Страница:
Казалось, что лед играл всеми оттенками морского синего, словно застывшее сердце живого существа.
В отраженном от пьедестала свете виднелись спрятанные в глубинах ледяных стен фигуры: бесчисленное количество людей, погруженных в вечный сон. Их позы говорили о том, что до последнего вздоха они боролись за жизнь и пытались освободиться от ледяных оков. Теперь эти заледенелые фигуры были навсегда лишены радости существования.
Когда Калматар в задумчивости двинулась от своего трона, послышался такой же звук, какой рождают сотни хрустальных подвесок, ударяющихся друг о друга. В этом звуке чувствовались бесконечный мороз и замогильный холод: Калматар тяжело передвигала ноги, и стальные каблуки ее сапог скрежетали по ледяному полу так, что кровь стыла в жилах. Иногда они прокалывали тонкую ледяную корку пола и превращали в крошево лежащие под ним черепа.
– Неужели тебе не удалось заполучить его, моя железная игрушка? – прошептала Калматар медовым голосом, и шепот отозвался эхом от ледяных стен, словно осенний морской ветер.
Железный орел чуть повернул шею: хлопья ржавчины начали падать вниз, исчезая во тьме.
– Так, значит, мальчишка по-прежнему на свободе. Я хочу его себе! Мне нужен он, неужели не понятно! – закричала Калматар ледяным голосом. От ее ярости внутри залы пошел снег, и блеск ледяных стен потух. Снаружи начал бушевать ветер, его порывы заставляли гору дрожать.
Птица шелохнулась, ее крыло высекло искру, задев ржавую цепь, свисающую с потолка.
Калматар разжала руку, в которой держала яйцо. Она чуть царапнула его своим длинным ногтем и улыбнулась под маской. Яйцо уже оттаяло, и внутри что-то билось. В то же мгновение скорлупа треснула, и изнутри высунулся напуганный птенец лебедя. Калматар опустила птенца на трон и обернулась так быстро, что ее накидка зазвенела. Тень накрыла свет, пробивающийся сверху. Когда Калматар махнула рукой в сторону торчащего из стены, совершенно заиндевелого колеса, которое вдруг начало отчаянно вращаться, разбрасывая вокруг осколки льда, стало совсем темно. Сверху послышался звон цепей, и ржавая клетка с безумной скоростью полетела вниз.
От ее удара об лед прямо перед троном Калматар разлетелась ржавая труха: от треска заложило уши, осколки льда взлетели в воздух.
В клетке сидела закованная в кандалы молодая женщина. Ее лицо имело суровые черты и все же могло бы быть красивым, если бы не многочисленные синяки, ушибы и раны, уродовавшие его.
Даже тяжелые оковы не могли помешать женщине гордо поднять голову и встретиться взглядом со своей мучительницей.
– Он предал меня, Аннукка, золотце, но, кажется, ты знаешь об этом! Вы вместе придумали план! – прошипела Калматар.
Цепи зазвенели, и Аннукка с трудом поднялась на ноги. Она ухватилась рукой за ржавые прутья клетки, посмотрела на Калматар и злорадно осклабилась:
– Освободишь меня – скажу, да или нет!
Калматар только усмехнулась:
– Тебе придется просидеть здесь до конца своих дней, как и всему люду Калевалы и Похьелы – этим моим рабам. Только тебе не доведется радоваться тому, что тебе хотя бы не холодно от работы. Если мальчишка не будет найден, я подвешу тебя вниз головой к потолку и заморожу.
Сказав это, она подняла руку. И тут же осколки льда взмыли в воздух и, закружившись вихрем, облепили Аннукку со всех сторон. Та начала дрожать от холода и, вскрикнув, упала на колени.
– Вы все такие жалкие! Ничто от меня не скроется! – рассмеялась Калматар и позвала: – Вирная!
Где-то в темноте залы скрипнула дверь. Скоро раздались спешащие шаги, послышался удар, что-то упало, кто-то вскрикнул от боли. За этим последовало неясное бормотание, и через мгновение из-под сводов выбежал Вирная – старик-горбун, чьи белоснежные волосы и борода волочились вслед за ним по полу, пока он семенил к Калматар.
– Госпожа звала? – вскрикнул Вирная, бросившись на колени перед Калматар и даже не взглянув в сторону клетки. Он трясся от страха.
Калматар чуть не подавилась яростью:
– Чурбан!
Она вернулась к трону, на котором трепыхался почти замерзший птенец лебедя. Калматар взяла его в руки, тот тихо пропищал, прося о помощи. Этот жалкий писк привел Калматар в бешенство: своим дыханием она превратила птенца в ледышку и раздавила ее в кулаке. Потом стряхнула ледяную пыль с рук, словно это был ядовитый порошок.
– Сними-ка крышку и давай пошустрей, иначе превращу тебя в ледяной светильник на радость моему железному орлику под крышей!
Старик Вирная охнул, как мог поднялся с пола и опять засеменил через залу, спотыкаясь, но все же удерживаясь на ногах.
По зале эхом разнесся гул от удара. Добравшись до огромного котла изо льда, Вирная начал поворачивать вделанное в стену колесо. Цепи зазвенели и стали со скрипом поднимать украшенную сосульками крышку.
– Сделано, госпожа! – почти задыхаясь, промямлил Вирная, когда крышка поднялась.
Ничего не произошло.
– Ударь! – взвизгнула женщина.
Грохот разлетелся, отражаясь от стен с такой силой, что куски льда начали откалываться от потолка и сыпаться на пол. В то же мгновение наступила кромешная тьма.
Существо с головой змеи и телом лошади выскочило из котла, отбрасывая светящуюся тень: казалось, что его передняя часть сделана изо льда, а задняя – из огня. Оно ринулось вперед, окруженное стаей черных птиц с человеческими лицами и кривыми клювами, а за ним последовало еще одно, другое, третье и вдруг – десятки змееголовых лошадей. Среди них были привидения – сверкающие, но похожие на ходячие скелеты, – с морд которых свисали клочья кожи и которые несли в руках длинные мечи, напоминающие крысиные хвосты копья и топоры в форме крыла летучей мыши. Вся эта нежить была сверху донизу обвешана расплющенными головами, бледными черепами и всякой падалью. И вот уже вся зала оказалась заполненной сверкающими фигурами, восставшими из ледяного котла.
Калматар расхохоталась:
– Отправляйтесь туда, откуда пришли, и зовите к себе всех, кто слышит. Найдите мне того, кому удалось сбежать! Найдите мне его – Николаса!
Глава 6
Глава 7
Глава 8
В отраженном от пьедестала свете виднелись спрятанные в глубинах ледяных стен фигуры: бесчисленное количество людей, погруженных в вечный сон. Их позы говорили о том, что до последнего вздоха они боролись за жизнь и пытались освободиться от ледяных оков. Теперь эти заледенелые фигуры были навсегда лишены радости существования.
Когда Калматар в задумчивости двинулась от своего трона, послышался такой же звук, какой рождают сотни хрустальных подвесок, ударяющихся друг о друга. В этом звуке чувствовались бесконечный мороз и замогильный холод: Калматар тяжело передвигала ноги, и стальные каблуки ее сапог скрежетали по ледяному полу так, что кровь стыла в жилах. Иногда они прокалывали тонкую ледяную корку пола и превращали в крошево лежащие под ним черепа.
– Неужели тебе не удалось заполучить его, моя железная игрушка? – прошептала Калматар медовым голосом, и шепот отозвался эхом от ледяных стен, словно осенний морской ветер.
Железный орел чуть повернул шею: хлопья ржавчины начали падать вниз, исчезая во тьме.
– Так, значит, мальчишка по-прежнему на свободе. Я хочу его себе! Мне нужен он, неужели не понятно! – закричала Калматар ледяным голосом. От ее ярости внутри залы пошел снег, и блеск ледяных стен потух. Снаружи начал бушевать ветер, его порывы заставляли гору дрожать.
Птица шелохнулась, ее крыло высекло искру, задев ржавую цепь, свисающую с потолка.
Калматар разжала руку, в которой держала яйцо. Она чуть царапнула его своим длинным ногтем и улыбнулась под маской. Яйцо уже оттаяло, и внутри что-то билось. В то же мгновение скорлупа треснула, и изнутри высунулся напуганный птенец лебедя. Калматар опустила птенца на трон и обернулась так быстро, что ее накидка зазвенела. Тень накрыла свет, пробивающийся сверху. Когда Калматар махнула рукой в сторону торчащего из стены, совершенно заиндевелого колеса, которое вдруг начало отчаянно вращаться, разбрасывая вокруг осколки льда, стало совсем темно. Сверху послышался звон цепей, и ржавая клетка с безумной скоростью полетела вниз.
От ее удара об лед прямо перед троном Калматар разлетелась ржавая труха: от треска заложило уши, осколки льда взлетели в воздух.
В клетке сидела закованная в кандалы молодая женщина. Ее лицо имело суровые черты и все же могло бы быть красивым, если бы не многочисленные синяки, ушибы и раны, уродовавшие его.
Даже тяжелые оковы не могли помешать женщине гордо поднять голову и встретиться взглядом со своей мучительницей.
– Он предал меня, Аннукка, золотце, но, кажется, ты знаешь об этом! Вы вместе придумали план! – прошипела Калматар.
Цепи зазвенели, и Аннукка с трудом поднялась на ноги. Она ухватилась рукой за ржавые прутья клетки, посмотрела на Калматар и злорадно осклабилась:
– Освободишь меня – скажу, да или нет!
Калматар только усмехнулась:
– Тебе придется просидеть здесь до конца своих дней, как и всему люду Калевалы и Похьелы – этим моим рабам. Только тебе не доведется радоваться тому, что тебе хотя бы не холодно от работы. Если мальчишка не будет найден, я подвешу тебя вниз головой к потолку и заморожу.
Сказав это, она подняла руку. И тут же осколки льда взмыли в воздух и, закружившись вихрем, облепили Аннукку со всех сторон. Та начала дрожать от холода и, вскрикнув, упала на колени.
– Вы все такие жалкие! Ничто от меня не скроется! – рассмеялась Калматар и позвала: – Вирная!
Где-то в темноте залы скрипнула дверь. Скоро раздались спешащие шаги, послышался удар, что-то упало, кто-то вскрикнул от боли. За этим последовало неясное бормотание, и через мгновение из-под сводов выбежал Вирная – старик-горбун, чьи белоснежные волосы и борода волочились вслед за ним по полу, пока он семенил к Калматар.
– Госпожа звала? – вскрикнул Вирная, бросившись на колени перед Калматар и даже не взглянув в сторону клетки. Он трясся от страха.
Калматар чуть не подавилась яростью:
– Чурбан!
Она вернулась к трону, на котором трепыхался почти замерзший птенец лебедя. Калматар взяла его в руки, тот тихо пропищал, прося о помощи. Этот жалкий писк привел Калматар в бешенство: своим дыханием она превратила птенца в ледышку и раздавила ее в кулаке. Потом стряхнула ледяную пыль с рук, словно это был ядовитый порошок.
– Сними-ка крышку и давай пошустрей, иначе превращу тебя в ледяной светильник на радость моему железному орлику под крышей!
Старик Вирная охнул, как мог поднялся с пола и опять засеменил через залу, спотыкаясь, но все же удерживаясь на ногах.
По зале эхом разнесся гул от удара. Добравшись до огромного котла изо льда, Вирная начал поворачивать вделанное в стену колесо. Цепи зазвенели и стали со скрипом поднимать украшенную сосульками крышку.
– Сделано, госпожа! – почти задыхаясь, промямлил Вирная, когда крышка поднялась.
Ничего не произошло.
– Ударь! – взвизгнула женщина.
Грохот разлетелся, отражаясь от стен с такой силой, что куски льда начали откалываться от потолка и сыпаться на пол. В то же мгновение наступила кромешная тьма.
Существо с головой змеи и телом лошади выскочило из котла, отбрасывая светящуюся тень: казалось, что его передняя часть сделана изо льда, а задняя – из огня. Оно ринулось вперед, окруженное стаей черных птиц с человеческими лицами и кривыми клювами, а за ним последовало еще одно, другое, третье и вдруг – десятки змееголовых лошадей. Среди них были привидения – сверкающие, но похожие на ходячие скелеты, – с морд которых свисали клочья кожи и которые несли в руках длинные мечи, напоминающие крысиные хвосты копья и топоры в форме крыла летучей мыши. Вся эта нежить была сверху донизу обвешана расплющенными головами, бледными черепами и всякой падалью. И вот уже вся зала оказалась заполненной сверкающими фигурами, восставшими из ледяного котла.
Калматар расхохоталась:
– Отправляйтесь туда, откуда пришли, и зовите к себе всех, кто слышит. Найдите мне того, кому удалось сбежать! Найдите мне его – Николаса!
Глава 6
Был тот момент полярной ночи, когда все кругом затянуто морозной синевой. Покинув волчье логово, я шел несколько дней, и тропа привела меня прямо к родной деревне. Мое сердце разрывается от одного ее вида: все, что напоминает о ней теперь, – обугленные остовы домов с провалившимися крышами. Растаявший от пожара снег замерз, превратившись в грязное месиво льда. Несколько почерневших домиков еще кое-как стоят, уставившись пустыми черными проемами на меня и окружавший когда-то деревню лес, от которого остались лишь обгоревшие стволы елей и берез, похожие на скелеты.
Так тихо, и время остановилось. Я вдыхаю горечь горелого дерева и пытаюсь опереться на обугленный ствол ели. Прогоревший насквозь ствол ломается под моей рукой, и я падаю на колени. Бью кулаком по снежной корке. Мое горло сжимает судорога. Мне хочется к матери и отцу больше, чем когда-либо. Начинает темнеть, и я заставляю себя подняться.
Вот мой родной дом на горке. Раньше каждый угол его был украшен, теперь же это лишь черный скелет с полностью провалившейся крышей. Когда-то отец сколотил для него крепкую дверь, но теперь она обгорела и болтается на одной петле. Крыльцо обвалилось. На бревнах, из которых сложены стены, виднеются непонятные порезы.
Я забираюсь на останки крыльца и ударяюсь ногой обо что-то твердое. Выкапываю из-под снега железное перо размером с отцовский нож. Теперь я знаю, кто уничтожил деревню, – то самое чудовище! Мои жилы начинает переполнять ярость, я бросаю перо на землю. Ударившись о бревно, оно высекает искру, и искра мгновение светится на засыпанном сажей снегу. В голове начинает пульсировать боль. Я засовываю перо за пояс – пригодится все, что угодно, чем можно высечь огонь.
Вхожу в дом, который когда-то был родным, наполненным теплом, заботой и любовью. Только очаг остался целым. Слезы застилают глаза, когда я вижу, что стало с любимым ткацким станком матери, что от стола, за которым мы собирались ужинать, осталась одна лишь ножка, а скамейки почернели от дыма. Весь пол засыпан золой.
Меня переполняют воспоминания: суетящаяся у печи мать и отец, вытачивающий из святой сосны фигурку медведя хозяйки леса Хонгатар. Он говорил, что она защитит мой сон от злых духов.
Набираю во дворе еловых веток и сооружаю из них постель. Собираю дрова и железным пером разжигаю огонь в очаге. Укладываюсь спать с тайной надеждой, что когда проснусь, то все будет, как прежде. Я чувствую, как мать наклоняется ко мне, чтобы поцеловать на ночь, как она убирает прядь волос с моего лба.
Горло сжимает судорога, и потребуется время, чтобы уснуть.
Вдруг я просыпаюсь от глубокого сна и вскакиваю. Темно хоть глаз выколи. В нос ударяет запах гари, голова заполняется воспоминаниями. Я хватаю ртом воздух, слыша, как сама земля трещит под ударами. Это заставляет меня застыть от страха. Я замираю на месте, словно мышь, сжимаясь вновь и вновь с каждым приближающимся ударом. Снаружи бьет свет пламени.
Сверху слышится шуршание, и вниз начинают сыпаться иголки и комья земли вместе со снегом. Потом – бух! – на крыше прямо у меня над головой начинается возня: кто-то шумно втягивает ноздрями воздух, потом соскакивает на пол и начинает обнюхивать все вокруг. Это существо поднимает предметы и заглядывает за них, издает странное фырканье, периодически останавливается и оглядывается.
Когда существо прыгает в мою сторону, я кричу от ужаса. В то же мгновение пол вздрагивает, а затем дверь разламывается на куски: обуглившиеся щепки с треском сыплются в разные стороны, железные петли со звоном разлетаются по полу.
В проеме показывается жуткого вида великан, размером с пару вставших на задние лапы медведей. На голове у него рогатый шлем, а на грубо сшитой из звериных шкур куртке болтаются железные пластины, обглоданные черепа животных и окровавленные кости. Великан держит в руке цепь, к которой прикован ужасный медведь со спутанной шкурой. На шее у него надет ошейник с шипами, а из перетянутой ремнем окровавленной пасти стекает пена.
Я делаю попытку сбежать, однако медведь с ревом устремляется внутрь дома. Пол вздрагивает под шагами великана, двигающегося ко мне. Его сапоги огромны.
Из его глотки вырывается страшный рев. Он жаждет моей смерти, и мне становится ясно, что бежать некуда. Тогда я падаю на колени и прошу великана бить точно. Даже сам подставляю шею для удара.
В ответ слышится смех, и когда я поворачиваю голову в его сторону, я вижу существо, смахивающее на ежа: у него руки и ноги как у ребенка, но тело и голова как у ежа. На голове у этого уродца болтается красный колпак, а сам он смеется, держась обеими руками за живот.
Ужасный с виду великан повторяет угрозу, а медведь рычит так громко, что у меня закладывает уши.
Тут полы его куртки немного расходятся, и я оказываюсь прямо перед псоглавым: у него желтые глаза, покрытая серой шерстью кожа и большая вытянутая морда с бородкой клинышком.
Смотрю выше и вижу, как пола куртки откидывается еще больше и на плечах нижнего псоглавого стоит другой – круглолицый мужичок с огромным носом, похожим на бородавчатую картофелину. На его плечах расположился третий – с лысой головой, крючковатым носом и растущим изо лба мухомором. У этого на плечах примостился четвертый с выдвинутой вперед челюстью и волосами – длинными, как корневище дуба. Итак, вся эта четверка стоит друг на друге. Вокруг них странная конструкция, к которой прикреплена с виду тяжелая накидка и части доспехов.
Великан приказывает ежу по имени Хесси связать мне руки. Еж перестает смеяться и бросается ко мне. Я чувствую его прохладные лапки с острыми коготками и грубое касание веревок, когда он связывает мне руки. Затем меня выводят на улицу.
Так тихо, и время остановилось. Я вдыхаю горечь горелого дерева и пытаюсь опереться на обугленный ствол ели. Прогоревший насквозь ствол ломается под моей рукой, и я падаю на колени. Бью кулаком по снежной корке. Мое горло сжимает судорога. Мне хочется к матери и отцу больше, чем когда-либо. Начинает темнеть, и я заставляю себя подняться.
Вот мой родной дом на горке. Раньше каждый угол его был украшен, теперь же это лишь черный скелет с полностью провалившейся крышей. Когда-то отец сколотил для него крепкую дверь, но теперь она обгорела и болтается на одной петле. Крыльцо обвалилось. На бревнах, из которых сложены стены, виднеются непонятные порезы.
Я забираюсь на останки крыльца и ударяюсь ногой обо что-то твердое. Выкапываю из-под снега железное перо размером с отцовский нож. Теперь я знаю, кто уничтожил деревню, – то самое чудовище! Мои жилы начинает переполнять ярость, я бросаю перо на землю. Ударившись о бревно, оно высекает искру, и искра мгновение светится на засыпанном сажей снегу. В голове начинает пульсировать боль. Я засовываю перо за пояс – пригодится все, что угодно, чем можно высечь огонь.
Вхожу в дом, который когда-то был родным, наполненным теплом, заботой и любовью. Только очаг остался целым. Слезы застилают глаза, когда я вижу, что стало с любимым ткацким станком матери, что от стола, за которым мы собирались ужинать, осталась одна лишь ножка, а скамейки почернели от дыма. Весь пол засыпан золой.
Меня переполняют воспоминания: суетящаяся у печи мать и отец, вытачивающий из святой сосны фигурку медведя хозяйки леса Хонгатар. Он говорил, что она защитит мой сон от злых духов.
Набираю во дворе еловых веток и сооружаю из них постель. Собираю дрова и железным пером разжигаю огонь в очаге. Укладываюсь спать с тайной надеждой, что когда проснусь, то все будет, как прежде. Я чувствую, как мать наклоняется ко мне, чтобы поцеловать на ночь, как она убирает прядь волос с моего лба.
Горло сжимает судорога, и потребуется время, чтобы уснуть.
Вдруг я просыпаюсь от глубокого сна и вскакиваю. Темно хоть глаз выколи. В нос ударяет запах гари, голова заполняется воспоминаниями. Я хватаю ртом воздух, слыша, как сама земля трещит под ударами. Это заставляет меня застыть от страха. Я замираю на месте, словно мышь, сжимаясь вновь и вновь с каждым приближающимся ударом. Снаружи бьет свет пламени.
Сверху слышится шуршание, и вниз начинают сыпаться иголки и комья земли вместе со снегом. Потом – бух! – на крыше прямо у меня над головой начинается возня: кто-то шумно втягивает ноздрями воздух, потом соскакивает на пол и начинает обнюхивать все вокруг. Это существо поднимает предметы и заглядывает за них, издает странное фырканье, периодически останавливается и оглядывается.
Когда существо прыгает в мою сторону, я кричу от ужаса. В то же мгновение пол вздрагивает, а затем дверь разламывается на куски: обуглившиеся щепки с треском сыплются в разные стороны, железные петли со звоном разлетаются по полу.
В проеме показывается жуткого вида великан, размером с пару вставших на задние лапы медведей. На голове у него рогатый шлем, а на грубо сшитой из звериных шкур куртке болтаются железные пластины, обглоданные черепа животных и окровавленные кости. Великан держит в руке цепь, к которой прикован ужасный медведь со спутанной шкурой. На шее у него надет ошейник с шипами, а из перетянутой ремнем окровавленной пасти стекает пена.
Я делаю попытку сбежать, однако медведь с ревом устремляется внутрь дома. Пол вздрагивает под шагами великана, двигающегося ко мне. Его сапоги огромны.
Из его глотки вырывается страшный рев. Он жаждет моей смерти, и мне становится ясно, что бежать некуда. Тогда я падаю на колени и прошу великана бить точно. Даже сам подставляю шею для удара.
В ответ слышится смех, и когда я поворачиваю голову в его сторону, я вижу существо, смахивающее на ежа: у него руки и ноги как у ребенка, но тело и голова как у ежа. На голове у этого уродца болтается красный колпак, а сам он смеется, держась обеими руками за живот.
Ужасный с виду великан повторяет угрозу, а медведь рычит так громко, что у меня закладывает уши.
Тут полы его куртки немного расходятся, и я оказываюсь прямо перед псоглавым: у него желтые глаза, покрытая серой шерстью кожа и большая вытянутая морда с бородкой клинышком.
Смотрю выше и вижу, как пола куртки откидывается еще больше и на плечах нижнего псоглавого стоит другой – круглолицый мужичок с огромным носом, похожим на бородавчатую картофелину. На его плечах расположился третий – с лысой головой, крючковатым носом и растущим изо лба мухомором. У этого на плечах примостился четвертый с выдвинутой вперед челюстью и волосами – длинными, как корневище дуба. Итак, вся эта четверка стоит друг на друге. Вокруг них странная конструкция, к которой прикреплена с виду тяжелая накидка и части доспехов.
Великан приказывает ежу по имени Хесси связать мне руки. Еж перестает смеяться и бросается ко мне. Я чувствую его прохладные лапки с острыми коготками и грубое касание веревок, когда он связывает мне руки. Затем меня выводят на улицу.
Глава 7
Посреди деревни полыхал огромный костер, вокруг которого кувыркались десятки крохотных злыдней, гоблинов и псоглавых. Кого тут только не было: коротыши и крепыши, толстяки и худяки, коротконожки и длинноручки. У одного было удлиненное лицо, у другого похожее на насекомого, у третьего нос картошкой или грибком, у четвертого – крючком, как у вороны. Существа эти были одеты в странные одеяния из шкур. Среди них крутились дети и женщины – они были заняты тем, что расставляли палатки и развешивали на ветках светильники, внутри которых таинственно поблескивали пойманные огни-призраки.
На краю деревни стоял лось-великан такого же чудного вида, как и ворвавшееся в дом Николаса существо. На спине охранявшего деревню лося сидела кучка троллей и размахивала поблескивающими в свете пламени мечами и копьями.
Медведь с окровавленной пастью улегся на землю поближе к огню, и детишки начали прыгать по нему. Один из троллей поил его квасом из глиняной чашки. Было видно, что медведь наслаждается своим состоянием, хотя дети дергали его за уши и щеки, то и дело обнажая огромные клыки.
Николаса притащили к огню и бросили на землю перед старым лешим – Хийси, сплошь заросшим мхом.
Тут еж по имени Хесси запрыгнул на плечи разлегшегося на земле Хийси, поправил свой земляничный колпачок, потом сунул маленькую черную мордочку прямо в ухо лешему и что-то прошептал.
Тут же к Николасу и каменнолицему Хийси приблизился тролль с круглой и покрытой клочьями мха физиономией. На ней выделялся здоровенный нос, который – это было заметно – когда-то был оторван, а затем кое-как приштопан железной проволокой обратно. Тролль махнул рукой в сторону Николаса.
– Прояви уважение по отношению к Большому Курикке, королю всех леших, а также злыдней, гоблинов и псоглавых, безжалостному…
– Хватит болтать и проваливай отсюда, чума тебя порази! – рявкнул Хийси, огрев большеносого тролля посохом.
Тролль взвыл и отбежал в сторону. Наступила полная тишина.
– Ну и чьих ты будешь? – поинтересовался каменнолицый.
– Меня зовут Николас, я сирота. Отпустите меня.
– Я тут все решаю и это тоже решу. Что у тебя за дело, и откуда ты вообще такой взялся? Ведь это место не особенно живеньким выглядит, или как? – Сказав это, старый Хийси обвел вокруг руками.
– Я живу здесь, – ответил Николас.
– Отчего же один да еще и в сожженной деревне? Прячешься, что ли?
– Нет, не прячусь. Разве что от того ужасного железного орла, – ответил Николас. Дрожь пробрала его до мозга костей, когда он упомянул вслух чудовищную птицу.
Старик крякнул и начал теребить жесткую мочалку на подбородке, да так, что хруст разнесся по всей округе.
Медведь подполз к Николасу и игриво ухватил его за правую ногу, сжав челюстями.
– Железный орел… Знакомое дело, – пробурчал старик. – Он сеет смерть повсюду, уносит людей, разоряет их жилища. Вот крестьяне утверждают, будто железный орел ищет что-то и не сдастся, пока не найдет. А где же все трупаки да скелеты? Ты, что ли, их уже схоронил?
– Я не знаю, где они, – ответил Николас вполне искренне. Это была правда, и, к своему удивлению, он не видел в деревне ни одного тела или хотя бы фрагментов костей.
– Ну а почему ты скрываешься от железного орла? Он и эту деревушку уничтожил?
– Не знаю, – начал было Николас, но пошатнулся, так как медведь не отпускал его ногу, как ни пытался Николас вырваться. Он по-прежнему не разжимал пасть, и от его слюны кенга Николаса, сделанная из оленьей шкуры, промокла насквозь.
Тут Курикка указал посохом на медведя и сказал:
– Дайте зверюге еще винца, пока он совсем не сожрал мальчишку!
Псоглавые бросились исполнять. Когда медведю протянули чашу с напитком янтарного цвета, он тут же отпустил ногу Николаса и принялся жадно лакать из нее.
– Господин, – начал Николас заново, – я вам совершенно не нужен, меня бросили.
– Вот как. Прямо вот так вот и бросили? Отчего же? – поинтересовался Хийси, недоверчиво сморщившись.
– От меня одни несчастья.
Леший какое-то время молча смотрел на Николаса, а потом разразился таким смехом, что из его глаз ручьем полились слезы.
– Одни несчастья, говоришь? Так тебе и поверили. Если ты здесь единственный, кто остался в живых, значит, ты треклятый счастливчик! Так что, парень, мы тебя забираем с собой!
– Простите, что?
– Забираем тебя с собой, говорю. Кстати, ты ведь не можешь оставаться здесь в лесу.
Николас огляделся вокруг. Ну никак он не мог представить себя частью славных племен троллей, леших и псоглавых. Тут уж ясней ясного: ведь не может же человек жить с ними – либо сам вскоре станет таким же уродцем. А Николас не хотел стать глупым коротышкой на кривых ногах!
– Но ведь я не такой, как вы!
Тогда Курикка подался к Николасу, и его лицо растянулось в усмешке: изо рта у него разило падалью и нечистотами, как в самый жаркий день лета, и от этой вони у Николаса защипало глаза.
– Собственно, я даже не прошу, а требую! – рявкнул ему старый Хийси.
У Николаса перехватило дух.
– Не… могу, – только и смог он вымолвить.
– Ну а чего нет-то? Что тебе здесь, намазано, что ли? Тут ведь только сгоревшая деревня – вонючая и проклятая. – Произнося это, Курикка то и дело тыкал Николаса своим грязным пальцем. – Мы заберем тебя с собой. С нами ты чего только не повидаешь! Ну, что скажешь, рванина?
Николас почувствовал, как его ткнули в бок чем-то острым, и посмотрел в черные блестящие глаза существа по имени Хесси. Это был человекоеж – он был частью этого мира тварей со странностями в обличье. И Хесси улыбнулся в ответ.
– Слышь, нечисть, давай уже! – прошептал хрипло он. – Мы могли бы с тобой подружиться. Здесь только у нас двоих с Яхкари совсем нет друзей, – добавил он и начал отчаянно жестикулировать.
Николас подумал, что Курикка все-таки прав и что у него действительно никого нет. Совсем и нигде.
– Куда вы направляетесь?
– Направляемся? Да когда куда. Мы отведем тебя туда, где ты никогда не бывал.
– А если я откажусь?
В ответ Курикка скривился и пожал плечами:
– Тогда я прикажу сварить тебя и приправить укропом. Ты, братец, будешь съеден и запит, хотя что с тебя взять – у тебя на костях не то чтобы очень уж много мяса, так что и запивать не нужно будет!
Николас посмотрел на троллей и псоглавых, шумно распивающих вино повсюду. Одни отплясывали вокруг костра, обнимая медведя, другие гремели чем ни попадя и дудели в разноцветные петушки.
Николас пожал плечами:
– Все ясно. Я – с вами.
– По рукам, – сказал Курикка, протягивая мозолистую, покрытую мхом руку. Когда Николас коснулся ладони, оказавшейся на ощупь похожей на мокрую гнилую деревяшку, старый Хийси осклабился:
– Малыш, это было правильное решение. Теперь ты связан клятвой верности. И знаешь что? Клятву, данную лешим и троллям, нельзя нарушать, либо сдохнешь мерзкой козявкой.
Собственно, вот это Николасу было хорошо известно. Хотя словам Хийси или тролля нипочем нельзя было верить, сами они не оставляли в покое того, кто их предал.
Николас знал, что худшего несчастья быть не может, чем то, что уже случилось.
Орда Курикки двигалась на юг весь остаток зимы, и Николасу весьма скоро стало ясно, куда он попал и что это за компания. Псоглавые и тролли тащили все, что плохо лежало. Они хватали даже путников, рискнувших отправиться в одиночку в дорогу по снежной пустыне, и продавали их в рабство лешим и прочему лесному народцу.
Николас был единственным человеком из всех схваченных Куриккой, кого он не продал. А из речей Хесси стало ясно, что на его счет имелись иные мысли, но Курикка был хитер и никому своих планов не открывал. А пока что Николасу приходилось прислуживать: брать самую тяжелую ношу и брести с ней по глуши, становившейся тем болотистее, чем дальше они продвигались на юг. Курикка ни на секунду не спускал глаз с Николаса, и если он по какой-то причине не мог этого делать, то Николаса крепко связывали.
Вскоре зима стала отступать и в стране Похьела: снег начал проваливаться и превратился в жижу, Курикка с ордой добрался до границы родной деревни. Эта граница была помечена цепочкой раскрашенных красным цветом лосиных черепов, с которых свисали засохшие гадюки. Она, как говорил Курикка, обладала такой магической силой, что не позволяла даже народу Калевалы добраться до них.
Деревня была со всех сторон окружена зловонными мочагами и каменистыми горками и сама располагалась на гигантских соснах, поднимавшихся вверх из самой глухой и мокрой чащи.
То тут, то там между похожих на чудища шишковатых сосен и бочаг с мутной водицей текли узкие ручейки. Они брали начало из мрачных скал вокруг и, стекая оттуда, сливались и прорывали в толстом мшанике бездонные бочаги, сплошь заселенные водяными.
Большая часть домиков, напоминающих грибы или наросты на березе, была построена на ветках одной похожей на скелет сосны и соединялась протянутыми крест-накрест лесенками и полусгнившими веревками. Когда наверх поднималась еда и ведра с водой, дрова и камни, веревки скрипели от натуги. С веток постоянно падала громкая россыпь капель, рождаемая маленькими ножками жителей, перебегающих из домика в домик.
На земле, в расщелине между большими камнями, виднелась мастерская, рядом с которой в ручье крутилось колесо, раздувая огонь в очаге. Сгорбленный кузнец умело постукивал по наковальне, периодически бурча, но даже не взглянул на проходивших мимо Курикку и Николаса. Кругом суетились и бегали тролли, гоблины, злыдни и псоглавые, да так проворно, что в тени их было трудно заметить.
Дни, проведенные в деревне Курикки, текли один за другим. Недели сменялись, на место старой луны заходила новая. Так прошел год. Пережили зиму, и вновь пришло прохладное, дождливое лето – чтобы затем смениться осенью.
С годами Николаса посвящали в тайны «благородной воровской науки», как сам Курикка называл это дело. Мальчика сделали вором с большой дороги. Хотя несчастья преследовали Николаса, принося сложности его собратьям, Курикка считал его толковым учеником и учил всему, что сам знал о воровстве. А об этом деле старый вонючий Хийси знал многое.
Каждую зиму, когда Курикка отправлялся грабить, Николаса оставляли в деревне, и он понемногу привыкал к ее жителям, знакомился с ними. Вскоре Николас, Хесси и Яхкари – этот похожий на крысу псоглавый (он был рожден от крысы и псоглавой) – стали неразлучной троицей, проводившей все время друг с другом. Курикка специально оставлял Хесси и Яхкари дома, чтобы те посвятили Николаса во все премудрости жизни в деревне и заодно обучили его умению ходить по лесу, в котором скрывались бесчисленные опасности.
Понемногу Николас научился прятать тоску и грусть в самые сокровенные уголки своей души. И все же они никогда не отпускали его.
Вскоре он познакомился с таинственным Илмариненом: в его кузне родились и искусственный лось, и все оружие жителей – да каких там только чудес не приходилось увидеть! Возраст кузнеца не поддавался определению, потому что хотя Илмаринен и выглядел как старик, двигался он резво, и ему не было равного по силе.
Николас с удовольствием просиживал в кузнице, присматриваясь к тому, как мастер исследует рисунки и древние письмена на старинных берестяных свертках и кусочках костей, которые, как он говорил, достались от народа, жившего задолго до них и давно сгинувшего. По этим чертежам кузнец изготавливал одну штуку за другой. Некоторые из них заставляли всех вздыхать от восхищения, другие же разбивались, разлетались на куски или просто таяли в воздухе.
Однако новое знакомство с Николасом доставляло неудобства Илмаринену. Всякий раз в его присутствии кузнец то ударял себя молотком по пальцу, то опалял бороду и волосы. Наконец как-то, неудачно выковав волка, кузнец рассердился и навсегда выпроводил Николаса из мастерской.
Когда наступила следующая зима, Курикка приказал Николасу пасти толстошерстных деревенских овец. Николас рассвирепел. Его ярость привлекла волков, которые разорвали большую часть стада, и Николас никак не смог его защитить.
В общем, Курикка был вынужден признать, что ставший взрослым юношей Николас был годен лишь для одного дела, где причиненное другим несчастье ничуть не смущало, – для воровства.
На краю деревни стоял лось-великан такого же чудного вида, как и ворвавшееся в дом Николаса существо. На спине охранявшего деревню лося сидела кучка троллей и размахивала поблескивающими в свете пламени мечами и копьями.
Медведь с окровавленной пастью улегся на землю поближе к огню, и детишки начали прыгать по нему. Один из троллей поил его квасом из глиняной чашки. Было видно, что медведь наслаждается своим состоянием, хотя дети дергали его за уши и щеки, то и дело обнажая огромные клыки.
Николаса притащили к огню и бросили на землю перед старым лешим – Хийси, сплошь заросшим мхом.
Тут еж по имени Хесси запрыгнул на плечи разлегшегося на земле Хийси, поправил свой земляничный колпачок, потом сунул маленькую черную мордочку прямо в ухо лешему и что-то прошептал.
Тут же к Николасу и каменнолицему Хийси приблизился тролль с круглой и покрытой клочьями мха физиономией. На ней выделялся здоровенный нос, который – это было заметно – когда-то был оторван, а затем кое-как приштопан железной проволокой обратно. Тролль махнул рукой в сторону Николаса.
– Прояви уважение по отношению к Большому Курикке, королю всех леших, а также злыдней, гоблинов и псоглавых, безжалостному…
– Хватит болтать и проваливай отсюда, чума тебя порази! – рявкнул Хийси, огрев большеносого тролля посохом.
Тролль взвыл и отбежал в сторону. Наступила полная тишина.
– Ну и чьих ты будешь? – поинтересовался каменнолицый.
– Меня зовут Николас, я сирота. Отпустите меня.
– Я тут все решаю и это тоже решу. Что у тебя за дело, и откуда ты вообще такой взялся? Ведь это место не особенно живеньким выглядит, или как? – Сказав это, старый Хийси обвел вокруг руками.
– Я живу здесь, – ответил Николас.
– Отчего же один да еще и в сожженной деревне? Прячешься, что ли?
– Нет, не прячусь. Разве что от того ужасного железного орла, – ответил Николас. Дрожь пробрала его до мозга костей, когда он упомянул вслух чудовищную птицу.
Старик крякнул и начал теребить жесткую мочалку на подбородке, да так, что хруст разнесся по всей округе.
Медведь подполз к Николасу и игриво ухватил его за правую ногу, сжав челюстями.
– Железный орел… Знакомое дело, – пробурчал старик. – Он сеет смерть повсюду, уносит людей, разоряет их жилища. Вот крестьяне утверждают, будто железный орел ищет что-то и не сдастся, пока не найдет. А где же все трупаки да скелеты? Ты, что ли, их уже схоронил?
– Я не знаю, где они, – ответил Николас вполне искренне. Это была правда, и, к своему удивлению, он не видел в деревне ни одного тела или хотя бы фрагментов костей.
– Ну а почему ты скрываешься от железного орла? Он и эту деревушку уничтожил?
– Не знаю, – начал было Николас, но пошатнулся, так как медведь не отпускал его ногу, как ни пытался Николас вырваться. Он по-прежнему не разжимал пасть, и от его слюны кенга Николаса, сделанная из оленьей шкуры, промокла насквозь.
Тут Курикка указал посохом на медведя и сказал:
– Дайте зверюге еще винца, пока он совсем не сожрал мальчишку!
Псоглавые бросились исполнять. Когда медведю протянули чашу с напитком янтарного цвета, он тут же отпустил ногу Николаса и принялся жадно лакать из нее.
– Господин, – начал Николас заново, – я вам совершенно не нужен, меня бросили.
– Вот как. Прямо вот так вот и бросили? Отчего же? – поинтересовался Хийси, недоверчиво сморщившись.
– От меня одни несчастья.
Леший какое-то время молча смотрел на Николаса, а потом разразился таким смехом, что из его глаз ручьем полились слезы.
– Одни несчастья, говоришь? Так тебе и поверили. Если ты здесь единственный, кто остался в живых, значит, ты треклятый счастливчик! Так что, парень, мы тебя забираем с собой!
– Простите, что?
– Забираем тебя с собой, говорю. Кстати, ты ведь не можешь оставаться здесь в лесу.
Николас огляделся вокруг. Ну никак он не мог представить себя частью славных племен троллей, леших и псоглавых. Тут уж ясней ясного: ведь не может же человек жить с ними – либо сам вскоре станет таким же уродцем. А Николас не хотел стать глупым коротышкой на кривых ногах!
– Но ведь я не такой, как вы!
Тогда Курикка подался к Николасу, и его лицо растянулось в усмешке: изо рта у него разило падалью и нечистотами, как в самый жаркий день лета, и от этой вони у Николаса защипало глаза.
– Собственно, я даже не прошу, а требую! – рявкнул ему старый Хийси.
У Николаса перехватило дух.
– Не… могу, – только и смог он вымолвить.
– Ну а чего нет-то? Что тебе здесь, намазано, что ли? Тут ведь только сгоревшая деревня – вонючая и проклятая. – Произнося это, Курикка то и дело тыкал Николаса своим грязным пальцем. – Мы заберем тебя с собой. С нами ты чего только не повидаешь! Ну, что скажешь, рванина?
Николас почувствовал, как его ткнули в бок чем-то острым, и посмотрел в черные блестящие глаза существа по имени Хесси. Это был человекоеж – он был частью этого мира тварей со странностями в обличье. И Хесси улыбнулся в ответ.
– Слышь, нечисть, давай уже! – прошептал хрипло он. – Мы могли бы с тобой подружиться. Здесь только у нас двоих с Яхкари совсем нет друзей, – добавил он и начал отчаянно жестикулировать.
Николас подумал, что Курикка все-таки прав и что у него действительно никого нет. Совсем и нигде.
– Куда вы направляетесь?
– Направляемся? Да когда куда. Мы отведем тебя туда, где ты никогда не бывал.
– А если я откажусь?
В ответ Курикка скривился и пожал плечами:
– Тогда я прикажу сварить тебя и приправить укропом. Ты, братец, будешь съеден и запит, хотя что с тебя взять – у тебя на костях не то чтобы очень уж много мяса, так что и запивать не нужно будет!
Николас посмотрел на троллей и псоглавых, шумно распивающих вино повсюду. Одни отплясывали вокруг костра, обнимая медведя, другие гремели чем ни попадя и дудели в разноцветные петушки.
Николас пожал плечами:
– Все ясно. Я – с вами.
– По рукам, – сказал Курикка, протягивая мозолистую, покрытую мхом руку. Когда Николас коснулся ладони, оказавшейся на ощупь похожей на мокрую гнилую деревяшку, старый Хийси осклабился:
– Малыш, это было правильное решение. Теперь ты связан клятвой верности. И знаешь что? Клятву, данную лешим и троллям, нельзя нарушать, либо сдохнешь мерзкой козявкой.
Собственно, вот это Николасу было хорошо известно. Хотя словам Хийси или тролля нипочем нельзя было верить, сами они не оставляли в покое того, кто их предал.
Николас знал, что худшего несчастья быть не может, чем то, что уже случилось.
Орда Курикки двигалась на юг весь остаток зимы, и Николасу весьма скоро стало ясно, куда он попал и что это за компания. Псоглавые и тролли тащили все, что плохо лежало. Они хватали даже путников, рискнувших отправиться в одиночку в дорогу по снежной пустыне, и продавали их в рабство лешим и прочему лесному народцу.
Николас был единственным человеком из всех схваченных Куриккой, кого он не продал. А из речей Хесси стало ясно, что на его счет имелись иные мысли, но Курикка был хитер и никому своих планов не открывал. А пока что Николасу приходилось прислуживать: брать самую тяжелую ношу и брести с ней по глуши, становившейся тем болотистее, чем дальше они продвигались на юг. Курикка ни на секунду не спускал глаз с Николаса, и если он по какой-то причине не мог этого делать, то Николаса крепко связывали.
Вскоре зима стала отступать и в стране Похьела: снег начал проваливаться и превратился в жижу, Курикка с ордой добрался до границы родной деревни. Эта граница была помечена цепочкой раскрашенных красным цветом лосиных черепов, с которых свисали засохшие гадюки. Она, как говорил Курикка, обладала такой магической силой, что не позволяла даже народу Калевалы добраться до них.
Деревня была со всех сторон окружена зловонными мочагами и каменистыми горками и сама располагалась на гигантских соснах, поднимавшихся вверх из самой глухой и мокрой чащи.
То тут, то там между похожих на чудища шишковатых сосен и бочаг с мутной водицей текли узкие ручейки. Они брали начало из мрачных скал вокруг и, стекая оттуда, сливались и прорывали в толстом мшанике бездонные бочаги, сплошь заселенные водяными.
Большая часть домиков, напоминающих грибы или наросты на березе, была построена на ветках одной похожей на скелет сосны и соединялась протянутыми крест-накрест лесенками и полусгнившими веревками. Когда наверх поднималась еда и ведра с водой, дрова и камни, веревки скрипели от натуги. С веток постоянно падала громкая россыпь капель, рождаемая маленькими ножками жителей, перебегающих из домика в домик.
На земле, в расщелине между большими камнями, виднелась мастерская, рядом с которой в ручье крутилось колесо, раздувая огонь в очаге. Сгорбленный кузнец умело постукивал по наковальне, периодически бурча, но даже не взглянул на проходивших мимо Курикку и Николаса. Кругом суетились и бегали тролли, гоблины, злыдни и псоглавые, да так проворно, что в тени их было трудно заметить.
Дни, проведенные в деревне Курикки, текли один за другим. Недели сменялись, на место старой луны заходила новая. Так прошел год. Пережили зиму, и вновь пришло прохладное, дождливое лето – чтобы затем смениться осенью.
С годами Николаса посвящали в тайны «благородной воровской науки», как сам Курикка называл это дело. Мальчика сделали вором с большой дороги. Хотя несчастья преследовали Николаса, принося сложности его собратьям, Курикка считал его толковым учеником и учил всему, что сам знал о воровстве. А об этом деле старый вонючий Хийси знал многое.
Каждую зиму, когда Курикка отправлялся грабить, Николаса оставляли в деревне, и он понемногу привыкал к ее жителям, знакомился с ними. Вскоре Николас, Хесси и Яхкари – этот похожий на крысу псоглавый (он был рожден от крысы и псоглавой) – стали неразлучной троицей, проводившей все время друг с другом. Курикка специально оставлял Хесси и Яхкари дома, чтобы те посвятили Николаса во все премудрости жизни в деревне и заодно обучили его умению ходить по лесу, в котором скрывались бесчисленные опасности.
Понемногу Николас научился прятать тоску и грусть в самые сокровенные уголки своей души. И все же они никогда не отпускали его.
Вскоре он познакомился с таинственным Илмариненом: в его кузне родились и искусственный лось, и все оружие жителей – да каких там только чудес не приходилось увидеть! Возраст кузнеца не поддавался определению, потому что хотя Илмаринен и выглядел как старик, двигался он резво, и ему не было равного по силе.
Николас с удовольствием просиживал в кузнице, присматриваясь к тому, как мастер исследует рисунки и древние письмена на старинных берестяных свертках и кусочках костей, которые, как он говорил, достались от народа, жившего задолго до них и давно сгинувшего. По этим чертежам кузнец изготавливал одну штуку за другой. Некоторые из них заставляли всех вздыхать от восхищения, другие же разбивались, разлетались на куски или просто таяли в воздухе.
Однако новое знакомство с Николасом доставляло неудобства Илмаринену. Всякий раз в его присутствии кузнец то ударял себя молотком по пальцу, то опалял бороду и волосы. Наконец как-то, неудачно выковав волка, кузнец рассердился и навсегда выпроводил Николаса из мастерской.
Когда наступила следующая зима, Курикка приказал Николасу пасти толстошерстных деревенских овец. Николас рассвирепел. Его ярость привлекла волков, которые разорвали большую часть стада, и Николас никак не смог его защитить.
В общем, Курикка был вынужден признать, что ставший взрослым юношей Николас был годен лишь для одного дела, где причиненное другим несчастье ничуть не смущало, – для воровства.
Глава 8
Однажды Николас, Хесси и Яхкари возвращались с очередного дела, на которое их послал Курикка. Они шли по лесной тропинке, которая раздваивалась вновь и вновь, и только привычный в таких делах мог с уверенностью сказать, откуда и куда нужно идти. Тропинки сужались, лес становился все дремучее. Начали появляться более кривые сосны, более бородатые ели и совсем огромные валуны, спрятанные под толстыми мхами.
Деревья были такими толстыми, что внутри мог бы поместиться целый дом, и издалека напоминали людей. В стволах, покрытых зеленой травой, виднелись глубокие дырки, кишащие отвратительными насекомыми. Поговаривали, что деревья заговоренные, что под их толстой корой живут духи, которые просыпаются по наступлению темноты и нападают на всех заблудившихся: на людей, троллей и даже псоглавых. Хесси и Яхкари молча шли за Николасом, с опаской озираясь по сторонам.
Они зашли уже достаточно далеко в лес, как вдруг Николас заметил мелькнувшую между деревьями, за ивовым кустарником, зловещую тень. Он посмотрел наверх – тень исчезла, но тут же издалека послышались лошадиное ржание и стук копыт. В лесу одна за другой замелькали тени. В сером холодном тумане запахло дымом, начавшим выходить прямо из стволов деревьев и мшистых кочек. Послышался шелест крыльев и карканье воронов. Похожие на змей толщиной с ногу коренья деревьев с хрустом полезли через тропинку, извиваясь между покрытыми мхом огромными валунами. Из черных дыр и ям между ними стал доноситься странный шепот.
Деревья были такими толстыми, что внутри мог бы поместиться целый дом, и издалека напоминали людей. В стволах, покрытых зеленой травой, виднелись глубокие дырки, кишащие отвратительными насекомыми. Поговаривали, что деревья заговоренные, что под их толстой корой живут духи, которые просыпаются по наступлению темноты и нападают на всех заблудившихся: на людей, троллей и даже псоглавых. Хесси и Яхкари молча шли за Николасом, с опаской озираясь по сторонам.
Они зашли уже достаточно далеко в лес, как вдруг Николас заметил мелькнувшую между деревьями, за ивовым кустарником, зловещую тень. Он посмотрел наверх – тень исчезла, но тут же издалека послышались лошадиное ржание и стук копыт. В лесу одна за другой замелькали тени. В сером холодном тумане запахло дымом, начавшим выходить прямо из стволов деревьев и мшистых кочек. Послышался шелест крыльев и карканье воронов. Похожие на змей толщиной с ногу коренья деревьев с хрустом полезли через тропинку, извиваясь между покрытыми мхом огромными валунами. Из черных дыр и ям между ними стал доноситься странный шепот.