Страница:
– В этой «влюблённости» наверняка есть смысл.
– Да, конечно. Мне не раз говорили, что некоторым существам невозможно помочь найти себя и свой Путь… традиционными – чисто алайскими или чисто танайскими – методами. По разным причинам. Для этих случаев и были созданы мы с Эталианной – тал сианай, Тени Аласаис на службе у Тиалианны.
– Вот видишь…
– Что я вижу? Да, Ирсон, я понимаю, для чего мы нужны. Но что мне с этого?
– Подожди. Давай разберёмся. В чём такая уж принципиальная разница между вашим и нашим подходом? Ведь ты не будешь отрицать, что и вы, все из себя эгоистичные кошки, помогая существам найти себя, тоже служите Бесконечному?
– Не буду.
– Вы вдохновляете существ, помогаете им перестать шарахаться от особенностей собственных душ. Как это там у вас написано про скитания вашей обожаемой Аласаис?.. «Она всегда очень тонко чувствовала дисгармонию во всём, будь то косо висящая штора или же чья-то идущая наперекосяк жизнь. И она не могла не заметить, что множество существ в Бесконечном не живёт в гармонии с собственными душами: стесняется, презирает, боится себя. Один кажется себе недостаточно красноречивым и привлекательным, чтобы достичь успеха хоть в каком-нибудь деле; другая считает позором, что ей нравится жить тихой жизнью, печь пирожные и нянчить детей, а не заниматься – как все в её роду – колдовством; а третий, напротив, стыдится своего магического дара, своей страсти к волшебству, так как местная религия объявила это богопротивным». Можешь продолжить?
– Могу, конечно, но какой в этом…
– Продолжи, пожалуйста, а там посмотрим, – лукаво улыбнулся Ирсон.
– «Аласаис наслаждалась тем, что могла помочь душам таких существ – словно запертым в клетки сомнений, боязни обмануть ожидания окружающих, ужаса перед некоей высшей карой – вырваться на свободу. Аласаис не наставляла их на путь истинный, а давала возможность остановиться, передохнуть и внимательно посмотреть на себя, в себя, и решить, что для них самих более ценно: заветы божества и традиции предков или же нечто совершенно иное. Она мурлыкала им о жизнях, которые они могли бы прожить, о местах, которые, возможно, могли бы стать их настоящим домом – обо всех тех богатствах, что рассыпал перед ними «бесконечный Бесконечный», в коем, как известно, «для всех и всего найдётся место». Она шептала о том, насколько разные существа его населяют, каким разным делам посвящают они свои жизни, как непохожи друг на друга их мировоззрения… Она настаивала, что право на жизнь в согласии со своей душой, на собственный взгляд на вещи, на собственный дух, наконец, – есть священное право каждого создания, и попытки лишить его этого права – преступление перед Бесконечным», – с чувством закончила Аниаллу; слёзы её просохли, глаза так и сверкали от воодушевления.
– Разве это не прекрасно? – мягко спросил Ирсон.
– Это прекрасно, без всякого сомнения, – болезненно поморщилась Алу. – Это – да. Но в этом чудесном отрывочке ничего не сказано о том, что Аласаис раз за разом выжимала себя, как лимон, чтобы очередной Избранный мог прополоскать себе горлышко и не кашлянул лишний раз! – Её голос почти сорвался на крик. – Извини, извини, я злобная старая кошка… Но уж какая есть.
– Ты говорила про Аласаис.
– Да. Аласаис не насиловала свою природу. Она не пыталась заставить себя любить всех, кто оказывался с ней рядом. Она говорила существам – да, многие тебя не любят, я тоже могу тебя не любить, но в Бесконечном обязательно найдутся те, кто полюбит. Как бы я ни относилась к тебе, это не должно отнимать у тебя право быть собой.
– А разве мы, танаи, делаем не то же самое?
– Нет. Всё это очень близко, но наши побуждения и… методы воздействия несколько иные. Для вас важнее всего гармония в Бесконечном, в любви к нему вы, я имею в виду танаев-жрецов, доходите до полного самоотречения и находите в этом источник наслаждения, нам, алаям, увы, недоступный. Я без иронии говорю, Ирсон. Без малейшей. В каждом существе вы в первую очередь видите частицу своего обожаемого Бесконечного, и потому все существа в ваших глазах в равной степени достойны любви и помощи. И вы любите их искренне и глубоко и с радостью помогаете им преодолеть жизненные невзгоды.
– Разве это плохо?
– Нет. Просто мы, алаи, так не умеем. Наши души имеют другую природу. Мы – существа весьма и весьма пристрастные. Мы со всеми ладим, это факт, но это отнюдь не значит, что мы всех любим. Даже наши лекари душ[5], которые со стороны так похожи на вас, никогда не разыгрывают спектаклей в духе «как я обожаю всех моих клиентов». Нет, хотя слов осуждения ты от них не услышишь и помогать тебе, каким бы ты ни был, они вряд ли откажутся. Но то лекари. Для большинства же из нас помогать тем, кто нам не нравится, – страшное насилие над собой. Это за свою духовную родню мы пойдём в огонь и воду, но не за чуждых нам созданий. И я – явно из числа этого самого большинства.
– Алу, мне кажется, ты наговариваешь на себя и свою расу. Одним своим присутствием вы настолько благотворно влияете на окружающих…
– Вот именно – одним своим присутствием. Мы ничего не делаем специально. Мы не бегаем ни за кем с волшебным зеркалом, уговаривая посмотреть в глаза своей душе. У нас просто… спины зеркальные, и каждый, в ком созрело желание увидеть настоящего себя, может подойти и поглядеться. А мы в это время будем жить своей жизнью. О да! В умении жить своей жизнью – нам нет равных. И в этом наша главная ценность – мы, сами того не желая, избавляем существ от страхов перед миром и качествами их собственных душ, заражаем окружающих своей неуёмной жаждой жить – познавать, творить, наслаждаться, не боясь трудностей, не позволяя ничему, кроме собственной совести, вставать у себя на пути.
– Но тем, к кому Аласаис и Тиана посылают тебя, этого мало.
– Да. Чтобы сдвинуться с мёртвой точки, им нужен гибрид. Танаеалайка. Или алаетанайка – один пёс. Та, что будет отчётливо видеть их Путь и любить их с танайским самоотречением, но при этом будет видеть в них их самих, во всём многообразии черт их натуры, а не просто… порядком обезличенную частицу Бесконечного, по определению достойную любви.
– Всё это действительно нелегко. Но ты особенная, ты – тал сианай Аниаллу, ты создана для этого и ты справишься. Тебе нужно только начать хоть немного ценить то, что ты делаешь.
– Я ценю… – пробормотала Алу.
– Единственное, в чём, как мне кажется, ошиблись наши наэй, создавая тебя, так это в том, что они дали тебе тело чистокровной алайки. Думаю, во многом из-за него ты пытаешься подойти к себе и ко всему, что с тобой происходит, с алайской меркой и часто разочаровываешься. Твоё окружение тоже чисто алайское, и оно постоянно подливает масла в огонь, отрицая, что твоя душа по природе своей танаеалайская, что существование такой души в принципе возможно. Всё это не даёт тебе почувствовать, что, несомненно, не только в твоём духе, но и в твоей душе есть частица мудрой, благородной Змеи.
– Ты так уверенно говоришь… Ты видишь это?
– Нет. Ты же знаешь, я не силён в таких штуках. Но у меня перед глазами есть живой пример – твоя сестрица Эталианна, тоже тал сианай и при этом вполне довольная жизнью. Если бы дух Змеи был чужд её душе, она вряд ли бы имела такой цветущий вид, верно?
– Не знаю, Ирсон. Мне кажется, что, хотя так и не должно быть, наши с ней души очень разные. Голос Тиалианны, звучащий в её сознании, никогда не замолкает. Да и её «влюблённость» в своих подопечных имеет иную, более танайскую, природу. Эталианна – она скорее танайка, чем алайка, вот дух Змеи и прижился в её душе. Кажется, всё алайское в ней существует лишь для того, чтобы помогать ей лучше выполнять работу: воодушевлять существ и так далее. Но со мной всё не так. Я всё-таки кошка. И мне, уж извини, Ирсон, от духа Змеи толку в хозяйстве мало. Я бы с удовольствием избавилась от него.
– Отказываться от части себя – это не выход, Алу, – настаивал на своём Ирсон. – Пусть Тиалианна и не позволяет тебе оставаться «чистокровной алайкой» во время исполнения очередной миссии, пусть даже твои страдания являются частью этой работы. Но ничто не мешает тебе наверстать упущенное в перерывах между заданиями. Тебе просто нужно научиться быстро скидывать змеиную шкурку и становиться кошкой.
– Я бы рада, Ирс, но они не хотят жить мирно. Дух Змеи душит мой дух Кошки…
– А я думаю, что, если бы кое-кто не накручивал тебя постоянно, всё устроилось бы наилучшим образом. Ты смогла бы успокоиться, посмотреть на ситуацию трезво и найти… противовес – отыскать в жизни что-нибудь настолько интересное твоей алайской половине, что оно не позволило бы танайской части слишком часто брать верх, нарушать баланс в твоей душе.
– Для этого я и пошла в Ар-Диреллейт… Но даже там мне не удалось спрятаться от эльфов[6] и неприятностей. Ладно, Ирсон, – Алу вдруг шлёпнула по столу замшевыми перчатками и спрыгнула с табурета, – мне надо убегать. Спасибо за добрые слова.
Она сняла с шеи цепочку с драгоценным кулоном и, мимолётно улыбнувшись, бросила её в стакан Ирсона. Растерявшийся танай молча смотрел, как длинная цепочка медленно оседает на дно бокала сквозь вязкую жидкость напитка. Наконец он поднял глаза и, увидев, что Аниаллу уже успела бесшумно дойти до двери, громко крикнул ей: «Почему?»
– Потому что ты единственный, кто понимает, что и мне может быть плохо, что я кошка, которая умеет плакать. Надеюсь, он тебе пригодится, – ответила Аниаллу и скрылась за дверью.
2. Кошка на дереве
Аниаллу и сама не до конца понимала, почему так поспешно сбежала из «Логова Змея». Как и всегда, после разговора с Ирсоном ей стало заметно легче. Но на этот раз всё было… как-то иначе. Обычно целительное действие на её душевные раны оказывали слова таная, но сегодня сил ей придала собственная настойчивость, та твёрдость, с которой она отстаивала своё право быть кошкой Аласаис. И Алу было страшно упустить это, с таким трудом ухваченное за хвост, состояние души.
Её внутренние Змея и Кошка воевали уже целую вечность, но ни та ни другая не могли одержать победу. Обе они страдали в этой битве, слабели от неё, а значит – лишалась сил и покоя сама сианай. Это не давало ей возможности остановиться и хорошенько обдумать, как выбраться из мучительной ситуации. Она чувствовала – нужно затаиться, выждать и за это время, обдумав всё с предельной холодностью, найти способ побороть навязанное ей второе «я».
Идея насчёт «противовеса», которую высказал сегодня Ирсон, пришла Аниаллу в голову уже довольно давно. Вот только в её интерпретации «противовес» превращался в «якорь». Ей было мало просто уравновесить влияние Кошки и Змеи на свою жизнь, свою душу. Она задалась целью вовсе избавиться от последней, прочно закрепившись в своей «алайской бухте».
Аниаллу надеялась, что диреллейтский диплом позволит ей найти работу, никак не связанную с её титулом. Наконец-то у неё будет занятие, которое увлечёт её до такой степени, что она забудет обо всём, кроме поставленной цели. Цели, которую она выберет себе сама, которая будет интересна ей лично. Надежда Алу оправдалась – первое же задание, предложенное ей после выпуска, полностью соответствовало её намерениям. Во-первых, новым местом работы Аниаллу должно было стать заброшенное подземелье, где ей при всём желании будет некого спасать, соответственно, не грозит и пробуждение Змеи. А во-вторых, поиски ответа на одну из самых таинственных загадок прошлого манили любопытную кошку, как аромат кошачьей мяты.
В общем, Алу четырьмя лапами вцепилась в удачную вакансию и собиралась выехать еще до света, но неожиданно случилась неприятность. Она глупо разминулась со своим куратором из Академии Агадара, который должен был передать ей несколько магических предметов, способных заметно облегчить исследования. Прикинув, что не знающий, куда она направилась, волшебник, скорее всего, вернётся в свои покои в здании Академии, Аниаллу решила отыскать его там.
Ночь была слишком чудесной, чтобы лишать себя возможности полетать под звёздами, и Алу, пренебрегая телепортацией, отправилась в Академию по воздуху. Алаи никогда не были сильны в левитации, поэтому Аниаллу давно обзавелась летающей доской, одной из тех, на которых ещё в прошлом тысячелетии помешался весь Линдорг. Она называлась «глимлай» и могла развить такую скорость, что иногда приходилось обращаться к магии, чтобы удержаться на ней.
К счастью, сейчас этого не требовалось: расстояние от «Логова» до Академии было не так уж велико. Аниаллу летела на северо-восток, наслаждаясь приятной ночной прохладой и умиротворяющей прелестью простирающихся под ней лугов Зелёной равнины. Бескрайнее дремлющее море высокой травы лишь изредка расступалось, обтекая поля, плодовые рощи и маленькие деревеньки. Тёмные четырёхугольники влажной вспаханной земли казались провалами в какие-то неведомые бездны, затянутыми толстой, полупрозрачной паутиной оросительной сети. Пластинками слюды вспыхивали стеклянные крыши, фасетчатые глаза куполов беседок и оранжерей. По воде прудов и бассейнов дрожащими золотыми дорожками протянулись отражения высоких окон.
Сверкнул огнями Анлимор – торговая столица Энхиарга, город, построенный на берегу озера Упавших Звёзд. Воды его то тут, то там прорезали колеблющиеся бирюзовые лучи, идущие откуда-то из глубин, словно там действительно покоились сотни покинувших небеса светил – это сквозь тёмную поверхность озера сияли огни расположенного на его дне города наларов – водных эльфов.
Наконец впереди выросла, похожая на челюсть, чёрная цепь Мёртвых гор. Она опоясывала Адоранскую пустыню – одно из самых таинственных и опасных мест Энхиарга. Никто из дерзнувших сунуть нос в эти страшные земли – будь то члены научной экспедиции или стайка любопытных олухов, – так и не вернулся назад.
Аниаллу стала забирать чуть правее, огибая горы с южной стороны.
Её тело продолжало удерживать равновесие на глимлае, направляя его в нужную сторону, но разум впал в какую-то блаженную дрёму. Пролетая над Анлимором, она не могла не вспомнить о Дани, но воспоминание это, словно обрывок полузабытого сновидения, проплыло где-то на заднем плане её сознания, не вызвав ровным счётом никаких эмоций…
Вдруг по глазам Аниаллу резануло ярким светом – глубокая ночь разом превратилась в солнечный день. Сианай зажмурилась, развернула глимлай и летела вслепую до тех пор, пока ночь снова не вступила в свои права. Остановившись, Алу недоуменно поскребла себя за ухом: она и не заметила, что подлетела так близко к Элаану – землям Света. Тамошнее нестерпимо яркое рукотворное светило лишь ненадолго исчезало с небосвода, а иногда – как, видимо, сегодня – не заходило вовсе. Чтобы их «погрязшие во тьме» соседи не страдали от его слепящих лучей, элаанцы были вынуждены окружить свою страну особой иллюзорной завесой, под которую, сама того не желая, только что нырнула Аниаллу.
Теперь она старалась держаться поближе к горам и вскоре увидела впереди стены Академии Агадара.
Это было высокое, окружённое обширным садом здание, возведенное из полупрозрачного камня разных оттенков жжёного сахара. Оно состояло из десятков башен разной высоты, похожих на закруглённые, сплавленные между собой сталагмиты. Из застывшей патоки их неровных стен выныривали торсы многоруких изваяний, поддерживающих массивные гранитные балконы и галереи, карнизы и подоконники. С пучеглазых лиц свисали длинные хоботы, заканчивающиеся гроздьями живых светильников. Замок так и лучился магической энергией, хорошо видимой для алайских глаз Аниаллу. Она подлетела к одной из башен и заглянула в знакомое окно, но, к её разочарованию, освещённая единственной свечой комната, до неприличия захламлённая всевозможными атрибутами волшебства, была пуста. Маг не ждал её дома. Быть может, он и отправился на её поиски, но, представив себе перспективу обегать все часто посещаемые ею места (где, впрочем, они опять могли легко разминуться), Алу рассудила, что лучше обойдётся своими силами. Она сожалела лишь о том, что осталась без особого приспособления, предназначенного для быстрой расшифровки текстов.
Окинув на прощанье взглядом стены Академии, Алу заметила, что по ним ползали сотни забавных существ – шестилапых, с радужными крыльями, похожих на помесь стрекозы, змеи и большеглазого лори. Алайка потянулась погладить одно из них, но от пепельной чешуи в палец ей ударила крупная искра. Сианай сунула палец в рот и улыбнулась. Завтра профессор Агадар попросит студентов какого-нибудь курса помочь ему переловить этих «непонятно откуда взявшихся на его лысую голову» тварюшек. А к вечеру большая часть этих добровольных помощников узнает, что сдала полугодовой экзамен. Почтенный Агадар как мог берёг нервы своих студентов (за исключением тех, кто обучался на курсе наступательной магии – этим доставалось регулярно). Аниаллу ласково провела ладонью по карамельным камням. Ирсон был прав – ей ужасно нравился местный стиль обучения. Но того, что больше всего нравилось ей в Академии Агадара, здесь уже не было. И вспоминать об этом не хотелось.
Аниаллу вздохнула и, отлетев от стены, открыла портал в Бриаэллар. Добираться до города алаев, парящего высоко в небе над самым сердцем Энхиарга, на глимлае было слишком долго. Да и настроение было уже не то.
Мысленно пообещав себе на этот раз написать-таки жалобу на мазабров[7], в обязанности которых входило следить за безопасностью пространственных перемещений, сианай полетела над Прихожей – главной улицей Гостевого района. Как и пол в большинстве обычных прихожих, её брусчатку устилала пёстрая ковровая дорожка – самая длинная во всём Энхиарге. Она состояла из сотен разношерстных сегментов, на каждом из которых красовался собственный узор. Тысячелетия назад первую её половину соткали члены новосозданного Совета Дорогих Гостей, компании помешанных на Бриаэлларе – «обалаившихся» – неалаев, взявших на себя бремя управления его Гостевым и Посольским районами. Шутили, что всё гостеприимство Совета на неё и вышло: настолько нетерпимы они были к любому проявлению неуважения к их обожаемому городу. За долгие века Большой Половик значительно подрос – каждый неалай, сумевший получить гражданство Бриаэллара, в придачу получал и почётное право надставить дорожку в его прихожей.
По обеим сторонам улицы у подсвеченных витрин толпились представители сотен рас. Они ползали, прыгали, перелетали, перетекали, перекатывались из одного магазина в другой, изумлённо таращились на особенно диковинных гостей города, опасливо косились на то и дело мелькавших в толпе иномировых тварей, назвать которых иначе как чудищами не поворачивался язык. У группки человекообразных созданий – неуклюжих, морщащихся, то и дело спотыкающихся, на запястьях или в мочках ушей болтались серебристые бирки «Проката тел». Эта контора предоставляла более-менее пригодные для жизни в Бриаэлларе «тушки» тем, чьи собственные оболочки по той или иной причине для этого не подходили.
Некоторые особенно роскошно одетые существа имели чрезвычайно недовольный вид. Оно и понятно: будучи у себя на родине правителями, могущественными чародеями или даже мелкими божествами, перед которыми расступалось всё и вся, здесь, оказавшись среди множества равных себе, они были вынуждены умерить спесь. Более того, не только другие покупатели, но и «презренные торговцы» не спешили лебезить перед ними. То, что местные обитатели с равным уважением относились к талантливому колдуну и к не менее одарённому искусствоведу (и требовали того же от гостей своего города), казалось этим высокомерным господам и дамам разновидностью слабоумия.
Но таких, к счастью, было немного, они держались торговых улиц и в Бриаэлларе не засиживались. Большинство существ манило сюда желание приобщиться к духу Кошачести, ощутить на себе влияние этой животворной силы, пробуждающей чувства, мысли, стремление выразить себя, смывающей с души всё наносное… Конечно, немало было и таких, кому хотелось просто полюбоваться городом, где каждая стена, каждый камень мостовой, каждый фонарь и каждая, простите, урна были превращёны в произведение искусства, и вкусить всех тех удовольствий, которые он мог предложить.
Аниаллу прислушалась: разумеется, основной темой разговоров было похищение алайских телепатов Веиндором. Однако большая часть встреченных ей горожан пока не воспринимала случившееся всерьез. «Недоразумение… Да Веиндору просто там скучно одному – его серебряные драконы даже чувствовать ничего не способны, не то что говорить… Вот и хорошо, такой шанс раз и навсегда доказать, что мы – я алаев имею в ввиду – чисты, а то все эти гнусные подозрения…», – доносились до ушей алайки обрывки разговоров. Впрочем, не все были настроены настолько благодушно. Из открытого окна кондитерской на Вздыбившейся улице торговали тушками крылатых серебряных ящериц, насаженными на деревянные спицы. И, надо сказать, новое лакомство пользовалось большим спросом…
Несколько успокоенная, Аниаллу поднялась повыше и свернула с Прихожей. Глядя на лежащий внизу город, она вспоминала, как в минувшие дни они с «сестрицей» Эталианной, взявшись за руки, как маленькие девочки, часами бродили по Бриаэллару, слушали уличных музыкантов, воровато запускали пальцы в иномировые специи, гладили котов (и алаев, пожелавших таковыми прикинуться), лакали душистую воду из фонтанов (Тали однажды два часа с вытянутым языком пролежала на каменном бортике одного из них, вняв мольбам какого-то художника).
Любопытная, жизнерадостная Эталианна беззастенчиво заглядывала в чужие окна и дворики. И их обитателей это, надо сказать, только радовало. Тали всё время чем-то угощали, заманивали на семейные торжества, приглашали принять участие в каких-то обрядах. Завидев её, дети со всех ног уносились вглубь дома, чтобы через несколько секунд, запыхавшись, с гордостью приложить к окну свои рисунки. Эти неалаи не преследовали какой-то корыстной цели – они уже нашли в Бриаэлларе всё, чего душа желала, и видели в Эталианне одну из тех, кто вдохнул в город его неподражаемый дух.
Тали относилась к этому как к должному, а вот Аниаллу… Аниаллу было стыдно принимать знаки внимания восторженных горожан, словно она обманывала их, выдавая себя за другую, присваивая себе чужие заслуги. В эти моменты она особенно остро ощущала оторванность от своего народа, от Бриаэллара, для которого она ровным счётом ничего не сделала за всю свою долгую жизнь. Чувствуя себя эдакой поддельной Тенью Аласаис, она будто подсматривала за жизнью города, как ребёнок из Хелраада (где волшебство под запретом), тайком, искоса любуется искрящейся витриной магической лавки. Она страстно желала приобщиться к ней, но ощущала себя недостойной.
Постепенно, не в силах справиться с этим ощущением, Аниаллу стала избегать прогулок с Эталианной, предпочитая менее «людные» места, благо тихих уголков в Бриаэлларе было великое множество: аллеи и набережные, крыши домов иностранцев, ведущих дневной образ жизни, и, наконец, построенные именно для уединения и тихих раздумий павильоны, беседки, смотровые площадки и храмы. Бриаэллар был огромен. В нём могло бы без труда уместиться население, в десять раз превышающее сегодняшнее, потому толчея царила только в Гостевом районе и то лишь на нескольких торговых улицах.
Ещё в те давние времена Аниаллу облюбовала укромное местечко на уступчатой крыше чьего-то четырёхэтажного особняка. Вид на Посольский район, открывавшийся с неё, нельзя было назвать самым лучшим, но он был удивительно умиротворяющим. Сианай никогда не видела хозяев дома, однако они прекрасно знали о её визитах – иначе откуда было взяться груде синих замшевых подушек, на третий день появившихся возле трубы, служившей ей чем-то вроде спинки дивана?
– Да, конечно. Мне не раз говорили, что некоторым существам невозможно помочь найти себя и свой Путь… традиционными – чисто алайскими или чисто танайскими – методами. По разным причинам. Для этих случаев и были созданы мы с Эталианной – тал сианай, Тени Аласаис на службе у Тиалианны.
– Вот видишь…
– Что я вижу? Да, Ирсон, я понимаю, для чего мы нужны. Но что мне с этого?
– Подожди. Давай разберёмся. В чём такая уж принципиальная разница между вашим и нашим подходом? Ведь ты не будешь отрицать, что и вы, все из себя эгоистичные кошки, помогая существам найти себя, тоже служите Бесконечному?
– Не буду.
– Вы вдохновляете существ, помогаете им перестать шарахаться от особенностей собственных душ. Как это там у вас написано про скитания вашей обожаемой Аласаис?.. «Она всегда очень тонко чувствовала дисгармонию во всём, будь то косо висящая штора или же чья-то идущая наперекосяк жизнь. И она не могла не заметить, что множество существ в Бесконечном не живёт в гармонии с собственными душами: стесняется, презирает, боится себя. Один кажется себе недостаточно красноречивым и привлекательным, чтобы достичь успеха хоть в каком-нибудь деле; другая считает позором, что ей нравится жить тихой жизнью, печь пирожные и нянчить детей, а не заниматься – как все в её роду – колдовством; а третий, напротив, стыдится своего магического дара, своей страсти к волшебству, так как местная религия объявила это богопротивным». Можешь продолжить?
– Могу, конечно, но какой в этом…
– Продолжи, пожалуйста, а там посмотрим, – лукаво улыбнулся Ирсон.
– «Аласаис наслаждалась тем, что могла помочь душам таких существ – словно запертым в клетки сомнений, боязни обмануть ожидания окружающих, ужаса перед некоей высшей карой – вырваться на свободу. Аласаис не наставляла их на путь истинный, а давала возможность остановиться, передохнуть и внимательно посмотреть на себя, в себя, и решить, что для них самих более ценно: заветы божества и традиции предков или же нечто совершенно иное. Она мурлыкала им о жизнях, которые они могли бы прожить, о местах, которые, возможно, могли бы стать их настоящим домом – обо всех тех богатствах, что рассыпал перед ними «бесконечный Бесконечный», в коем, как известно, «для всех и всего найдётся место». Она шептала о том, насколько разные существа его населяют, каким разным делам посвящают они свои жизни, как непохожи друг на друга их мировоззрения… Она настаивала, что право на жизнь в согласии со своей душой, на собственный взгляд на вещи, на собственный дух, наконец, – есть священное право каждого создания, и попытки лишить его этого права – преступление перед Бесконечным», – с чувством закончила Аниаллу; слёзы её просохли, глаза так и сверкали от воодушевления.
– Разве это не прекрасно? – мягко спросил Ирсон.
– Это прекрасно, без всякого сомнения, – болезненно поморщилась Алу. – Это – да. Но в этом чудесном отрывочке ничего не сказано о том, что Аласаис раз за разом выжимала себя, как лимон, чтобы очередной Избранный мог прополоскать себе горлышко и не кашлянул лишний раз! – Её голос почти сорвался на крик. – Извини, извини, я злобная старая кошка… Но уж какая есть.
– Ты говорила про Аласаис.
– Да. Аласаис не насиловала свою природу. Она не пыталась заставить себя любить всех, кто оказывался с ней рядом. Она говорила существам – да, многие тебя не любят, я тоже могу тебя не любить, но в Бесконечном обязательно найдутся те, кто полюбит. Как бы я ни относилась к тебе, это не должно отнимать у тебя право быть собой.
– А разве мы, танаи, делаем не то же самое?
– Нет. Всё это очень близко, но наши побуждения и… методы воздействия несколько иные. Для вас важнее всего гармония в Бесконечном, в любви к нему вы, я имею в виду танаев-жрецов, доходите до полного самоотречения и находите в этом источник наслаждения, нам, алаям, увы, недоступный. Я без иронии говорю, Ирсон. Без малейшей. В каждом существе вы в первую очередь видите частицу своего обожаемого Бесконечного, и потому все существа в ваших глазах в равной степени достойны любви и помощи. И вы любите их искренне и глубоко и с радостью помогаете им преодолеть жизненные невзгоды.
– Разве это плохо?
– Нет. Просто мы, алаи, так не умеем. Наши души имеют другую природу. Мы – существа весьма и весьма пристрастные. Мы со всеми ладим, это факт, но это отнюдь не значит, что мы всех любим. Даже наши лекари душ[5], которые со стороны так похожи на вас, никогда не разыгрывают спектаклей в духе «как я обожаю всех моих клиентов». Нет, хотя слов осуждения ты от них не услышишь и помогать тебе, каким бы ты ни был, они вряд ли откажутся. Но то лекари. Для большинства же из нас помогать тем, кто нам не нравится, – страшное насилие над собой. Это за свою духовную родню мы пойдём в огонь и воду, но не за чуждых нам созданий. И я – явно из числа этого самого большинства.
– Алу, мне кажется, ты наговариваешь на себя и свою расу. Одним своим присутствием вы настолько благотворно влияете на окружающих…
– Вот именно – одним своим присутствием. Мы ничего не делаем специально. Мы не бегаем ни за кем с волшебным зеркалом, уговаривая посмотреть в глаза своей душе. У нас просто… спины зеркальные, и каждый, в ком созрело желание увидеть настоящего себя, может подойти и поглядеться. А мы в это время будем жить своей жизнью. О да! В умении жить своей жизнью – нам нет равных. И в этом наша главная ценность – мы, сами того не желая, избавляем существ от страхов перед миром и качествами их собственных душ, заражаем окружающих своей неуёмной жаждой жить – познавать, творить, наслаждаться, не боясь трудностей, не позволяя ничему, кроме собственной совести, вставать у себя на пути.
– Но тем, к кому Аласаис и Тиана посылают тебя, этого мало.
– Да. Чтобы сдвинуться с мёртвой точки, им нужен гибрид. Танаеалайка. Или алаетанайка – один пёс. Та, что будет отчётливо видеть их Путь и любить их с танайским самоотречением, но при этом будет видеть в них их самих, во всём многообразии черт их натуры, а не просто… порядком обезличенную частицу Бесконечного, по определению достойную любви.
– Всё это действительно нелегко. Но ты особенная, ты – тал сианай Аниаллу, ты создана для этого и ты справишься. Тебе нужно только начать хоть немного ценить то, что ты делаешь.
– Я ценю… – пробормотала Алу.
– Единственное, в чём, как мне кажется, ошиблись наши наэй, создавая тебя, так это в том, что они дали тебе тело чистокровной алайки. Думаю, во многом из-за него ты пытаешься подойти к себе и ко всему, что с тобой происходит, с алайской меркой и часто разочаровываешься. Твоё окружение тоже чисто алайское, и оно постоянно подливает масла в огонь, отрицая, что твоя душа по природе своей танаеалайская, что существование такой души в принципе возможно. Всё это не даёт тебе почувствовать, что, несомненно, не только в твоём духе, но и в твоей душе есть частица мудрой, благородной Змеи.
– Ты так уверенно говоришь… Ты видишь это?
– Нет. Ты же знаешь, я не силён в таких штуках. Но у меня перед глазами есть живой пример – твоя сестрица Эталианна, тоже тал сианай и при этом вполне довольная жизнью. Если бы дух Змеи был чужд её душе, она вряд ли бы имела такой цветущий вид, верно?
– Не знаю, Ирсон. Мне кажется, что, хотя так и не должно быть, наши с ней души очень разные. Голос Тиалианны, звучащий в её сознании, никогда не замолкает. Да и её «влюблённость» в своих подопечных имеет иную, более танайскую, природу. Эталианна – она скорее танайка, чем алайка, вот дух Змеи и прижился в её душе. Кажется, всё алайское в ней существует лишь для того, чтобы помогать ей лучше выполнять работу: воодушевлять существ и так далее. Но со мной всё не так. Я всё-таки кошка. И мне, уж извини, Ирсон, от духа Змеи толку в хозяйстве мало. Я бы с удовольствием избавилась от него.
– Отказываться от части себя – это не выход, Алу, – настаивал на своём Ирсон. – Пусть Тиалианна и не позволяет тебе оставаться «чистокровной алайкой» во время исполнения очередной миссии, пусть даже твои страдания являются частью этой работы. Но ничто не мешает тебе наверстать упущенное в перерывах между заданиями. Тебе просто нужно научиться быстро скидывать змеиную шкурку и становиться кошкой.
– Я бы рада, Ирс, но они не хотят жить мирно. Дух Змеи душит мой дух Кошки…
– А я думаю, что, если бы кое-кто не накручивал тебя постоянно, всё устроилось бы наилучшим образом. Ты смогла бы успокоиться, посмотреть на ситуацию трезво и найти… противовес – отыскать в жизни что-нибудь настолько интересное твоей алайской половине, что оно не позволило бы танайской части слишком часто брать верх, нарушать баланс в твоей душе.
– Для этого я и пошла в Ар-Диреллейт… Но даже там мне не удалось спрятаться от эльфов[6] и неприятностей. Ладно, Ирсон, – Алу вдруг шлёпнула по столу замшевыми перчатками и спрыгнула с табурета, – мне надо убегать. Спасибо за добрые слова.
Она сняла с шеи цепочку с драгоценным кулоном и, мимолётно улыбнувшись, бросила её в стакан Ирсона. Растерявшийся танай молча смотрел, как длинная цепочка медленно оседает на дно бокала сквозь вязкую жидкость напитка. Наконец он поднял глаза и, увидев, что Аниаллу уже успела бесшумно дойти до двери, громко крикнул ей: «Почему?»
– Потому что ты единственный, кто понимает, что и мне может быть плохо, что я кошка, которая умеет плакать. Надеюсь, он тебе пригодится, – ответила Аниаллу и скрылась за дверью.
2. Кошка на дереве
Живёт как кот в Бриаэлларе!
Энхиаргская поговорка
Аниаллу и сама не до конца понимала, почему так поспешно сбежала из «Логова Змея». Как и всегда, после разговора с Ирсоном ей стало заметно легче. Но на этот раз всё было… как-то иначе. Обычно целительное действие на её душевные раны оказывали слова таная, но сегодня сил ей придала собственная настойчивость, та твёрдость, с которой она отстаивала своё право быть кошкой Аласаис. И Алу было страшно упустить это, с таким трудом ухваченное за хвост, состояние души.
Её внутренние Змея и Кошка воевали уже целую вечность, но ни та ни другая не могли одержать победу. Обе они страдали в этой битве, слабели от неё, а значит – лишалась сил и покоя сама сианай. Это не давало ей возможности остановиться и хорошенько обдумать, как выбраться из мучительной ситуации. Она чувствовала – нужно затаиться, выждать и за это время, обдумав всё с предельной холодностью, найти способ побороть навязанное ей второе «я».
Идея насчёт «противовеса», которую высказал сегодня Ирсон, пришла Аниаллу в голову уже довольно давно. Вот только в её интерпретации «противовес» превращался в «якорь». Ей было мало просто уравновесить влияние Кошки и Змеи на свою жизнь, свою душу. Она задалась целью вовсе избавиться от последней, прочно закрепившись в своей «алайской бухте».
Аниаллу надеялась, что диреллейтский диплом позволит ей найти работу, никак не связанную с её титулом. Наконец-то у неё будет занятие, которое увлечёт её до такой степени, что она забудет обо всём, кроме поставленной цели. Цели, которую она выберет себе сама, которая будет интересна ей лично. Надежда Алу оправдалась – первое же задание, предложенное ей после выпуска, полностью соответствовало её намерениям. Во-первых, новым местом работы Аниаллу должно было стать заброшенное подземелье, где ей при всём желании будет некого спасать, соответственно, не грозит и пробуждение Змеи. А во-вторых, поиски ответа на одну из самых таинственных загадок прошлого манили любопытную кошку, как аромат кошачьей мяты.
В общем, Алу четырьмя лапами вцепилась в удачную вакансию и собиралась выехать еще до света, но неожиданно случилась неприятность. Она глупо разминулась со своим куратором из Академии Агадара, который должен был передать ей несколько магических предметов, способных заметно облегчить исследования. Прикинув, что не знающий, куда она направилась, волшебник, скорее всего, вернётся в свои покои в здании Академии, Аниаллу решила отыскать его там.
Ночь была слишком чудесной, чтобы лишать себя возможности полетать под звёздами, и Алу, пренебрегая телепортацией, отправилась в Академию по воздуху. Алаи никогда не были сильны в левитации, поэтому Аниаллу давно обзавелась летающей доской, одной из тех, на которых ещё в прошлом тысячелетии помешался весь Линдорг. Она называлась «глимлай» и могла развить такую скорость, что иногда приходилось обращаться к магии, чтобы удержаться на ней.
К счастью, сейчас этого не требовалось: расстояние от «Логова» до Академии было не так уж велико. Аниаллу летела на северо-восток, наслаждаясь приятной ночной прохладой и умиротворяющей прелестью простирающихся под ней лугов Зелёной равнины. Бескрайнее дремлющее море высокой травы лишь изредка расступалось, обтекая поля, плодовые рощи и маленькие деревеньки. Тёмные четырёхугольники влажной вспаханной земли казались провалами в какие-то неведомые бездны, затянутыми толстой, полупрозрачной паутиной оросительной сети. Пластинками слюды вспыхивали стеклянные крыши, фасетчатые глаза куполов беседок и оранжерей. По воде прудов и бассейнов дрожащими золотыми дорожками протянулись отражения высоких окон.
Сверкнул огнями Анлимор – торговая столица Энхиарга, город, построенный на берегу озера Упавших Звёзд. Воды его то тут, то там прорезали колеблющиеся бирюзовые лучи, идущие откуда-то из глубин, словно там действительно покоились сотни покинувших небеса светил – это сквозь тёмную поверхность озера сияли огни расположенного на его дне города наларов – водных эльфов.
Наконец впереди выросла, похожая на челюсть, чёрная цепь Мёртвых гор. Она опоясывала Адоранскую пустыню – одно из самых таинственных и опасных мест Энхиарга. Никто из дерзнувших сунуть нос в эти страшные земли – будь то члены научной экспедиции или стайка любопытных олухов, – так и не вернулся назад.
Аниаллу стала забирать чуть правее, огибая горы с южной стороны.
Её тело продолжало удерживать равновесие на глимлае, направляя его в нужную сторону, но разум впал в какую-то блаженную дрёму. Пролетая над Анлимором, она не могла не вспомнить о Дани, но воспоминание это, словно обрывок полузабытого сновидения, проплыло где-то на заднем плане её сознания, не вызвав ровным счётом никаких эмоций…
Вдруг по глазам Аниаллу резануло ярким светом – глубокая ночь разом превратилась в солнечный день. Сианай зажмурилась, развернула глимлай и летела вслепую до тех пор, пока ночь снова не вступила в свои права. Остановившись, Алу недоуменно поскребла себя за ухом: она и не заметила, что подлетела так близко к Элаану – землям Света. Тамошнее нестерпимо яркое рукотворное светило лишь ненадолго исчезало с небосвода, а иногда – как, видимо, сегодня – не заходило вовсе. Чтобы их «погрязшие во тьме» соседи не страдали от его слепящих лучей, элаанцы были вынуждены окружить свою страну особой иллюзорной завесой, под которую, сама того не желая, только что нырнула Аниаллу.
Теперь она старалась держаться поближе к горам и вскоре увидела впереди стены Академии Агадара.
Это было высокое, окружённое обширным садом здание, возведенное из полупрозрачного камня разных оттенков жжёного сахара. Оно состояло из десятков башен разной высоты, похожих на закруглённые, сплавленные между собой сталагмиты. Из застывшей патоки их неровных стен выныривали торсы многоруких изваяний, поддерживающих массивные гранитные балконы и галереи, карнизы и подоконники. С пучеглазых лиц свисали длинные хоботы, заканчивающиеся гроздьями живых светильников. Замок так и лучился магической энергией, хорошо видимой для алайских глаз Аниаллу. Она подлетела к одной из башен и заглянула в знакомое окно, но, к её разочарованию, освещённая единственной свечой комната, до неприличия захламлённая всевозможными атрибутами волшебства, была пуста. Маг не ждал её дома. Быть может, он и отправился на её поиски, но, представив себе перспективу обегать все часто посещаемые ею места (где, впрочем, они опять могли легко разминуться), Алу рассудила, что лучше обойдётся своими силами. Она сожалела лишь о том, что осталась без особого приспособления, предназначенного для быстрой расшифровки текстов.
Окинув на прощанье взглядом стены Академии, Алу заметила, что по ним ползали сотни забавных существ – шестилапых, с радужными крыльями, похожих на помесь стрекозы, змеи и большеглазого лори. Алайка потянулась погладить одно из них, но от пепельной чешуи в палец ей ударила крупная искра. Сианай сунула палец в рот и улыбнулась. Завтра профессор Агадар попросит студентов какого-нибудь курса помочь ему переловить этих «непонятно откуда взявшихся на его лысую голову» тварюшек. А к вечеру большая часть этих добровольных помощников узнает, что сдала полугодовой экзамен. Почтенный Агадар как мог берёг нервы своих студентов (за исключением тех, кто обучался на курсе наступательной магии – этим доставалось регулярно). Аниаллу ласково провела ладонью по карамельным камням. Ирсон был прав – ей ужасно нравился местный стиль обучения. Но того, что больше всего нравилось ей в Академии Агадара, здесь уже не было. И вспоминать об этом не хотелось.
Аниаллу вздохнула и, отлетев от стены, открыла портал в Бриаэллар. Добираться до города алаев, парящего высоко в небе над самым сердцем Энхиарга, на глимлае было слишком долго. Да и настроение было уже не то.
* * *
Через секунду Аниаллу оказалась в Бриаэлларе. Видимо, мощная магия, пронизывающая город, исказила её заклятье, и сианай попала совсем не туда, куда хотела. Портал выбросил её над Гостевым районом, причём выбросил опасно низко над домами. В ноздри Алу ударил запах ржавчины, такой сильный, какого не учуешь в обычной жизни, сколько ни води носом по какой-нибудь полуистлевшей железке, – пахло знаменитыми илтейскими вафлями. Аниаллу поморщилась и, вильнув в сторону, поспешила вылететь из столба охристого дыма, стоявшего над решёткой на плоской крыше пекарни.Мысленно пообещав себе на этот раз написать-таки жалобу на мазабров[7], в обязанности которых входило следить за безопасностью пространственных перемещений, сианай полетела над Прихожей – главной улицей Гостевого района. Как и пол в большинстве обычных прихожих, её брусчатку устилала пёстрая ковровая дорожка – самая длинная во всём Энхиарге. Она состояла из сотен разношерстных сегментов, на каждом из которых красовался собственный узор. Тысячелетия назад первую её половину соткали члены новосозданного Совета Дорогих Гостей, компании помешанных на Бриаэлларе – «обалаившихся» – неалаев, взявших на себя бремя управления его Гостевым и Посольским районами. Шутили, что всё гостеприимство Совета на неё и вышло: настолько нетерпимы они были к любому проявлению неуважения к их обожаемому городу. За долгие века Большой Половик значительно подрос – каждый неалай, сумевший получить гражданство Бриаэллара, в придачу получал и почётное право надставить дорожку в его прихожей.
По обеим сторонам улицы у подсвеченных витрин толпились представители сотен рас. Они ползали, прыгали, перелетали, перетекали, перекатывались из одного магазина в другой, изумлённо таращились на особенно диковинных гостей города, опасливо косились на то и дело мелькавших в толпе иномировых тварей, назвать которых иначе как чудищами не поворачивался язык. У группки человекообразных созданий – неуклюжих, морщащихся, то и дело спотыкающихся, на запястьях или в мочках ушей болтались серебристые бирки «Проката тел». Эта контора предоставляла более-менее пригодные для жизни в Бриаэлларе «тушки» тем, чьи собственные оболочки по той или иной причине для этого не подходили.
Некоторые особенно роскошно одетые существа имели чрезвычайно недовольный вид. Оно и понятно: будучи у себя на родине правителями, могущественными чародеями или даже мелкими божествами, перед которыми расступалось всё и вся, здесь, оказавшись среди множества равных себе, они были вынуждены умерить спесь. Более того, не только другие покупатели, но и «презренные торговцы» не спешили лебезить перед ними. То, что местные обитатели с равным уважением относились к талантливому колдуну и к не менее одарённому искусствоведу (и требовали того же от гостей своего города), казалось этим высокомерным господам и дамам разновидностью слабоумия.
Но таких, к счастью, было немного, они держались торговых улиц и в Бриаэлларе не засиживались. Большинство существ манило сюда желание приобщиться к духу Кошачести, ощутить на себе влияние этой животворной силы, пробуждающей чувства, мысли, стремление выразить себя, смывающей с души всё наносное… Конечно, немало было и таких, кому хотелось просто полюбоваться городом, где каждая стена, каждый камень мостовой, каждый фонарь и каждая, простите, урна были превращёны в произведение искусства, и вкусить всех тех удовольствий, которые он мог предложить.
Аниаллу прислушалась: разумеется, основной темой разговоров было похищение алайских телепатов Веиндором. Однако большая часть встреченных ей горожан пока не воспринимала случившееся всерьез. «Недоразумение… Да Веиндору просто там скучно одному – его серебряные драконы даже чувствовать ничего не способны, не то что говорить… Вот и хорошо, такой шанс раз и навсегда доказать, что мы – я алаев имею в ввиду – чисты, а то все эти гнусные подозрения…», – доносились до ушей алайки обрывки разговоров. Впрочем, не все были настроены настолько благодушно. Из открытого окна кондитерской на Вздыбившейся улице торговали тушками крылатых серебряных ящериц, насаженными на деревянные спицы. И, надо сказать, новое лакомство пользовалось большим спросом…
Несколько успокоенная, Аниаллу поднялась повыше и свернула с Прихожей. Глядя на лежащий внизу город, она вспоминала, как в минувшие дни они с «сестрицей» Эталианной, взявшись за руки, как маленькие девочки, часами бродили по Бриаэллару, слушали уличных музыкантов, воровато запускали пальцы в иномировые специи, гладили котов (и алаев, пожелавших таковыми прикинуться), лакали душистую воду из фонтанов (Тали однажды два часа с вытянутым языком пролежала на каменном бортике одного из них, вняв мольбам какого-то художника).
Любопытная, жизнерадостная Эталианна беззастенчиво заглядывала в чужие окна и дворики. И их обитателей это, надо сказать, только радовало. Тали всё время чем-то угощали, заманивали на семейные торжества, приглашали принять участие в каких-то обрядах. Завидев её, дети со всех ног уносились вглубь дома, чтобы через несколько секунд, запыхавшись, с гордостью приложить к окну свои рисунки. Эти неалаи не преследовали какой-то корыстной цели – они уже нашли в Бриаэлларе всё, чего душа желала, и видели в Эталианне одну из тех, кто вдохнул в город его неподражаемый дух.
Тали относилась к этому как к должному, а вот Аниаллу… Аниаллу было стыдно принимать знаки внимания восторженных горожан, словно она обманывала их, выдавая себя за другую, присваивая себе чужие заслуги. В эти моменты она особенно остро ощущала оторванность от своего народа, от Бриаэллара, для которого она ровным счётом ничего не сделала за всю свою долгую жизнь. Чувствуя себя эдакой поддельной Тенью Аласаис, она будто подсматривала за жизнью города, как ребёнок из Хелраада (где волшебство под запретом), тайком, искоса любуется искрящейся витриной магической лавки. Она страстно желала приобщиться к ней, но ощущала себя недостойной.
Постепенно, не в силах справиться с этим ощущением, Аниаллу стала избегать прогулок с Эталианной, предпочитая менее «людные» места, благо тихих уголков в Бриаэлларе было великое множество: аллеи и набережные, крыши домов иностранцев, ведущих дневной образ жизни, и, наконец, построенные именно для уединения и тихих раздумий павильоны, беседки, смотровые площадки и храмы. Бриаэллар был огромен. В нём могло бы без труда уместиться население, в десять раз превышающее сегодняшнее, потому толчея царила только в Гостевом районе и то лишь на нескольких торговых улицах.
Ещё в те давние времена Аниаллу облюбовала укромное местечко на уступчатой крыше чьего-то четырёхэтажного особняка. Вид на Посольский район, открывавшийся с неё, нельзя было назвать самым лучшим, но он был удивительно умиротворяющим. Сианай никогда не видела хозяев дома, однако они прекрасно знали о её визитах – иначе откуда было взяться груде синих замшевых подушек, на третий день появившихся возле трубы, служившей ей чем-то вроде спинки дивана?