Глеб вновь склонился над нетленным. Все в нем протестовало против этого идиотизма. Но он взял алмаз, а значит, согласился работать на Лагина.
Постояв над покойником с минуту, Глеб уже хотел выпрямиться и высказать ученому мужу все, что думает о его «учености», как вдруг услышал, или ему показалось, что услышал, тихий вздох. А потом – словно бы далекий-далекий шепот на непонятном языке.
– Черт… – Глеб выпрямился и, испуганно глядя на нетленного, вытер рукавом мигом вспотевший лоб.
– Ну? Что? – нетерпеливо спросил Лагин и даже чуть-чуть подался вперед. – Ты услышал?
– Я не уверен…
– Ты слышал, – улыбнулся седой ученый и удовлетворенно кивнул. – Я рад. Теперь ты не будешь считать меня безумцем.
– Я не смог разобрать ни слова, – глухо произнес Глеб.
– Это не обычные слова. Это больше похоже на заклинание.
Глеб, прищурившись, посмотрел на Лагина.
– Это голос твоего брата?
Ученый поправил очки и покачал седой головой.
– Нет. Это не его голос. Я думаю… – Лагин заговорил тише, – …я думаю, что в тело моего брата кто-то вселился. Кто-то, кто не дает ему до конца умереть.
Глеб снова склонился над телом. На этот раз он вел себя грубо и безапелляционно – разорвал на груди нетленного рубаху и прижал ухо к его недвижимой груди.
– Что ты делаешь? – хрипло спросил Лагин.
– Тс-с-с…
Глеб прислушался.
– Странно, – сказал он после паузы. – Сердце не бьется.
– Ты все еще не можешь поверить в то, что он мертв?
Глеб выпрямился.
– Мы должны найти еще одного нетленного. Найти и взглянуть на него.
– Ты хотел сказать – «послушать», – поправил его Лагин. – Среди жителей Хлынь-града наверняка найдутся такие, кто не убоялся княжьего указа и не стал сжигать своего нетленного. Есть у тебя кто-нибудь на примете?
Орлов задумался.
– Неделю назад у одного моего приятеля помер отец, – ответил он после паузы. – Последние полгода старик не мог обойтись и недели без понюшки бурой пыли.
– Этот твой приятель… он бывший ходок?
Глеб кивнул:
– Да.
– Значит, бурую пыль для больного отца он носил из Гиблого места? Думаю, такой человек не станет подчиняться княжьим указам.
– Мы не можем знать этого наверняка, – засомневался Глеб. – Думаю, прах старика бросили в горшок, горшок зарыли в могилу, а на могилу поставили домовину.
– Но мы должны выяснить.
– Точно, – кивнул Глеб и усмехнулся. – Мы можем вырыть пепел, замесить его в тесто и слепить старика заново.
Лагин обиженно нахмурился.
– Странный ты человек, Глеб. Ты ведь сам все видел, но продолжаешь сомневаться.
Орлов выпустил изо рта клубок дыма, посмотрел, как он расплывается в воздухе, и вздохнул:
– Ох, ученый… Да если бы я верил всему, что вижу, я уже давно был бы мертв.
– Мы просто наведаемся к твоему приятелю и поговорим с ним. Ты ведь ходок, а значит – не слуга князю и не доносчик. Твой приятель не станет тебе лгать.
– Вот в этом я сомневаюсь, – выдохнул Глеб вместе с дымом. – Лгут все.
– Первоход! – тихо окликнул его кто-то из темноты.
Глеб повернул голову и увидел перед собой морщинистое лицо Хомыча.
– Чего тебе, старик?
Бродяга скользнул взглядом по их лицам, явно не зная, к кому теперь обращаться.
– Я это… за охрану подводы неплохо бы заплатить, – робко проговорил он.
– Да-да, – поспешно проговорил Лагин и сунул руку в карман кафтана.
Глеб усмехнулся и мрачно проговорил:
– Вижу, странник, горазд ты разбрасываться деньгами. Видать, и впрямь великий алхимик, если так соришь монетами.
Лагин всучил Хомычу пару монеток, и тот поспешно спрятал их в карман.
– Получил свое? – грубо осведомился у бродяги Глеб. – Теперь проваливай.
– Груб ты, Глеб-Первоход. – Хомыч повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и весело взглянул на Глеба. – А то взял бы меня в слуги, а? У многих ходоков слуги имеются. А уж я бы тебе пригодился. Человек я старый, смерти не боюся. Но и от жизни не отказываюсь, и от денег носа не ворочу. Знаю, как их употребить. Возьми, а?
– А что, Глеб, – заговорил Лагин с воодушевлением. – Может, и правда возьмем Хомыча? Он хоть и бродяга, а человек толковый. Живо мне все про тебя и про Порочный град рассказал. И потом – чем нас больше, тем надежнее, ведь так?
Глеб хмыкнул.
– Здесь ты хозяин. Хочешь скормить старика оборотням – скармливай. Но платить ему за это будешь сам.
Диона протянула к лицу Глеба руку. Первоход перехватил ее запястье и с мрачным удивлением взглянул девушке в глаза.
– Что ты делаешь?
– Кровь вытираю, – робко ответила Диона. – Испачкался ты, когда оборотня убивал.
– Обойдусь.
Глеб отшвырнул ее руку от лица. Диона отступила в темноту и обиженно, по-девчачьи, шмыгнула носом.
– Ладно, – сказал Глеб, – забираемся в подводу. Эй, недюдь, это и тебя касается.
– Меня зовут Диона, – тихо сказала девушка из темноты.
– Плевать мне на то, как тебя зовут, – сухо откликнулся Глеб. – И пореже открывай рот, если не хочешь, чтобы я заткнул тебе его навсегда.
– Погодите.
Затем зашагал к невысокому худощавому человеку в дорогом, но сильно поношенном камзоле, стоявшему возле кружала. Подойдя к нему вплотную, Глеб сказал:
– Привет, Бельмец.
– Здравствуй, Первоход, – отозвался человек сипловатым голосом и взглянул на Глеба единственным зрячим глазом. – Хорошего оборотня завалил. Я таких здоровенных и не видывал.
– Еще увидишь, – мрачно пообещал Глеб. – Что слышно?
– Да разное, – уклончиво ответил Бельмец. – Говорят, Остяк Костолом грозился тебя изничтожить. Даже пику огневую у меня прикупил.
– А ты зачем продал? – сухо спросил Глеб.
– Остяк хорошую цену заплатил, вот я и продал. – Бельмец тонко усмехнулся. – Ты берегись его, Первоход. Остяк в болоте про́клятом тонул и на колья саморослые животом падал. И до сих пор жив. Говорят, он теперь бессмертен.
– Чушь, – скривился Глеб. – В Гиблом месте нет чудны́х вещей, которые бы делали человека бессмертным.
– Я у него шрамы от кольев видел, – возразил Бельмец. – Он на постоялом дворе у Дулея Кривого ими похвалялся. Один кол насквозь прошел, прямо сквозь грудину, а Остяку ничего не сталось.
Глеб помолчал, обдумывая слова Бельмеца, потом коротко спросил:
– Что еще?
– Братья Барсуки тоже на тебя зуб имеют. Говорят, ты у них об ту осень заказчика богатого увел.
– Ну, эти ребята безобидные, – небрежно проговорил Глеб.
Бельмец покачал головой:
– Не скажи. Слыхал, что они с Гудоном Лопатником сделали?
– Слыхал. Но Гудон пьян был. Трезвого Лопатника им бы ни за что не одолеть.
– Так-то оно так, – нехотя согласился Бельмец. – Но что, ежели братья Барсуки с Остяком против тебя сойдутся? Против троих тебе точно не устоять.
– Пусть сперва сойдутся, а там и поговорим.
Неподалеку кто-то подкинул в костер сухой травы. На лицо Бельмецу упал отблеск огня, жутковато блеснул его слепой белый глаз.
– Боюсь, что скоро вашу лавочку прикроют, Глеб, – произнес Бельмец задумчиво.
– С чего ты это взял?
– Так… Ходят слухи. Народ в граде поговаривает, что князь Егра хочет прибрать вас к рукам. Доходы большие, и все мимо казны.
– Руки об нас обломает.
– Не скажи. Народец его любит. Дескать, суров, да справедлив. При прежнем князе порядку, вишь, было мало. А этот блажные дома упорядочил, произвол с ценами на бурую пыль прекратил. В княжестве нынче тишь да благодать. И благосостояние, говорят, растет.
– Точно, – согласился Глеб. – А кто в рост идти не хочет, того дыбой подтянут.
Бельмец усмехнулся. Сказал, помолчав:
– А еще говорят: дескать, теперь бурую пыль в кажный дом бесплатно приносить станут. Не помногу, по чуть-чуть. Дескать, пусть и беднота жизни порадуется.
– Да уж, – усмехнулся Глеб. – Только и радости в жизни, что бурую пыль нюхать. У тебя нынче что-нибудь есть?
– Кой-чего имеем. – Бельмец быстро глянул по сторонам и сипло спросил: – А тебе чего нужно?
– Световой заряд. Не очень мощный.
– Когда?
– Сейчас.
Бельмец вздохнул:
– Ежели сейчас, то будет в два раза́ дороже.
– Не трясись, заплачу. Еще мне нужен золотой шарик против оборотней. Есть у тебя?
– Есть один, – отозвался Бельмец. – Но шарик не нов, его уже Долговяз пользовал. А потом, по бедности, мне перепродал.
– Ничего, мне сгодится. – Глеб сунул руку в карман, достал несколько монет и вручил Бельмецу. – Это за все. А ко всему добавь еще пару дозорных рогаток.
– За рогатки я беру отдельно… – Бельмец встретился с Глебом взглядом и поспешно смягчил тон: – Но так и быть: тебе отдам в придачу.
– Когда будет готово? – спросил Глеб.
– Да прямо сейчас.
– У тебя с собой, что ли?
– Ну.
Бельмец нахмурился. Он явно хотел еще что-то сказать, но колебался.
– Ну, говори, – поторопил Глеб, доставая из кармана куртки берестяную коробку с сигаретами.
– Первоход… – Бельмец облизнул губы. – Есть кое-что новенькое. Как раз для тебя. И совсем недорого.
Вспыхнувший огонек пламени осветил худощавое лицо Глеба.
– И что же это? – спокойно спросил он.
Бельмец достал из кармана маленький темный предмет и показал его Орлову:
– Вот, гляди.
– Что это?
– Камушек ледовый. Я называю его перелиц. Сунешь этот камешек под нижнюю губу – и любую личину примешь, какую только пожелаешь.
– Как это? – не понял Глеб.
Бельмец облизнул губы узким кончиком языка.
– Я бы показал… – сипло сказал он. – Но вельми больно. Мне такой боли не вытерпеть. Ты – другое дело. Кости трещат, кожа натягивается. Может и кровь пойти. Потом-то, конечно, кончится. Лицо новое платком оботрешь, даже шрамов не останется.
Глеб с любопытством глянул на камушек.
– Так говоришь, любую личину?
– Любую, – кивнул Бельмец.
– И долго так можно?
– Пока камушек за губой не истает.
– А когда он истает?
– Всяк раз по-разному.
Глеб прищурил недобрые карие глаза.
– Кто опробовал?
– Есеня Рог.
Глеб удивленно вскинул брови:
– Его же убили!
– Убили, – согласился Бельмец. – Потому задешево и предлагаю, что изо рта у мертвеца достал, а отчета у него не спросил. Ежели тебе сгодится – стану продавать другим втридорога. А тебе, ежели в другой раз захочешь, хорошую скидку сделаю.
Глеб задумался. Не нравился ему Бельмец. Слишком скользкий да ушлый. Однажды впарил одному молодому ходоку свистящий посох, наплел, что помогает от упырей. А оказалось, что упыри на его свист со всего Черного бора собираются, как крысы на дудку Ганса. Сожрали того ходока. И костей не оставили.
А с Бельмеца все как с гуся вода, потому что один он такой – барышник Гиблого места. Другим скупщикам чудны́е вещи побоятся нести, а этому несут – знают, что не сдаст, да и деньги заплатит по уговору, ни копейкой не обманет.
– Ну, так как? – утомился ждать Бельмец, глядя на Глеба своим белым, пустым глазом. – Берешь?
Глеб вздохнул:
– Беру. Только смотри – не обмани.
Бельмец хмыкнул.
– Я не самогубец, чтоб тебя обманывать. Ты ведь меня потом из-под земли найдешь, на куски порвешь и остаточки по ветру развеешь.
Глеб хмыкнул:
– Соображаешь. Сколько просишь за свой перелиц?
– Накинь еще три денежки – и он твой.
– Хватит с тебя и двух.
Брови Бельмеца дрогнули.
– Эх, Первоход… Умеешь же ты торговаться. Ладно, две так две. С кем другим поспорил бы, но с тобой не стану.
Взяв деньги и всучив Глебу перелиц, барышник глянул вокруг здоровым глазом и сипло проговорил:
– В Гиблом месте нынче неспокойно. Лес возмущается, земля гнилыми болотами дышит. Будто человек больной. Темные твари людей совсем бояться перестали. Столько злобы накопилось… Мнится мне, Первоход, что скоро вся нечисть из чащобы в села побежит.
– Разберемся, – привычно проговорил Глеб.
Бельмец ухмыльнулся:
– Знаю я, как ты разбираешься. Начнешь секирой махать, а потом дрова некуда складывать.
Глеб сунул перелиц в карман и повернулся, чтоб идти, но остановился на секунду и сказал:
– Братьям Барсукам передай, чтоб за языками своими погаными следили. А то при встрече вырву.
– Передам, – кивнул Бельмец.
Глеб зашагал к подводе. Бельмец, посмотрев ему вслед долгим взглядом, усмехнулся и задумчиво пробормотал:
– Широко шагаешь, Первоход. Гляди – не споткнися.
Глава вторая
– Зачем? – не понял Лагин.
Хомыч хихикнул:
– Известно, зачем. Нешто хорошо, когда такой мужчина без дела прокисает.
– Ну, и к чему ты это рассказал? – поинтересовался Глеб, прищуривая глаз.
– А к тому, Глеб, что любую силу хитростью да терпеливостью одолеть можно. Хитрость – она ведь как прутик ивовый. С виду вельми тонка, но под напором не ломается, а токмо гнется.
На эту банальную мудрость Глеб ничего не ответил.
– И часто у вас тут оборотни на вооруженных ратников бросаются? – поинтересовался Лагин.
Глеб покачал головой:
– Нет.
– Стало быть, необычно это?
– Необычно, – согласился Глеб.
Лагин помолчал несколько секунд, а затем вдруг проговорил дрогнувшим от волнения голосом:
– А что, если этого оборотня брат мой позвал?
Глеб откинул со лба темную прядку волос и пристально взглянул на ученого мужа.
– Ты это серьезно?
– Ты ведь слышал голос. А что, если оборотень тоже его слышал? – продолжил развивать свою мысль ученый. – Да так, что устоять не смог и на зов сей чрез всю чащобу пришел?
Глеб покосился на ученого с сомнением.
– И зачем ему это?
– Не ведаю. Может, спасти хотел. А может, еще что.
Несколько секунд Глеб обдумывал слова ученого мужа, затем вздохнул и сказал:
– Сочиняешь ты много, Лагин. Никогда не бывало, чтобы оборотень на помощь мертвецу бросился.
– Так ведь это не просто мертвец, это нетленный.
На это Глеб ничего не сказал. Зато сказал Лагин, вернее, спросил:
– Ты из каких земель сюда пришел, Первоход?
– Из далеких, – ответил Глеб угрюмо.
– А точнее?
– Из Российской Федерации.
Лагин задумался и покачал головой:
– Не слыхал.
– И часто у вас оттуда люди уходят? – поинтересовался бродяга Хомыч.
– Случается, что уходят.
– А откуда узнают, куда идти?
Глеб усмехнулся:
– Ну, с этим у нас легко. Стоит у нас на площади огромный железный человек и рукою вдаль показывает. Если туда пойдешь, то к лучшей жизни придешь.
– И что же, его все слушаются? – не поверил Хомыч.
– Не все, но многие.
– Чудно́, – покачал головой бродяга. – А чем вы этого железного человека кормите?
– Раньше кормили людьми. А теперь, думаю, голодный стоит. Хотя как знать. Может, уже и не голодный. Давно я дома не был.
Хомыч замолчал, погрузившись в раздумья, а Лагин глянул на Глеба сквозь свои прозрачные кружочки и спросил:
– Чем же у вас там люди живут, Глеб? На что годы жизни тратят?
– На что? – Глеб пожал плечами. – Да как везде. Едят, пьют… А когда не пьют, то деньги делают.
– Из чего?
– Из воздуха. Ты ведь алхимик, знаешь, как.
– Легкие, должно быть, деньги, – заметил Лагин. – И на что они их тратят?
– Да все на то же. Едят, пьют.
– А когда не пьют да не едят, то что делают?
– Что делают? Да ничего не делают. Телевизор смотрят.
– А это что?
– Телевизор? – Глеб улыбнулся. – Сложно объяснить. Скажем так: это такое окно, в которое за другими людьми подглядывать можно.
Лагин слегка оживился.
– Ну, а те, которые в телевизоре, – они-то чем занимаются?
– Тем же. Едят, пьют, лакомые куски друг у друга отбирают.
Лагин снова приуныл.
– И не скушно им?
– Скушно, – признал Глеб.
– А почему не перестанут?
– Страшно.
– Чего страшно? – не понял ученый муж.
– Всего. Непонятного вокруг много. Пока ешь да пьешь – не видишь. А чуть остановишься да по сторонам посмотришь – считай, беда.
Ученый муж вздохнул:
– Н-да… Везде одинаков человек. Но в иных местах это особенно заметно. Странное место наш мир.
– Зато приятное, – возразил ему Хомыч, почесывая палочкой спину. – Нужно поменьше думать. Не умные и сильные правят миром, а лукавые. Лукавство – вот настоящая мудрость.
Лагин хмыкнул.
– Тьфу на тебя, болтун, – неожиданно сердито сказал он. – Лукавство ведет к греху. А Бог любит простодушных. Ибо сказано в Евангелии: блаженны нищие духом, ибо их есть царствие Божие.
– Простодушных твоих не только бог, их и жулики любят, – с едкой усмешкой парировал Хомыч. Он глянул вперед и ткнул пальцем в виднеющиеся вдалеке дома: – Вон он, Хлынь-град. Еще до рассвета там будем.
Глеб промолчал. Лагин тоже предпочел не обсуждать опасную тему. Диона же за всю дорогу не произнесла ни слова, как и велел ей Глеб-Первоход.
Молча ехали еще минут двадцать. Возле Перунова капища Глеб свернул на разбитую улицу, проехал еще чуток и остановил коней.
– Приехали, – сказал он и указал кнутом на избу с высоченной оградой из тесаных бревен.
– Богатая ограда, – заметил Хомыч. – За такую даже половцам не пробраться.
Глеб усмехнулся.
– Хозяина зовут Угрим Хват, – сказал он. – Ведите себя тихо и не высовывайтесь понапрасну. Говорить с ним буду я, а вы поддакивайте, но только если разрешу.
– А как мы узнаем, что ты разрешил? – живо поинтересовался Хомыч.
– Ты – никак, – ответил Глеб. – Останешься сторожить подводу.
Хомыч боязливо посмотрел на рогожу и хрипло проговорил:
– Я с мертвецом не останусь. Боязно.
– Останешься, – спокойно сказал Глеб. Наклонился к уху старика и добавил: – Или вернешь деньги, которые украл у Лагина.
Глаза Хомыча забегали.
– Откуда про то знаешь? – хрипло прошептал он.
Глеб усмехнулся.
– У тебя на лбу угольком написано.
Хомыч вскинул было руку ко лбу, но тут же опустил ее.
– Девку-то хоть со мной оставьте, – попросил он. – Все веселее будет куковать.
– Это не девка, это нелюдь, – сухо поправил старика Глеб. – И она останется с тобой. Если надумает уйти, не держи. – Глеб спустился с телеги. – Идем, Лагин. Будем с Угримом беседовать.
У ворот Глеб хмуро оглядел тяжелую калитку и громыхнул кулаком по дубовым доскам. За воротами заливисто забрехали собаки. Потом скрипнула дверь, и послышались тяжелые шаги.
– Кого там нелегкая принесла? – грубо осведомился мужской голос.
– Угрим, открой. Это я, Глеб.
– Первоход?
– Да.
Бряцнул засов, и дверь открылась. Человек, открывший ее, был высок, плечист и сутул. Лицо, поросшее рыжеватой бородой, было мрачное и неподвижное, а глаза – острые и холодные.
– Здрав будь, Угрим, – поприветствовал хозяина Глеб.
– И тебе здоровьичка, Глеб-Первоход. – Мужик мельком оглядел Лагина и снова уставился на Глеба. – Зачем пожаловал?
– Разговор есть, – уклончиво ответил Глеб. – Можно войти?
Угрим Хват несколько мгновений помедлил, потом распахнул дверь шире.
– Что ж, входи.
Он посторонился, впуская гостей. Пройдя через большой утоптанный двор, они остановились перед дверью избы.
– Чего встали? – грубовато сказал Угрим. – Заходите.
В доме было темно, лишь в горнице горели две свечи.
Навстречу гостям поднялась высокая женщина с усталым, красивым лицом. Она уставилась на Глеба изумленным взглядом, затем тревожно переглянулась с Угримом, после через силу улыбнулась и сказала:
– Привет вам, гости дорогие. Откушаете с дороги?
Глеб открыл рот для ответа, но Хват его опередил:
– Откушают. Подам сам. А ты, Ратмира, ступай в другую комнату и сиди там.
Женщина покорно потупила взгляд и без возражений вышла.
– Жестко ты с ней, – сказал Глеб. – Раньше бы она тебе этого не спустила.
– На всякую дикую кобылицу есть свой объездчик, – грубо проговорил Угрим. – Садитесь за стол.
Усадив Глеба и Лагина за стол, Хват взял с полки кувшин и тарелку, наполненную сухарями и кусочками вяленого мяса. Поставил все это на стол и сел сам.
Глеб терпеливо ждал. Угрим неторопливо и спокойно наполнил мутной вонючей жидкостью три огромные деревянные кружки, скрепленные бочарными кольцами. Пододвинул кружки к Глебу и Лагину.
– Что это? – спросил ученый.
– Брага, – не глядя на него, ответил Хват.
– Я не… – Седой ученый встретился взглядом с Глебом и осекся.
Угрим взял свою кружку и сказал:
– Ну, здраве будем.
Запрокинув кудлатую рыжеватую голову, верзила сделал несколько больших глотков. Глеб последовал его примеру. Лагин взял свою кружку и осторожно смочил брагой губы.
Угрим посмотрел на ученого пристальным, тяжелым взглядом.
– Пошто слюду на глаза нацепил? – грубо осведомился он.
– Это не слюда, это стекло, – ответил Лагин, поежившись под взглядом Угрима. – Точнее, линзы. Я сквозь них лучше вижу.
Хват чуть качнул головой, как бы говоря – надо же. И снова взялся за кружку.
– Ты все так же суров, – сказал ему Глеб.
– А ты чего ожидал? – прищурил на него глаза хозяин дома. – Сколько вы с Ратмирой не виделись? Год? Или полтора?
– Почти два, – сказал Глеб неохотно.
– А нынче зачем пожаловал?
Глеб отхлебнул браги и облизнул губы.
– Не знаю, помнишь ли ты, Угрим, но за тобой оставался один должок.
– Про должок я помню. А коли бы забыл, так ты бы мне напомнил. Ты ведь никогда не прощаешь долгов, верно, Первоход?
Было в тоне Угрима что-то такое, что заставило Лагина поежиться. Глеб, однако, ничуть не смутился и спокойно проговорил:
– Верно. И сейчас я пришел рассчитаться.
Огромные ладони Хвата сжались в столь же огромные кулаки. Он сверкнул глазами и глухо выдохнул:
– Ежели ты говоришь о Ратмире, то…
– Дело не в Ратмире, – перебил его Глеб. – Дело в другом.
Угрим слегка успокоился.
– Чего ж ты хочешь? – спросил он.
Глеб посмотрел на кружку долгим, задумчивым взглядом и негромко проговорил:
– Слышал я, Угрим, что на прошлой неделе у тебя помер отец.
– Ну, помер. А тебе что за дело?
Глеб поднял взгляд на Угрима.
– Ты его похоронил?
– Ясное дело. А ты почему спрашиваешь?
– Видишь ли, Угрим… – Глеб нахмурился. – Я думаю, что твой отец все еще в доме.
Несколько секунд в горнице стояла тишина, напоминавшая затишье перед грозой. Два ходока – нынешний и бывший – внимательно смотрели друг другу в глаза, и если взгляд Глеба был спокойным и незлобивым, то взгляд Угрима не предвещал ничего хорошего.
Когда тишина стала невыносимой и Лагин, кашлянув в кулак, хотел нарушить ее, Хват хрипло проговорил:
– Ты в своем уме, Первоход?
Глеб отвел взгляд и тихо сказал:
– Ежели это так, мы никому о том не расскажем. Просто посмотрим на него и уйдем. И все останется, как было. Клянусь Родом.
Хват помолчал, хмуря лоб, потом протянул руку к стене и снял с гвоздя топор. Опробовал пальцем его лезвие и задумчиво проговорил:
– Дров надо наколоть. Изба совсем простыла.
Лагин посмотрел на топор в руках широкоплечего верзилы и поежился. Затем нервно поправил очки и вопросительно взглянул на Глеба. Тот сидел за столом спокойно и прямо.
– Шел бы ты отсюда, Глеб, – снова заговорил Угрим. – У нас в семье горе, а ты глумишься. Нехорошо это. Противно.
– Так ты не покажешь нам отца?
Угрим медленно встал из-за стола и слегка приподнял топор. В его угрюмых глазах заплясали огоньки ярости.
– Ну, раз сам не хочешь уйти…
– Не дури, Хват, – сказал Глеб и холодно взглянул в глаза хозяину дома. – Я ведь могу привести княжьих охоронцев и проверить вместе с ними. И тогда…
Не дав Глебу договорить, Угрим ринулся на него с топором.
Произошла короткая схватка, в результате которой Хват оказался повержен на пол, а Глеб сел ему на спину и, отбросив в сторону топор, скрутил верзиле руки за спиной.
– Ну, что? – тяжело дыша, осведомился Глеб. – Успокоился?
Однако Хват, похоже, не собирался сдаваться. Он пыхтел и вырывался, несмотря на то, что Глеб скрутил ему руки до хруста в суставах и норовил сломать их.
– Глеб! – На пороге горницы, испуганно прижав к груди руки, застыла Ратмира. – Отпусти его, Глеб!
– Уйди отсюда… – прохрипел Хват. – Прочь…
Ратмира несколько секунд стояла у двери, с растерянным видом глядя на схватившихся мужчин, затем повернулась и выскользнула в другую комнату.
– Ученый, подай веревку! – крикнул Первоход.
– Я не…
– На стене. Быстро!
Лицо Глеба побагровело от напряжения. Верзила все еще пытался вырваться, и Глебу стоило огромных усилий сдерживать его.
Лишь связав бывшего ходока по рукам и ногам, Глеб расслабился и отер пот со лба. Взглянул исподлобья на Лагина и устало проговорил:
– Угрим ходит в одиночку на медведя. Он так здоров, что ему и рогатина не нужна.
– Получается, ты еще здоровей, – угрюмо откликнулся с пола Хват.
– Я ловчее, – возразил Глеб. – И я слишком хорошо тебя знаю.
В горницу снова вошла Ратмира.
– Угрим, – позвала она. – Зачем ты им противишься?
– А, это ты. – Верзила усмехнулся. – Вот, смотри, Ратмира, твой муж лежит на полу, опутанный веревками. Рада?
На красивом лице женщины отобразилась горечь.
– Угрим, сделай, как хочет Первоход, – попросила она. – Открой ему погреб.
– Значит, ты прячешь мертвеца в погребе, – проговорил Глеб. – Мне следовало догадаться самому.
– Тьфу ты, – сплюнул Хват. – Дура!
Орлов поднялся на ноги и шагнул к погребу.
– Глеб, подожди! – Ратмира стремительно подошла к Глебу и порывисто положила ему на грудь руку. – Если ты кому-нибудь расскажешь, нас погубят!
Глеб прижал руку женщины ладонью, посмотрел ей в глаза и спокойно произнес:
– Мы никому не скажем. Я поклялся Родом.
Ратмира покраснела и неловко высвободила руку. Угрим, хищно прищурившись, наблюдал за ними с пола.
– Ладно, – проговорил он вдруг. – Отведу тебя в погреб. Развязывай руки!
Глеб посмотрел на верзилу с сомнением.
– А не обманешь?
Хват угрюмо мотнул головой:
– Не обману. Клянусь животом богини Макоши. Пусть у меня отнимутся члены, ежели я совру.
Против такого обещания Глеб устоять не мог. Он наклонился, достал из ножен кинжал и быстро срезал путы на руках и ногах верзилы.
Угрим сел на полу, потер запястья и хмуро посмотрел на Глеба.
– Зачем вам отец-то мой понадобился? – спросил он.
– Просто хотим на него взглянуть, – ответил Глеб.
– И зачем глядеть? Нешто нетленных никогда не видел?
– Видел. Но в лица им не вглядывался. Лагин вон уверен, что нетленные – не мертвы.
Хват перевел взгляд на ученого мужа и хмыкнул.
– Знамо дело, не мертвы. Были бы мертвы, воняли бы. Ладно. – Он поднялся на ноги, подошел к полке, взял с нее берестяной факел и глянул на Глеба: – Твое волшебное огниво при тебе?
– При мне.
– Зажигай.
Глеб достал стальную «Зиппо», заряженную горючей «земляной кровью», и возжег факел. Угрим двинулся в сени. Гости последовали за ним.
В сенях он отодвинул в сторону кадку с солеными огурцами, нагнулся, ухватился за медное кольцо в полу и сильно потянул. Тяжелая, плотно подогнанная к настилу крышка медленно поднялась, обнажив черный зев погреба.
– Пошли, – сказал Хват и стал первым спускаться в погреб. – Ноги не переломайте, лестница ветхая, – предупредил он.
Глеб и Лагин спустились за ним в сырой, прохладный погреб. Спустившись на дно, Угрим воткнул факел в железный ухватень на стене.
Тайный погреб был довольно просторным. Тяжелые лиственничные балки подпирали деревянный короб. Глеб огляделся и похвалил:
– Хорошо поработал.
– За неделю вырыл, – с ленцой в голосе проговорил Угрим. – Сделал бы быстрей, коли б ратников не таился.
В центре погреба на обтесанных квадратных камнях стоял деревянный гроб.
– Он у тебя открывается? – спросил Глеб.
– Открывается.
Угрим подошел к гробу, поддел кромку пальцами и легко откинул крышку. Затем осторожно снял ее и привалил к стене.
Глеб и Лагин приблизились к гробу и взглянули на мертвеца. Хват отступил назад, чтобы не мешать им. Кожа покойника не сотлела. Неприятного запаха не было. Лицо старика с заострившимися чертами выражало полный покой.
Лагин зябко передернул плечами.
– Будто спит, – тихо пробормотал он. – Видел за свою жизнь сотни мертвецов, многих из них вскрывал, а к этим никак не могу привыкнуть. Есть в них что-то… потустороннее.
Хлопнувшая за спиной крышка погреба заставила Лагина и Глеба вздрогнуть.
Наверху что-то громыхнуло.
– Угрим! – крикнул Глеб, кинувшись к лестнице. – Открой погреб!
– Чтобы вы меня княжьим псам сдали? – раздался сверху приглушенный голос. – Ищите дурака!
Глеб облизнул губы.
– Я клянусь тебе Перуном и Чернобогом, что никому про твой погреб не скажу!
– Конечно, не скажешь, – глухо отозвался Хват. – Потому что сам в нем сгниешь.
Глеб сжал кулаки. Сердце его билось учащенно. Рубаха на спине взмокла от пота.
– Что будем делать? – дрогнувшим голосом спросил Лагин.
Постояв над покойником с минуту, Глеб уже хотел выпрямиться и высказать ученому мужу все, что думает о его «учености», как вдруг услышал, или ему показалось, что услышал, тихий вздох. А потом – словно бы далекий-далекий шепот на непонятном языке.
– Черт… – Глеб выпрямился и, испуганно глядя на нетленного, вытер рукавом мигом вспотевший лоб.
– Ну? Что? – нетерпеливо спросил Лагин и даже чуть-чуть подался вперед. – Ты услышал?
– Я не уверен…
– Ты слышал, – улыбнулся седой ученый и удовлетворенно кивнул. – Я рад. Теперь ты не будешь считать меня безумцем.
– Я не смог разобрать ни слова, – глухо произнес Глеб.
– Это не обычные слова. Это больше похоже на заклинание.
Глеб, прищурившись, посмотрел на Лагина.
– Это голос твоего брата?
Ученый поправил очки и покачал седой головой.
– Нет. Это не его голос. Я думаю… – Лагин заговорил тише, – …я думаю, что в тело моего брата кто-то вселился. Кто-то, кто не дает ему до конца умереть.
Глеб снова склонился над телом. На этот раз он вел себя грубо и безапелляционно – разорвал на груди нетленного рубаху и прижал ухо к его недвижимой груди.
– Что ты делаешь? – хрипло спросил Лагин.
– Тс-с-с…
Глеб прислушался.
– Странно, – сказал он после паузы. – Сердце не бьется.
– Ты все еще не можешь поверить в то, что он мертв?
Глеб выпрямился.
– Мы должны найти еще одного нетленного. Найти и взглянуть на него.
– Ты хотел сказать – «послушать», – поправил его Лагин. – Среди жителей Хлынь-града наверняка найдутся такие, кто не убоялся княжьего указа и не стал сжигать своего нетленного. Есть у тебя кто-нибудь на примете?
Орлов задумался.
– Неделю назад у одного моего приятеля помер отец, – ответил он после паузы. – Последние полгода старик не мог обойтись и недели без понюшки бурой пыли.
– Этот твой приятель… он бывший ходок?
Глеб кивнул:
– Да.
– Значит, бурую пыль для больного отца он носил из Гиблого места? Думаю, такой человек не станет подчиняться княжьим указам.
– Мы не можем знать этого наверняка, – засомневался Глеб. – Думаю, прах старика бросили в горшок, горшок зарыли в могилу, а на могилу поставили домовину.
– Но мы должны выяснить.
– Точно, – кивнул Глеб и усмехнулся. – Мы можем вырыть пепел, замесить его в тесто и слепить старика заново.
Лагин обиженно нахмурился.
– Странный ты человек, Глеб. Ты ведь сам все видел, но продолжаешь сомневаться.
Орлов выпустил изо рта клубок дыма, посмотрел, как он расплывается в воздухе, и вздохнул:
– Ох, ученый… Да если бы я верил всему, что вижу, я уже давно был бы мертв.
– Мы просто наведаемся к твоему приятелю и поговорим с ним. Ты ведь ходок, а значит – не слуга князю и не доносчик. Твой приятель не станет тебе лгать.
– Вот в этом я сомневаюсь, – выдохнул Глеб вместе с дымом. – Лгут все.
– Первоход! – тихо окликнул его кто-то из темноты.
Глеб повернул голову и увидел перед собой морщинистое лицо Хомыча.
– Чего тебе, старик?
Бродяга скользнул взглядом по их лицам, явно не зная, к кому теперь обращаться.
– Я это… за охрану подводы неплохо бы заплатить, – робко проговорил он.
– Да-да, – поспешно проговорил Лагин и сунул руку в карман кафтана.
Глеб усмехнулся и мрачно проговорил:
– Вижу, странник, горазд ты разбрасываться деньгами. Видать, и впрямь великий алхимик, если так соришь монетами.
Лагин всучил Хомычу пару монеток, и тот поспешно спрятал их в карман.
– Получил свое? – грубо осведомился у бродяги Глеб. – Теперь проваливай.
– Груб ты, Глеб-Первоход. – Хомыч повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и весело взглянул на Глеба. – А то взял бы меня в слуги, а? У многих ходоков слуги имеются. А уж я бы тебе пригодился. Человек я старый, смерти не боюся. Но и от жизни не отказываюсь, и от денег носа не ворочу. Знаю, как их употребить. Возьми, а?
– А что, Глеб, – заговорил Лагин с воодушевлением. – Может, и правда возьмем Хомыча? Он хоть и бродяга, а человек толковый. Живо мне все про тебя и про Порочный град рассказал. И потом – чем нас больше, тем надежнее, ведь так?
Глеб хмыкнул.
– Здесь ты хозяин. Хочешь скормить старика оборотням – скармливай. Но платить ему за это будешь сам.
Диона протянула к лицу Глеба руку. Первоход перехватил ее запястье и с мрачным удивлением взглянул девушке в глаза.
– Что ты делаешь?
– Кровь вытираю, – робко ответила Диона. – Испачкался ты, когда оборотня убивал.
– Обойдусь.
Глеб отшвырнул ее руку от лица. Диона отступила в темноту и обиженно, по-девчачьи, шмыгнула носом.
– Ладно, – сказал Глеб, – забираемся в подводу. Эй, недюдь, это и тебя касается.
– Меня зовут Диона, – тихо сказала девушка из темноты.
– Плевать мне на то, как тебя зовут, – сухо откликнулся Глеб. – И пореже открывай рот, если не хочешь, чтобы я заткнул тебе его навсегда.
8
Уже устроившись в подводе, Глеб вдруг снова соскочил на землю и обронил через плечо:– Погодите.
Затем зашагал к невысокому худощавому человеку в дорогом, но сильно поношенном камзоле, стоявшему возле кружала. Подойдя к нему вплотную, Глеб сказал:
– Привет, Бельмец.
– Здравствуй, Первоход, – отозвался человек сипловатым голосом и взглянул на Глеба единственным зрячим глазом. – Хорошего оборотня завалил. Я таких здоровенных и не видывал.
– Еще увидишь, – мрачно пообещал Глеб. – Что слышно?
– Да разное, – уклончиво ответил Бельмец. – Говорят, Остяк Костолом грозился тебя изничтожить. Даже пику огневую у меня прикупил.
– А ты зачем продал? – сухо спросил Глеб.
– Остяк хорошую цену заплатил, вот я и продал. – Бельмец тонко усмехнулся. – Ты берегись его, Первоход. Остяк в болоте про́клятом тонул и на колья саморослые животом падал. И до сих пор жив. Говорят, он теперь бессмертен.
– Чушь, – скривился Глеб. – В Гиблом месте нет чудны́х вещей, которые бы делали человека бессмертным.
– Я у него шрамы от кольев видел, – возразил Бельмец. – Он на постоялом дворе у Дулея Кривого ими похвалялся. Один кол насквозь прошел, прямо сквозь грудину, а Остяку ничего не сталось.
Глеб помолчал, обдумывая слова Бельмеца, потом коротко спросил:
– Что еще?
– Братья Барсуки тоже на тебя зуб имеют. Говорят, ты у них об ту осень заказчика богатого увел.
– Ну, эти ребята безобидные, – небрежно проговорил Глеб.
Бельмец покачал головой:
– Не скажи. Слыхал, что они с Гудоном Лопатником сделали?
– Слыхал. Но Гудон пьян был. Трезвого Лопатника им бы ни за что не одолеть.
– Так-то оно так, – нехотя согласился Бельмец. – Но что, ежели братья Барсуки с Остяком против тебя сойдутся? Против троих тебе точно не устоять.
– Пусть сперва сойдутся, а там и поговорим.
Неподалеку кто-то подкинул в костер сухой травы. На лицо Бельмецу упал отблеск огня, жутковато блеснул его слепой белый глаз.
– Боюсь, что скоро вашу лавочку прикроют, Глеб, – произнес Бельмец задумчиво.
– С чего ты это взял?
– Так… Ходят слухи. Народ в граде поговаривает, что князь Егра хочет прибрать вас к рукам. Доходы большие, и все мимо казны.
– Руки об нас обломает.
– Не скажи. Народец его любит. Дескать, суров, да справедлив. При прежнем князе порядку, вишь, было мало. А этот блажные дома упорядочил, произвол с ценами на бурую пыль прекратил. В княжестве нынче тишь да благодать. И благосостояние, говорят, растет.
– Точно, – согласился Глеб. – А кто в рост идти не хочет, того дыбой подтянут.
Бельмец усмехнулся. Сказал, помолчав:
– А еще говорят: дескать, теперь бурую пыль в кажный дом бесплатно приносить станут. Не помногу, по чуть-чуть. Дескать, пусть и беднота жизни порадуется.
– Да уж, – усмехнулся Глеб. – Только и радости в жизни, что бурую пыль нюхать. У тебя нынче что-нибудь есть?
– Кой-чего имеем. – Бельмец быстро глянул по сторонам и сипло спросил: – А тебе чего нужно?
– Световой заряд. Не очень мощный.
– Когда?
– Сейчас.
Бельмец вздохнул:
– Ежели сейчас, то будет в два раза́ дороже.
– Не трясись, заплачу. Еще мне нужен золотой шарик против оборотней. Есть у тебя?
– Есть один, – отозвался Бельмец. – Но шарик не нов, его уже Долговяз пользовал. А потом, по бедности, мне перепродал.
– Ничего, мне сгодится. – Глеб сунул руку в карман, достал несколько монет и вручил Бельмецу. – Это за все. А ко всему добавь еще пару дозорных рогаток.
– За рогатки я беру отдельно… – Бельмец встретился с Глебом взглядом и поспешно смягчил тон: – Но так и быть: тебе отдам в придачу.
– Когда будет готово? – спросил Глеб.
– Да прямо сейчас.
– У тебя с собой, что ли?
– Ну.
Бельмец нахмурился. Он явно хотел еще что-то сказать, но колебался.
– Ну, говори, – поторопил Глеб, доставая из кармана куртки берестяную коробку с сигаретами.
– Первоход… – Бельмец облизнул губы. – Есть кое-что новенькое. Как раз для тебя. И совсем недорого.
Вспыхнувший огонек пламени осветил худощавое лицо Глеба.
– И что же это? – спокойно спросил он.
Бельмец достал из кармана маленький темный предмет и показал его Орлову:
– Вот, гляди.
– Что это?
– Камушек ледовый. Я называю его перелиц. Сунешь этот камешек под нижнюю губу – и любую личину примешь, какую только пожелаешь.
– Как это? – не понял Глеб.
Бельмец облизнул губы узким кончиком языка.
– Я бы показал… – сипло сказал он. – Но вельми больно. Мне такой боли не вытерпеть. Ты – другое дело. Кости трещат, кожа натягивается. Может и кровь пойти. Потом-то, конечно, кончится. Лицо новое платком оботрешь, даже шрамов не останется.
Глеб с любопытством глянул на камушек.
– Так говоришь, любую личину?
– Любую, – кивнул Бельмец.
– И долго так можно?
– Пока камушек за губой не истает.
– А когда он истает?
– Всяк раз по-разному.
Глеб прищурил недобрые карие глаза.
– Кто опробовал?
– Есеня Рог.
Глеб удивленно вскинул брови:
– Его же убили!
– Убили, – согласился Бельмец. – Потому задешево и предлагаю, что изо рта у мертвеца достал, а отчета у него не спросил. Ежели тебе сгодится – стану продавать другим втридорога. А тебе, ежели в другой раз захочешь, хорошую скидку сделаю.
Глеб задумался. Не нравился ему Бельмец. Слишком скользкий да ушлый. Однажды впарил одному молодому ходоку свистящий посох, наплел, что помогает от упырей. А оказалось, что упыри на его свист со всего Черного бора собираются, как крысы на дудку Ганса. Сожрали того ходока. И костей не оставили.
А с Бельмеца все как с гуся вода, потому что один он такой – барышник Гиблого места. Другим скупщикам чудны́е вещи побоятся нести, а этому несут – знают, что не сдаст, да и деньги заплатит по уговору, ни копейкой не обманет.
– Ну, так как? – утомился ждать Бельмец, глядя на Глеба своим белым, пустым глазом. – Берешь?
Глеб вздохнул:
– Беру. Только смотри – не обмани.
Бельмец хмыкнул.
– Я не самогубец, чтоб тебя обманывать. Ты ведь меня потом из-под земли найдешь, на куски порвешь и остаточки по ветру развеешь.
Глеб хмыкнул:
– Соображаешь. Сколько просишь за свой перелиц?
– Накинь еще три денежки – и он твой.
– Хватит с тебя и двух.
Брови Бельмеца дрогнули.
– Эх, Первоход… Умеешь же ты торговаться. Ладно, две так две. С кем другим поспорил бы, но с тобой не стану.
Взяв деньги и всучив Глебу перелиц, барышник глянул вокруг здоровым глазом и сипло проговорил:
– В Гиблом месте нынче неспокойно. Лес возмущается, земля гнилыми болотами дышит. Будто человек больной. Темные твари людей совсем бояться перестали. Столько злобы накопилось… Мнится мне, Первоход, что скоро вся нечисть из чащобы в села побежит.
– Разберемся, – привычно проговорил Глеб.
Бельмец ухмыльнулся:
– Знаю я, как ты разбираешься. Начнешь секирой махать, а потом дрова некуда складывать.
Глеб сунул перелиц в карман и повернулся, чтоб идти, но остановился на секунду и сказал:
– Братьям Барсукам передай, чтоб за языками своими погаными следили. А то при встрече вырву.
– Передам, – кивнул Бельмец.
Глеб зашагал к подводе. Бельмец, посмотрев ему вслед долгим взглядом, усмехнулся и задумчиво пробормотал:
– Широко шагаешь, Первоход. Гляди – не споткнися.
Глава вторая
1
– Был у меня один случай, – заговорил Хомыч, трясясь в подводе. – Бродил я тогда по киммерийской земле. А там народ дикий и лютый, совсем не то, что тут. И был там один силач… уж не упомню имени… Так вот, как-то раз схлестнулся тот силач с колдуньей киммерийской. Много шуму и треску было. И что ж ты думаешь? Победила его колдунья! Брызнула на разъяренного силача отваром из травок, и стал он нежным и послушным, аки ягненок. После боя она его веревочкой повязала и к себе в пещеру увела.– Зачем? – не понял Лагин.
Хомыч хихикнул:
– Известно, зачем. Нешто хорошо, когда такой мужчина без дела прокисает.
– Ну, и к чему ты это рассказал? – поинтересовался Глеб, прищуривая глаз.
– А к тому, Глеб, что любую силу хитростью да терпеливостью одолеть можно. Хитрость – она ведь как прутик ивовый. С виду вельми тонка, но под напором не ломается, а токмо гнется.
На эту банальную мудрость Глеб ничего не ответил.
– И часто у вас тут оборотни на вооруженных ратников бросаются? – поинтересовался Лагин.
Глеб покачал головой:
– Нет.
– Стало быть, необычно это?
– Необычно, – согласился Глеб.
Лагин помолчал несколько секунд, а затем вдруг проговорил дрогнувшим от волнения голосом:
– А что, если этого оборотня брат мой позвал?
Глеб откинул со лба темную прядку волос и пристально взглянул на ученого мужа.
– Ты это серьезно?
– Ты ведь слышал голос. А что, если оборотень тоже его слышал? – продолжил развивать свою мысль ученый. – Да так, что устоять не смог и на зов сей чрез всю чащобу пришел?
Глеб покосился на ученого с сомнением.
– И зачем ему это?
– Не ведаю. Может, спасти хотел. А может, еще что.
Несколько секунд Глеб обдумывал слова ученого мужа, затем вздохнул и сказал:
– Сочиняешь ты много, Лагин. Никогда не бывало, чтобы оборотень на помощь мертвецу бросился.
– Так ведь это не просто мертвец, это нетленный.
На это Глеб ничего не сказал. Зато сказал Лагин, вернее, спросил:
– Ты из каких земель сюда пришел, Первоход?
– Из далеких, – ответил Глеб угрюмо.
– А точнее?
– Из Российской Федерации.
Лагин задумался и покачал головой:
– Не слыхал.
– И часто у вас оттуда люди уходят? – поинтересовался бродяга Хомыч.
– Случается, что уходят.
– А откуда узнают, куда идти?
Глеб усмехнулся:
– Ну, с этим у нас легко. Стоит у нас на площади огромный железный человек и рукою вдаль показывает. Если туда пойдешь, то к лучшей жизни придешь.
– И что же, его все слушаются? – не поверил Хомыч.
– Не все, но многие.
– Чудно́, – покачал головой бродяга. – А чем вы этого железного человека кормите?
– Раньше кормили людьми. А теперь, думаю, голодный стоит. Хотя как знать. Может, уже и не голодный. Давно я дома не был.
Хомыч замолчал, погрузившись в раздумья, а Лагин глянул на Глеба сквозь свои прозрачные кружочки и спросил:
– Чем же у вас там люди живут, Глеб? На что годы жизни тратят?
– На что? – Глеб пожал плечами. – Да как везде. Едят, пьют… А когда не пьют, то деньги делают.
– Из чего?
– Из воздуха. Ты ведь алхимик, знаешь, как.
– Легкие, должно быть, деньги, – заметил Лагин. – И на что они их тратят?
– Да все на то же. Едят, пьют.
– А когда не пьют да не едят, то что делают?
– Что делают? Да ничего не делают. Телевизор смотрят.
– А это что?
– Телевизор? – Глеб улыбнулся. – Сложно объяснить. Скажем так: это такое окно, в которое за другими людьми подглядывать можно.
Лагин слегка оживился.
– Ну, а те, которые в телевизоре, – они-то чем занимаются?
– Тем же. Едят, пьют, лакомые куски друг у друга отбирают.
Лагин снова приуныл.
– И не скушно им?
– Скушно, – признал Глеб.
– А почему не перестанут?
– Страшно.
– Чего страшно? – не понял ученый муж.
– Всего. Непонятного вокруг много. Пока ешь да пьешь – не видишь. А чуть остановишься да по сторонам посмотришь – считай, беда.
Ученый муж вздохнул:
– Н-да… Везде одинаков человек. Но в иных местах это особенно заметно. Странное место наш мир.
– Зато приятное, – возразил ему Хомыч, почесывая палочкой спину. – Нужно поменьше думать. Не умные и сильные правят миром, а лукавые. Лукавство – вот настоящая мудрость.
Лагин хмыкнул.
– Тьфу на тебя, болтун, – неожиданно сердито сказал он. – Лукавство ведет к греху. А Бог любит простодушных. Ибо сказано в Евангелии: блаженны нищие духом, ибо их есть царствие Божие.
– Простодушных твоих не только бог, их и жулики любят, – с едкой усмешкой парировал Хомыч. Он глянул вперед и ткнул пальцем в виднеющиеся вдалеке дома: – Вон он, Хлынь-град. Еще до рассвета там будем.
2
– В Хлынском княжестве сейчас неспокойно, – сказал Хомыч, поглядывая на темные дома и пустые ночные улицы Хлынь-града. – Голядьский князь Орлик к самым границам подступает. Хлынские полки не сегодня завтра навстречу ему двинутся. Князь Егра указ издал: кто будет ратникам мешать да охоронцам княжьим перечить – смерть примет. Так ты, Первоход, поосторожней с ними-то.Глеб промолчал. Лагин тоже предпочел не обсуждать опасную тему. Диона же за всю дорогу не произнесла ни слова, как и велел ей Глеб-Первоход.
Молча ехали еще минут двадцать. Возле Перунова капища Глеб свернул на разбитую улицу, проехал еще чуток и остановил коней.
– Приехали, – сказал он и указал кнутом на избу с высоченной оградой из тесаных бревен.
– Богатая ограда, – заметил Хомыч. – За такую даже половцам не пробраться.
Глеб усмехнулся.
– Хозяина зовут Угрим Хват, – сказал он. – Ведите себя тихо и не высовывайтесь понапрасну. Говорить с ним буду я, а вы поддакивайте, но только если разрешу.
– А как мы узнаем, что ты разрешил? – живо поинтересовался Хомыч.
– Ты – никак, – ответил Глеб. – Останешься сторожить подводу.
Хомыч боязливо посмотрел на рогожу и хрипло проговорил:
– Я с мертвецом не останусь. Боязно.
– Останешься, – спокойно сказал Глеб. Наклонился к уху старика и добавил: – Или вернешь деньги, которые украл у Лагина.
Глаза Хомыча забегали.
– Откуда про то знаешь? – хрипло прошептал он.
Глеб усмехнулся.
– У тебя на лбу угольком написано.
Хомыч вскинул было руку ко лбу, но тут же опустил ее.
– Девку-то хоть со мной оставьте, – попросил он. – Все веселее будет куковать.
– Это не девка, это нелюдь, – сухо поправил старика Глеб. – И она останется с тобой. Если надумает уйти, не держи. – Глеб спустился с телеги. – Идем, Лагин. Будем с Угримом беседовать.
У ворот Глеб хмуро оглядел тяжелую калитку и громыхнул кулаком по дубовым доскам. За воротами заливисто забрехали собаки. Потом скрипнула дверь, и послышались тяжелые шаги.
– Кого там нелегкая принесла? – грубо осведомился мужской голос.
– Угрим, открой. Это я, Глеб.
– Первоход?
– Да.
Бряцнул засов, и дверь открылась. Человек, открывший ее, был высок, плечист и сутул. Лицо, поросшее рыжеватой бородой, было мрачное и неподвижное, а глаза – острые и холодные.
– Здрав будь, Угрим, – поприветствовал хозяина Глеб.
– И тебе здоровьичка, Глеб-Первоход. – Мужик мельком оглядел Лагина и снова уставился на Глеба. – Зачем пожаловал?
– Разговор есть, – уклончиво ответил Глеб. – Можно войти?
Угрим Хват несколько мгновений помедлил, потом распахнул дверь шире.
– Что ж, входи.
Он посторонился, впуская гостей. Пройдя через большой утоптанный двор, они остановились перед дверью избы.
– Чего встали? – грубовато сказал Угрим. – Заходите.
В доме было темно, лишь в горнице горели две свечи.
Навстречу гостям поднялась высокая женщина с усталым, красивым лицом. Она уставилась на Глеба изумленным взглядом, затем тревожно переглянулась с Угримом, после через силу улыбнулась и сказала:
– Привет вам, гости дорогие. Откушаете с дороги?
Глеб открыл рот для ответа, но Хват его опередил:
– Откушают. Подам сам. А ты, Ратмира, ступай в другую комнату и сиди там.
Женщина покорно потупила взгляд и без возражений вышла.
– Жестко ты с ней, – сказал Глеб. – Раньше бы она тебе этого не спустила.
– На всякую дикую кобылицу есть свой объездчик, – грубо проговорил Угрим. – Садитесь за стол.
Усадив Глеба и Лагина за стол, Хват взял с полки кувшин и тарелку, наполненную сухарями и кусочками вяленого мяса. Поставил все это на стол и сел сам.
Глеб терпеливо ждал. Угрим неторопливо и спокойно наполнил мутной вонючей жидкостью три огромные деревянные кружки, скрепленные бочарными кольцами. Пододвинул кружки к Глебу и Лагину.
– Что это? – спросил ученый.
– Брага, – не глядя на него, ответил Хват.
– Я не… – Седой ученый встретился взглядом с Глебом и осекся.
Угрим взял свою кружку и сказал:
– Ну, здраве будем.
Запрокинув кудлатую рыжеватую голову, верзила сделал несколько больших глотков. Глеб последовал его примеру. Лагин взял свою кружку и осторожно смочил брагой губы.
Угрим посмотрел на ученого пристальным, тяжелым взглядом.
– Пошто слюду на глаза нацепил? – грубо осведомился он.
– Это не слюда, это стекло, – ответил Лагин, поежившись под взглядом Угрима. – Точнее, линзы. Я сквозь них лучше вижу.
Хват чуть качнул головой, как бы говоря – надо же. И снова взялся за кружку.
– Ты все так же суров, – сказал ему Глеб.
– А ты чего ожидал? – прищурил на него глаза хозяин дома. – Сколько вы с Ратмирой не виделись? Год? Или полтора?
– Почти два, – сказал Глеб неохотно.
– А нынче зачем пожаловал?
Глеб отхлебнул браги и облизнул губы.
– Не знаю, помнишь ли ты, Угрим, но за тобой оставался один должок.
– Про должок я помню. А коли бы забыл, так ты бы мне напомнил. Ты ведь никогда не прощаешь долгов, верно, Первоход?
Было в тоне Угрима что-то такое, что заставило Лагина поежиться. Глеб, однако, ничуть не смутился и спокойно проговорил:
– Верно. И сейчас я пришел рассчитаться.
Огромные ладони Хвата сжались в столь же огромные кулаки. Он сверкнул глазами и глухо выдохнул:
– Ежели ты говоришь о Ратмире, то…
– Дело не в Ратмире, – перебил его Глеб. – Дело в другом.
Угрим слегка успокоился.
– Чего ж ты хочешь? – спросил он.
Глеб посмотрел на кружку долгим, задумчивым взглядом и негромко проговорил:
– Слышал я, Угрим, что на прошлой неделе у тебя помер отец.
– Ну, помер. А тебе что за дело?
Глеб поднял взгляд на Угрима.
– Ты его похоронил?
– Ясное дело. А ты почему спрашиваешь?
– Видишь ли, Угрим… – Глеб нахмурился. – Я думаю, что твой отец все еще в доме.
Несколько секунд в горнице стояла тишина, напоминавшая затишье перед грозой. Два ходока – нынешний и бывший – внимательно смотрели друг другу в глаза, и если взгляд Глеба был спокойным и незлобивым, то взгляд Угрима не предвещал ничего хорошего.
Когда тишина стала невыносимой и Лагин, кашлянув в кулак, хотел нарушить ее, Хват хрипло проговорил:
– Ты в своем уме, Первоход?
Глеб отвел взгляд и тихо сказал:
– Ежели это так, мы никому о том не расскажем. Просто посмотрим на него и уйдем. И все останется, как было. Клянусь Родом.
Хват помолчал, хмуря лоб, потом протянул руку к стене и снял с гвоздя топор. Опробовал пальцем его лезвие и задумчиво проговорил:
– Дров надо наколоть. Изба совсем простыла.
Лагин посмотрел на топор в руках широкоплечего верзилы и поежился. Затем нервно поправил очки и вопросительно взглянул на Глеба. Тот сидел за столом спокойно и прямо.
– Шел бы ты отсюда, Глеб, – снова заговорил Угрим. – У нас в семье горе, а ты глумишься. Нехорошо это. Противно.
– Так ты не покажешь нам отца?
Угрим медленно встал из-за стола и слегка приподнял топор. В его угрюмых глазах заплясали огоньки ярости.
– Ну, раз сам не хочешь уйти…
– Не дури, Хват, – сказал Глеб и холодно взглянул в глаза хозяину дома. – Я ведь могу привести княжьих охоронцев и проверить вместе с ними. И тогда…
Не дав Глебу договорить, Угрим ринулся на него с топором.
Произошла короткая схватка, в результате которой Хват оказался повержен на пол, а Глеб сел ему на спину и, отбросив в сторону топор, скрутил верзиле руки за спиной.
– Ну, что? – тяжело дыша, осведомился Глеб. – Успокоился?
Однако Хват, похоже, не собирался сдаваться. Он пыхтел и вырывался, несмотря на то, что Глеб скрутил ему руки до хруста в суставах и норовил сломать их.
– Глеб! – На пороге горницы, испуганно прижав к груди руки, застыла Ратмира. – Отпусти его, Глеб!
– Уйди отсюда… – прохрипел Хват. – Прочь…
Ратмира несколько секунд стояла у двери, с растерянным видом глядя на схватившихся мужчин, затем повернулась и выскользнула в другую комнату.
– Ученый, подай веревку! – крикнул Первоход.
– Я не…
– На стене. Быстро!
Лицо Глеба побагровело от напряжения. Верзила все еще пытался вырваться, и Глебу стоило огромных усилий сдерживать его.
Лишь связав бывшего ходока по рукам и ногам, Глеб расслабился и отер пот со лба. Взглянул исподлобья на Лагина и устало проговорил:
– Угрим ходит в одиночку на медведя. Он так здоров, что ему и рогатина не нужна.
– Получается, ты еще здоровей, – угрюмо откликнулся с пола Хват.
– Я ловчее, – возразил Глеб. – И я слишком хорошо тебя знаю.
В горницу снова вошла Ратмира.
– Угрим, – позвала она. – Зачем ты им противишься?
– А, это ты. – Верзила усмехнулся. – Вот, смотри, Ратмира, твой муж лежит на полу, опутанный веревками. Рада?
На красивом лице женщины отобразилась горечь.
– Угрим, сделай, как хочет Первоход, – попросила она. – Открой ему погреб.
– Значит, ты прячешь мертвеца в погребе, – проговорил Глеб. – Мне следовало догадаться самому.
– Тьфу ты, – сплюнул Хват. – Дура!
Орлов поднялся на ноги и шагнул к погребу.
– Глеб, подожди! – Ратмира стремительно подошла к Глебу и порывисто положила ему на грудь руку. – Если ты кому-нибудь расскажешь, нас погубят!
Глеб прижал руку женщины ладонью, посмотрел ей в глаза и спокойно произнес:
– Мы никому не скажем. Я поклялся Родом.
Ратмира покраснела и неловко высвободила руку. Угрим, хищно прищурившись, наблюдал за ними с пола.
– Ладно, – проговорил он вдруг. – Отведу тебя в погреб. Развязывай руки!
Глеб посмотрел на верзилу с сомнением.
– А не обманешь?
Хват угрюмо мотнул головой:
– Не обману. Клянусь животом богини Макоши. Пусть у меня отнимутся члены, ежели я совру.
Против такого обещания Глеб устоять не мог. Он наклонился, достал из ножен кинжал и быстро срезал путы на руках и ногах верзилы.
Угрим сел на полу, потер запястья и хмуро посмотрел на Глеба.
– Зачем вам отец-то мой понадобился? – спросил он.
– Просто хотим на него взглянуть, – ответил Глеб.
– И зачем глядеть? Нешто нетленных никогда не видел?
– Видел. Но в лица им не вглядывался. Лагин вон уверен, что нетленные – не мертвы.
Хват перевел взгляд на ученого мужа и хмыкнул.
– Знамо дело, не мертвы. Были бы мертвы, воняли бы. Ладно. – Он поднялся на ноги, подошел к полке, взял с нее берестяной факел и глянул на Глеба: – Твое волшебное огниво при тебе?
– При мне.
– Зажигай.
Глеб достал стальную «Зиппо», заряженную горючей «земляной кровью», и возжег факел. Угрим двинулся в сени. Гости последовали за ним.
В сенях он отодвинул в сторону кадку с солеными огурцами, нагнулся, ухватился за медное кольцо в полу и сильно потянул. Тяжелая, плотно подогнанная к настилу крышка медленно поднялась, обнажив черный зев погреба.
– Пошли, – сказал Хват и стал первым спускаться в погреб. – Ноги не переломайте, лестница ветхая, – предупредил он.
Глеб и Лагин спустились за ним в сырой, прохладный погреб. Спустившись на дно, Угрим воткнул факел в железный ухватень на стене.
Тайный погреб был довольно просторным. Тяжелые лиственничные балки подпирали деревянный короб. Глеб огляделся и похвалил:
– Хорошо поработал.
– За неделю вырыл, – с ленцой в голосе проговорил Угрим. – Сделал бы быстрей, коли б ратников не таился.
В центре погреба на обтесанных квадратных камнях стоял деревянный гроб.
– Он у тебя открывается? – спросил Глеб.
– Открывается.
Угрим подошел к гробу, поддел кромку пальцами и легко откинул крышку. Затем осторожно снял ее и привалил к стене.
Глеб и Лагин приблизились к гробу и взглянули на мертвеца. Хват отступил назад, чтобы не мешать им. Кожа покойника не сотлела. Неприятного запаха не было. Лицо старика с заострившимися чертами выражало полный покой.
Лагин зябко передернул плечами.
– Будто спит, – тихо пробормотал он. – Видел за свою жизнь сотни мертвецов, многих из них вскрывал, а к этим никак не могу привыкнуть. Есть в них что-то… потустороннее.
Хлопнувшая за спиной крышка погреба заставила Лагина и Глеба вздрогнуть.
Наверху что-то громыхнуло.
– Угрим! – крикнул Глеб, кинувшись к лестнице. – Открой погреб!
– Чтобы вы меня княжьим псам сдали? – раздался сверху приглушенный голос. – Ищите дурака!
Глеб облизнул губы.
– Я клянусь тебе Перуном и Чернобогом, что никому про твой погреб не скажу!
– Конечно, не скажешь, – глухо отозвался Хват. – Потому что сам в нем сгниешь.
Глеб сжал кулаки. Сердце его билось учащенно. Рубаха на спине взмокла от пота.
– Что будем делать? – дрогнувшим голосом спросил Лагин.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента