Можно не сомневаться в том, что на этих сборищах Бен Джонсон был, что называется, заводилой. Он лучше других мог понять педантическую теорию стихосложения Кемпиона, и он же был лучше всего вооружен для споров с ним. Прослушав новые стихи Джона Донна, он бранил его за другую крайность. Донн писал такие стихи, которые часто не укладывались ни в какую из систем стихосложения, известных эрудитам Джонсону и Кемпиону. Тогда Бен кричал: "За несоблюдение размера Донна надо повесить!"
   Апеллируя к медицинским познаниям Кемпиона, Джонсон развивал свою теорию гуморов (юморов) - физиологического предрасположения людей определенного типа к разным причудам и странностям. Ему внимал молодой Бомонт, один из первых приверженцев этой теории комического в драме.
   А Шекспир? Неужели Бен оставлял его в покое только потому, что тот был старше и пользовался всеобщим признанием как драматург? Надо знать Бена, и тогда станет ясно, что это как раз и возбуждало его желание ниспровергнуть утвердившийся авторитет, чтобы на его место поставить свой! Да и Шекспир, наверное, не сдавался.
   Иной читатель подумает, что мы всего лишь фантазируем. Нет, такие события, как споры двух титанов, не забываются! И действительно, предание сохранило воспоминание о них, записанное Томасом Фуллером: "Много раз происходили поединки в остроумии между ним (Шекспиром) и Беном Джонсоном; один был подобен большому испанскому галеону, а другой - английскому военному кораблю; Джонсон походил на первый, превосходя объемом своей учености, но был вместе с тем громоздким и неповоротливым на ходу. Шекспир же, подобно английскому военному кораблю, был поменьше размером, зато более легок в маневрировании, не зависел от прилива и отлива, умел приноравливаться и использовать любой ветер, - иначе говоря, был остроумен и находчив".
   Какое яркое образное описание! Как живо встает перед нами эта картина! Фуллер не сам придумал ее. Наверное, это сравнение пришло в голову кому-нибудь из самих "русалочьих джентльменов". Чтобы придумать его, надо было принадлежать к определенному поколению - к тому, которое пережило эпопею разгрома "Непобедимой Армады", где было как раз такое соотношение между испанскими и английскими судами.
   Картинность этого воспоминания еще больше дразнит наше любопытство: о чем спорили Шекспир и Бен Джонсон? Об этом можно отчасти догадаться по литературным документам. Бен Джонсон был из тех писателей, у которых раз найденное выражение или острота никогда не пропадает. Он запоминал, вероятно, даже записывал, а потом вставлял в свои произведения.
   В прологе к комедии "Каждый в своем нраве", написанном позже самой комедии, а именно в 1605 году, Джонсон смеется над тем, что в некоторых пьесах битвы между Алой и Белой розой изображаются на сцене при помощи трех заржавленных мечей. К кому это могло относиться, кроме как к автору трилогии "Генрих VI"? Мы уже упоминали то место из "Варфоломеевской ярмарки" (1614), где Бен Джонсон насмехается над теми, кому продолжают нравиться "Испанская трагедия" Кида и "Тит Андроник" Шекспира. Зрители с такими вкусами, по мнению Бена, отстали от современности на двадцать пять - тридцать лет.
   Это слабые отголоски большого, принципиального спора между разными направлениями в драме. Для своего поколения Шекспир был художником наибольшей жизненной правды. Для поколения Бена Джонсона раннее творчество Шекспира - нежизненная романтика, он отвергает ее, требуя приближения к повседневному быту, и Джонсон добивался этого в своих комедиях.
   А молодые? Неужели они молчали?
   Бомонт сначала был сторонником теории юморов и, конечно, поддерживал Джонсона в этих спорах. Его "Рыцарь пламенеющего пестика" тоже был ударом по романтической драме. В ней даже пародийно цитировались строки из Шекспира. Зато Джон Флетчер был на стороне Шекспира. Он любил романтику и недавно потерпел поражение со своей поэтичной пасторалью "Верная пастушка", возвышенность которой "пошлые" зрители не сумели оценить. Флетчер отстаивал право вымысла в драме, считая, что динамичное действие делает незаметной для публики любую нелепость фабулы, лишь бы было много движения и красивой декламации, а также шуток и рискованных или острых драматических положений.
   Однажды за столом в таверне возникла мысль написать шуточную эпитафию Бену Джонсону. Об этом сохранилось несколько рассказов. Одно из преданий гласит, что первую строку придумал сам Джонсон, а Шекспир в рифму сочинил вторую. Поэт Драммонд в своих черновых записях бесед с Джонсоном записал со слов последнего эту эпитафию. Но он, возможно, что-то забыл, а может быть, нам просто неизвестна соль какого-то каламбура. Джонсон продекламировал:
   Здесь Бен лежит, почив от многих дел.
   Шекспир, вероятно, поразил просто молниеносностью ответа:
   Волос на бороде он не имел.
   Вторая эпитафия, будто бы сочиненная Шекспиром, содержит больше смысла:
   Здесь Джонсон Бенджамин лежит отныне,
   Теперь он не умней любой гусыни.
   Но как при жизни, в будущих веках
   Он будет жить в своих стихах {*}.
   {* Мой перевод.}
   Когда у Бена Джонсона родился сын, Шекспир был приглашен стать крестным отцом новорожденного. На вопрос о том, что он подарит своему крестнику, Шекспир ответил Джонсону шуткой с непереводимой игрой слов, основанной на близости произношения "латуни" и "латыни": "Я подарю ему ложку из латуни, а ты переведешь ее на латынь".
   Шутки Шекспира были, насколько мы можем судить, добродушны, замечания Бена Джонсона отличались язвительностью. Споры между ними не привели к личной вражде, хотя кто-то распространял подобный слух. В актерской среде, где долго хранится память о всяких профессиональных делах, знали, что Джонсон и Шекспир дружили так, как могут дружить два человека, каждый из которых обладал независимым умом. Но что между ними были расхождения творческого характера - несомненно.
   Собиратель анекдотов Джозеф Спенс (начало XVIII века) сообщает: "Широко распространилось мнение, что Бен Джонсон и Шекспир враждовали друг с другом. Беттертон часто доказывал мне, что ничего подобного не было и что такое предположение было основано на существовании двух партий, которые при их жизни пытались соответственно возвысить одного и принизить характер другого". В этом сообщении интересно то, что споры между Шекспиром и Джонсоном привели к образованию двух литературно-театральных группировок.
   Споры в таверне "Сирена" дают нам представление об интеллектуальной среде, в которой протекала деятельность Шекспира.
   По-видимому, сборища прекратились около 1612-1613 годов. Шекспир к тому времени вернулся на постоянное жительство в Стратфорд. Бомонт женился. Обстоятельства сложились так, что и другие перестали посещать "Сирену". Но теплая память об этих встречах сохранилась у их участников. Через года два-три после того, как писатели перестали бывать в "Сирене", Бомонт написал стихотворное послание Бену Джонсону, и в нем он с удовольствием вспоминал о том, как они спорили и шутили во время встреч:
   ...что мы видали
   В "Русалке"! Помнишь, там слова бывали
   Проворны так, таким огнем полны,
   Как будто кем они порождены
   Весь ум свой вкладывает в эту шутку,
   Чтоб жить в дальнейшем тускло, без рассудка
   Всю жизнь; нашвыривали мы ума
   Там столько, чтобы город жил дарма
   Три дня, да и любому идиоту
   Хватило б на транжиренье без счета,
   Но и когда весь выходил запас,
   Там воздух оставался после нас
   Таким, что в нем даже для двух компаний
   Глупцов ума достало б при желаньи {*}.
   {* Перевод Т. Левита.}
   Шекспир меняет курс
   Подвижность, с какою Шекспир маневрировал в спорах, проявилась и в его драматургической деятельности. С начала нового века и до 1608 года он писал преимущественно трагедии. Скажем точнее: семь трагедий (из них одна, по-видимому, незаконченная) и три пьесы, более или менее близкие по мотивам к трагедии.
   Потом вдруг происходит почти полная перемена. Достигнув вершин мастерства в трагическом жанре, Шекспир предоставляет другим пользоваться результатами его художественных открытий и находок, а сам избирает для себя новый путь. Такую роскошь может позволить себе только гений. Рядовые таланты, как правило, не рискуют отказываться от раз найденных приемов творчества и тем более совершенно менять манеру. Шекспир пошел на этот риск.
   Началось с того, что в театр принес пьесу один ремесленник пера, Джордж Уилкинс. Он инсценировал средневековый роман об Аполлонии Тирском и, дав герою имя Перикла, принес свою пьесу "слугам его величества". Пьеса была простовата, но театру нужно было пополнить репертуар, и Шекспир взялся переработать ее. Оставив почти нетронутыми два первых акта, он заново переписал остальную часть пьесы. Так появился на сцене нового театра "Блекфрайерс" "Перикл" - романтическая драма, положившая начало новому потоку пьес в театре.
   То были не трагедии, не комедии, а какая-то причудливая смесь того и другого. Иногда в эту смесь добавлялось немного истории, иногда - географии. Сюда же входила пастораль. Современники называли такие пьесы комедиями, потому что они тоже строились по принципу "все хорошо, что хорошо кончается". Но благополучному концу предшествовало множество злоключений. Поводов для смеха в этих "комедиях" было маловато. Зато всяких неожиданностей - без конца!
   В таком духе и стал писать отныне Шекспир.
   После "Перикла" он дал театру три пьесы такого рода - "Цимбелин" (1610), "Зимняя сказка". (1611) и "Буря" (1612). Драматическое изображение всевозможных приключений было облечено в них в высокопоэтическую форму.
   Развитие нового жанра в драме было подготовлено разными причинами.
   Когда общество долго живет в состоянии напряжения, в широких кругах рождается потребность в разрядке. Искусство идет навстречу этой потребности. Так отчасти было в конце первого и начале второго десятилетия XVII века в Англии.
   С другой стороны, правящие верхи, по-видимому, предпочитали театр многокрасочный и развлекательный, дающий яркие впечатления, но не побуждающий к серьезным размышлениям. При дворе Джеймза полюбили пьесы-маски - пышные представления без драматической фабулы, радовавшие слух поэзией и музыкой, а зрение - красочными костюмами и живописными декорациями.
   Романтические драмы использовали некоторые элементы жанра маски; но при этом они не только сохраняли драматизм действия, а даже обогащали его внешними происшествиями - невероятными приключениями, злодействами сверх меры и чудесными избавлениями от беды.
   Бен Джонсон в этих условиях действовал иначе. Для двора он писал изящные пьесы-маски, которые Иниго Джонс обставлял великолепными декорациями. А для общедоступного театра Джонсон писал свои бичующие сатирические комедии, которые были исключительно остры и язвительны.
   Шекспир не стал трудиться для двора. Он по-прежнему творил для своего театра. Новый тип пьес, как сказано, содержал отдельные черты, приближавшие их к маскам. Такие пьесы можно было показывать при дворе. Уступка была сделана. Но не слишком большая. Кроме того, Шекспир использовал даже эту форму драмы для высоких гуманистических целей.
   Первым, кто смекнул, что пьесы такого рода входят в моду, был Джон Флетчер. Авантюрные мотивы в сочетании с поэзией были в его вкусе. Он увлек за собой Бомонта, и вместе они написали драмы "Филастр" (1608-1611), "Король и не король" (1611), "Трагедия девушки" (1611) и еще несколько пьес.
   В таком же романтическом духе была пьеса "Два благородных родственника" (1613), авторство которой делят Шекспир и Флетчер. По-видимому, это был не единственный случай их сотрудничества. Ряд исследователей полагает, что в написании последней исторической драмы Шекспира "Генрих VIII" (1613) участвовал тот же Флетчер.
   Была еще одна пьеса, которую Шекспир написал в соавторстве с Флетчером. Она называлась "Карденио". Сюжет ее был заимствован из "Дон-Кихота" Сервантеса. Выбор сюжета, вероятнее всего, принадлежал Флетчеру, который потом не раз использовал испанские сюжеты. Это стало входить в моду после того, как Джеймз помирил Англию' с Испанией.
   О представлении этой пьесы есть свидетельство в дворцовых записях: "Джону Хемингу уплачено (по тому же документу, датированному в Уайтхолле 9 дня июля 1613 года) для него и остальных его сотоварищей слуг его величества и актеров за исполнение пьесы под названием "Карденио" перед послом герцога Савойского, всего в сумме 6 фунтов стерлингов, 13 шиллингов, 4 пенсов". Это наверняка была пьеса, успевшая зарекомендовать себя, почему ее и дали во дворце ради торжественного случая.
   Рукопись этой пьесы попала после закрытия театров в руки издателя Мозли, который вместе с Хамфри Робинзоном собирал пьесы для издания. В реестре хранившихся у него манускриптов он записал в 1653 году: "История Карденио, Флетчер и Шекспир".
   Еще в начале XVIII века эту пьесу держал в руках шекспировед Льюис Теоболд. Она ему не понравилась, но сюжет его увлек, и он написал свою трагедию на эту тему, которая сохранилась, что безразлично для нас, тогда как, к великой досаде всех интересующихся Шекспиром, пьеса, написанная им вместе с Флетчером, навсегда пропала. Единственное, что известно о содержании этой пьесы: она представляет собой инсценировку эпизода из романа Сервантеса "Дон-Кихот".
   Новый тип пьес понравился публике. Но один из драматургов не мог принять романтику и нагромождение невероятных приключений. То был, конечно, Бен Джонсон. Он вел борьбу за то, чтобы театр стал ближе к повседневной жизни, и требовал прямой поучительности.
   Бен не принадлежал к тем, которые молчат, когда им что-либо не нравится. В 1614 году он поставил комедию "Варфоломеевская ярмарка". Во введении к комедии он не преминул высказать свое неодобрение авторам, которые "боятся испугать Природу", вроде тех, кто создает "Сказки", "Бури" и другие подобные забавы".
   Бен оставался верен себе.
   Сцена и жизнь
   Сколько ни старался Бен Джонсон воздействовать на публику, чтобы привить ей свое отношение к сказочно-романтическим драмам Шекспира, Бомонта и Флетчера, зрители любили такие пьесы. Мнение Бена Джонсона восторжествовало позже, когда в понимании искусства утвердились рассудочность и трезвая утилитарность. Во времена Шекспира до этого еще было далеко. Поэтические вымыслы не воспринимались тогда как нечто противоречащее действительности. Все понимали, что "сказка - ложь, да в ней намек...".
   В драме Шекспира дочь короля Цимбелина от первого брака, Имогена, влюбляется в молодого дворянина Леоната Постума, чей род не древен и не знатен. Несмотря на то, что они обручились, король изгоняет Постума, ибо не допускает мысли о браке принцессы с человеком, за которым есть только ум и много добродетелей, но нет ни богатства, ни родовитости.
   Шекспиру это служит поводом еще раз высказать осуждение сословным предрассудкам и утвердить идею естественного равенства людей.
   Случилось, однако, так, что пьеса "Цимбелин" оказалась до некоторой степени злободневной.
   Среди царствующей семьи была принцесса Арабелла Стюарт, приходившаяся племянницей Джеймзу. Она влюбилась в лорда Уильяма Симора. Так как король был против их брака, молодые люди обвенчались тайно. Но такие вещи недолго остаются в секрете. Джеймз узнал о непокорстве племянницы и велел арестовать обоих - ее и мужа. Им удалось бежать из замка, куда их заточили. Симор успел перебраться на континент, а принцессу схватили и упрятали под арест. Бедняжка Арабелла Стюарт не выдержала этих испытаний и сошла с ума от горя.
   Последние пьесы Шекспира лишены того трагического пафоса, который был присущ его драмам в первые восемь лет нового века. Но благополучные развязки не должны нас обманывать. Прежде чем "все хорошо кончается", в этих пьесах достаточно того, что заставит зрителя задуматься над серьезными вопросами жизни.
   Шекспир и раньше показывал, что в верхах государства, там, где решаются судьбы народа и страны, находятся люди, не думающие ни о чем, кроме своих корыстных интересов. "Гамлет", "Король Лир", "Макбет", "Кориолан", "Антоний и Клеопатра" в неприглядном свете изображают королей и их ближайшее окружение. В драмах, написанных Шекспиром между 1609-1613 годами, мы видим ту же картину произвола и жестокости в верхах. Достаточно вспомнить двор Цимбелина и интриги его второй жены, неоправданную ревность Леонта, приказывающего убить жену и ребенка ("Зимняя сказка"), восстание брата, изгоняющего законного герцога ("Буря"), наконец, уже не вымыслы, а реальную историю деспота Генриха VIII, отправившего на плаху свою первую жену, чтобы жениться на полюбившейся ему фрейлине ("Генрих VIII").
   Правда, чем рискованнее был сюжет, тем осторожнее был Шекспир. В "Генрихе VIII" в финале есть большая речь, в которой прославляется и покойная Елизавета и здравствующий Джеймз. Это была цена, которую драматурги платили за то, чтобы сказать хоть небольшую долю правды. И Шекспир говорил ее. То мы слышим ее из уст какого-нибудь благородного персонажа, то, смеясь, произносит ее шут.
   Уж на что плох, по мнению критиков, "Перикл", но даже, в этой сравнительно слабой пьесе Шекспира есть сильные места.
   В пьесе говорится о бедствиях, которые приносят народу голод и война. А вот как рассуждает в той же пьесе рыбак, когда приятель его спрашивает: "Как это рыбы живут в море?" - "Да живут они точно так же, как и люди на суше: большие поедают маленьких. Посмотри, например, на богатого скрягу: чем не кит? Играет, кувыркается, гонит мелкую рыбешку, а потом откроет пасть и всех их, бедненьких, одним глотком и сожрет. Да и на суше немало таких китов: откроет пасть и целый приход слопает, да и церковь с колокольней в придачу..." {"Перикл", II, 1. Перевод Т. Гнедич.}.
   В "Цимбелине" бывший царедворец Беларий много лет скрывается с юными принцами Гвидерием и Арвирагом в пещере. Умудренный горьким жизненным опытом, Беларий учит молодых людей, что их отшельническая жизнь гораздо лучше, чем пребывание при дворе:
   ...свет не по заслугам чтит,
   А за уменье льстить...
   Когда б вы только знали
   Всю мерзость городов!
   С придворной жизнью
   Расстаться трудно, но еще труднее
   Жить при дворе...
   Как часто доблесть клеветой встречают!
   И, что всего ужасней, ты покорно
   Несправедливость вынужден сносить!.. {*}
   {* "Цимбелин", III, 3. Перевод П. Мелковой.}
   Король Сицилии Леонт совершил чудовищную расправу над женой. Он, правда, выполнил формальность - провел над нею открытый суд. Но суд был издевкой над справедливостью. Смелая и прямая на язык придворная дама Паулина бросает в лицо королю:
   Ты тиран!
   Какие пытки ты мне уготовишь,
   Колесованье, дыбу иль костер?
   Или велишь сварить в кипящем масле?
   Что ты измыслишь, если каждым словом
   Я самых страшных пыток заслужу? {*}
   {* "Зимняя сказка", III, 1. Перевод В. Левика.}
   Это не поэтические гиперболы, а просто перечень обычных во времена Шекспира приемов пытки и казни.
   Интригам двора, зависти, ревности, кровавой вражде, произволу царей Шекспир противопоставляет идеал мирной жизни на лоне природы. Добродушные поселяне, приютившие дочку короля, которую отец обрек на смерть, живут в труде, отдавая досуги приятным развлечениям - пению и пляскам. Здесь, в среде этих простых людей, больше человечности и истинного благородства, чем во дворцах.
   Свое и чужое
   Начиная с 1608 года пьесы Шекспира шли в двух театрах - "Глобусе" и "Блекфрайерсе", а также при дворе и во дворцах вельмож. Это приносило ему изрядные доходы не как автору, а как пайщику труппы, ибо, получив от театра единовременно за пьесу, он никакого другого гонорара за нее не имел. Доходы шли к нему от сборов входной платы. А славу приносили печатные издания. Но за них он не получал ничего. Утешением Шекспиру могло служить то, что за десять лет, начиная с 1605 года, вышло двадцать книг с его именем на титульном листе.
   Некоторые действительно были написаны им. Но случалось и так, что издатели ставили его имя на книге без достаточных оснований.
   Выходили повторные издания ранее написанных пьес: "Ричард III" (три издания за эти десять лет), "Ричард II" (два издания), "Тит Андроник", "Ромео и Джульетта" (два издания), "Гамлет", "Генрих IV" (1-я часть, два издания), поэма "Лукреция". Впервые появилась пьеса "Троил и Крессида" (два издания).
   Вышла в свет "Йоркширская трагедия" (1608), которая была приписана Шекспиру издателем только на том основании, что пьеса шла в "Глобусе". Приписали ему также авторство пьесы в двух частях "Беспокойное царствование Джона, короля Английского" (1611). У Шекспира, как мы знаем, есть пьеса "Король Джон". Но она не состоит из двух частей. "Беспокойное царствование Джона, короля Английского" - пьеса одного из предшественников Шекспира, имя которого осталось неизвестным. Шекспир знал эту пьесу и, переработав ее кардинальным образом, создал своего "Короля Джона".
   В 1599 году был издан цикл сонетов "Страстный пилигрим", автором которого был назван Шекспир. Второе издание вышло без указания даты. Наконец в 1612 году вышло дополненное третье издание. Исследования показали, что это была фабрикация издателя Уильяма Джаггарда, которому, по-видимому, попал в руки альбом переписанных кем-то стихов. Из двадцати небольших стихотворений, составляющих сборник, несомненно, принадлежат Шекспиру только четыре. Два из них - это сонеты, вошедшие потом в собрание сонетов Шекспира под номерами 138 и 144. Еще два - его же сонет и песня из "Бесплодных усилий любви". Остальные стихотворения принадлежат другим авторам. В третьем издании, как указано на титульном листе, были добавлены сонеты из "переписки" Париса и Елены Прекрасной. Автором их был Томас Хейвуд, с которым читатель уже знаком.
   Когда в 1612 году вышло третье издание "Страстного пилигрима", Хейвуд тут же откликнулся. Как раз в это время печаталась книга Хейвуда "Защита актеров". Он снабдил эту книгу "Посланием", заменявшим предисловие, и вписал в него следующие строки: "Здесь я вынужден сказать относительно очевидного ущерба, причиненного моему произведению тем, что два послания, Париса Елене и Елены Парису, были взяты из него и напечатаны в другом небольшом томе под именем другого автора, что может породить в свете мнение, будто я украл их у него, а он, дабы восстановить свое право, якобы перепечатал их под своим именем. Я признаю, что стихи не заслуживают почтенного покровительства того, за чьей подписью они были напечатаны, и мне известно, что автор был весьма возмущен тем, что мистер Джаггард (с которым он совершенно не знаком) посмел так нагло обращаться с его именем".
   Свидетельство Хейвуда имеет большую цену. Когда вышло третье издание "Страстного пилигрима", он, увидев в нем свои стихи, наверное, обратился к самому Шекспиру. Тот мог только сказать, что он сам не знал, как получилось, что ему приписали стихи Хейвуда, и они вместе стали честить Джаггарда. Хейвуд не ограничился устной бранью, потому что его репутация была задета. Он понимал, как и все, что скорее поверят Шекспиру, чем ему, если возникнет спор об авторстве, поэтому он торопился разъяснить истину читающей публике. В этом отзыве показательно то, что Хейвуд признает бесспорным превосходство Шекспира как поэта над ним, Хейвудом.
   Нам остается сказать о "Сонетах", впервые напечатанных в 1609 году. Совершенно очевидно, что Шекспир не собирался печатать их. Как мы только что выяснили, уже в 1599 году Джаггард раздобыл два сонета и напечатал их в начале "Страстного пилигрима". Эта "пиратская" публикация насторожила Шекспира. Он принял меры, благодаря которым "сонеты, известные его друзьям", как об этом писал еще Мерез в 1598 году, так и не вышли за пределы дружеского круга.
   Десять лет удавалось спасать "Сонеты" от печати, пока, наконец, один издатель сумел раздобыть рукопись. Он издал их, подчеркивая, что предлагает публике редкую и ценную новинку: "Сонеты Шекспира. Никогда раньше не печатавшиеся"!
   После заглавного листа отдельная страница была отведена для того, чтобы напечатать посвящение. Для того чтобы "разогнать" его текст, занимавший мало места на странице, а также для красоты наборщик поставил после каждого слова точки. Воспроизвожу посвящение в том виде, в каком оно было напечатано:
   "Тому, единственному.
   кому обязаны. своим появлением.
   нижеследующие, сонеты.
   мистеру W. Н. всякого счастья.
   и. вечной, жизни.
   обещанной.
   ему.
   нашим. бессмертным. поэтом.
   желает. доброжелатель.
   рискнувший. издать. их.
   в свет.
   Т. Т.".
   Последующие поколения заинтересовались тем, кто был тот, чье имя издатель скрыл под инициалами. Инициалы самого издателя разгадали легко. На других книгах он полностью ставил имя и фамилию - Томас Торп. Что же касается мистера W. H., то он наделал хлопот. Гадали - не он ли тот молодой человек, которого автор сонетов сначала уговаривает жениться, а потом жалуется на то, что тот отбил у него изменчивую смуглянку? Если так, то, значит, остается найти молодого вельможу с инициалами W. Н. Если перевернуть инициалы Генри Ризли (Henry Wriothesley) графа Саутгемптона, то они подойдут. Без этой манипуляции подходят инициалы другого покровителя Шекспира - Уильяма Герберта (William Herbert) графа Пембрука.
   Но дело, по-видимому, обстояло проще. Единственный, кому эти сонеты были обязаны своим появлением, мог быть просто тем недобросовестным человеком, который, нарушив запрет автора, или его друга, или, наконец, смуглой дамы, раздобыл список сонетов и продал его издателю Томасу Торпу. Согласно одному из наиболее достоверных предположений, это сделал Уильям Харви (William Harvey), отчим графа Саутгемптона, которому они достались от его жены, скончавшейся в 1608 году, то есть за год до издания "Сонетов".