— Это не иллюзия, — заметил Глаз.
— Спасибо.
— Вследствие чего я предлагаю тебе обернуть руки простыней, Ганс. И вылезти отсюда.
Моргая от удивления, Ганс обмотал руки покрывалом с убогой маленькой койки, предназначенной для постояльцев этой жалкой маленькой камеры, и ухватился за черные железные прутья. Для начала он слегка потянул за них, не прикладывая особых усилий, чтобы не чувствовать себя слишком глупо. Но у него буквально отвалилась челюсть, когда железные прутья подались! Ганс навалился всей тяжестью, чувствуя исходящий от них жар. Он закряхтел от натуги... но прутья относительно легко гнулись, разойдясь в стороны, словно были сделаны скорее из чистой меди, нежели из железа.
— Ага! — торжествующе воскликнул Глаз, пританцовывая в воздухе. — Вылезай скорее, Ганс!
Прежде чем немедленно бежать, Ганс поспешил к двери и выбросил кошелек тюремщика далеко в коридор, так, чтобы тот подумал, будто обронил его. После этого Шедоуспан вылез в окно, издав лишь тихое «О!», когда его локоть коснулся все еще раскаленных прутьев. Вместо того чтобы спрыгнуть или спуститься по стене, как сделал бы на его месте любой другой беглец, он начал карабкаться вверх.
Блуждающий Глаз парил сзади, возле плеча Ганса.
— Спасибо, Глаз, — сказал Шедоуспан, взбираясь по стене с усилиями меньшими, чем ему потребовалось, чтобы согнуть горячие железные прутья.
— Как приятно, — сказал Глаз ровным голосом. — Все-таки мы настоящие друзья.
— Я полагаю, здесь не обошлось без колдовства…
— Вообще-то это была алхимия, — признался Глаз.
— Ox, — вздохнул Ганс, не задаваясь вопросом, что такое алхимия, — ну тогда ладно.
Шедоуспан без труда добрался до крыши штаба городской стражи и продолжил путь по черепице с легкостью кошки. Глаз парил рядом, не отставая.
— Похоже, хождение по крышам для тебя привычное дело, — заметил он тем же ровным тоном.
— Ну... да.
Многоопытный стенолаз спустился вниз только на расстоянии трех крыш от штаба... и не на улицу, а в узкий проулок. Он спрыгнул с легкостью, которой позавидовала бы кошка, и быстро выпрямился, расправляя плечи. И вновь тень улыбки коснулась его губ. Он был свободен, и беглецом его сделали нетерпение... и Блуждающий Глаз!
— Беда в том, — прошептал он своему избавителю, — что мне страшно не хотелось дожидаться Аркалы и Мала-как-его-там. Это было бы так унизительно, если бы меня освободили по приказу… — он остановился, чтобы сплюнуть, — двух колдунов!
Глаз сказал:
— Хм-м.
— Глаз... как получилось, что я пробыл там, в лабиринте, пропасть времени — целый день и ночь, и при этом был не так уж голоден и даже спать не хотел?
— Я не посвящен в тайну чар и эликсиров мертвого чудовища, — отозвался его летающий компаньон прерывающимся голосом, — но это могло быть действием того снадобья, которое ты выпил... целебной жидкости.
— О!
Прячась в тени, Шедоуспан добрался до «Скучающего Грифона» в сопровождении парящего видения, которому приходилось то и дело нырять куда-то, чтобы избежать посторонних глаз. В трактир Ганс вошел довольно бодро, считая, что весть о его побеге не могла его опередить. Пол из аккуратно пригнанных дощечек был чистым, если не считать жирных пятен, красовавшихся здесь уже довольно давно. Завсегдатаев таверны не было видно.
Знакомый толстый трактирщик наводил порядок за стойкой. При появлении Ганса он поднял голову.
— А, Ганс с дальнего юга, не так ли? — лицо толстяка расплылось в улыбке. — Приятно снова видеть тебя. Я Гулаферолиас, но все зовут меня Смоки.
— Взаимно, Смоки.
— Чем могу служить?
— Сегодня в полдень, — сказал Ганс, — я кое о чем договорился с одним из твоих завсегдатаев — Дэрри. Теперь мне бы нужно…
Смоки просиял.
— Оле Дэрри сделает, что обещал, — сказал он, с готовностью обращаясь к молодому человеку. — Только, знаешь что, э-э… — Смоки понизил голос, придал своему лицу заговорщическое выражение, которое сделало его скорее уморительным, нежели таинственным. — Только не плати ему, пока дело не будет сделано. Иначе он отсюда не выйдет. Оле Дэрри думает, что он родился ради того, чтобы выпить все пиво в Фираке.
Ганс кивнул.
— Спасибо, Смоки. Беда в том, что мне позарез нужно его увидеть сегодня вечером. То есть беда в том, что я даже не знаю его настоящего имени и где он живет.
— Зовут его Дарнарислас. — Трактирщик повернулся, чтобы взглянуть на водяные часы. — У него комната на Верблюжьем Пути, но он будет здесь еще до захода солнца. Можешь поставить на это.
— О, спасибо, Смоки. Сейчас я ждать не могу, но скоро вернусь.
— Рад тебе, Ганс. Возвращайся скорее пропустить стаканчик!
Глава 19
Глава 20
— Спасибо.
— Вследствие чего я предлагаю тебе обернуть руки простыней, Ганс. И вылезти отсюда.
Моргая от удивления, Ганс обмотал руки покрывалом с убогой маленькой койки, предназначенной для постояльцев этой жалкой маленькой камеры, и ухватился за черные железные прутья. Для начала он слегка потянул за них, не прикладывая особых усилий, чтобы не чувствовать себя слишком глупо. Но у него буквально отвалилась челюсть, когда железные прутья подались! Ганс навалился всей тяжестью, чувствуя исходящий от них жар. Он закряхтел от натуги... но прутья относительно легко гнулись, разойдясь в стороны, словно были сделаны скорее из чистой меди, нежели из железа.
— Ага! — торжествующе воскликнул Глаз, пританцовывая в воздухе. — Вылезай скорее, Ганс!
Прежде чем немедленно бежать, Ганс поспешил к двери и выбросил кошелек тюремщика далеко в коридор, так, чтобы тот подумал, будто обронил его. После этого Шедоуспан вылез в окно, издав лишь тихое «О!», когда его локоть коснулся все еще раскаленных прутьев. Вместо того чтобы спрыгнуть или спуститься по стене, как сделал бы на его месте любой другой беглец, он начал карабкаться вверх.
Блуждающий Глаз парил сзади, возле плеча Ганса.
— Спасибо, Глаз, — сказал Шедоуспан, взбираясь по стене с усилиями меньшими, чем ему потребовалось, чтобы согнуть горячие железные прутья.
— Как приятно, — сказал Глаз ровным голосом. — Все-таки мы настоящие друзья.
— Я полагаю, здесь не обошлось без колдовства…
— Вообще-то это была алхимия, — признался Глаз.
— Ox, — вздохнул Ганс, не задаваясь вопросом, что такое алхимия, — ну тогда ладно.
Шедоуспан без труда добрался до крыши штаба городской стражи и продолжил путь по черепице с легкостью кошки. Глаз парил рядом, не отставая.
— Похоже, хождение по крышам для тебя привычное дело, — заметил он тем же ровным тоном.
— Ну... да.
Многоопытный стенолаз спустился вниз только на расстоянии трех крыш от штаба... и не на улицу, а в узкий проулок. Он спрыгнул с легкостью, которой позавидовала бы кошка, и быстро выпрямился, расправляя плечи. И вновь тень улыбки коснулась его губ. Он был свободен, и беглецом его сделали нетерпение... и Блуждающий Глаз!
— Беда в том, — прошептал он своему избавителю, — что мне страшно не хотелось дожидаться Аркалы и Мала-как-его-там. Это было бы так унизительно, если бы меня освободили по приказу… — он остановился, чтобы сплюнуть, — двух колдунов!
Глаз сказал:
— Хм-м.
— Глаз... как получилось, что я пробыл там, в лабиринте, пропасть времени — целый день и ночь, и при этом был не так уж голоден и даже спать не хотел?
— Я не посвящен в тайну чар и эликсиров мертвого чудовища, — отозвался его летающий компаньон прерывающимся голосом, — но это могло быть действием того снадобья, которое ты выпил... целебной жидкости.
— О!
Прячась в тени, Шедоуспан добрался до «Скучающего Грифона» в сопровождении парящего видения, которому приходилось то и дело нырять куда-то, чтобы избежать посторонних глаз. В трактир Ганс вошел довольно бодро, считая, что весть о его побеге не могла его опередить. Пол из аккуратно пригнанных дощечек был чистым, если не считать жирных пятен, красовавшихся здесь уже довольно давно. Завсегдатаев таверны не было видно.
Знакомый толстый трактирщик наводил порядок за стойкой. При появлении Ганса он поднял голову.
— А, Ганс с дальнего юга, не так ли? — лицо толстяка расплылось в улыбке. — Приятно снова видеть тебя. Я Гулаферолиас, но все зовут меня Смоки.
— Взаимно, Смоки.
— Чем могу служить?
— Сегодня в полдень, — сказал Ганс, — я кое о чем договорился с одним из твоих завсегдатаев — Дэрри. Теперь мне бы нужно…
Смоки просиял.
— Оле Дэрри сделает, что обещал, — сказал он, с готовностью обращаясь к молодому человеку. — Только, знаешь что, э-э… — Смоки понизил голос, придал своему лицу заговорщическое выражение, которое сделало его скорее уморительным, нежели таинственным. — Только не плати ему, пока дело не будет сделано. Иначе он отсюда не выйдет. Оле Дэрри думает, что он родился ради того, чтобы выпить все пиво в Фираке.
Ганс кивнул.
— Спасибо, Смоки. Беда в том, что мне позарез нужно его увидеть сегодня вечером. То есть беда в том, что я даже не знаю его настоящего имени и где он живет.
— Зовут его Дарнарислас. — Трактирщик повернулся, чтобы взглянуть на водяные часы. — У него комната на Верблюжьем Пути, но он будет здесь еще до захода солнца. Можешь поставить на это.
— О, спасибо, Смоки. Сейчас я ждать не могу, но скоро вернусь.
— Рад тебе, Ганс. Возвращайся скорее пропустить стаканчик!
Глава 19
Шедоуспан предпочел выскользнуть из «Скучающего Грифона» и подождать в последних лучах вечернего солнца появления маленького человечка с поредевшими волосами и в тунике, которая выглядела настолько ветхой, что ее вполне можно было выбросить. Когда коротышка проходил мимо проулка, из-за угла высунулась рука, затянутая в черную кожу, и обвила его сзади за горло.
Таким образом Дарнарисласу не суждено было миновать проулок, его затащили туда, как он ни упирался.
— Расслабься, Дэрри, — прошептал чей-то голос над самым ухом дрожащего человечка. — Я не враг и ни в коем случае не хочу сделать тебе больно. Мне просто нужна твоя помощь. Послушай, я напомню тебе кое-что из того, что ты говорил как-то вечером после одной заварушки, когда здесь были Красные и богатый чужестранец со своим человеком: ты сказал, будто те медитонезцы получили работу.
Дэрри промычал:
— Гл-гл-гл-л-л.
— О, — Шедоуспан смилостивился и слегка ослабил захват. Он почувствовал, как адамово яблоко жидковолосого человечка дернулось в судорожном глотке.
— Может, я ошибался, — прошептал Дэрри. — Я уже принял кружку-другую…
— Или десятую! — рявкнул Ганс и вытянул другую руку, просто чтобы продемонстрировать коротышке маленький, угрожающе блестевший кинжал.
Память мгновенно вернулась к Дэрри.
— О, да, ох-хо, конечно, правильно, да, господин, я как раз собирался вам сказать. Я точно помню, как они говорили, даже шутили, о том, что находятся на стороне закона... у них было много монет, хороших монет, потому что их нанял маг, нанял как телохранителей, или сопровождающих, или что-то в этом роде.
Ганс слушал, размышлял, кивал. Много монет, хмм?
— — Что там они говорили о законе? О, ты имеешь в виду, что им предложили стать чем-то вроде частной охраны на содержании у кого-то?
Дэрри попытался кивнуть, но обнаружил, что рука, обвившаяся вокруг шеи, не так уж и ослабила захват.
— Да, так, но еще и потому, что их нанял прикормленный маг Красных, этот, как его… Малисандис.
Ганс уставился в пространство поверх плешивой головы, переваривая слова Дэрри.
«И он заплатил им кучу денег авансом? За что? За то, чтобы они кого-то убили? Зачем им нападать на Катамарку и грабить его, если у них была куча денег... разве что эта куча денег у них появилась именно потому, что они должны были напасть на Катамарку, но не грабить, а убить его?»
— Спасибо, Дэрри. Прости, что так грубо с тобой обошелся, но за это я поставлю тебе кружку.
— Звучит неплохо, — сказал Дарнарислас, счастливый уже оттого, что остался жив, при этом так и не увидев в лицо своего неожиданного благодетеля. — Без обид, — добавил он, уже наслаждаясь видом бесплатной кружки пива, замаячившей перед его внутренним взором.
Ганс только выбрался с ним вместе из проулка и тут же наткнулся на поджидавших его Красных. Они пристально смотрели на него.
На этот раз, по крайней мере, никто из стражей порядка не целился в него из арбалета. Ими командовал крестьянского вида сержант с белыми морщинками на загорелом молодом лице. Бледные глаза смотрели прямо в черные глаза Ганса, но взгляд их был скорее усталым, нежели полным ненависти или страха.
— Здравствуй, Гайсе, — сказал Ганс, обращаясь к своему первому и, возможно, лучшему из фиракийских друзей. Сержант без предисловий набросился на Ганса с руганью:
— Черт тебя дери, Ганс, тебя и твое нетерпение! Все, что от тебя требовалось, это немного потерпеть, и мы бы не лишились двух прекрасных, надежных прутьев... ну, не слишком надежных, но они были надежными, а теперь…
Видя, что его не собираются заново арестовывать, Ганс усмехнулся.
Когда он расслабил руку, все еще державшую шею Дэрри, тот сразу же обернулся, чтобы посмотреть на своего похитителя.
— О, так это же Ганс! — Он обращался к стражникамм. — Мы с Гансом пришли сюда просто, чтобы пропустить кружечку-другую…
Никто не обратил на него внимания.
— Прости, Гайсе, — сказал Ганс. — Я не хотел убегать. Я хочу сказать, что не намеревался делать это. На меня просто что-то нашло, когда я подумал кое о чем, что требовало моего немедленного внимания и… — Ганс развел руками, изо всех пытаясь выглядеть невинным и простодушным. Он прибегал к этой уловке уже много лет.
— На этот раз мы не будем брать тебя под стражу, — сказал Гайсе без улыбки. — Но, черт возьми, Малисандис уже вернулся из той комнаты, где Тив с ребятами тебя арестовали. Нашему дознавателю стало совершенно ясно, что бедная девушка подверглась нападению двух мужчин, которые оставались там достаточно долго, чтобы напитать комнату своими аурами. Ни один из них не является фиракийцем, так же как и ты вне подозрений.
Ганс по-мальчишески широко раскрыл глаза.
— Я-то это знал.
— Ух! Так что с тобой все ясно. Ну-ка, Нэт, верни Гансу его оружие.
Ганс посмотрел в глаза Нэту, и Красный протянул ему изрядных размеров мешок, издававший знакомый лязг. Нэт опустил глаза. Гане взял мешок, оказавшийся довольно увесистым.
Сержант Гайсе приподнял брови.
— Здесь, э-э-э, изрядное количество боевой стали, — заметил он.
Ганс счел за лучшее воздержаться от комментариев. Рассовывая ножи по своим местам, он сказал:
— Гм-м, полагаю, здесь попахивает чародейством... иногда…
— Чародейством?
— Я имею в виду свидетельство Малисандиса. Гайсе кивнул.
— Ах, это. Ну да. Иногда я просто об этом забываю. То есть принимаю это как должное. Это же часть нашей работы.
— Только здесь, в Фираке, поверь мне, Гайсе! Ганс одернул свой шагреневый ремень, пристраивая поудобнее меч и ибарский нож. Он заметил, что прохожие далеко обходили отряд стражников, но не обращал внимания на неприязненные взгляды, которые они бросали на него. Покончив со своим арсеналом, Ганс отвел Гайсе в сторону.
Сержант сохранял простодушно-открытое выражение, когда они отошли к выщербленной стене невысокого здания, которое, как ни странно, не было выкрашено в розовый цвет.
— Не хочешь ли сказать мне, кого вы подозреваете в этом убийстве?
— В этом нет нужды, — сказал сержант. — Два сумезца по имени Катамарка и Йоль. В конце концов, это был их номер. Двое моих людей уже разыскивают их с того самого момента, как я услышал о найденном теле, но они надежно спрятались. Их нигде нет. И привратники у городских ворот не помнят, чтобы подобные люди выезжали из города. Мои ребята с ног сбились, разыскивая их.
— Я могу поставить золотой на то, что они не только не покинули Фираку, но даже и не собираются, Гайсе. Во всяком случае, пока.
Гайсе склонил голову набок.
— Стоит ли мне задавать вопросы по поводу твоего загадочного замечания?
— Не стоит, если ты ждешь ответа.
— Понимаешь, Ганс, — сказал Гайсе, с предельной серьезностью глядя ему прямо в глаза, — твои дела обстоят не блестяще. Если бы кто-нибудь другой, кроме человека, спасшего Фираку от Корстика, проделал все это в тюрьме и сбежал из-под ареста, он сейчас был бы в большой беде.
— Я понимаю и очень сожалею об этом. Я совершенно потрясен, Гайсе. Несколько дней назад я провел вечер с женщиной, с которой только что познакомился, и с человеком, с которым вместе провел две последние недели. Здоровый добродушный малый, отличный боец, и, представь себе, он был убит в считанные секунды. Тогда же я познакомился с двумя другими и даже спас их от бандитов, готовых на убийство, и вот эти двое провели меня, из-за них я чуть не погиб, а потом они убили ту женщину и исчезли. Мне не нравится то, что люди, с которыми я знакомлюсь, умирают.
«Если бы я рассказал тебе все, что со мной случилось с того вечера!»
Широкая грудь Гайсе поднялась от тяжкого вздоха.
— Смерть, похоже, ходит вокруг тебя, Ганс. Но почему-то она всегда промахивается.
— О, она была близка, и не один раз, поверь мне. Гайсе опять посмотрел ему в глаза, которые никогда не были безмятежными.
— Знаешь, я верю всему, что ты мне сказал, Ганс.
— Угу.
Они вернулись к остальным. Ганс заметил, что Нэт нервничал, и понял, что ревнивый стражник, по всей видимости, решил, будто именно он являлся предметом секретной беседы. Ганс улыбнулся про себя, решив оставить стражника в плену его заблуждений.
Один из людей Гайсе выразил желание узнать, каким образом Ганс «расправился с теми прутьями».
— Я как-нибудь расскажу, — отвечал им Ганс, — но сейчас очень спешу. Меня задержали, причем довольно грубо, по ложному обвинению. Поэтому, простите. Может, расскажу завтра…
— Э… Ганс… Ганс обернулся.
— Что... никак это ты… Нэт?
— Да, я... э-э-э…
— Видишь ли, Нэт, ты напоминаешь мне одну птицу, — начав с такого загадочного предисловия, Ганс выдержал томительную паузу, убедившись, что привлек всеобщее внимание. — Тоже дерьмом питаешься, Нэт.
На этой ноте он собирался эффектно удалиться, сопровождаемый всеобщим смехом и чьей-то веселой репликой:
«Да он о тебе все знает, Нэт!», но в этот момент кто-то ухватил его за рукав. Ганс уже готов был вывести Нэта из строя на несколько недель, но вовремя разглядел, что в него вцепился не стражник, а Дэрри.
— Ээ... как там насчет кружечки, о которой ты говорил… Ганс протянул ему монету, потом добавил еще одну.
— Выпей две, Дэрри. И держи глаза открытыми. Ты более наблюдателен, чем большинство стражников, которых я знаю.
— Он тоже многих знает, — заметил Гайсе. Они с Гансом обменялись взглядами и прыснули со смеху.
Ганс уже удалялся по улице, когда услышал голос Смоки, вышедшего из трактира и жаловавшегося на то, что присутствие такого количества Красных отпугивает постоянных клиентов.
— Я, конечно, не говорю о Дэрри.
Шагая по улице Акаций, Ганс вздрогнул при звуке знакомого голоса, раздавшегося дюймах в трех над его левым плечом.
— Приветствую тебя!
— Bay!
— Какой мудрый ответ! Направляешься обратно к Корстику? — небрежно спросил Блуждающий Глаз.
— Черт возьми, Глаз, — сказал Ганс, не желая даже повернуть голову в сторону собеседника, — это тебя следовало бы назвать Шедоуспаном! Все время пугаешь меня! А как насчет того, чтобы переместиться на другую сторону?
— Как пожелаешь... — После короткой паузы голос раздался в трех дюймах над правым плечом Ганса:
— А почему?
— Потому что я левша.
— О! А я и не заметил Тебе кажется, что так ты сможешь лучше наблюдать за Блуждающим Глазом?
— Да. А кстати, скажи, как это тебе удается исчезать и становиться незаметным для окружающих?
— Очень просто, — отозвался голос тем же небрежным тоном. — Я моргаю.
На этот раз Ганс не смог удержаться: он повернул голову и уставился на большой зеленый шар с черным зрачком в центре. На таком расстоянии он выглядел поистине огромным.
— Что?
Глаз запрыгал от радости, или удовольствия, или счастья, или еще черт знает чего.
— Гляди!
Ганс остановился и словно завороженный стал смотреть, как невидимое веко медленно надвигается на огромное глазное яблоко, мигая. Это было похоже на толстую штору, которая опускалась на освещенное окно: Глаза просто не стало. Через мгновение он подтвердил секрет своей невидимости, появившись прямо перед изумленным Гансом.
— Будь я проклят — Думаю, что тебе все понятно, — заметил Глаз. — Такты действительно идешь к Корстику?
— Да, потому что я начинаю беспокоиться о Нотабле. Но…
— Нотабль? В твоих устах это слово звучит как имя.
— Это и есть имя.
— Странное какое-то.
— Кто бы говорил!
Глаз немного покачался, доказывая, что обладает мудростью понять шутку.
— Кто такой Нотабль?
— Мой кот.
Глаз подпрыгнул на пару футов вверх, словно им выстрелили из арбалета, фыркнув при этом.
— О…. Кот? Ты не говорил мне, что увлекаешься кошками.
— Я не увлекаюсь кошками. У меня просто есть друг, который выглядит котом. Это мой очень хороший друг, — добавил Ганс, пресекая любые дальнейшие комментарии по поводу кошачьего происхождения Нотабля. — Кстати, когда Нотабль будет поблизости, держись повыше, Глаз. Как можно выше. Этот кот отличный прыгун и может взобраться куда угодно.
— Я запомню, — холодно сказал Глаз.
— Как бы то ни было, сначала мне необходимо увидеться с Аркалой.
Глаз снизился и опустился прямо на правое плечо Ганса. Тот даже присел от натуги.
— Вот уж не думал, что ты такой тяжелый! Как такое может быть?
— О, прости, — Глаз моментально сделался легче. Ганс вздохнул.
— Как такое возможно? — спросил он почти жалобно.
— Что? — уточнил Глаз.
— Ты был тяжелым и вдруг стал легче. Не очень понятно. Я хочу сказать, что ты висишь как поплавок в воздухе.
— Что касается веса... что ж, и такое бывает. Я могу менять свой вес. Не заняться ли нам опять прежними делами?
Внезапно его вес вновь увеличился. Ганс отпрянул, невольно опуская плечо.
— Прекрати! Глаз полегчал.
— Просто хотел показать тебе, что это возможно, — легкомысленно прокомментировал он.
Шедоуспан некоторое время шел молча.
— Больше ни о чем не буду тебя спрашивать. Пройдя еще одну улицу до конца, он все же решился задать еще один вопрос: есть ли у его компаньона имя или что-то вроде того.
— Тебе не нравится называть меня Глазом?
— Нет, нет, — поспешил заверить его Ганс. — Я просто интересуюсь.
— Ладно, ладно. Мудрость в том, чтобы знать, когда захлопнуть рот.
«По крайней мере, теперь я это усвоил», — угрюмо подумал Ганс.
Глаз предпочел не сопровождать своего нового друга во время визита к Аркале и исчез: то ли моргнул, то ли отправился блуждать; уступив дорогу с преувеличенным уважением парочке аскетично одетых послушниц, которых называли Хранительницами Очага, Ганс огляделся вокруг и убедился, что остался один. В поисках Глаза ему даже пришлось покружиться вокруг себя, привлекая к себе внимание прохожих, чего ему очень не хотелось делать. Глаза не было видно.
Покачав головой, Ганс пошел дальше. В голову полезли мысли о Мигнариал, которая могла сейчас думать о нем и волноваться. Ганс даже испытал небольшое раскаяние, но он всегда оставался одиночкой, и это было важнее всего.
Таким образом Дарнарисласу не суждено было миновать проулок, его затащили туда, как он ни упирался.
— Расслабься, Дэрри, — прошептал чей-то голос над самым ухом дрожащего человечка. — Я не враг и ни в коем случае не хочу сделать тебе больно. Мне просто нужна твоя помощь. Послушай, я напомню тебе кое-что из того, что ты говорил как-то вечером после одной заварушки, когда здесь были Красные и богатый чужестранец со своим человеком: ты сказал, будто те медитонезцы получили работу.
Дэрри промычал:
— Гл-гл-гл-л-л.
— О, — Шедоуспан смилостивился и слегка ослабил захват. Он почувствовал, как адамово яблоко жидковолосого человечка дернулось в судорожном глотке.
— Может, я ошибался, — прошептал Дэрри. — Я уже принял кружку-другую…
— Или десятую! — рявкнул Ганс и вытянул другую руку, просто чтобы продемонстрировать коротышке маленький, угрожающе блестевший кинжал.
Память мгновенно вернулась к Дэрри.
— О, да, ох-хо, конечно, правильно, да, господин, я как раз собирался вам сказать. Я точно помню, как они говорили, даже шутили, о том, что находятся на стороне закона... у них было много монет, хороших монет, потому что их нанял маг, нанял как телохранителей, или сопровождающих, или что-то в этом роде.
Ганс слушал, размышлял, кивал. Много монет, хмм?
— — Что там они говорили о законе? О, ты имеешь в виду, что им предложили стать чем-то вроде частной охраны на содержании у кого-то?
Дэрри попытался кивнуть, но обнаружил, что рука, обвившаяся вокруг шеи, не так уж и ослабила захват.
— Да, так, но еще и потому, что их нанял прикормленный маг Красных, этот, как его… Малисандис.
Ганс уставился в пространство поверх плешивой головы, переваривая слова Дэрри.
«И он заплатил им кучу денег авансом? За что? За то, чтобы они кого-то убили? Зачем им нападать на Катамарку и грабить его, если у них была куча денег... разве что эта куча денег у них появилась именно потому, что они должны были напасть на Катамарку, но не грабить, а убить его?»
— Спасибо, Дэрри. Прости, что так грубо с тобой обошелся, но за это я поставлю тебе кружку.
— Звучит неплохо, — сказал Дарнарислас, счастливый уже оттого, что остался жив, при этом так и не увидев в лицо своего неожиданного благодетеля. — Без обид, — добавил он, уже наслаждаясь видом бесплатной кружки пива, замаячившей перед его внутренним взором.
Ганс только выбрался с ним вместе из проулка и тут же наткнулся на поджидавших его Красных. Они пристально смотрели на него.
На этот раз, по крайней мере, никто из стражей порядка не целился в него из арбалета. Ими командовал крестьянского вида сержант с белыми морщинками на загорелом молодом лице. Бледные глаза смотрели прямо в черные глаза Ганса, но взгляд их был скорее усталым, нежели полным ненависти или страха.
— Здравствуй, Гайсе, — сказал Ганс, обращаясь к своему первому и, возможно, лучшему из фиракийских друзей. Сержант без предисловий набросился на Ганса с руганью:
— Черт тебя дери, Ганс, тебя и твое нетерпение! Все, что от тебя требовалось, это немного потерпеть, и мы бы не лишились двух прекрасных, надежных прутьев... ну, не слишком надежных, но они были надежными, а теперь…
Видя, что его не собираются заново арестовывать, Ганс усмехнулся.
Когда он расслабил руку, все еще державшую шею Дэрри, тот сразу же обернулся, чтобы посмотреть на своего похитителя.
— О, так это же Ганс! — Он обращался к стражникамм. — Мы с Гансом пришли сюда просто, чтобы пропустить кружечку-другую…
Никто не обратил на него внимания.
— Прости, Гайсе, — сказал Ганс. — Я не хотел убегать. Я хочу сказать, что не намеревался делать это. На меня просто что-то нашло, когда я подумал кое о чем, что требовало моего немедленного внимания и… — Ганс развел руками, изо всех пытаясь выглядеть невинным и простодушным. Он прибегал к этой уловке уже много лет.
— На этот раз мы не будем брать тебя под стражу, — сказал Гайсе без улыбки. — Но, черт возьми, Малисандис уже вернулся из той комнаты, где Тив с ребятами тебя арестовали. Нашему дознавателю стало совершенно ясно, что бедная девушка подверглась нападению двух мужчин, которые оставались там достаточно долго, чтобы напитать комнату своими аурами. Ни один из них не является фиракийцем, так же как и ты вне подозрений.
Ганс по-мальчишески широко раскрыл глаза.
— Я-то это знал.
— Ух! Так что с тобой все ясно. Ну-ка, Нэт, верни Гансу его оружие.
Ганс посмотрел в глаза Нэту, и Красный протянул ему изрядных размеров мешок, издававший знакомый лязг. Нэт опустил глаза. Гане взял мешок, оказавшийся довольно увесистым.
Сержант Гайсе приподнял брови.
— Здесь, э-э-э, изрядное количество боевой стали, — заметил он.
Ганс счел за лучшее воздержаться от комментариев. Рассовывая ножи по своим местам, он сказал:
— Гм-м, полагаю, здесь попахивает чародейством... иногда…
— Чародейством?
— Я имею в виду свидетельство Малисандиса. Гайсе кивнул.
— Ах, это. Ну да. Иногда я просто об этом забываю. То есть принимаю это как должное. Это же часть нашей работы.
— Только здесь, в Фираке, поверь мне, Гайсе! Ганс одернул свой шагреневый ремень, пристраивая поудобнее меч и ибарский нож. Он заметил, что прохожие далеко обходили отряд стражников, но не обращал внимания на неприязненные взгляды, которые они бросали на него. Покончив со своим арсеналом, Ганс отвел Гайсе в сторону.
Сержант сохранял простодушно-открытое выражение, когда они отошли к выщербленной стене невысокого здания, которое, как ни странно, не было выкрашено в розовый цвет.
— Не хочешь ли сказать мне, кого вы подозреваете в этом убийстве?
— В этом нет нужды, — сказал сержант. — Два сумезца по имени Катамарка и Йоль. В конце концов, это был их номер. Двое моих людей уже разыскивают их с того самого момента, как я услышал о найденном теле, но они надежно спрятались. Их нигде нет. И привратники у городских ворот не помнят, чтобы подобные люди выезжали из города. Мои ребята с ног сбились, разыскивая их.
— Я могу поставить золотой на то, что они не только не покинули Фираку, но даже и не собираются, Гайсе. Во всяком случае, пока.
Гайсе склонил голову набок.
— Стоит ли мне задавать вопросы по поводу твоего загадочного замечания?
— Не стоит, если ты ждешь ответа.
— Понимаешь, Ганс, — сказал Гайсе, с предельной серьезностью глядя ему прямо в глаза, — твои дела обстоят не блестяще. Если бы кто-нибудь другой, кроме человека, спасшего Фираку от Корстика, проделал все это в тюрьме и сбежал из-под ареста, он сейчас был бы в большой беде.
— Я понимаю и очень сожалею об этом. Я совершенно потрясен, Гайсе. Несколько дней назад я провел вечер с женщиной, с которой только что познакомился, и с человеком, с которым вместе провел две последние недели. Здоровый добродушный малый, отличный боец, и, представь себе, он был убит в считанные секунды. Тогда же я познакомился с двумя другими и даже спас их от бандитов, готовых на убийство, и вот эти двое провели меня, из-за них я чуть не погиб, а потом они убили ту женщину и исчезли. Мне не нравится то, что люди, с которыми я знакомлюсь, умирают.
«Если бы я рассказал тебе все, что со мной случилось с того вечера!»
Широкая грудь Гайсе поднялась от тяжкого вздоха.
— Смерть, похоже, ходит вокруг тебя, Ганс. Но почему-то она всегда промахивается.
— О, она была близка, и не один раз, поверь мне. Гайсе опять посмотрел ему в глаза, которые никогда не были безмятежными.
— Знаешь, я верю всему, что ты мне сказал, Ганс.
— Угу.
Они вернулись к остальным. Ганс заметил, что Нэт нервничал, и понял, что ревнивый стражник, по всей видимости, решил, будто именно он являлся предметом секретной беседы. Ганс улыбнулся про себя, решив оставить стражника в плену его заблуждений.
Один из людей Гайсе выразил желание узнать, каким образом Ганс «расправился с теми прутьями».
— Я как-нибудь расскажу, — отвечал им Ганс, — но сейчас очень спешу. Меня задержали, причем довольно грубо, по ложному обвинению. Поэтому, простите. Может, расскажу завтра…
— Э… Ганс… Ганс обернулся.
— Что... никак это ты… Нэт?
— Да, я... э-э-э…
— Видишь ли, Нэт, ты напоминаешь мне одну птицу, — начав с такого загадочного предисловия, Ганс выдержал томительную паузу, убедившись, что привлек всеобщее внимание. — Тоже дерьмом питаешься, Нэт.
На этой ноте он собирался эффектно удалиться, сопровождаемый всеобщим смехом и чьей-то веселой репликой:
«Да он о тебе все знает, Нэт!», но в этот момент кто-то ухватил его за рукав. Ганс уже готов был вывести Нэта из строя на несколько недель, но вовремя разглядел, что в него вцепился не стражник, а Дэрри.
— Ээ... как там насчет кружечки, о которой ты говорил… Ганс протянул ему монету, потом добавил еще одну.
— Выпей две, Дэрри. И держи глаза открытыми. Ты более наблюдателен, чем большинство стражников, которых я знаю.
— Он тоже многих знает, — заметил Гайсе. Они с Гансом обменялись взглядами и прыснули со смеху.
Ганс уже удалялся по улице, когда услышал голос Смоки, вышедшего из трактира и жаловавшегося на то, что присутствие такого количества Красных отпугивает постоянных клиентов.
— Я, конечно, не говорю о Дэрри.
Шагая по улице Акаций, Ганс вздрогнул при звуке знакомого голоса, раздавшегося дюймах в трех над его левым плечом.
— Приветствую тебя!
— Bay!
— Какой мудрый ответ! Направляешься обратно к Корстику? — небрежно спросил Блуждающий Глаз.
— Черт возьми, Глаз, — сказал Ганс, не желая даже повернуть голову в сторону собеседника, — это тебя следовало бы назвать Шедоуспаном! Все время пугаешь меня! А как насчет того, чтобы переместиться на другую сторону?
— Как пожелаешь... — После короткой паузы голос раздался в трех дюймах над правым плечом Ганса:
— А почему?
— Потому что я левша.
— О! А я и не заметил Тебе кажется, что так ты сможешь лучше наблюдать за Блуждающим Глазом?
— Да. А кстати, скажи, как это тебе удается исчезать и становиться незаметным для окружающих?
— Очень просто, — отозвался голос тем же небрежным тоном. — Я моргаю.
На этот раз Ганс не смог удержаться: он повернул голову и уставился на большой зеленый шар с черным зрачком в центре. На таком расстоянии он выглядел поистине огромным.
— Что?
Глаз запрыгал от радости, или удовольствия, или счастья, или еще черт знает чего.
— Гляди!
Ганс остановился и словно завороженный стал смотреть, как невидимое веко медленно надвигается на огромное глазное яблоко, мигая. Это было похоже на толстую штору, которая опускалась на освещенное окно: Глаза просто не стало. Через мгновение он подтвердил секрет своей невидимости, появившись прямо перед изумленным Гансом.
— Будь я проклят — Думаю, что тебе все понятно, — заметил Глаз. — Такты действительно идешь к Корстику?
— Да, потому что я начинаю беспокоиться о Нотабле. Но…
— Нотабль? В твоих устах это слово звучит как имя.
— Это и есть имя.
— Странное какое-то.
— Кто бы говорил!
Глаз немного покачался, доказывая, что обладает мудростью понять шутку.
— Кто такой Нотабль?
— Мой кот.
Глаз подпрыгнул на пару футов вверх, словно им выстрелили из арбалета, фыркнув при этом.
— О…. Кот? Ты не говорил мне, что увлекаешься кошками.
— Я не увлекаюсь кошками. У меня просто есть друг, который выглядит котом. Это мой очень хороший друг, — добавил Ганс, пресекая любые дальнейшие комментарии по поводу кошачьего происхождения Нотабля. — Кстати, когда Нотабль будет поблизости, держись повыше, Глаз. Как можно выше. Этот кот отличный прыгун и может взобраться куда угодно.
— Я запомню, — холодно сказал Глаз.
— Как бы то ни было, сначала мне необходимо увидеться с Аркалой.
Глаз снизился и опустился прямо на правое плечо Ганса. Тот даже присел от натуги.
— Вот уж не думал, что ты такой тяжелый! Как такое может быть?
— О, прости, — Глаз моментально сделался легче. Ганс вздохнул.
— Как такое возможно? — спросил он почти жалобно.
— Что? — уточнил Глаз.
— Ты был тяжелым и вдруг стал легче. Не очень понятно. Я хочу сказать, что ты висишь как поплавок в воздухе.
— Что касается веса... что ж, и такое бывает. Я могу менять свой вес. Не заняться ли нам опять прежними делами?
Внезапно его вес вновь увеличился. Ганс отпрянул, невольно опуская плечо.
— Прекрати! Глаз полегчал.
— Просто хотел показать тебе, что это возможно, — легкомысленно прокомментировал он.
Шедоуспан некоторое время шел молча.
— Больше ни о чем не буду тебя спрашивать. Пройдя еще одну улицу до конца, он все же решился задать еще один вопрос: есть ли у его компаньона имя или что-то вроде того.
— Тебе не нравится называть меня Глазом?
— Нет, нет, — поспешил заверить его Ганс. — Я просто интересуюсь.
— Ладно, ладно. Мудрость в том, чтобы знать, когда захлопнуть рот.
«По крайней мере, теперь я это усвоил», — угрюмо подумал Ганс.
Глаз предпочел не сопровождать своего нового друга во время визита к Аркале и исчез: то ли моргнул, то ли отправился блуждать; уступив дорогу с преувеличенным уважением парочке аскетично одетых послушниц, которых называли Хранительницами Очага, Ганс огляделся вокруг и убедился, что остался один. В поисках Глаза ему даже пришлось покружиться вокруг себя, привлекая к себе внимание прохожих, чего ему очень не хотелось делать. Глаза не было видно.
Покачав головой, Ганс пошел дальше. В голову полезли мысли о Мигнариал, которая могла сейчас думать о нем и волноваться. Ганс даже испытал небольшое раскаяние, но он всегда оставался одиночкой, и это было важнее всего.
Глава 20
Тем городом, откуда пришел Ганс, правили высокомерные ранканские поработители и бейсибцы, которые были не вполне людьми и хотели, чтобы их не считали поработителями. Но кто принес Санктуарию больше всего бед, так это колдуны. Вот почему Гансу было странно, что жилище Верховного Мага находилось в фиракийской ратуше. Однако маг Аркала оставался его другом. Апартаменты у него были отменные. Шагая по толстому шерстяному ковру, украшенному сложным многоцветным узором, Ганс не произнес ни слова, даже не поприветствовал хозяина. Он просто подошел к человеку, сидевшему у окна, и протянул ему два кольца из подземной норы Корстика.
Пока Аркала изучал их, он рассматривал Аркалу. Как ни странно, Верховный Маг Фираки был на этот раз очень просто одет. Длинная белая туника поверх белых штанов, заправленных в короткие мягкие сапожки. Единственным украшением служил медальон на цепочке. Впрочем, это не было украшением; стилизованная золотая эмблема извещала, что перед Гансом Глава Магистрата и, стало быть, вопреки уверениям владельца, первый гражданин города, если не правитель.
Ганс уже решил не водить мага к тому дереву, где он спрятал остальную добычу из подземелья, а также не упоминать о том, что ему известно о четверых медитонезских наемниках... и Малисандисе.
Аркала качнул рукой вверх-вниз, словно взвешивал безделушки. Когда он поднял голову, его взгляд был очень мягким.
— Это подарок?
— Боюсь, что нет, — сказал Ганс, но на лице его не проступила та улыбка, которая слышалась в голосе и словах. — Я прошу тебя сказать, что они из себя представляют. Что они могут делать.
— Стало быть, ты знаешь, что они волшебные. Ганс кивнул.
— Кое-что об этих кольцах я знаю, — сказал ему Аркала. Он задумчиво рассматривал два блестящих кольца на ладони. — Вот это — очень древнее, и я всегда подозревал, что оно у Корстика; его владелец почти ни в чем не будет знать отказа.
Ганс заморгал, увидев радужные перспективы.
— Правда? Здорово!
Аркала внимательно посмотрел на него.
— Для того, кто хочет неограниченной власти. Я ее не хочу, и не хочу, чтобы кто-то другой ее получил. Первым делом я попробую разрушить чары, уничтожить силу кольца. Если оно не поддается, я просто уничтожу его.
Он не спрашивал разрешения; он просто сообщал о том, что сделает. Если бы на месте Аркалы был кто-то другой, Ганс начал бы колебаться, возражать или того хуже.
— Какая расточительность… — тихим шепотом сказал Ганс, с сожалением глядя на кольцо и отгоняя неуместные мысли.
Аркала хмыкнул.
— А вот это, Ганс... эта вещица — древний ужас Ниси. Он дает владельцу власть над смертью.
— Ты имеешь в виду — оживлять мертвых или поддерживать жизнь в человеке, которого пронзили стволом дерева?
Воспоминания нахлынули мгновенно, воскреснув яркой картиной. Она была настолько отчетливой, настолько отвратительной, что стало ясно: ей не суждено когда-либо покинуть его память. Сук толщиной с бедро громко затрещал, перекрывая шум листьев под ветром. Взглянув вверх, Шедоуспан умудрился хрипло прокричать предостерегающее «эй!», а ветка между тем уже неслась на него, шурша листьями. Безобразно корчась, вместе с веткой падал и пронзенный ею Тьюварандис, насаженный на самое толстое копье, какое только можно вообразить. И все же этот человек непостижимым, чудовищным образом был жив. Его рана была ужасна. Еще ужаснее были глаза.
И потом, уже в особняке…
Корстик заставил Шедоуспана, безоружного пленника, подойти к столу. Он посмотрел на привязанную жертву и содрогнулся от смешанного чувства ужаса и ярости. Сжатый кулак мог свободно войти в окровавленную дыру, зиявшую в животе у несчастного. Дыра осталась после того самого сука, иллюзорного или настоящего, ибо на столе лежал Тьюварандис, оскопленный, изуродованный, распятый. И при всем при этом Тьюварандис продолжал дышать.
Ганс покрылся гусиной кожей и словно издалека услышал голос Аркалы:
— Совершенно верно. Ты видел его могущество. Я клянусь не использовать его, но... уничтожить его будет трудно. Разве что ты захочешь…
Ганс отступил на два шага.
— Нет, нет. Я не стану им пользоваться! Аркала очень серьезно посмотрел ему в глаза.
— Хорошо. — Маг вновь опустил взгляд на ладонь, на которой лежали кольца, и задумчиво пошевелил губами. — Ты нашел их в том подземелье под домом Корстика?
Ганс кивнул.
Аркала слегка склонил голову набок.
— Какой исключительной храбрости это потребовало!
— Да уж! Но меня заманили туда обманом. Маг в белых одеждах дружески улыбнулся ему:
— Хорошо сказано. Ты проявляешь похвальную честность, мой друг.
— Постараюсь, чтобы это не вошло в привычку, мой друг, которому так нравится моя женщина.
Ганс сам опешил, услышав собственные слова; он не собирался говорить с Аркалой о Мигнариал. Просто это вертелось у него в голове и сорвалось с губ, когда подвернулась возможность.
Улыбка Аркалы растаяла, но он не выглядел рассерженным, скорее смущенным.
— Разве, Ганс? Прости меня, но… Я знаю, какой путь вам обоим пришлось проделать вместе и что пережить. Отчасти из-за этого и... отчасти по... другим причинам между вами возникла напряженность. Разве она все еще твоя женщина? Разве ты все еще ее мужчина? Может, просто двое подросших детей покинули Санктуарий, пришли сюда и превратились в двух много переживших взрослых, которые, обретя зрелость, перестали сходить с ума друг по другу, как им казалось прежде?
Ганс молчал. Неужели этот человек знал о них все потому, что обладал волшебным даром или просто был мудрым?
— Ганс… — тихо сказал Аркала, не сводя с него глаз, — неважно, что ты думаешь о моем интересе к Мигнариал... она намного моложе меня, ты же знаешь... но я переживаю за вас обоих, потому что обоих вас люблю.
Не выдержав взгляда Аркалы, Ганс отвернулся. Маг смотрел, как юноша медленно вздохнул с облегчением. Будь честен, говорил себе Ганс. Он твой друг. Скажи ему. Скажи это.
— Я... нам действительно много пришлось пережить, Мигни и мне.
Он остановился, но Аркала, как никто другой, чувствовал, как трудно рождаются слова, и был достаточно мудрым, чтобы оставить банальное «я знаю» при себе.
— Я... все еще очень люблю ее... и всегда буду, — тихо сказал Ганс и запнулся. Он надеялся, что Аркала заговорит. Аркала знал, что Ганс этого ждет. Потянулись томительно долгие мгновения, пока Ганс наконец заговорил вновь, еще тише, чем раньше. — Там, в Санктуарии, ее свел с ума романтический образ, который она себе придумала, глядя на меня. Ее мать была... великой женщиной, — сказал он со странным выражением. — Ее звали Лунный Цветок, и мы уважали друг друга. По-настоящему — даже любили. Затем чудови... кто-то убил ее, а я прикончил убийцу, и мне пришлось покинуть Санктуарии. Мигни пошла со мной добровольно. С тех пор... с тех пор... нам многое пришлось пережить, — сказал он запинаясь и мучаясь от сознания того, что повторяется, не в силах найти другие слова, способные выразить то, что и хотел, и не хотел сказать.
Пока Аркала изучал их, он рассматривал Аркалу. Как ни странно, Верховный Маг Фираки был на этот раз очень просто одет. Длинная белая туника поверх белых штанов, заправленных в короткие мягкие сапожки. Единственным украшением служил медальон на цепочке. Впрочем, это не было украшением; стилизованная золотая эмблема извещала, что перед Гансом Глава Магистрата и, стало быть, вопреки уверениям владельца, первый гражданин города, если не правитель.
Ганс уже решил не водить мага к тому дереву, где он спрятал остальную добычу из подземелья, а также не упоминать о том, что ему известно о четверых медитонезских наемниках... и Малисандисе.
Аркала качнул рукой вверх-вниз, словно взвешивал безделушки. Когда он поднял голову, его взгляд был очень мягким.
— Это подарок?
— Боюсь, что нет, — сказал Ганс, но на лице его не проступила та улыбка, которая слышалась в голосе и словах. — Я прошу тебя сказать, что они из себя представляют. Что они могут делать.
— Стало быть, ты знаешь, что они волшебные. Ганс кивнул.
— Кое-что об этих кольцах я знаю, — сказал ему Аркала. Он задумчиво рассматривал два блестящих кольца на ладони. — Вот это — очень древнее, и я всегда подозревал, что оно у Корстика; его владелец почти ни в чем не будет знать отказа.
Ганс заморгал, увидев радужные перспективы.
— Правда? Здорово!
Аркала внимательно посмотрел на него.
— Для того, кто хочет неограниченной власти. Я ее не хочу, и не хочу, чтобы кто-то другой ее получил. Первым делом я попробую разрушить чары, уничтожить силу кольца. Если оно не поддается, я просто уничтожу его.
Он не спрашивал разрешения; он просто сообщал о том, что сделает. Если бы на месте Аркалы был кто-то другой, Ганс начал бы колебаться, возражать или того хуже.
— Какая расточительность… — тихим шепотом сказал Ганс, с сожалением глядя на кольцо и отгоняя неуместные мысли.
Аркала хмыкнул.
— А вот это, Ганс... эта вещица — древний ужас Ниси. Он дает владельцу власть над смертью.
— Ты имеешь в виду — оживлять мертвых или поддерживать жизнь в человеке, которого пронзили стволом дерева?
Воспоминания нахлынули мгновенно, воскреснув яркой картиной. Она была настолько отчетливой, настолько отвратительной, что стало ясно: ей не суждено когда-либо покинуть его память. Сук толщиной с бедро громко затрещал, перекрывая шум листьев под ветром. Взглянув вверх, Шедоуспан умудрился хрипло прокричать предостерегающее «эй!», а ветка между тем уже неслась на него, шурша листьями. Безобразно корчась, вместе с веткой падал и пронзенный ею Тьюварандис, насаженный на самое толстое копье, какое только можно вообразить. И все же этот человек непостижимым, чудовищным образом был жив. Его рана была ужасна. Еще ужаснее были глаза.
И потом, уже в особняке…
Корстик заставил Шедоуспана, безоружного пленника, подойти к столу. Он посмотрел на привязанную жертву и содрогнулся от смешанного чувства ужаса и ярости. Сжатый кулак мог свободно войти в окровавленную дыру, зиявшую в животе у несчастного. Дыра осталась после того самого сука, иллюзорного или настоящего, ибо на столе лежал Тьюварандис, оскопленный, изуродованный, распятый. И при всем при этом Тьюварандис продолжал дышать.
Ганс покрылся гусиной кожей и словно издалека услышал голос Аркалы:
— Совершенно верно. Ты видел его могущество. Я клянусь не использовать его, но... уничтожить его будет трудно. Разве что ты захочешь…
Ганс отступил на два шага.
— Нет, нет. Я не стану им пользоваться! Аркала очень серьезно посмотрел ему в глаза.
— Хорошо. — Маг вновь опустил взгляд на ладонь, на которой лежали кольца, и задумчиво пошевелил губами. — Ты нашел их в том подземелье под домом Корстика?
Ганс кивнул.
Аркала слегка склонил голову набок.
— Какой исключительной храбрости это потребовало!
— Да уж! Но меня заманили туда обманом. Маг в белых одеждах дружески улыбнулся ему:
— Хорошо сказано. Ты проявляешь похвальную честность, мой друг.
— Постараюсь, чтобы это не вошло в привычку, мой друг, которому так нравится моя женщина.
Ганс сам опешил, услышав собственные слова; он не собирался говорить с Аркалой о Мигнариал. Просто это вертелось у него в голове и сорвалось с губ, когда подвернулась возможность.
Улыбка Аркалы растаяла, но он не выглядел рассерженным, скорее смущенным.
— Разве, Ганс? Прости меня, но… Я знаю, какой путь вам обоим пришлось проделать вместе и что пережить. Отчасти из-за этого и... отчасти по... другим причинам между вами возникла напряженность. Разве она все еще твоя женщина? Разве ты все еще ее мужчина? Может, просто двое подросших детей покинули Санктуарий, пришли сюда и превратились в двух много переживших взрослых, которые, обретя зрелость, перестали сходить с ума друг по другу, как им казалось прежде?
Ганс молчал. Неужели этот человек знал о них все потому, что обладал волшебным даром или просто был мудрым?
— Ганс… — тихо сказал Аркала, не сводя с него глаз, — неважно, что ты думаешь о моем интересе к Мигнариал... она намного моложе меня, ты же знаешь... но я переживаю за вас обоих, потому что обоих вас люблю.
Не выдержав взгляда Аркалы, Ганс отвернулся. Маг смотрел, как юноша медленно вздохнул с облегчением. Будь честен, говорил себе Ганс. Он твой друг. Скажи ему. Скажи это.
— Я... нам действительно много пришлось пережить, Мигни и мне.
Он остановился, но Аркала, как никто другой, чувствовал, как трудно рождаются слова, и был достаточно мудрым, чтобы оставить банальное «я знаю» при себе.
— Я... все еще очень люблю ее... и всегда буду, — тихо сказал Ганс и запнулся. Он надеялся, что Аркала заговорит. Аркала знал, что Ганс этого ждет. Потянулись томительно долгие мгновения, пока Ганс наконец заговорил вновь, еще тише, чем раньше. — Там, в Санктуарии, ее свел с ума романтический образ, который она себе придумала, глядя на меня. Ее мать была... великой женщиной, — сказал он со странным выражением. — Ее звали Лунный Цветок, и мы уважали друг друга. По-настоящему — даже любили. Затем чудови... кто-то убил ее, а я прикончил убийцу, и мне пришлось покинуть Санктуарии. Мигни пошла со мной добровольно. С тех пор... с тех пор... нам многое пришлось пережить, — сказал он запинаясь и мучаясь от сознания того, что повторяется, не в силах найти другие слова, способные выразить то, что и хотел, и не хотел сказать.