Для истребленiя волковъ годны всъ средства: порохъ и свинецъ, точно такъ какъ и коварно отравленная приманка, силки и ловушки и даже простая дубина. Большинство волковъ умираютъ отъ стрихнина. Когда зимой пищи волкамъ не хватаетъ, то приготовляютъ отравленную приманку. Съ убитой или околъвшей овцы снимаютъ осторожно шкуру, дълают надръзы въ мясе и туда всыпаютъ ядъ, затъмъ шкура опять напяливается и эту овцу кидаютъ на тропинку, по которой обыкновенно ходятъ волки. Ни один волкъ не наъдается досыта этимъ отравленнымъ животным, такъ какъ онъ скоро чувствуетъ дъйствие яда и немного спустя околъваетъ. Этот способъ отравленiя волковъ даетъ наилучшiй результатъ.
Кошенов отложил книгу, посмотрел на настенные часы и свистнул. Опаздывал на сессию маслихата, где опять собираются рассматривать вопрос о торговле наркотиками и заслушивать полицейское руководство. Ну, наркота, так наркота. Можно и выступить, заклеймить, так сказать, позором. А если разобраться - что наркота? Обычный отсев слабых. Ну, не от наркотиков сдохли бы, так от простуды, от алкоголизма, от свинки, что ли... Какая разница! Слабый, он и есть слабый!
Он заправил сорочку в брюки, застегнул молнию и затянул ремень. Уверенно справился с галстуком, накинул куртку и бегом, бегом - в гараж.
Когда вошел в зал заседаний и сел на ближайшее кресло, начальник штаба полиции заканчивал выступление. А председательствующий в президиуме, увидев Кошенова, глазами показал, чтоб готовился. Когда дали слово, Кошенов вышел к трибуне, прочистил горло, разложил листочки с записями и постучал ногтем по микрофону.
--Господа! Наша депутатская комиссия имеет определенные успехи в борьбе с постыдным явлением - наркоманией. В свете требований, выдвигаемых президентом страны, мы провели мониторинг школ и высших учебных заведений на вопрос потребления наркотиков молодежью. Дело, конечно, складывается не лучшим образом, но нас радует факт, что наша область не является первой в этом позорном ряду.
Кошенов глянул в зал. Присутствующие переговаривались, откровенно зевали, наблюдали в окно за работой экскаватора, который натужно копал яму в связи с протечкой водопроводной трубы прямо у окон маслихата. Иногда он замолкал, и в зале становилось тихо, а потом вновь напрягался, выпуская черный дым из глушителя. Кошенов подвинул ближе микрофон и повысил голос, так как плохо слышал самого себя.
--А если брать такие страны как Польша, и особенно Голландия - то мы далеко отстаем. Менталитет нашего народа не позволяет, и не позволит широко распространиться наркомании. Сама сущность этого явления чужда нашему народу. Однако я должен отметить: молодежь развращена и распущена. В одной школе мы наткнулись на учеников, курящих в туалете анашу. В другой - на пришкольной территории валялись шприцы и ампулы от морфина. Директорам школ объявлены выговоры, а надо с работы снимать!
Али Кошенович гневно выкинул руку вперед и погрозил кому-то пальцем. Затем еще несколько минут приводил факты, совестил руководство и наконец отправился на место. Председательствующий вяло вызвал следующего оратора.
26
Где-то в темноте струилась вода из трубы, тонким слоем заливая пол в помещении и стекая в подвал. Человек с бульканьем и чавканьем передвинул ноги по жидкой грязи, по воде и остановился, замер у разбитого проема дверей.
Ночь выдалась тихая, темная, только далеко, возле ворот, светились желтым окна в сторожке и чуть слышались переговоры охранников. За бетонным забором, на огромной территории бывшего стройтреста, брошены еще с советских времен немыслимых размеров трубы, ржавые стальные конструкции неизвестного назначения, гигантские балки, останки кабин кразов и мазов, поразрушенные строения, ангары с изодранной обшивкой, прогнившие емкости для извести и много всякой всячины великанских объемов.
Человек выбрался из развалин и пригибаясь, от ангара к ангару, пробежал полсотни метров по развороченной территории. Остановился, прислушался, всматриваясь в темноту, пробежал ещё немного. Очень хотелось закурить, вынул пачку сигарет, подумал, и положил назад. Он крался вперед, к огромному складу, виднеющемуся в отдалении. Двое охранников, делая обход, прошли неподалеку, почти рядом.
--Черт! Ну и темень сегодня! Свети влево, Костя. Ага, сюда. Видишь? Следы!
--Ну и что? Мало тут следов?
--Не-е... Эти, вон, влажные. Свежие.
--Свежие? Хм... Не вижу, что свежие. Обыкновенные. Показалось тебе.
--Да вот же! Дай фонарь! Видишь? Мокрые ещё, грязь внутри?
Он пригнулся и пощупал грязь, перетирая её пальцами.
--Дождик вечером моросил, вот и грязь.
--Может, и дождик... Но вокруг-то сухо?
--Да ладно, Пинкертон. Если бы дождя не было...Хотя, давай глянем вокруг на всякий случай.
Они вытащили пистолеты и углубились в дебри металлоконструкций, покружили, пошли назад. Человек затаился за вентиляционным кожухом.
--Говорил - показалось? А ты, свежие, свежие...- ворчали в темноте.
--Мне - что? Ты, Костя, сам начальник. Я ведь лучше хотел.
--Молодец, молодец. Хвалю. Отмечу твое рвение.
Люди отдалялись, разговор утихал. Мужчина некоторое время переждал, сделал перебежку в десяток шагов, опять переждал, осмотрелся - опять перебежка в десяток шагов. Так добрался до интересующего объекта. Но подходить вплотную опасно - склад освещался прожекторами, лучи слепили со сторожки и с высоковольтных опор. Находясь в тени, на расстоянии, мужчина продвигался вдоль стен, высматривая лазейку, и ничего не находил, все было тщательно заварено, заложено, забетонировано. На углу - приделана пожарная лестница, обрезанная, правда, от земли метров на пять-семь выше, и на эту сторону лучи не падали.
Человек раскрутил с себя веревку с крюком, прицелился, бросил крюк на лестницу. Негромкий стук - и крючок надежно зацепился за нижнюю ступеньку. Он подскочил к стене и по веревке проворно добрался до лестницы, по ней торопливо на крышу. Сырая от вечернего дождя крыша - покрыта толью и залита гудроном, человек пробежал по ней и юркнул в дверцу, очутился в складе. Там, уже по внутренним металлическим лестницам - спустился сначала на смотровую площадку, затем на площадку мостового крана, оттуда на землю. В складе было совершенно тихо и еще более темно, чем на улице. Натыкаясь на ящики, контейнеры, спотыкаясь неизвестно обо что, почти на ощупь приблизился к мешкам, наполненным баритовым порошком, закатил рукав и углубился в него по самое плечо.
И в это время ворота застучали, загремели, снаружи снимали замки, послышался приглушенный разговор. Человек стремглав бросился назад, в несколько секунд оказавшись под крышей. Ворота отворились, зашарили по углам фонари. С высоты голоса слышались плохо.
--Вы, Клеопатра Алексеевна... зря... четырежды говорил...как прикажете...само собой...
--Костя, ты отвечаешь... а ещё ...глухой...? Я же ясно слышала! повысился голос.
--Крысы наверное! Тут их знаете сколько?
--Головой отвечаешь! Вместе с завскладом! Слышали? Оба!
--Конечно! Само собой!
Человек на смотровой площадке, в темноте нечаянно задел забытый рабочими рожковый ключ, он звякнул и с высоты полетел под ноги говорящим, громко шлепнулся на землю и скользнул под двадцатитонный контейнер.
--Что это!? А говорил крысы!
Лучики фонарей зарыскали по верху: по мостовому крану, по крыше, по вентиляционным сооружениям, по балкам.
--Вон он!
--Стой, падла! Стрелять буду!
В одно мгновение мужчина вылетел на крышу, бросился к пожарной лестнице, оттуда, обжигая руки, по веревке на землю. А охрана мчалась со сторожки и с самого склада, лязгали затворы пистолетов и автоматов. Беглец добежал до полуразрушенных строений, ржавых металлоконструкций и затерялся в них. За ним следом подлетели охранники.
--Цепью давай, цепью! Не уйдет!
--Братаны! Заглядывайте в каждую дыру! В каждую яму!
--Вон там мелькнул!
Выстрел! Ещё один!
--Стой, падла! Хуже будет!
--Щас, щас я его в журню отправлю!
Молния и гром - короткая очередь из АКМ.
--Налево, Костя! Налево!
--Окружай!
--Острожно! Под свои стволы лезешь, дурак!
--А-а! Ногу! Колено! Ударил, ч-черт!
Увертываясь, извиваясь, человек подлетел к бетонному забору, встал на торчащий железный костыль и перекинул тело за ограду. Преследователи находились еще в дебрях металлолома и развалин, но в последний момент пуля цокнула рядом с беглецом, отколов бетонную крошку и больно рассекла щеку.
Он скакал по буеракам, по разбросанным кучкам мусора, по стеклянному лому, бежал к оврагу, где спрятана была машина. Кубарем скатился к колесам, распахнул дверь и, заведя двигатель - с ревом сорвался с места.
Преследователи остались позади, человек достал носовой платок, и одной рукой удерживая руль, вытер кровь с раненой щеки.
--Ну, Ромейко, ты даешь! Врюхался в приключение!
Жигули неслась по дороге в город, Ромейко скосился в зеркало - издалека фарили две машины, переключались с ближнего на дальний. Он прибавил газу.
--Выручай, старушка!
Жигуль выл от напряжения, гремели не отрегулированные клапана и растянутый ремень, поршневые перегородки готовы были разрушиться.
--Жми родная! До поста дотяни, а там разберемся!
Сзади, не переставая, семафорили.
--Хорошо, хоть номера додумался снять! - он опять вытер кровь со щеки, сбегающую на шею, на живот. Машина выдала все ресурсы, больше выжать из неё ничего нельзя. - Ещё немного! Не подведи!
Впереди показался ярко освещенный пост ГАИ. Ромейко подлетел к нему и со всего маху ударил по тормозам. Его кинуло на руль, в следующую секунду он завернул в бок и приткнул машину у входа в пост. Оттуда вынесло знакомого гаишника.
--Это ты, капитан? Пьяный, что ли? Куда гонишь?
Видно было, как вдалеке преследователи остановились, завернули обратно и, мерцая задними фонарями, исчезли в темени.
--Нашел пьющего! Я одиннадцать лет, как бросил! Забыл?
--Да ты в крови весь! Что случилось?
--Ерунда! Щеку сучком распорол! Повезло, мог бы и в глаз попасть!
А на базе спешно собирали и увозили оружие, опасаясь визита полиции. Больше других метался Костя. Муратидзе дала необходимые распоряжения, вызвала по телефону Грека, и в сопровождении телохранителей - укатила.
27
Весна буйствовала зеленью, но холода долго не отпускали. Ученые мира трубили об ущербе, наносимом природе деятельностью человека, о глобальном потеплении - а в Шымкенте обыватели бурчали о необычно прохладной весне. В середине апреля люди еще не вылезли из теплых курток и плащей, из свитеров и пуловеров. И опять синоптики обещали заморозки на севере страны до двадцати градусов мороза, а на юге - до пяти. И хоть сами по себе заморозки весной не редкость, и урожаи гибли, но все же не южная это погода, считали обыватели.
Атамбай ёжился под навесом в ожидании чая, а женщины рядом валяли пирожки и швыряли их в масло, на горячую сковороду. Белое тесто взбухало, рыжело, золотилось и испускало дымный аромат. Пирожки с картошкой, покрытые свежей корочкой, горячие, сочные - вещь. Еще вкусны беляши, такие же свежие и сочные, но их Атамбай покупал редко, неизвестно какое мясо, какой фарш в уличных условиях туда закладывается. Не так давно пресса сообщала об узбекском каннибале, профессоре из Самарканда, или Бухары, который убивал людей, перекручивал их на фарш и продавал в виде шашлыка. Говорят, попадают в фарш и ишаки, и собаки, и кошки. Бр-р!
Когда пирожки прожарились и их подали с чаем, к Атамбаю за стоячий столик подошла Мурка. Сбросила сумочку с плеча, навесила на приваренный железный крюк.
--Смотрю - Атамбай, не Атамбай...
--Здравствуйте, Клеопатра Алексеевна.
--Привет. Всегда завтракаешь в такой непринужденной обстановке?
--Люблю пирожки. А ем их в одном месте, здесь.
--Понятно. Про вчерашнее слышал?
--Имеете в виду стрелялки? Слышал. Грек сообщил.
Мурка взяла с тарелки Атамбая пирожок и запустила в него зубы.
--М-да. Ехал Грека через реку. - сказала она, жуя. - Сунул Грека в реку руку. Ну, что он рассказал?
--Да что? Стреляли на складе... Кто-то проник на территорию. Шпана наверное? Или есть другие предположения?
--Подозреваю одного типа. Знаешь кого?
--Не-а.
--Бывшего полицейского. Ромейко.
--Зачем это ему? Мстит, что без работы остался? Его бы и так выгнали. На юге в силовых структурах русских не любят. Их можно по пальцам пересчитать.
--Это только мои предположения. А зачем? Может и мстит. Но я думаю из гордости. Как ни крути, а профессионал он тот ещё. Тертый спец!
--Хорошо. Допустим - он. Чем нам это грозит? - Атамбай начал второй пирожок, и ещё один подложил Мурке. - Все ещё роет дело с наркотой? Не осталось ни одного свидетеля, только три камазиста. А те ничего не скажут потому, что не знают. Все чисто.
--Поэтому и роет, что чисто. Доказуха нужна. Официально-то мы можем и послать его, теперь не на службе. А неофициально... Будет вот так гнилить, пока не подстрелят. Ладно. Что там с латышами?
--Ничего. Нормально. Выполняем контракт.
--Знаю, знаю.
--Есть возможность увеличить поставки. Мне с Узбекистана звонили, предлагают свой хлопок.
--О-о! - замахала руками Мурка. - Ты что, погнал, Атамбай? Первый раз с узбеками работаешь? Ну, съезди ещё раз, пообщайся с таможней, с ментами, с налоговой. Это же Казахстан начала девяностых! Лучше с папуасами, с неграми, с кем угодно, только не с Каримовым!
--Да я так, к слову.
--Угу. К слову. Мне вот к слову на ящик из Нигерии опять электронка пришла. Прикинь? Черномазые какой уже раз предлагают обналичить пять миллионов баксов. Ха-ха-ха! - внезапно развеселилась. - Якобы у одного придурка дедушка - совладелец алмазных разработок. Ну и, юридические заморочки таковы, что для получения внучком денежек - их необходимо переслать на счет заграничной компании, или частного лица, и обналичить. За услугу предлагают десять процентов от суммы. Лафа да? В одном беда: у потенциально богатенького буратины, у внучка - нет средств на оформление процедуры, всего-то сотни-другой долларов. И я должна их послать. Прикинь? Смешит наивная настойчивость, или настойчивая наивность - с какой черножопые записывают меня в лохи. С постоянством восхода и заката я освобождаю почту от таких коммерческих предложений. Тебе не присылают?
--Кажется, из Берега Слоновой Кости, что-то было. Содержание примерно то же. Папа-бизнесмен внезапно умер, а дочь с мамой не могут получить наследство. Балабаны из Африки.
--Ну. Не знаю, почему облюбовали мой ящик?
Они дожевали пирожки, вытерли жирные пальцы нарезанными салфетками и поднялись. Атамбай вынул из кармана мелочь и рассчитался с официанткой, пожилой некрасивой казашкой. Мурка махнула телохранителям в машине, чтоб ехали без неё, а сама решила пройтись до офиса с Атамбаем. Один из охранников вылез и на расстоянии нескольких шагов тронулся следом. Утренний Шымкент наполнялся людьми, в районе МКТУ сновало много студентов.
--Вот что, Атамбай. - Мурка вздохнула и полезла за сигаретой. - Если мы бортанем латышей?
--Не понял?
--Соображай! Бабки нужны срочно. Теперь понял? Предоплату за следующую партию получаем, а с товаром торопиться не будем.
Атамбай остановился.
--Да вы что!? Деньги идут перечислением, начнутся суды, арбитражи, разборки!
--Тебя волнует только это? - Мурка улыбнулась. - Не беспокойся. Наши стряпчие устроят форс-мажорные обстоятельства. Все будет грамотно.
--Клеопатра Алексеевна! Так нельзя! С Иван Иванычем до сих пор не разобрались! Думаете, нам простили? Питерские? Четырнадцать человек положили! Или зря рисовался тут Булат-Сифон?
--Ну, хватит! - Мурка внезапно рассвирепела. - Фильтруй базар! прошипела как можно тише, оглядываясь на посторонних. - Будешь мне сцены устраивать! Советовать мне будешь! Иван Иваныч, Булат-Сифон! Или, может, глазками туда стреляешь? Защитник?
--Да причем тут!.. Неужели непонятно: если и латышей кинем - никто с нами работать не будет?!
Они застыли среди тротуара, студенты озирались на них, обходили, толкали.
--Чего торчим? Пошли! - Мурка сдвинулась, увлекая Атамбая, охранник следовал в отдалении. - Слушай сюда, бухгалтер! - прищурилась, еле сдерживаясь. - Больше никогда, понял, никогда не говори о том, чего не спрашиваю! Понял, говорю? - резко повернулась и схватила его за пуговицу. Телохранитель напрягся. Атамбай разжал губы.
--Слушаю вас.
--Я уничтожу этих Иванов Ивановичей, Булатов-Сифонов, Седых и прочих! Всех, кто возникнет на дороге! Не знаю, что такое воровские законы и понятия, и не хочу знать! Я сказала - это и есть закон!
--Латыши не воры. Обычные бизнесмены. Наша репутация зависит от того, насколько добросовестно выполним свои обязательства.
--Вздумал читать лекцию о репутации? Нужны бабки, и не важно какой ценой! Необходимо кинуть латышей - я кину, взорвать земной шар - взорву! Пущу в космос все население земли тогда, когда возникнет необходимость! И не напоминай мне об этих говнюках, Сифонах и прочих! Репутация! Ты о чем, Атамбай? Где таких слов набрался? Разве говорила я когда-нибудь о репутации? Репутацию дают деньги, а деньги бывают у тех, кто о репутации не заботится! В университете вас учили считать бабки, а надо было учить - как их делать. Что же молчал ты о репутации, когда питерских кинули?
Атамбай шел рядом, смотрел под ноги - изучая носки своих туфель.
--И теперь молчи!
Они приблизились к офису, поздоровались с дежурным и открыли дверь в кабинет Мурки. Она скинула красный плащ с плеч, и бросила на стоящую в углу вешалку.
--Давай отчеты! - приказала, усаживаясь за стол. - Продолжим!
Атамбай покопался в папочке и достал бумаги, результаты ревизии складов. Подал, присаживаясь ближе - пояснять отмеченные цифры. Она нетерпеливо ждала. Потом стала внимательно просматривать отпечатанные на компьютере листы.
--Значит, все ж таки воровал? Кому верить?! А? Атамбай! Ведь я его, козла, из дерьма вытащила! - она листала документы, разжигаясь и разжигаясь. За последнее время стала раздражительной, вспыльчивой, заводной. Мужики на фирме шептались: не трахает никто, вот и бесится. Такая яркая сука - и без кобеля. Те, кто пытались ухаживать, получали свирепый отворот, а сама симпатий ни к кому не питает. - Чем больше человеку делаешь добра, - сказала она, водя накрашенным ногтем по графам, - тем они неблагодарнее. Это надо! Смотрит так преданно, готов скушать от умиления - а за спиной хапает внаглую! Короче! Сегодня езжай на склад, нет, сейчас, и вышвырни его к чертовой матери! Чтоб духу не было!
Она распахнула сейф, достала печать, тиснула в углу, расписалась и кинула документы Атамбаю.
--Когда поступает предоплата от латышей?
--Как только отправим вагоны за первую партию, по условиям договора. Они заинтересованы в этом.
--Иди.
Атамбай собрал со стола листы и вышел. Мурка посмотрела в окно. Там, на дереве, прыгали воробьи, а на ближней ветке чистила перья горлышка.
Такой холод, где они ночуют? А зимой? Наверное забиваются по чердакам, по подъездам, по различным щелям. Или в гнездах? И в дождь? И в снег? Без крыши? А интересно, самка с самцом, в одном гнезде спят? А у многих птиц даже гнезд нет. Так, перелетная жизнь. На морозе, на ветру, под тонким слоем перьев... Хорошо, что не родилась птицей! А может, птицам даже лучше. У них нет мозгов, значит, и переживать не за что. Вон, перья дочистит, и вспорхнёт крошки искать. Беззаботная жизнь! Хотя... Они ведь тоже детей кормят, значит, имеют обязанности, жилье строят, дерутся. За что им драться?! В какой-то книге читала про галочью любовь. Странно... Птицы - любят. Раз они умеют любить, значит, умеют и ненавидеть! Может от того и дерутся. В той книге было написано, что галки сохраняют верность супругам всю жизнь. Вот тебе и птица! Но жизнь у них неустроенна, как ни крути. Хорошо, что не родилась птицей!
Горлышка взлетела, напуганная проходившим пацаненком.
Встряхивая каштановыми волосами, вошла секретарша.
--Клеопатра Алексеевна, к вам женщина.
--Кто?
--Не знаю.
--Ну, давай.
В приоткрытую дверь втиснулась молоденькая казашка с ребенком на руках, поздоровалась с порога и там же остановилась.
--Вы кто? - Мурка рассматривала посетительницу, пытаясь вспомнить лицо. Но оно ей ничего не говорило.
Та сделала пару робких шагов вперед.
--Мой муж работал у вас.
--Муж?
--Да. Алмаз его звали.
--Та-ак...
--После Нового года его в тюрьме убили.
--Кхм... Кхм... У вас ко мне, кхм, ко мне дело?
--Дело? Нет, нет дела.
--А что же? Зачем вы пришли?
--У меня нет к вам дела. Мне нечем сына кормить. - кивнула на сверток в руках.
Мурка вышла из-за стола, и медленно вышагивая, рассматривая незнакомку, склонив голову набок - приблизилась к ней. Подняла край одеяльца - внутри спал человечек с крохотным личиком, соска лежала рядом с подбородком.
--Как зовут?
--Как отца. Алмаз.
--А похож! Кхм! Кхм! Точно похож!
Опустила одеяльце, прошла к вешалке, достала из плаща сигареты и закурила. Разгоняя дым, спросила:
--Где вы живете?
--У нас нет жилья. Снимаем квартиры. То - там, то - там. Где дешевле.
Мурка ещё раз глянула на ребенка - и тут он заплакал. Мать начала качать его и улюлюкивать, успокаивать - тщетно. Мальчишка орал.
--Скажите, как вас зовут?
--Меня? - словно удивилась незнакомка. - Меня Алтынай.
--Вот что, Алтынай. Вашу проблему мы решим.
Она вызвала начальника экономического отдела, вскоре тот вбежал, на ходу дожевывая баурсак и выпучив глаза, готовый ко всему, знавший от секретарши, что у шефини дурное настроение. Но она жизнерадостно распорядилась:
--Атамбай уехал на склад. Найди его, найди юристов, вместе оформите что надо, и этой женщине, - показала на Алтынай, - купите двухкомнатную квартиру. Сегодня! - Мурка взяла со стола еженедельник "Шара-бара" и всучила опешившему экономисту. - Вот объявления. Кроме того - выдашь ей пять тысяч. Атамбаю скажешь - я велела. Всё!
Те моментально исчезли. Алтынай семенила в коридоре за начальником отдела в полной растерянности.
--Вы мне выдадите пять тысяч тенге? Сегодня?
--Э-э! Ты что, из аула приехала? Пять тысяч долларов! Конечно сегодня! Ну и ну!
Мурка выбралась из офиса, уехала с охранниками на синем мерседесе. Через пятнадцать минут стояла у оградки могилы и открывала дверцу, откручивая приржавевший болт. Положила цветы и села на корточки, глядя в землю.
28
В зрительном зале медленно погас свет, сначала чуть слышно, а затем громче и громче, из стереоколонок плеснула жизнерадостная увертюра, включились софиты и малиновый занавес побежал в стороны. На сцене, за декорациями, происходили запоздалые приготовления, мелькали последние тени убегающих рабочих. В русском драматическом театре гастролирующая труппа из России давала комедию Мольера "Тартюф или обманщик".
Козыбаев со свитой устроился в первом ряду, посещение спектакля сидело в плане мероприятий акима, согласованное с руководителем аппарата и заведующим отделом культуры. Завкульт робко жаловался на недостаток внимания к своим проблемам, интеллигенция, мол, ропщет. Это - конечно, не так, на различных встречах и мероприятиях интеллигенция проявляла благосклонность к акиму, но, зато при случае, требовала свое. Впрочем, требовала мало. Кого-то лишь надо публично похвалить, кому-то - сделать назначение, другому пожать руку при встрече. Ему это ничего не стоило, но отдача - большая. Интеллигенция честолюбива, а на честолюбии можно играть.
Аким откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, готовый расслабиться. Но все же, даже в расслаблении он казался вождем.
На авансцену между тем вынеслись первые действующие лица.
Госпожа Пернель.
--Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами...
Эльмира.
--Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.
Госпожа Пернель.
--Вам прежде бы меня уважить, не теперь.
Без ваших проводов найду я, где тут дверь.
Эльмира.
--О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.
Но почему у нас вы были так недолго?
Госпожа Пернель.
--А потому, что мне весь этот дом постыл
И ваши дерзости сносить нет больше сил.
Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.
Поистине для них нет ничего святого!
Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.
Да это не семья, а сумасшедший дом!
Дорина.
--Но...
Госпожа Пернель.
--Милая моя! Я замечала часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
--Однако...
Госпожа Пернель.
--Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора - уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него - изрядный обормот,
С которым горюшка он досыта хлебнет.
Мариана.
--Но, бабушка...
Госпожа Пернель.
--Никак, промолвила словечко
Тихоня внученька? Смиренная овечка? Ох,
скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.
Эльмира.
--Но, маменька...
Госпожа Пернель.
--Прошу, дражайшая невестка,
Не гневаться на то, что выскажусь я резко.
Была б у них сейчас родная мать в живых,
Учила б не тому она детей своих
И эту дурочку, и этого балбеса.
Вы расточительны. Одеты, как принцесса.
Коль жены думают лишь о своих мужьях,
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.
Кошенов отложил книгу, посмотрел на настенные часы и свистнул. Опаздывал на сессию маслихата, где опять собираются рассматривать вопрос о торговле наркотиками и заслушивать полицейское руководство. Ну, наркота, так наркота. Можно и выступить, заклеймить, так сказать, позором. А если разобраться - что наркота? Обычный отсев слабых. Ну, не от наркотиков сдохли бы, так от простуды, от алкоголизма, от свинки, что ли... Какая разница! Слабый, он и есть слабый!
Он заправил сорочку в брюки, застегнул молнию и затянул ремень. Уверенно справился с галстуком, накинул куртку и бегом, бегом - в гараж.
Когда вошел в зал заседаний и сел на ближайшее кресло, начальник штаба полиции заканчивал выступление. А председательствующий в президиуме, увидев Кошенова, глазами показал, чтоб готовился. Когда дали слово, Кошенов вышел к трибуне, прочистил горло, разложил листочки с записями и постучал ногтем по микрофону.
--Господа! Наша депутатская комиссия имеет определенные успехи в борьбе с постыдным явлением - наркоманией. В свете требований, выдвигаемых президентом страны, мы провели мониторинг школ и высших учебных заведений на вопрос потребления наркотиков молодежью. Дело, конечно, складывается не лучшим образом, но нас радует факт, что наша область не является первой в этом позорном ряду.
Кошенов глянул в зал. Присутствующие переговаривались, откровенно зевали, наблюдали в окно за работой экскаватора, который натужно копал яму в связи с протечкой водопроводной трубы прямо у окон маслихата. Иногда он замолкал, и в зале становилось тихо, а потом вновь напрягался, выпуская черный дым из глушителя. Кошенов подвинул ближе микрофон и повысил голос, так как плохо слышал самого себя.
--А если брать такие страны как Польша, и особенно Голландия - то мы далеко отстаем. Менталитет нашего народа не позволяет, и не позволит широко распространиться наркомании. Сама сущность этого явления чужда нашему народу. Однако я должен отметить: молодежь развращена и распущена. В одной школе мы наткнулись на учеников, курящих в туалете анашу. В другой - на пришкольной территории валялись шприцы и ампулы от морфина. Директорам школ объявлены выговоры, а надо с работы снимать!
Али Кошенович гневно выкинул руку вперед и погрозил кому-то пальцем. Затем еще несколько минут приводил факты, совестил руководство и наконец отправился на место. Председательствующий вяло вызвал следующего оратора.
26
Где-то в темноте струилась вода из трубы, тонким слоем заливая пол в помещении и стекая в подвал. Человек с бульканьем и чавканьем передвинул ноги по жидкой грязи, по воде и остановился, замер у разбитого проема дверей.
Ночь выдалась тихая, темная, только далеко, возле ворот, светились желтым окна в сторожке и чуть слышались переговоры охранников. За бетонным забором, на огромной территории бывшего стройтреста, брошены еще с советских времен немыслимых размеров трубы, ржавые стальные конструкции неизвестного назначения, гигантские балки, останки кабин кразов и мазов, поразрушенные строения, ангары с изодранной обшивкой, прогнившие емкости для извести и много всякой всячины великанских объемов.
Человек выбрался из развалин и пригибаясь, от ангара к ангару, пробежал полсотни метров по развороченной территории. Остановился, прислушался, всматриваясь в темноту, пробежал ещё немного. Очень хотелось закурить, вынул пачку сигарет, подумал, и положил назад. Он крался вперед, к огромному складу, виднеющемуся в отдалении. Двое охранников, делая обход, прошли неподалеку, почти рядом.
--Черт! Ну и темень сегодня! Свети влево, Костя. Ага, сюда. Видишь? Следы!
--Ну и что? Мало тут следов?
--Не-е... Эти, вон, влажные. Свежие.
--Свежие? Хм... Не вижу, что свежие. Обыкновенные. Показалось тебе.
--Да вот же! Дай фонарь! Видишь? Мокрые ещё, грязь внутри?
Он пригнулся и пощупал грязь, перетирая её пальцами.
--Дождик вечером моросил, вот и грязь.
--Может, и дождик... Но вокруг-то сухо?
--Да ладно, Пинкертон. Если бы дождя не было...Хотя, давай глянем вокруг на всякий случай.
Они вытащили пистолеты и углубились в дебри металлоконструкций, покружили, пошли назад. Человек затаился за вентиляционным кожухом.
--Говорил - показалось? А ты, свежие, свежие...- ворчали в темноте.
--Мне - что? Ты, Костя, сам начальник. Я ведь лучше хотел.
--Молодец, молодец. Хвалю. Отмечу твое рвение.
Люди отдалялись, разговор утихал. Мужчина некоторое время переждал, сделал перебежку в десяток шагов, опять переждал, осмотрелся - опять перебежка в десяток шагов. Так добрался до интересующего объекта. Но подходить вплотную опасно - склад освещался прожекторами, лучи слепили со сторожки и с высоковольтных опор. Находясь в тени, на расстоянии, мужчина продвигался вдоль стен, высматривая лазейку, и ничего не находил, все было тщательно заварено, заложено, забетонировано. На углу - приделана пожарная лестница, обрезанная, правда, от земли метров на пять-семь выше, и на эту сторону лучи не падали.
Человек раскрутил с себя веревку с крюком, прицелился, бросил крюк на лестницу. Негромкий стук - и крючок надежно зацепился за нижнюю ступеньку. Он подскочил к стене и по веревке проворно добрался до лестницы, по ней торопливо на крышу. Сырая от вечернего дождя крыша - покрыта толью и залита гудроном, человек пробежал по ней и юркнул в дверцу, очутился в складе. Там, уже по внутренним металлическим лестницам - спустился сначала на смотровую площадку, затем на площадку мостового крана, оттуда на землю. В складе было совершенно тихо и еще более темно, чем на улице. Натыкаясь на ящики, контейнеры, спотыкаясь неизвестно обо что, почти на ощупь приблизился к мешкам, наполненным баритовым порошком, закатил рукав и углубился в него по самое плечо.
И в это время ворота застучали, загремели, снаружи снимали замки, послышался приглушенный разговор. Человек стремглав бросился назад, в несколько секунд оказавшись под крышей. Ворота отворились, зашарили по углам фонари. С высоты голоса слышались плохо.
--Вы, Клеопатра Алексеевна... зря... четырежды говорил...как прикажете...само собой...
--Костя, ты отвечаешь... а ещё ...глухой...? Я же ясно слышала! повысился голос.
--Крысы наверное! Тут их знаете сколько?
--Головой отвечаешь! Вместе с завскладом! Слышали? Оба!
--Конечно! Само собой!
Человек на смотровой площадке, в темноте нечаянно задел забытый рабочими рожковый ключ, он звякнул и с высоты полетел под ноги говорящим, громко шлепнулся на землю и скользнул под двадцатитонный контейнер.
--Что это!? А говорил крысы!
Лучики фонарей зарыскали по верху: по мостовому крану, по крыше, по вентиляционным сооружениям, по балкам.
--Вон он!
--Стой, падла! Стрелять буду!
В одно мгновение мужчина вылетел на крышу, бросился к пожарной лестнице, оттуда, обжигая руки, по веревке на землю. А охрана мчалась со сторожки и с самого склада, лязгали затворы пистолетов и автоматов. Беглец добежал до полуразрушенных строений, ржавых металлоконструкций и затерялся в них. За ним следом подлетели охранники.
--Цепью давай, цепью! Не уйдет!
--Братаны! Заглядывайте в каждую дыру! В каждую яму!
--Вон там мелькнул!
Выстрел! Ещё один!
--Стой, падла! Хуже будет!
--Щас, щас я его в журню отправлю!
Молния и гром - короткая очередь из АКМ.
--Налево, Костя! Налево!
--Окружай!
--Острожно! Под свои стволы лезешь, дурак!
--А-а! Ногу! Колено! Ударил, ч-черт!
Увертываясь, извиваясь, человек подлетел к бетонному забору, встал на торчащий железный костыль и перекинул тело за ограду. Преследователи находились еще в дебрях металлолома и развалин, но в последний момент пуля цокнула рядом с беглецом, отколов бетонную крошку и больно рассекла щеку.
Он скакал по буеракам, по разбросанным кучкам мусора, по стеклянному лому, бежал к оврагу, где спрятана была машина. Кубарем скатился к колесам, распахнул дверь и, заведя двигатель - с ревом сорвался с места.
Преследователи остались позади, человек достал носовой платок, и одной рукой удерживая руль, вытер кровь с раненой щеки.
--Ну, Ромейко, ты даешь! Врюхался в приключение!
Жигули неслась по дороге в город, Ромейко скосился в зеркало - издалека фарили две машины, переключались с ближнего на дальний. Он прибавил газу.
--Выручай, старушка!
Жигуль выл от напряжения, гремели не отрегулированные клапана и растянутый ремень, поршневые перегородки готовы были разрушиться.
--Жми родная! До поста дотяни, а там разберемся!
Сзади, не переставая, семафорили.
--Хорошо, хоть номера додумался снять! - он опять вытер кровь со щеки, сбегающую на шею, на живот. Машина выдала все ресурсы, больше выжать из неё ничего нельзя. - Ещё немного! Не подведи!
Впереди показался ярко освещенный пост ГАИ. Ромейко подлетел к нему и со всего маху ударил по тормозам. Его кинуло на руль, в следующую секунду он завернул в бок и приткнул машину у входа в пост. Оттуда вынесло знакомого гаишника.
--Это ты, капитан? Пьяный, что ли? Куда гонишь?
Видно было, как вдалеке преследователи остановились, завернули обратно и, мерцая задними фонарями, исчезли в темени.
--Нашел пьющего! Я одиннадцать лет, как бросил! Забыл?
--Да ты в крови весь! Что случилось?
--Ерунда! Щеку сучком распорол! Повезло, мог бы и в глаз попасть!
А на базе спешно собирали и увозили оружие, опасаясь визита полиции. Больше других метался Костя. Муратидзе дала необходимые распоряжения, вызвала по телефону Грека, и в сопровождении телохранителей - укатила.
27
Весна буйствовала зеленью, но холода долго не отпускали. Ученые мира трубили об ущербе, наносимом природе деятельностью человека, о глобальном потеплении - а в Шымкенте обыватели бурчали о необычно прохладной весне. В середине апреля люди еще не вылезли из теплых курток и плащей, из свитеров и пуловеров. И опять синоптики обещали заморозки на севере страны до двадцати градусов мороза, а на юге - до пяти. И хоть сами по себе заморозки весной не редкость, и урожаи гибли, но все же не южная это погода, считали обыватели.
Атамбай ёжился под навесом в ожидании чая, а женщины рядом валяли пирожки и швыряли их в масло, на горячую сковороду. Белое тесто взбухало, рыжело, золотилось и испускало дымный аромат. Пирожки с картошкой, покрытые свежей корочкой, горячие, сочные - вещь. Еще вкусны беляши, такие же свежие и сочные, но их Атамбай покупал редко, неизвестно какое мясо, какой фарш в уличных условиях туда закладывается. Не так давно пресса сообщала об узбекском каннибале, профессоре из Самарканда, или Бухары, который убивал людей, перекручивал их на фарш и продавал в виде шашлыка. Говорят, попадают в фарш и ишаки, и собаки, и кошки. Бр-р!
Когда пирожки прожарились и их подали с чаем, к Атамбаю за стоячий столик подошла Мурка. Сбросила сумочку с плеча, навесила на приваренный железный крюк.
--Смотрю - Атамбай, не Атамбай...
--Здравствуйте, Клеопатра Алексеевна.
--Привет. Всегда завтракаешь в такой непринужденной обстановке?
--Люблю пирожки. А ем их в одном месте, здесь.
--Понятно. Про вчерашнее слышал?
--Имеете в виду стрелялки? Слышал. Грек сообщил.
Мурка взяла с тарелки Атамбая пирожок и запустила в него зубы.
--М-да. Ехал Грека через реку. - сказала она, жуя. - Сунул Грека в реку руку. Ну, что он рассказал?
--Да что? Стреляли на складе... Кто-то проник на территорию. Шпана наверное? Или есть другие предположения?
--Подозреваю одного типа. Знаешь кого?
--Не-а.
--Бывшего полицейского. Ромейко.
--Зачем это ему? Мстит, что без работы остался? Его бы и так выгнали. На юге в силовых структурах русских не любят. Их можно по пальцам пересчитать.
--Это только мои предположения. А зачем? Может и мстит. Но я думаю из гордости. Как ни крути, а профессионал он тот ещё. Тертый спец!
--Хорошо. Допустим - он. Чем нам это грозит? - Атамбай начал второй пирожок, и ещё один подложил Мурке. - Все ещё роет дело с наркотой? Не осталось ни одного свидетеля, только три камазиста. А те ничего не скажут потому, что не знают. Все чисто.
--Поэтому и роет, что чисто. Доказуха нужна. Официально-то мы можем и послать его, теперь не на службе. А неофициально... Будет вот так гнилить, пока не подстрелят. Ладно. Что там с латышами?
--Ничего. Нормально. Выполняем контракт.
--Знаю, знаю.
--Есть возможность увеличить поставки. Мне с Узбекистана звонили, предлагают свой хлопок.
--О-о! - замахала руками Мурка. - Ты что, погнал, Атамбай? Первый раз с узбеками работаешь? Ну, съезди ещё раз, пообщайся с таможней, с ментами, с налоговой. Это же Казахстан начала девяностых! Лучше с папуасами, с неграми, с кем угодно, только не с Каримовым!
--Да я так, к слову.
--Угу. К слову. Мне вот к слову на ящик из Нигерии опять электронка пришла. Прикинь? Черномазые какой уже раз предлагают обналичить пять миллионов баксов. Ха-ха-ха! - внезапно развеселилась. - Якобы у одного придурка дедушка - совладелец алмазных разработок. Ну и, юридические заморочки таковы, что для получения внучком денежек - их необходимо переслать на счет заграничной компании, или частного лица, и обналичить. За услугу предлагают десять процентов от суммы. Лафа да? В одном беда: у потенциально богатенького буратины, у внучка - нет средств на оформление процедуры, всего-то сотни-другой долларов. И я должна их послать. Прикинь? Смешит наивная настойчивость, или настойчивая наивность - с какой черножопые записывают меня в лохи. С постоянством восхода и заката я освобождаю почту от таких коммерческих предложений. Тебе не присылают?
--Кажется, из Берега Слоновой Кости, что-то было. Содержание примерно то же. Папа-бизнесмен внезапно умер, а дочь с мамой не могут получить наследство. Балабаны из Африки.
--Ну. Не знаю, почему облюбовали мой ящик?
Они дожевали пирожки, вытерли жирные пальцы нарезанными салфетками и поднялись. Атамбай вынул из кармана мелочь и рассчитался с официанткой, пожилой некрасивой казашкой. Мурка махнула телохранителям в машине, чтоб ехали без неё, а сама решила пройтись до офиса с Атамбаем. Один из охранников вылез и на расстоянии нескольких шагов тронулся следом. Утренний Шымкент наполнялся людьми, в районе МКТУ сновало много студентов.
--Вот что, Атамбай. - Мурка вздохнула и полезла за сигаретой. - Если мы бортанем латышей?
--Не понял?
--Соображай! Бабки нужны срочно. Теперь понял? Предоплату за следующую партию получаем, а с товаром торопиться не будем.
Атамбай остановился.
--Да вы что!? Деньги идут перечислением, начнутся суды, арбитражи, разборки!
--Тебя волнует только это? - Мурка улыбнулась. - Не беспокойся. Наши стряпчие устроят форс-мажорные обстоятельства. Все будет грамотно.
--Клеопатра Алексеевна! Так нельзя! С Иван Иванычем до сих пор не разобрались! Думаете, нам простили? Питерские? Четырнадцать человек положили! Или зря рисовался тут Булат-Сифон?
--Ну, хватит! - Мурка внезапно рассвирепела. - Фильтруй базар! прошипела как можно тише, оглядываясь на посторонних. - Будешь мне сцены устраивать! Советовать мне будешь! Иван Иваныч, Булат-Сифон! Или, может, глазками туда стреляешь? Защитник?
--Да причем тут!.. Неужели непонятно: если и латышей кинем - никто с нами работать не будет?!
Они застыли среди тротуара, студенты озирались на них, обходили, толкали.
--Чего торчим? Пошли! - Мурка сдвинулась, увлекая Атамбая, охранник следовал в отдалении. - Слушай сюда, бухгалтер! - прищурилась, еле сдерживаясь. - Больше никогда, понял, никогда не говори о том, чего не спрашиваю! Понял, говорю? - резко повернулась и схватила его за пуговицу. Телохранитель напрягся. Атамбай разжал губы.
--Слушаю вас.
--Я уничтожу этих Иванов Ивановичей, Булатов-Сифонов, Седых и прочих! Всех, кто возникнет на дороге! Не знаю, что такое воровские законы и понятия, и не хочу знать! Я сказала - это и есть закон!
--Латыши не воры. Обычные бизнесмены. Наша репутация зависит от того, насколько добросовестно выполним свои обязательства.
--Вздумал читать лекцию о репутации? Нужны бабки, и не важно какой ценой! Необходимо кинуть латышей - я кину, взорвать земной шар - взорву! Пущу в космос все население земли тогда, когда возникнет необходимость! И не напоминай мне об этих говнюках, Сифонах и прочих! Репутация! Ты о чем, Атамбай? Где таких слов набрался? Разве говорила я когда-нибудь о репутации? Репутацию дают деньги, а деньги бывают у тех, кто о репутации не заботится! В университете вас учили считать бабки, а надо было учить - как их делать. Что же молчал ты о репутации, когда питерских кинули?
Атамбай шел рядом, смотрел под ноги - изучая носки своих туфель.
--И теперь молчи!
Они приблизились к офису, поздоровались с дежурным и открыли дверь в кабинет Мурки. Она скинула красный плащ с плеч, и бросила на стоящую в углу вешалку.
--Давай отчеты! - приказала, усаживаясь за стол. - Продолжим!
Атамбай покопался в папочке и достал бумаги, результаты ревизии складов. Подал, присаживаясь ближе - пояснять отмеченные цифры. Она нетерпеливо ждала. Потом стала внимательно просматривать отпечатанные на компьютере листы.
--Значит, все ж таки воровал? Кому верить?! А? Атамбай! Ведь я его, козла, из дерьма вытащила! - она листала документы, разжигаясь и разжигаясь. За последнее время стала раздражительной, вспыльчивой, заводной. Мужики на фирме шептались: не трахает никто, вот и бесится. Такая яркая сука - и без кобеля. Те, кто пытались ухаживать, получали свирепый отворот, а сама симпатий ни к кому не питает. - Чем больше человеку делаешь добра, - сказала она, водя накрашенным ногтем по графам, - тем они неблагодарнее. Это надо! Смотрит так преданно, готов скушать от умиления - а за спиной хапает внаглую! Короче! Сегодня езжай на склад, нет, сейчас, и вышвырни его к чертовой матери! Чтоб духу не было!
Она распахнула сейф, достала печать, тиснула в углу, расписалась и кинула документы Атамбаю.
--Когда поступает предоплата от латышей?
--Как только отправим вагоны за первую партию, по условиям договора. Они заинтересованы в этом.
--Иди.
Атамбай собрал со стола листы и вышел. Мурка посмотрела в окно. Там, на дереве, прыгали воробьи, а на ближней ветке чистила перья горлышка.
Такой холод, где они ночуют? А зимой? Наверное забиваются по чердакам, по подъездам, по различным щелям. Или в гнездах? И в дождь? И в снег? Без крыши? А интересно, самка с самцом, в одном гнезде спят? А у многих птиц даже гнезд нет. Так, перелетная жизнь. На морозе, на ветру, под тонким слоем перьев... Хорошо, что не родилась птицей! А может, птицам даже лучше. У них нет мозгов, значит, и переживать не за что. Вон, перья дочистит, и вспорхнёт крошки искать. Беззаботная жизнь! Хотя... Они ведь тоже детей кормят, значит, имеют обязанности, жилье строят, дерутся. За что им драться?! В какой-то книге читала про галочью любовь. Странно... Птицы - любят. Раз они умеют любить, значит, умеют и ненавидеть! Может от того и дерутся. В той книге было написано, что галки сохраняют верность супругам всю жизнь. Вот тебе и птица! Но жизнь у них неустроенна, как ни крути. Хорошо, что не родилась птицей!
Горлышка взлетела, напуганная проходившим пацаненком.
Встряхивая каштановыми волосами, вошла секретарша.
--Клеопатра Алексеевна, к вам женщина.
--Кто?
--Не знаю.
--Ну, давай.
В приоткрытую дверь втиснулась молоденькая казашка с ребенком на руках, поздоровалась с порога и там же остановилась.
--Вы кто? - Мурка рассматривала посетительницу, пытаясь вспомнить лицо. Но оно ей ничего не говорило.
Та сделала пару робких шагов вперед.
--Мой муж работал у вас.
--Муж?
--Да. Алмаз его звали.
--Та-ак...
--После Нового года его в тюрьме убили.
--Кхм... Кхм... У вас ко мне, кхм, ко мне дело?
--Дело? Нет, нет дела.
--А что же? Зачем вы пришли?
--У меня нет к вам дела. Мне нечем сына кормить. - кивнула на сверток в руках.
Мурка вышла из-за стола, и медленно вышагивая, рассматривая незнакомку, склонив голову набок - приблизилась к ней. Подняла край одеяльца - внутри спал человечек с крохотным личиком, соска лежала рядом с подбородком.
--Как зовут?
--Как отца. Алмаз.
--А похож! Кхм! Кхм! Точно похож!
Опустила одеяльце, прошла к вешалке, достала из плаща сигареты и закурила. Разгоняя дым, спросила:
--Где вы живете?
--У нас нет жилья. Снимаем квартиры. То - там, то - там. Где дешевле.
Мурка ещё раз глянула на ребенка - и тут он заплакал. Мать начала качать его и улюлюкивать, успокаивать - тщетно. Мальчишка орал.
--Скажите, как вас зовут?
--Меня? - словно удивилась незнакомка. - Меня Алтынай.
--Вот что, Алтынай. Вашу проблему мы решим.
Она вызвала начальника экономического отдела, вскоре тот вбежал, на ходу дожевывая баурсак и выпучив глаза, готовый ко всему, знавший от секретарши, что у шефини дурное настроение. Но она жизнерадостно распорядилась:
--Атамбай уехал на склад. Найди его, найди юристов, вместе оформите что надо, и этой женщине, - показала на Алтынай, - купите двухкомнатную квартиру. Сегодня! - Мурка взяла со стола еженедельник "Шара-бара" и всучила опешившему экономисту. - Вот объявления. Кроме того - выдашь ей пять тысяч. Атамбаю скажешь - я велела. Всё!
Те моментально исчезли. Алтынай семенила в коридоре за начальником отдела в полной растерянности.
--Вы мне выдадите пять тысяч тенге? Сегодня?
--Э-э! Ты что, из аула приехала? Пять тысяч долларов! Конечно сегодня! Ну и ну!
Мурка выбралась из офиса, уехала с охранниками на синем мерседесе. Через пятнадцать минут стояла у оградки могилы и открывала дверцу, откручивая приржавевший болт. Положила цветы и села на корточки, глядя в землю.
28
В зрительном зале медленно погас свет, сначала чуть слышно, а затем громче и громче, из стереоколонок плеснула жизнерадостная увертюра, включились софиты и малиновый занавес побежал в стороны. На сцене, за декорациями, происходили запоздалые приготовления, мелькали последние тени убегающих рабочих. В русском драматическом театре гастролирующая труппа из России давала комедию Мольера "Тартюф или обманщик".
Козыбаев со свитой устроился в первом ряду, посещение спектакля сидело в плане мероприятий акима, согласованное с руководителем аппарата и заведующим отделом культуры. Завкульт робко жаловался на недостаток внимания к своим проблемам, интеллигенция, мол, ропщет. Это - конечно, не так, на различных встречах и мероприятиях интеллигенция проявляла благосклонность к акиму, но, зато при случае, требовала свое. Впрочем, требовала мало. Кого-то лишь надо публично похвалить, кому-то - сделать назначение, другому пожать руку при встрече. Ему это ничего не стоило, но отдача - большая. Интеллигенция честолюбива, а на честолюбии можно играть.
Аким откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, готовый расслабиться. Но все же, даже в расслаблении он казался вождем.
На авансцену между тем вынеслись первые действующие лица.
Госпожа Пернель.
--Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами...
Эльмира.
--Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.
Госпожа Пернель.
--Вам прежде бы меня уважить, не теперь.
Без ваших проводов найду я, где тут дверь.
Эльмира.
--О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.
Но почему у нас вы были так недолго?
Госпожа Пернель.
--А потому, что мне весь этот дом постыл
И ваши дерзости сносить нет больше сил.
Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.
Поистине для них нет ничего святого!
Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.
Да это не семья, а сумасшедший дом!
Дорина.
--Но...
Госпожа Пернель.
--Милая моя! Я замечала часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
--Однако...
Госпожа Пернель.
--Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора - уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него - изрядный обормот,
С которым горюшка он досыта хлебнет.
Мариана.
--Но, бабушка...
Госпожа Пернель.
--Никак, промолвила словечко
Тихоня внученька? Смиренная овечка? Ох,
скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.
Эльмира.
--Но, маменька...
Госпожа Пернель.
--Прошу, дражайшая невестка,
Не гневаться на то, что выскажусь я резко.
Была б у них сейчас родная мать в живых,
Учила б не тому она детей своих
И эту дурочку, и этого балбеса.
Вы расточительны. Одеты, как принцесса.
Коль жены думают лишь о своих мужьях,
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.