Мы ищем Гая Валерия Грациллония из Второго легиона Августа, - объявил командир отряда.
- Здесь, - Грациллоний вмиг оказался на ногах. Сердце бешено заколотилось.
- Именем императора следуй за нами.
- Я только переоденусь...
- Следуй за нами.
Грациллоний уставился на подобравшихся легионеров. По спине пробежали мурашки.
- Что-то случилось? - спросил он. Рука центуриона легла на меч.
- Молчать! Идем!
Слуги испуганно шарахнулись в сторону, пропуская постояльца под охраной четверых легионеров. На улице встречные, завидев процессию, замолкали и торопились отойти.
Улица вывела к базилике. Миновали охраняемые ворота, очутились на внутреннем дворе, где сгущались сумерки - солнце уже скрылось за высокими каменными стенами. Солнечные лучи достигали разве что верхних глыб песчаника, из которых было сложено здание, и окрашивали алым стекла в верхних окнах. Грациллоний, потрясенный до глубины души, покорно следовал за незнакомым центурионом. Совсем не так представлял он себе встречу с императором.
Оставив позади несколько постов, все шестеро вошли в зал для приемов.
Солдаты встали по стойке "смирно" и отсалютовали. Грациллоний поступил так же. Перед собой на троне он видел своего командующего, того самого Максима, с которым вместе сражался; правда, в ту пору у него не было ни пурпурной тоги, ни золотого венца на голове. Центурион смотрел только на императора, не замечая ни роскошной обстановки, ни нескольких советников поблизости от трона.
Дождавшись августейшего кивка, старший наряда доложил, что привел человека, за которым его посылали.
- Ах, Грациллоний, - тихо проговорил Максим, - иди-ка сюда. Дай нам разглядеть тебя.
Время текло невыносимо медленно. Наконец император продолжил:
- О тебе рассказывали такие гнусности, что мы сочли необходимым арестовать тебя. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Грациллонию показалось, будто его огрели дубинкой по голове.
- Оправдание? - недоверчиво переспросил он. К такому повороту событий он оказался совершенно не готов. Впрочем, центурион совладал с собой, выпрямился и взглянул в глаза Максиму. - Мой император, я служил тебе и Риму верой и правдой в меру своих сил. Чем я перед вами провинился?
Максим смерил его суровым взглядом.
- Твои собственные солдаты обвиняют тебя, центурион. Посмеешь ли ты назвать их лжецами? Будешь ли отрицать, что спознался с сатаной?
- Что? Господин мой, я не понимаю. Мои люди...
- Молчать! - Максим кивнул тонкогубому человечку в неброской тоге. Кальвиний, прочти документ.
Тонкогубый принялся читать, заунывно, будто напевал грустную песню или молился своему богу. Не замедлило выясниться, что этот Кальвиний занимал высокий пост в императорской разведке, его агенты шныряли повсюду, проникали в самые глухие закоулки, прислушивались ко всему и сообщали обо всем сколько-нибудь подозрительном, а если необходимо, предпринимали полное расследование. Словно во сне, Грациллоний услышал, как его легионеры, которым он доверял как самому себе, бахвалились в казармах и в городских кабаках. Допрашивать кого-то из них попросту не было нужды: они сами рассказывали всякому встречному о своем командире и о чудесах легендарного Иса.
Грациллоний услышал из чужих уст, как он, римский префект, участвовал в языческой церемонии с выносом идолов и как женился на девяти женщинах, повсеместно признанных чародейками. Как принял и открыто носил символы морского демона и демона воздуха. Как посылал свой дух в облике птицы шпионить за врагами. Как воспользовался колдовством, чтобы вызвать бурю. Как ступил на остров, с незапамятных времен служивший обителью святотатственнейших обрядов...
Придворные поеживались и крестились, словно отгоняя злых духов. Их губы шевелились в молитвах. Легионеры, сопровождавшие Грациллония, стояли навытяжку, но на лицах проступил пот - им тоже было страшно.
Максим подался вперед.
- Ты выслушал обвинения. Они весьма серьезны, и необходимость дознаться истины очевидна. Колдовство - самое мерзкое из преступлений. Силы тьмы проникли даже в церковь, а ты - неверующий и святотатец, отмеченный печатью колдовства.
Какой печатью? Ключ от морских ворот он оставил в Исе, чтобы случайно не потерять в дороге. Да, он отпустил бороду, но коротко подстригал ее, на римский манер. Правда, прическа у него исанская: длинные волосы собраны на затылке в хвост... Грациллоний обуздал разброд в мыслях; должно быть, Максим подразумевает его приверженность Митре - ведь посвященным клеймят лоб. Но метка давно истаяла, ее почти не различить, и потом, митраисты - верные слуги империи.
- Можешь отвечать, - разрешил император. Грациллоний расправил плечи.
- Мой господин, я не пользовался колдовством. Я понятия не имею, как это делается. Команд... императору известно о моей вере и о том, что она возбраняет магию. Да, жители Иса не верят в Христа. Мое положение не позволяло мне пренебрегать местными обрядами. Я просил помощи у всех, кто мог мне эту помощь оказать, но помощь мне требовалась против варваров, угрожавших Риму. Что же касается Сена, острова Сена, я не должен был всходить на него, но моя жена - одна из моих жен - умирала... - к горлу подкатил комок, глаза защипало.
- Возможно, ты говоришь правду, - изрек Максим; в его тоне как будто звучало сочувствие. - Мы доверяли тебе и потому поручили ответственное задание. Но если даже ты честен, твоими устами говорит обольстивший тебя враг рода человеческого. Мы должны выяснить, насколько глубоко угнездилась в тебе скверна. Хвала Господу, что процесс Присциллиана подходит к концу и у нас нашлось время заняться тобой. Мы много думали о тебе, Грациллоний, доблестно служивший Риму, и о благополучии Рима. Мы будем молиться о твоем очищении от скверны и от том, чтобы ты узрел Божественный свет. - Внезапно голос императора обрел памятную по былым годам силу. - Если ты по-прежнему солдат, подчиняйся приказам!
Он отдал распоряжения, и легионеры повели Грациллония прочь.
IV
Рано утром его вывели из камеры, в которой он провел бессонную ночь. В полутемном коридоре ему встретился отряд стражников, конвоировавший истощенного седовласого мужчину, взор которого был устремлен в некое незримое пространство. За ним плелись четверо других мужчин, женщина средних лет и юноша со скованными руками, все в грязных, порванных одеждах, от которых разило, как из выгребной ямы. Судя по их виду, в тюрьме им пришлось несладко, однако они пытались хриплыми голосами петь какой-то гимн.
- Ересиарх и его ученики, - прошептал один из конвоиров Грациллония. Повели на казнь родимых. Гляди, приятель, как бы тебе не оказаться следующим.
В камере для допросов царил полумрак, в котором смутно угадывались фрески на стенах, изображавшие мучения грешников в христианском аду. Свет падал на стол с аккуратно разложенными пыточными инструментами. Ни дать ни взять товар ремесленника, выставленный на продажу... Все было каким-то неправдоподобным, кроме пронизывающего холода. Центуриона ожидали двое: первый - худощавый, в длинном, до пят облачении, второй мускулистый, в короткой тунике. Они безразлично поглядели на заключенного. Внезапно Грациллоний расслышал сквозь звон в ушах:
- ...Повелением императора. Признайся, и этот допрос будет единственным. Иначе мы вынуждены будем применить к тебе самые суровые меры. Ты понимаешь? Нам противостоит сам сатана...
Пораженный слабостью в коленях (хорошо, что он один и этой слабости никто не заметит), Грациллоний медленно разделся. Нагота заставила его особенно остро ощутить собственную беззащитность. Палач заставил его расставить ноги и взял с полки свинцовый шар на длинной цепи. Тем временем человек в балахоне продолжал бубнить:
- ...Твоя прямая обязанность - помочь нам в искоренении происков сатаны. Мы не хотим причинить тебе вред. Это всего лишь предостережение...
Направленный умелой рукой, шар врезался в локоть Грациллония. Боль была адской, но центурион подавил рвущийся с губ крик. Нет, он не закричит.
- ...Теперь расскажи своими словами...
Всякий раз, когда он замолкал или отвечал уклончиво, не потому, что не хотел говорить, а потому, что не сразу мог подобрать нужные слова, - всякий раз он получал новый удар: по суставам, по животу, по спине. Вскоре Грациллоний превратился в огромный сгусток боли, хуже всего было сознавать, что следующий удар может прийтись между широко расставленных ног. Как ни удивительно, иногда пытка прерывалась, ему давали попить, вытирали с лица пот и даже заговаривали о каких-то повседневных делах...
Митра, ненавидящий лжецов, дай мне сил не исказить истину!
- Я этого не делал. Другие - может быть, но я тут ни при чем. Я солдат, я служу Риму. Все, что я делал, было для Рима.
- Может, крюк попробовать? - задумчиво проговорил палач.
- Давай, - согласился писарь. - Один раз.
Крюк вонзился в бедро, потом был извлечен. Грациллоний ощутил себя изнасилованным.
- Мне нечего больше сказать!
- Ты уже столько сказал, приятель...
- Все! Понимаете вы, все! - "И ни разу не вскрикнул, - со смутным удовлетворение подумалось центуриону. - Гордость не позволила. Но если меня вздернут вон на ту дыбу, если вывернут мне руки и ноги, если примутся бить между ног, - не знаю, поможет ли гордость..."
- Что ж, - с улыбкой проговорил писарь, - на сегодня, пожалуй, хватит. Пожалуйста, помни, что государству нужно твое сотрудничество, что ты солдат, и не забывай о спасении души, - он вынул откуда-то мазь и бинты и принялся перевязывать раны Грациллония. - До смерти заживет, не беспокойся. А смерть ходит рядом, дружок, - он погладил заключенного по волосам. - Я буду молиться за тебя.
Конвоиры отволокли Грациллония обратно в камеру.
V
Прошло два дня и две ночи. Пытать не пытали, но эти дни были наполнены ежеминутным ожиданием мучений и потому сами превратились в изощренную пытку. Наконец его вывели из камеры - какой-то напыщенный и не слишком разговорчивый чиновник. Грациллония ждет император! Но сперва ему следует принять ванну, причесаться, надлежащим образом одеться...
На сей раз Максим ждал его в маленьком зале, обставленном без намека на роскошь. Император, в повседневной одежде, восседал за столом, заваленным бумагами и табличками для письма. Не считая двух охранников у дверей и двух конвоиров Грациллония, больше в зале никого не было. Грациллоний отсалютовал, с сожалением отметив про себя, что движение получилось неуклюжим, лишенным прежней отточенности.
- Садись, - велел император. Грациллоний устало опустился на стул.
Максим пристально посмотрел на него, потом спросил:
- Ну, центурион, как ты себя чувствуешь? - Грациллоний мысленно скривил губы в улыбке.
- Все в порядке, господин мой.
- Хорошо, - Максим почесал бородатый подбородок, помолчал и продолжил: - Ты стойко перенес допрос. Мы больше не сомневаемся в твоей невиновности. И спасение епископа Аратория также говорит в твою пользу. Не будучи одной веры с нами, отвергая истинную веру, ты не в силах различить сатанинские козни. Подумай об этом. Ты хранил верность Риму - храни ее и впредь. Нам требовалось убедиться.
Грациллоний воздержался от ответа: сил ушло бы много, а чего ради?
- Теперь... - взгляд Максима, казалось, проник центуриону в сердце. Расскажи нам о городе Ис.
Грациллоний несказанно изумился.
- Император... - пробормотал он... - Я посылал донесения...
- Если бы их было достаточно, я не стал бы тебя вызывать, - Максим хрипло рассмеялся. - Времени у нас немного, долгого разговора ты не выдержишь, так что давай поторопимся. Раз ты не решаешься, начну я. Слушай внимательно и отвечай честно.
Вопросы он задавал самые разные, но все без исключения каверзные. Наконец кивнул и негромко сказал:
- Не считая твоих ошибок - а мы верим, что ты усвоил преподанный тебе урок, - ты хорошо послужил Риму. Мы намеревались оставить тебя на прежней должности, однако... - Император поднял палец. - Мы налагаем на тебя ограничения. Ты больше не должен потворствовать колдовству, слышишь? Наоборот, как римский префект ты приложишь все усилия к его искоренению. По губам Максима пробежала усмешка. - Язычники упрямы, кому, как не тебе, это знать. Не уверен, что христианину под силу справиться с ними, да и нет в моем распоряжении христианина с твоими способностями. - Он вздохнул. Придется воспользоваться тем, что даровал Господь. - Тон его вновь стал суровым: - Ворожей не оставляй в живых, так сказано в Святом писании. Покончив с ересью Присциллиана - а мы скоро истребим ее даже в Испании, где она зародилась, - мы намерены прибыть в Ис и ознакомиться с твоей префектурой. Потому не ленись. Чтобы закрепить урок, на выходе отсюда тебе дадут пять плетей, по одной за каждую рану, полученную нашим Господом на кресте. Ровно пять, и без оттяжки, - мы не караем понапрасну.
Грациллоний нашел в себе силы выдавить:
- Благодарю императора.
- После этого можешь возвращаться к себе. Отдохни, поразмысли о своих ошибках, поищи совета, обратись к неизреченной мудрости Святого Духа. А когда почувствуешь, что готов к путешествию, можешь отправляться обратно.
Несмотря на боль и отупение, Грациллоний ухитрился поймать промелькнувшую мысль и пробормотал, не зная, разумно ли поступает:
- Император... - каким слабым показался ему собственный голос! - Ты велишь мне искать совета... Могу ли я искать его не здесь, а в других местах?
- Что? В каких других? - Максим нахмурился. - Нет, в Кесародунуме Туронум не задерживайся. Там ревностно служат нашему Богу, но тебя так легко сбить с толку.
- Я разумел иное, господин. Лугдун, Бурдигала... Там живут мудрые люди...
- Ты в уме не повредился? Не пристало в твои годы ездить по философам!
- Императору ведомо... нам в Исе нужен новый священник. Не всякий человек там справится, нужно поискать подходящего...
Максим задумался.
- Это не твоя забота, - сказал он наконец. - Но церковь, полагаю, прислушается к твоему мнению. Возможно, ты ошибаешься, но ум у тебя все-таки здравый. - Он помолчал. - Что же до твоей просьбы... В конце концов, почему бы нет? Повидаешь другие области империи, выберешься из своего северного захолустья - глядишь, и научишься христианскую веру уважать. Ладно. Дозволяю тебе путешествовать по всей Галлии, при условии, что ты будешь вести себя соответственно званию и вернешься к обязанностям не позднее чем, скажем, через шесть месяцев. Мой секретарь подготовит письменное разрешение. Взгляд императора вдруг затуманился. - Мы же с тобой солдаты, центурион, мы вместе сражались с варварами. Ступай с Богом.
- Спасибо, господин мой, - Грациллоний кое-как поднялся.
Максим уже изучал документы на столе.
- Можешь идти, - сказал он, не поднимая головы.