Страница:
К тому времени, когда она вновь выволокла из ямы грязную шкуру, солнце уже миновало зенит и стало понемногу клониться к западу. Наконец Эйла перетащила к костру последнюю порцию мяса и, полумертвая от усталости, опустилась на землю. Она не спала всю ночь и не ела весь день. Однако мельчайшие из тварей, явившиеся за своей долей, так и не дали ей отдохнуть. Жужжащие назойливые мухи напомнили Эйле о том, что она с головы до ног перепачкана кровью. Помимо прочего, они больно кусались. Она заставила себя подняться на ноги и, не раздеваясь, вошла в воду, приятно холодившую тело.
Купание подействовало на нее освежающе. Потом она поднялась к пещере и разложила мокрую одежду на горячих камнях. Оказалось, что она забыла вынуть из-за пояса свою пращу. Высохнув, та могла стать излишне жесткой. Конечно, Эйла могла ее размять, но на это не было времени. Она надела свой обычный наряд и, прихватив шкуру, которой она укрывалась ночью, подошла к краю выступа. Внизу продолжалось пиршество хищников, табун же бесследно исчез.
Внезапно она вспомнила о своих копьях. Она выдернула их из тела кобылы и оставила возле ямы. Идти за ними страшно не хотелось, но, вспомнив о том, сколько сил и времени ушло на их изготовление, она передумала. Спустившись вниз, Эйла оставила шкуру на берегу и стала собирать камни.
Когда Эйла приблизилась к яме, ей показалось, что она видит ее в первый раз. Зеленые заграждения местами обвалились. Сама яма производила впечатление разверстой раны. Вокруг нее валялись клочья мяса и кости. Два волка грызлись друг с другом из-за остатков лошадиной головы. Возле передней ноги кобылы радостно повизгивали лисята, рядом с ними стояла крупная гиена, с опаской поглядывавшая на Эйлу. Стая коршунов тяжело поднялась в небо, сидевшая же возле ямы росомаха даже и не думала убегать. Кого здесь пока не было, так это кошек.
«Надо спешить, — подумала Эйла, метнув камень в наглую росомаху. — И дров в костер подбросить побольше, иначе от мяса ничего не останется». Гиена издала мерзкий кашляющий звук и лениво отбежала в сторону. «Пошла прочь, уродина!» Эйла ненавидела гиен. Каждый раз, когда ей доводилось встречаться с ними, она вспоминала о том, как гиена утащила ребенка Оги. Она не хотела, чтобы он умер такой страшной смертью, и убила его…
Она нагнулась, чтобы поднять копья с земли, и тут же заметила за порушенной зеленой оградой какое-то движение. Она присмотрелась получше и увидела длинноногого золотистого жеребенка, к которому приближалось сразу несколько гиен.
«Как мне жаль тебя, — подумала Эйла. — Я не хотела убивать твою мать — так уж пришлось, понимаешь?» Эйла не испытывала ни малейших угрызений совести. В мире существовали как охотники, так и дичь. Охотники порой сами становились чьей-то добычей. Конечно, у нее были огонь и орудия, но помочь они могли, увы, не всегда. Такова уж жизнь охотника…
Эйла прекрасно понимала, что без матери маленькая лошадка обречена на гибель. Ей было жаль это беспомощное создание… Не раз и не два она приносила к Айзе раненых животных, надеясь, что та сможет исцелить их от ран. Как пугался этого Бран! Особенно его страшили хищники…
Она наблюдала за тем, как гиены берут в кольцо маленькую, насмерть перепуганную кобылку. «Лучше тебе умереть, — подумала Эйла. — Заботиться-то о тебе все равно некому…» Однако, когда одна из гиен бросилась на жеребенка и вцепилась ему в бок, она, не раздумывая, метнула в просвет между ветвями сразу несколько камней. Одна из гиен упала, прочие бросились наутек. Эйла не пыталась убивать их — грязные пятнистые шкуры гиен ее никогда не интересовали. Ей хотелось, чтобы эти мерзкие хищники оставили маленькую кобылку в покое. Та отбежала в сторону и остановилась в нерешительности. Она боялась Эйлы, но еще больше опасалась гиен.
Эйла стала медленно приближаться к кобылке, протягивая к ней руку и нежно курлыкая. Она легко находила общий язык со всеми живыми существами, чему способствовала и ее необычайная чувствительность, развитая за время занятий целительством. Айза поощряла эту необычную наклонность своей воспитанницы. Чувство сострадания было ведомо и ее сердцу — кто, как не она, в свое время подобрал эту странную девочку?
Маленькая лошадка осторожно понюхала протянутую к ней ладонь. Молодая женщина подошла еще ближе и стала поглаживать ее по мягкой шелковистой шерстке. Кобылка засопела и принялась громко сосать ее пальцы. Сердце Эйлы сжалось.
«Бедная детка, — подумала она. — Она хочет молочка, а мамы-то теперь у нее нет. У меня тоже молока нет, глупенькая, даже для Дарка его не хватало». Она почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы, и горестно покачала головой. «Все равно он вырос сильным и здоровым… Может, я и тебя смогу выкормить? Придется тебе отвыкать от материнской груди. Иди ко мне, деточка…»
Она направилась к берегу, продолжая манить кобылку пальцами, и та послушно пошла за ней.
Оказавшись на берегу реки, Эйла увидела возле костра рысь, схватившую большой кусок мяса, доставшегося с таким трудом. Наконец-таки в долине появились и кошки. Эйла достала из-за пояса пращу и один за другим метнула в хищника два увесистых камня. «Из пращи можно убить даже рысь, — поучал молодых охотников Зуг. — Более крупных животных не трогайте». Эйла вновь убедилась в справедливости и верности его суждений. Кистеухая рысь рухнула замертво. Эйла подобрала выпавшее из ее пасти мясо и подтащила убитого зверя поближе к костру. Рядом с грудой мяса и грязной лошадиной шкурой лежала теперь не только росомаха, но и рысь. Эйла расхохоталась. «Мне нужно было мясо. Мне нужен был мех. Теперь мне нужен помощник».
Испугавшись запаха дыма и громкого смеха Эйлы, кобылка отскочила в сторону. Эйла взяла в руки ремешок, накинула его на шею лошади и повела ее назад. Свободный конец ремня Эйла привязала к одному из кустов и, вспомнив о забытых копьях, побежала к яме. Когда она вернулась назад, жеребенок вновь начал сосать ее пальцы.
— Чем же я тебя буду кормить? У меня ведь ничего подходящего нет…
Она протянула кобылке мягкую молодую травку, однако та не обратила на нее никакого внимания. Взгляд Эйлы упал на чашу с остатками зерна. «Дети могут питаться той же пищей, что и их мать. Но она должна быть помягче и понежнее». Она плеснула в чащу воды и стала растирать зерна. Когда те превратились в однородную мягкую кашицу, Эйла поднесла чашу к морде лошадки, та захрапела и попятилась назад, потом лизнула Эйлу в лицо и вновь принялась сосать ее пальцы.
Немного подумав, Эйла опустила руку в чашу, после чего вновь поднесла ее к морде кобылки. Та с готовностью облизала пальцы, но, почувствовав неведомый ей прежде вкус каши, недовольно замотала головой. Эйла несколько раз повторила попытку, и голодная кобылка наконец поняла, чего от нее хотят. Когда она съела всю кашу, Эйла сходила в пещеру за новой порцией зерна и тут же принялась его варить.
«Да… Похоже, зерна мне понадобится много. Но успею ли я его заготовить? Сначала надо завялить все это мясо… Как бы удивились мне в Клане: сначала я убиваю кобылицу, для того чтобы питаться ее мясом, а потом запасаю пищу для ее детеныша. Но это уже мое дело…»
Вспомнив о том, что она не ела с прошлого вечера, Эйла наколола на заостренную палочку большой кусок конины и укрепила ее над огнем. После этого она взялась за работу.
На небе уже появилась полная розовая луна, загорелись мерцающие звезды, а она все еще продолжала нарезать мясо на тонкие полоски. Она развешивала внутри огненного кольца все новые и новые связки конины, нанизанной на ремни и лианы. Вскоре она взялась за шкуры хищников — рыжевато-коричневую шкуру рыси и грубоватую темную росомахи, — теперь их следовало хорошенько выскоблить и просушить. Отмыв от грязи серую лошадиную шкуру, Эйла растянула ее на камнях. Очищенный и наполненный водой желудок кобылы подсыхал возле костра. Здесь же лежали жилы, тщательно промытые кишки, копыта, кости и куски жира. Жир прежде всего следовало перетопить, хранить же его можно было в кишках. Ей удалось срезать жир и с тушек хищников — она предполагала использовать его для светильников и для защиты от влаги. Их мясо Эйла трогать не стала. Ей не нравился его вкус.
Эйла посмотрела на два последних куска мяса, уже отмытых от грязи, и решила, что она сможет нарезать их и утром. Уж слишком велика была усталость. Она подбросила в костер дров и легла неподалеку, завернувшись в тяжелую медвежью шкуру.
Привязывать лошадку к кустам теперь не было нужды. После второго кормления та уже и не думала уходить. Обнюхав Эйлу, кобылка легла рядом с ней. Молодая женщина обняла теплую доверчивую малышку, услышала ее спокойное сопение и забылась крепким сном.
Глава 6
Купание подействовало на нее освежающе. Потом она поднялась к пещере и разложила мокрую одежду на горячих камнях. Оказалось, что она забыла вынуть из-за пояса свою пращу. Высохнув, та могла стать излишне жесткой. Конечно, Эйла могла ее размять, но на это не было времени. Она надела свой обычный наряд и, прихватив шкуру, которой она укрывалась ночью, подошла к краю выступа. Внизу продолжалось пиршество хищников, табун же бесследно исчез.
Внезапно она вспомнила о своих копьях. Она выдернула их из тела кобылы и оставила возле ямы. Идти за ними страшно не хотелось, но, вспомнив о том, сколько сил и времени ушло на их изготовление, она передумала. Спустившись вниз, Эйла оставила шкуру на берегу и стала собирать камни.
Когда Эйла приблизилась к яме, ей показалось, что она видит ее в первый раз. Зеленые заграждения местами обвалились. Сама яма производила впечатление разверстой раны. Вокруг нее валялись клочья мяса и кости. Два волка грызлись друг с другом из-за остатков лошадиной головы. Возле передней ноги кобылы радостно повизгивали лисята, рядом с ними стояла крупная гиена, с опаской поглядывавшая на Эйлу. Стая коршунов тяжело поднялась в небо, сидевшая же возле ямы росомаха даже и не думала убегать. Кого здесь пока не было, так это кошек.
«Надо спешить, — подумала Эйла, метнув камень в наглую росомаху. — И дров в костер подбросить побольше, иначе от мяса ничего не останется». Гиена издала мерзкий кашляющий звук и лениво отбежала в сторону. «Пошла прочь, уродина!» Эйла ненавидела гиен. Каждый раз, когда ей доводилось встречаться с ними, она вспоминала о том, как гиена утащила ребенка Оги. Она не хотела, чтобы он умер такой страшной смертью, и убила его…
Она нагнулась, чтобы поднять копья с земли, и тут же заметила за порушенной зеленой оградой какое-то движение. Она присмотрелась получше и увидела длинноногого золотистого жеребенка, к которому приближалось сразу несколько гиен.
«Как мне жаль тебя, — подумала Эйла. — Я не хотела убивать твою мать — так уж пришлось, понимаешь?» Эйла не испытывала ни малейших угрызений совести. В мире существовали как охотники, так и дичь. Охотники порой сами становились чьей-то добычей. Конечно, у нее были огонь и орудия, но помочь они могли, увы, не всегда. Такова уж жизнь охотника…
Эйла прекрасно понимала, что без матери маленькая лошадка обречена на гибель. Ей было жаль это беспомощное создание… Не раз и не два она приносила к Айзе раненых животных, надеясь, что та сможет исцелить их от ран. Как пугался этого Бран! Особенно его страшили хищники…
Она наблюдала за тем, как гиены берут в кольцо маленькую, насмерть перепуганную кобылку. «Лучше тебе умереть, — подумала Эйла. — Заботиться-то о тебе все равно некому…» Однако, когда одна из гиен бросилась на жеребенка и вцепилась ему в бок, она, не раздумывая, метнула в просвет между ветвями сразу несколько камней. Одна из гиен упала, прочие бросились наутек. Эйла не пыталась убивать их — грязные пятнистые шкуры гиен ее никогда не интересовали. Ей хотелось, чтобы эти мерзкие хищники оставили маленькую кобылку в покое. Та отбежала в сторону и остановилась в нерешительности. Она боялась Эйлы, но еще больше опасалась гиен.
Эйла стала медленно приближаться к кобылке, протягивая к ней руку и нежно курлыкая. Она легко находила общий язык со всеми живыми существами, чему способствовала и ее необычайная чувствительность, развитая за время занятий целительством. Айза поощряла эту необычную наклонность своей воспитанницы. Чувство сострадания было ведомо и ее сердцу — кто, как не она, в свое время подобрал эту странную девочку?
Маленькая лошадка осторожно понюхала протянутую к ней ладонь. Молодая женщина подошла еще ближе и стала поглаживать ее по мягкой шелковистой шерстке. Кобылка засопела и принялась громко сосать ее пальцы. Сердце Эйлы сжалось.
«Бедная детка, — подумала она. — Она хочет молочка, а мамы-то теперь у нее нет. У меня тоже молока нет, глупенькая, даже для Дарка его не хватало». Она почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы, и горестно покачала головой. «Все равно он вырос сильным и здоровым… Может, я и тебя смогу выкормить? Придется тебе отвыкать от материнской груди. Иди ко мне, деточка…»
Она направилась к берегу, продолжая манить кобылку пальцами, и та послушно пошла за ней.
Оказавшись на берегу реки, Эйла увидела возле костра рысь, схватившую большой кусок мяса, доставшегося с таким трудом. Наконец-таки в долине появились и кошки. Эйла достала из-за пояса пращу и один за другим метнула в хищника два увесистых камня. «Из пращи можно убить даже рысь, — поучал молодых охотников Зуг. — Более крупных животных не трогайте». Эйла вновь убедилась в справедливости и верности его суждений. Кистеухая рысь рухнула замертво. Эйла подобрала выпавшее из ее пасти мясо и подтащила убитого зверя поближе к костру. Рядом с грудой мяса и грязной лошадиной шкурой лежала теперь не только росомаха, но и рысь. Эйла расхохоталась. «Мне нужно было мясо. Мне нужен был мех. Теперь мне нужен помощник».
Испугавшись запаха дыма и громкого смеха Эйлы, кобылка отскочила в сторону. Эйла взяла в руки ремешок, накинула его на шею лошади и повела ее назад. Свободный конец ремня Эйла привязала к одному из кустов и, вспомнив о забытых копьях, побежала к яме. Когда она вернулась назад, жеребенок вновь начал сосать ее пальцы.
— Чем же я тебя буду кормить? У меня ведь ничего подходящего нет…
Она протянула кобылке мягкую молодую травку, однако та не обратила на нее никакого внимания. Взгляд Эйлы упал на чашу с остатками зерна. «Дети могут питаться той же пищей, что и их мать. Но она должна быть помягче и понежнее». Она плеснула в чащу воды и стала растирать зерна. Когда те превратились в однородную мягкую кашицу, Эйла поднесла чашу к морде лошадки, та захрапела и попятилась назад, потом лизнула Эйлу в лицо и вновь принялась сосать ее пальцы.
Немного подумав, Эйла опустила руку в чашу, после чего вновь поднесла ее к морде кобылки. Та с готовностью облизала пальцы, но, почувствовав неведомый ей прежде вкус каши, недовольно замотала головой. Эйла несколько раз повторила попытку, и голодная кобылка наконец поняла, чего от нее хотят. Когда она съела всю кашу, Эйла сходила в пещеру за новой порцией зерна и тут же принялась его варить.
«Да… Похоже, зерна мне понадобится много. Но успею ли я его заготовить? Сначала надо завялить все это мясо… Как бы удивились мне в Клане: сначала я убиваю кобылицу, для того чтобы питаться ее мясом, а потом запасаю пищу для ее детеныша. Но это уже мое дело…»
Вспомнив о том, что она не ела с прошлого вечера, Эйла наколола на заостренную палочку большой кусок конины и укрепила ее над огнем. После этого она взялась за работу.
На небе уже появилась полная розовая луна, загорелись мерцающие звезды, а она все еще продолжала нарезать мясо на тонкие полоски. Она развешивала внутри огненного кольца все новые и новые связки конины, нанизанной на ремни и лианы. Вскоре она взялась за шкуры хищников — рыжевато-коричневую шкуру рыси и грубоватую темную росомахи, — теперь их следовало хорошенько выскоблить и просушить. Отмыв от грязи серую лошадиную шкуру, Эйла растянула ее на камнях. Очищенный и наполненный водой желудок кобылы подсыхал возле костра. Здесь же лежали жилы, тщательно промытые кишки, копыта, кости и куски жира. Жир прежде всего следовало перетопить, хранить же его можно было в кишках. Ей удалось срезать жир и с тушек хищников — она предполагала использовать его для светильников и для защиты от влаги. Их мясо Эйла трогать не стала. Ей не нравился его вкус.
Эйла посмотрела на два последних куска мяса, уже отмытых от грязи, и решила, что она сможет нарезать их и утром. Уж слишком велика была усталость. Она подбросила в костер дров и легла неподалеку, завернувшись в тяжелую медвежью шкуру.
Привязывать лошадку к кустам теперь не было нужды. После второго кормления та уже и не думала уходить. Обнюхав Эйлу, кобылка легла рядом с ней. Молодая женщина обняла теплую доверчивую малышку, услышала ее спокойное сопение и забылась крепким сном.
Глава 6
Джондалар почесал колючий подбородок и потянулся к своей укладке, лежавшей возле чахлой сосенки. Он достал из нее небольшой мешочек, сшитый из мягкой кожи, и, развязав ремешок, осторожно вынул оттуда тонкий кремневый нож. Нож этот — как и любой нож, высеченный из кремня, — был слегка изогнут, однако на остроту режущей кромки это никак не влияло.
Старая, поросшая лишайником сосна протяжно заскрипела на ветру. Откинув полог палатки, ветер ворвался внутрь, раздув шкуры и загудев кожаными оттяжками, прошелся по ней гневливым вихрем и тут же, вылетев наружу, вновь запахнул ее. Внимательно осмотрев нож, Джондалар покачал головой и положил его обратно.
— Что — бороду решил отращивать? — полюбопытствовал неслышно подошедший к нему Тонолан.
Джондалар вздрогнул от неожиданности.
— У бороды есть один недостаток, — отозвался он. — Я говорю о лете. Стоит вспотеть, как лицо начинает чесаться. В это время бороду лучше сбривать. Зимой же она греет… Лето уже кончилось, зима не за горами, верно?
Тонолан пытался согреть руки — он то дышал на них, то тер их друг о друга. Наконец он сел возле небольшого костерка, горевшего перед входом в палатку, и поднес их к огню.
— Цвета одного не хватает, — буркнул он.
— Цвета?
— Красного цвета. Его нет, понимаешь? Кустов-то здесь полно, но они сперва желтеют, а потом сразу становятся коричневыми. И трава такая же, и листва. — Указав кивком головы на открытое пространство за спиной, он выразительно посмотрел на стоявшего возле дерева Джондалара. — Здесь и сосны какие-то серые… На лужах уже ледок, а осени-то толком и не было. Я все жду.
— Можно подумать, тебе больше делать нечего, — хмыкнул Джондалар, встав возле костра. — Сегодня утром я видел носорога. Он направлялся на север.
— В воздухе уже снегом запахло.
— Тебе кажется. Тогда бы здесь не было ни мамонтов, ни носорогов. Холод-то они любят, а вот снег — не очень. И еще. Когда приближается буря, они спешат к леднику. Умные люди говорят:
«Если мамонты пошли на север, сиди на месте». То же самое относится и к носорогам. Не могу сказать, что этот носорог особенно спешил, но…
— Стоит этим мохначам повернуть на север, как люди спешат вернуться в свой дом. Я такое и сам не раз видел. Интересно, сколько же здесь будет снега?
— Летом стояла засуха. Если зима будет такой же сухой, мамонты и носороги никуда не уйдут. Впрочем, мы сейчас на юге. Говорят, что зимы здесь снежные… Если бы в тех горах на востоке жили люди, они бы нам обо всем рассказали. Наверное, нам следовало остаться у тех людей, которые помогали нам переправиться через реку. Нам пора подумать о зимовье, верно?
— Хорошо бы попасть в такую пещеру, где много женщин, — мечтательно произнес Тонолан.
— Нам бы подошла любая пещера.
— Большой Брат, ты говори, да не заговаривайся. Можно подумать, я тебя не знаю.
Джондалар заулыбался.
— Разве ж я спорю? Без женщины зимой действительно куда холоднее. Красивая она или нет — не так уж и важно.
Тонолан выразительно посмотрел на брата.
— Странная это вещь…
— Ты о чем?
— О женщинах. Иные красавицы пленяют сердца всех мужчин. И вот такая красавица кладет глаз, скажем, на тебя. Ты-то у нас, как известно, по этой части не дурак, верно? И тем не менее ты не обращаешь на эту красавицу никакого внимания, а выбираешь себе в подруги серенькую мышку, скромно отсиживающуюся где-то в уголке. Что тому причиной?
— Я и сам этого не знаю. Порой «мышка» считает себя некрасивой: мол, у нее родинка на щеке или слишком длинный нос — хотя на деле это совсем не так. Такие «мышки» обычно куда интереснее признанных красавиц. Достаточно заговорить с ними…
— Может, ты и прав… Куда исчезает их застенчивость, когда ты обратишь на них внимание?
Пожав плечами, Джондалар поднялся на ноги.
— Если будем много говорить, то не найдем не только женщин, но и пещеры. Давай собирать вещи.
— Давай! — радостно согласился Тонолан. В следующее мгновение он повернулся к костру и тут же остолбенел. — Джондалар… Постарайся не делать резких движений и не привлекать к себе особого внимания… Взгляни-ка вон в ту сторону, увидишь своего приятеля, с которым ты повстречался сегодняшним утром. Впрочем, возможно, это его родственник…
Джондалар обернулся и посмотрел поверх палатки. За ней стоял огромный двурогий мохнатый носорог, то и дело переступавший с ноги на ногу. Склонив голову набок, он внимательно смотрел на Тонолана своими маленькими широко расставленными злобными глазками. Носороги были подслеповаты, однако обладали чрезвычайно острым слухом и обонянием.
Судя по всему, они имели дело с обитателем холодных краев. У него был двойной слой меха, мягкий густой подшерсток и куда более грубая красновато-коричневая шерсть. Под этой роскошной шкурой находился толстый, трехдюймовый, слой жира. Голова носорога была опущена так низко, что его длинный передний рог едва не касался земли. В зимнюю пору с его помощью животное выкапывало из-под снега — если он был не слишком глубок — свой подножный корм. Короткие, толстые ноги не годились для передвижения по рыхлому снегу — они вязли в нем. На раздольные пастбища юга носорог наведывался лишь на время — наесться вдоволь травы и нагулять жира. Происходило это поздней осенью или даже в самом начале зимы, когда снега было еще немного. Жары носорог боялся пуще всего на свете. Его родиной была промерзшая насквозь сухая тундра и степи, примыкавшие к леднику.
Острый длинный рог служил носорогу не только для того, чтобы расчищать снег. Лучше всех это понимал сейчас Тонолан, стоявший в непосредственной близости от огромного волосатого чудовища.
— Не двигайся! — прошипел Джондалар и стремглав бросился к своей укладке, в которой, помимо прочего, лежали и дротики.
— Эти легкие дротики нам не помогут, — произнес Тонолан, не оборачиваясь. Джондалар на мгновение застыл, поразившись той легкости, с которой Тонолан разгадал его намерения. — В глаз-то ему ты все равно не попадешь, верно? Здесь нужно хорошее тяжелое копье.
Джондалар согласно кивнул головой. Конечно же, Тонолан был прав.
— Лучше бы ты помалкивал — мало ли что ему в голову придет, — предупредил Джондалар своего младшего брата. — Копья у меня нет, так что придется довольствоваться дротиками. Я обойду его стороной и попробую зайти к нему с тыла…
— Постой, Джондалар! Брось ты эту затею! Ты его только разозлишь. Вспомни, как мы загоняли их в детстве. Сначала носорог бегает за одним, потом — за другим, и так далее. В конце концов он устает так, что уже не может даже сдвинуться с места. Приготовься к тому, что в нужный момент тебе нужно будет отвлечь на себя его внимание. Пока же с ним буду забавляться я…
— Тонолан! Не делай этого! — воскликнул Джондалар, но было уже слишком поздно. Тонолан бросился бежать.
Носорог не случайно считался самым непредсказуемым из всех животных. Вместо того чтобы броситься вслед за человеком, он накинулся на палатку, трепещущую на сильном ветру. Он подмял ее под себя и уже в следующее мгновение запутался в лопнувших ремнях оттяжек. Выпутываясь из них, носорог решил, что ему не нравятся ни люди, ни их лагерь, и потому потрусил прочь, не причинив братьям никакого вреда. Заметив, что носорог удалился, Тонолан поспешил вернуться к тому месту, где только что стояла палатка.
— Каков глупец! — вскричал Джондалар, с такой силой вонзив в землю дротик, что у него лопнуло древко. — Тебе что — жить надоело? Великая Дони, Тонолан! Два человека не могут загонять носорога! Нужно, чтобы загонщиков было много, понял? А если бы он бросился за тобой? Именем подземных миров Великой Матери ответь мне: что мы стали бы делать, если бы он ранил тебя?
Тонолан сначала поразился, затем озлился и наконец развеселился.
— Смотри-ка, какой он заботливый! Ты на меня не кричи, слышишь? Только такие дурни, как ты, могут ходить на носорогов с легкими дротиками. Именем подземных миров Великой Матери ответь мне: что бы мы стали делать, если бы он ранил тебя? — Улыбка Тонолана становилась все шире и шире. Сейчас он походил на проказливого мальчишку, привыкшего к тому, что все сходит ему с рук. — В любом случае он побежал совсем в другую сторону.
Джондалар все еще смотрел на своего младшего брата с укоризной.
— Просто ты счастливчик — вот и все. Мы с тобой оба — счастливчики, — сказал он, вздыхая. — Все же имеет смысл побеспокоиться о копьях. Ты так не считаешь?
— Тисов я в этих краях не видел… С другой стороны, нас могла бы устроить осина или ясень, — отозвался Тонолан, принявшись сворачивать палатку. — Тут уж не до жиру.
— Это точно. Нас бы и ива устроила. И сделать древки надо именно сейчас, слышишь?
— Джондалар, честно говоря, мне это место почему-то не нравится… Может, лучше отойти к тем горкам?
— Путешествовать без копий, когда кругом полно носорогов?
— Устроим ранний привал. Разобьем палатку, и только. К тому же по пути мы сможем подыскать подходящие деревья, верно? Что до этого носорога, то он ведь может и вернуться.
— С тем же успехом он может пойти за нами. — Джондалар знал, что спорить с Тоноланом бесполезно. — Ну что ж, можно и в горы сходить — кто был бы против. Только смотри, шастать по степи весь день мы не будем. Идет?
— Как скажешь, Большой Брат.
Братья шли по берегу широким, уверенным, характерным шагом, выработанным за время совместных скитаний. Они по большей части молчали, ибо могли понять друг друга и без слов. Каждому были ведомы сильные и слабые стороны спутника, его мысли и чувства, каждый из них нес свою ношу и свою долю обязанностей, жизнь одного зависела от жизни другого. Они были молоды, сильны, здоровы и бесстрашны.
Братья настолько сжились с окружающим их миром, что воспринимали его уже, скорее, на подсознательном уровне. Их мог насторожить малейший шорох, малейшее движение, ибо опасности подстерегали их повсюду. Тепло далекого солнца, холодный ветер, свистевший в голых ветвях, темные грозные тучи, наползавшие на белостенный бруствер встававшего перед ними хребта, и глубокая стремительная река не вызывали у них особого интереса и потому оставались практически не замеченными ими.
Направление реки Великой Матери определялось формой и положением горных кряжей. Она брала начало с северных высокогорных ледников и текла на восток. За первой горной цепью находилось возвышенное плато, бывшее некогда дном внутреннего моря, за ним же круто взмывали ввысь вершины второго кряжа. Там, где восточная оконечность альпийских лугов первого массива сходилась с предгорьями северо-западного отрога второго, река, пройдя через теснину, резко поворачивала на юг.
Сбежав с карстов нагорья, она начинала петлять по поросшим высокими травами степям, образуя заводи и разделяясь на отдельные рукава. Казалось, что эта своенравная, лениво несущая свои воды река будет такой до самого своего устья. Однако у южной границы степной равнины она вновь резко поворачивала к востоку и широко разливалась, принимая в себя полноводные реки, бравшие начало на северных и восточных склонах первого увенчанного вечными льдами кряжа.
Огромная величавая река описывала широкую излучину и уходила на восток, к южной оконечности второй горной цепи. Братья шли по левому берегу. Им то и дело приходилось переправляться через шумливые ручьи и реки, что спешили слиться с Матерью. Ее противоположный, изобилующий скалами южный берег круто уходил вверх. Холмы, примыкавшие к реке с северной ее стороны, были более пологими.
— Не думаю, что нам удастся добраться до устья Донау до наступления зимы, — заметил Джондалар. — Мне уже начинает казаться, что мы до него вообще не доберемся.
— Зря ты так думаешь. Посмотри, какая она широкая. Наверняка мы уже у цели. — Тонолан махнул рукой, указывая направо. — Кто бы мог подумать, что она станет такой огромной? Она уже и сама как море.
— Но мы ведь еще не добрались до реки Сестры, верно? Тамен говорил, что она мало чем уступает реке Великой Матери.
— Ну, это скорее преувеличение! Неужели по этой равнине может течь еще одна столь же могучая река?
— Не знаю… Тамен, возможно, ее и не видел. Но до этих самых пор все было именно так, как он говорил… Река вновь повернула на восток, верно? Что до тех людей, то они действительно помогли нам переправиться через главный рукав. Вероятно, он не ошибся и с Сестрой, верно? Как жаль, что мы не знали языка этих людей с плотами… Они-то наверняка должны были слышать о таком притоке.
— И все-таки я думаю, он преувеличивал. Река Сестра, о которой говорил Тамен — это скорее всего восточный рукав Матери.
— Надеюсь, ты прав, Маленький Брат. Если же Сестра действительно существует, нам придется через нее переправляться — иначе мы не сможем добраться до тех гор. Другого же места для зимней стоянки у нас, судя по всему, нет…
— Ладно. Поживем — увидим…
Джондалар замер на месте, уставившись на странное облачко, двигавшееся против ветра. Прислушавшись и присмотревшись получше, он понял, что к ним приближается огромная стая диких гусей. Стая быстро теряла высоту. Судя по всему, гуси собирались заночевать за соседней горкой.
— Большой Брат, — произнес Тонолан, довольно заулыбавшись. — Такие гуси обычно живут на болотах. Стало быть, там может находиться озеро или море, в которое впадает Мать. Я полагаю, мы подошли к ее устью!
— Давай для начала заберемся на тот холмик. Оттуда все и увидим, — отозвался Джондалар подчеркнуто равнодушным тоном.
Они быстро взбежали наверх. Открывшаяся их взорам картина повергла их в крайнее смятение. С вершины холма действительно была видна вся округа. За очередной излучиной река Великая Мать становилась много шире. То тут, то там виднелись пенистые буруны и водовороты. Сразу за этим широким плесом она сливалась с другой огромной рекой, воды которой были мутными от взбаламученного паводком ила. Грозная эта река несла, брезгливо швыряя из стороны в сторону, кружа и переворачивая, трупы животных, ветки, коряги и вывороченные с корнем деревья.
Нет, они не достигли ее устья. Они подошли к реке Сестре.
Она брала начало в горах, высившихся перед ними. Ручьи и речушки, стекавшие с западных склонов хребта, сливались в низвергавшиеся водопадами потоки, а те сходились страшной бурной рекой, на пути которой не было ни озер, ни впадин, что могли бы поуменьшить ее напор и гневливую безудержную силу. Унять бурную Сестру могла только степенная, величавая Донау.
Река Сестра отчаянно сопротивлялась, бушевала, бурлила, ярилась, однако не могла устоять пред ее спокойной силой. Они сливались, образуя огромное озеро, дальний берег которого терялся в белесой дымке.
Паводковые воды, затопившие собой низину, уже начали отступать. То тут, то там виднелись принесенные рекой деревья и трупы животных, в быстро мелеющих лужах билась рыба. Берег кишел водяной птицей. Здесь же, не обращая ни малейшего внимания на хлопанье крыльев черных аистов, пировала гиена, поедавшая раздувшийся труп оленя.
— Великая Мать! — ахнул Тонолан.
— И ее Сестра, — вздохнул потрясенный увиденным Джондалар.
— И как же мы будем через нее переправляться?
— Чего не знаю, того не знаю. Скорее всего нам придется дойти до ее верховий.
— Ты шутишь? А если она окажется такой же большой, как река Великая Мать?
Джондалар покачал головой и недовольно наморщил лоб.
— Надо было послушаться Тамена. Снег может пойти со дня на день. Вернуться назад мы теперь в любом случае не успеем. Представь, что с нами будет, если буря застанет нас на открытом месте…
Внезапный порыв ветра сбросил меховой капюшон с головы Тонолана. Он поспешил накинуть его вновь и зябко поежился. Впервые за все время Путешествия он вдруг засомневался в том, что им действительно удастся пережить эту зиму.
— Джондалар! И что же мы теперь будем делать?
— Надо найти место для стоянки. — Он окинул взглядом лежавшие перед ними земли. — Смотри. Видишь тот высокий берег выше по течению? Там, где ольха растет. Видишь? Там и ручеек, впадающий в Сестру. Там должна быть хорошая вода.
— Если привязать укладки к дереву и привязаться к нему самим, мы сможем переправиться на тот берег вместе.
— Маленький Брат, я знал, что ты человек отважный. Но это уже не отвага, а глупость. Я вряд ли смогу в одиночку переплыть такую реку, а уж с деревом и подавно. Вода-то теперь холодная! Если бы не течение, река бы уже покрылась льдом. На лужицах же он есть… И потом, нас вместе с деревом может унести неведомо куда. Давай уж не будем рисковать.
Старая, поросшая лишайником сосна протяжно заскрипела на ветру. Откинув полог палатки, ветер ворвался внутрь, раздув шкуры и загудев кожаными оттяжками, прошелся по ней гневливым вихрем и тут же, вылетев наружу, вновь запахнул ее. Внимательно осмотрев нож, Джондалар покачал головой и положил его обратно.
— Что — бороду решил отращивать? — полюбопытствовал неслышно подошедший к нему Тонолан.
Джондалар вздрогнул от неожиданности.
— У бороды есть один недостаток, — отозвался он. — Я говорю о лете. Стоит вспотеть, как лицо начинает чесаться. В это время бороду лучше сбривать. Зимой же она греет… Лето уже кончилось, зима не за горами, верно?
Тонолан пытался согреть руки — он то дышал на них, то тер их друг о друга. Наконец он сел возле небольшого костерка, горевшего перед входом в палатку, и поднес их к огню.
— Цвета одного не хватает, — буркнул он.
— Цвета?
— Красного цвета. Его нет, понимаешь? Кустов-то здесь полно, но они сперва желтеют, а потом сразу становятся коричневыми. И трава такая же, и листва. — Указав кивком головы на открытое пространство за спиной, он выразительно посмотрел на стоявшего возле дерева Джондалара. — Здесь и сосны какие-то серые… На лужах уже ледок, а осени-то толком и не было. Я все жду.
— Можно подумать, тебе больше делать нечего, — хмыкнул Джондалар, встав возле костра. — Сегодня утром я видел носорога. Он направлялся на север.
— В воздухе уже снегом запахло.
— Тебе кажется. Тогда бы здесь не было ни мамонтов, ни носорогов. Холод-то они любят, а вот снег — не очень. И еще. Когда приближается буря, они спешат к леднику. Умные люди говорят:
«Если мамонты пошли на север, сиди на месте». То же самое относится и к носорогам. Не могу сказать, что этот носорог особенно спешил, но…
— Стоит этим мохначам повернуть на север, как люди спешат вернуться в свой дом. Я такое и сам не раз видел. Интересно, сколько же здесь будет снега?
— Летом стояла засуха. Если зима будет такой же сухой, мамонты и носороги никуда не уйдут. Впрочем, мы сейчас на юге. Говорят, что зимы здесь снежные… Если бы в тех горах на востоке жили люди, они бы нам обо всем рассказали. Наверное, нам следовало остаться у тех людей, которые помогали нам переправиться через реку. Нам пора подумать о зимовье, верно?
— Хорошо бы попасть в такую пещеру, где много женщин, — мечтательно произнес Тонолан.
— Нам бы подошла любая пещера.
— Большой Брат, ты говори, да не заговаривайся. Можно подумать, я тебя не знаю.
Джондалар заулыбался.
— Разве ж я спорю? Без женщины зимой действительно куда холоднее. Красивая она или нет — не так уж и важно.
Тонолан выразительно посмотрел на брата.
— Странная это вещь…
— Ты о чем?
— О женщинах. Иные красавицы пленяют сердца всех мужчин. И вот такая красавица кладет глаз, скажем, на тебя. Ты-то у нас, как известно, по этой части не дурак, верно? И тем не менее ты не обращаешь на эту красавицу никакого внимания, а выбираешь себе в подруги серенькую мышку, скромно отсиживающуюся где-то в уголке. Что тому причиной?
— Я и сам этого не знаю. Порой «мышка» считает себя некрасивой: мол, у нее родинка на щеке или слишком длинный нос — хотя на деле это совсем не так. Такие «мышки» обычно куда интереснее признанных красавиц. Достаточно заговорить с ними…
— Может, ты и прав… Куда исчезает их застенчивость, когда ты обратишь на них внимание?
Пожав плечами, Джондалар поднялся на ноги.
— Если будем много говорить, то не найдем не только женщин, но и пещеры. Давай собирать вещи.
— Давай! — радостно согласился Тонолан. В следующее мгновение он повернулся к костру и тут же остолбенел. — Джондалар… Постарайся не делать резких движений и не привлекать к себе особого внимания… Взгляни-ка вон в ту сторону, увидишь своего приятеля, с которым ты повстречался сегодняшним утром. Впрочем, возможно, это его родственник…
Джондалар обернулся и посмотрел поверх палатки. За ней стоял огромный двурогий мохнатый носорог, то и дело переступавший с ноги на ногу. Склонив голову набок, он внимательно смотрел на Тонолана своими маленькими широко расставленными злобными глазками. Носороги были подслеповаты, однако обладали чрезвычайно острым слухом и обонянием.
Судя по всему, они имели дело с обитателем холодных краев. У него был двойной слой меха, мягкий густой подшерсток и куда более грубая красновато-коричневая шерсть. Под этой роскошной шкурой находился толстый, трехдюймовый, слой жира. Голова носорога была опущена так низко, что его длинный передний рог едва не касался земли. В зимнюю пору с его помощью животное выкапывало из-под снега — если он был не слишком глубок — свой подножный корм. Короткие, толстые ноги не годились для передвижения по рыхлому снегу — они вязли в нем. На раздольные пастбища юга носорог наведывался лишь на время — наесться вдоволь травы и нагулять жира. Происходило это поздней осенью или даже в самом начале зимы, когда снега было еще немного. Жары носорог боялся пуще всего на свете. Его родиной была промерзшая насквозь сухая тундра и степи, примыкавшие к леднику.
Острый длинный рог служил носорогу не только для того, чтобы расчищать снег. Лучше всех это понимал сейчас Тонолан, стоявший в непосредственной близости от огромного волосатого чудовища.
— Не двигайся! — прошипел Джондалар и стремглав бросился к своей укладке, в которой, помимо прочего, лежали и дротики.
— Эти легкие дротики нам не помогут, — произнес Тонолан, не оборачиваясь. Джондалар на мгновение застыл, поразившись той легкости, с которой Тонолан разгадал его намерения. — В глаз-то ему ты все равно не попадешь, верно? Здесь нужно хорошее тяжелое копье.
Джондалар согласно кивнул головой. Конечно же, Тонолан был прав.
— Лучше бы ты помалкивал — мало ли что ему в голову придет, — предупредил Джондалар своего младшего брата. — Копья у меня нет, так что придется довольствоваться дротиками. Я обойду его стороной и попробую зайти к нему с тыла…
— Постой, Джондалар! Брось ты эту затею! Ты его только разозлишь. Вспомни, как мы загоняли их в детстве. Сначала носорог бегает за одним, потом — за другим, и так далее. В конце концов он устает так, что уже не может даже сдвинуться с места. Приготовься к тому, что в нужный момент тебе нужно будет отвлечь на себя его внимание. Пока же с ним буду забавляться я…
— Тонолан! Не делай этого! — воскликнул Джондалар, но было уже слишком поздно. Тонолан бросился бежать.
Носорог не случайно считался самым непредсказуемым из всех животных. Вместо того чтобы броситься вслед за человеком, он накинулся на палатку, трепещущую на сильном ветру. Он подмял ее под себя и уже в следующее мгновение запутался в лопнувших ремнях оттяжек. Выпутываясь из них, носорог решил, что ему не нравятся ни люди, ни их лагерь, и потому потрусил прочь, не причинив братьям никакого вреда. Заметив, что носорог удалился, Тонолан поспешил вернуться к тому месту, где только что стояла палатка.
— Каков глупец! — вскричал Джондалар, с такой силой вонзив в землю дротик, что у него лопнуло древко. — Тебе что — жить надоело? Великая Дони, Тонолан! Два человека не могут загонять носорога! Нужно, чтобы загонщиков было много, понял? А если бы он бросился за тобой? Именем подземных миров Великой Матери ответь мне: что мы стали бы делать, если бы он ранил тебя?
Тонолан сначала поразился, затем озлился и наконец развеселился.
— Смотри-ка, какой он заботливый! Ты на меня не кричи, слышишь? Только такие дурни, как ты, могут ходить на носорогов с легкими дротиками. Именем подземных миров Великой Матери ответь мне: что бы мы стали делать, если бы он ранил тебя? — Улыбка Тонолана становилась все шире и шире. Сейчас он походил на проказливого мальчишку, привыкшего к тому, что все сходит ему с рук. — В любом случае он побежал совсем в другую сторону.
Джондалар все еще смотрел на своего младшего брата с укоризной.
— Просто ты счастливчик — вот и все. Мы с тобой оба — счастливчики, — сказал он, вздыхая. — Все же имеет смысл побеспокоиться о копьях. Ты так не считаешь?
— Тисов я в этих краях не видел… С другой стороны, нас могла бы устроить осина или ясень, — отозвался Тонолан, принявшись сворачивать палатку. — Тут уж не до жиру.
— Это точно. Нас бы и ива устроила. И сделать древки надо именно сейчас, слышишь?
— Джондалар, честно говоря, мне это место почему-то не нравится… Может, лучше отойти к тем горкам?
— Путешествовать без копий, когда кругом полно носорогов?
— Устроим ранний привал. Разобьем палатку, и только. К тому же по пути мы сможем подыскать подходящие деревья, верно? Что до этого носорога, то он ведь может и вернуться.
— С тем же успехом он может пойти за нами. — Джондалар знал, что спорить с Тоноланом бесполезно. — Ну что ж, можно и в горы сходить — кто был бы против. Только смотри, шастать по степи весь день мы не будем. Идет?
— Как скажешь, Большой Брат.
Братья шли по берегу широким, уверенным, характерным шагом, выработанным за время совместных скитаний. Они по большей части молчали, ибо могли понять друг друга и без слов. Каждому были ведомы сильные и слабые стороны спутника, его мысли и чувства, каждый из них нес свою ношу и свою долю обязанностей, жизнь одного зависела от жизни другого. Они были молоды, сильны, здоровы и бесстрашны.
Братья настолько сжились с окружающим их миром, что воспринимали его уже, скорее, на подсознательном уровне. Их мог насторожить малейший шорох, малейшее движение, ибо опасности подстерегали их повсюду. Тепло далекого солнца, холодный ветер, свистевший в голых ветвях, темные грозные тучи, наползавшие на белостенный бруствер встававшего перед ними хребта, и глубокая стремительная река не вызывали у них особого интереса и потому оставались практически не замеченными ими.
Направление реки Великой Матери определялось формой и положением горных кряжей. Она брала начало с северных высокогорных ледников и текла на восток. За первой горной цепью находилось возвышенное плато, бывшее некогда дном внутреннего моря, за ним же круто взмывали ввысь вершины второго кряжа. Там, где восточная оконечность альпийских лугов первого массива сходилась с предгорьями северо-западного отрога второго, река, пройдя через теснину, резко поворачивала на юг.
Сбежав с карстов нагорья, она начинала петлять по поросшим высокими травами степям, образуя заводи и разделяясь на отдельные рукава. Казалось, что эта своенравная, лениво несущая свои воды река будет такой до самого своего устья. Однако у южной границы степной равнины она вновь резко поворачивала к востоку и широко разливалась, принимая в себя полноводные реки, бравшие начало на северных и восточных склонах первого увенчанного вечными льдами кряжа.
Огромная величавая река описывала широкую излучину и уходила на восток, к южной оконечности второй горной цепи. Братья шли по левому берегу. Им то и дело приходилось переправляться через шумливые ручьи и реки, что спешили слиться с Матерью. Ее противоположный, изобилующий скалами южный берег круто уходил вверх. Холмы, примыкавшие к реке с северной ее стороны, были более пологими.
— Не думаю, что нам удастся добраться до устья Донау до наступления зимы, — заметил Джондалар. — Мне уже начинает казаться, что мы до него вообще не доберемся.
— Зря ты так думаешь. Посмотри, какая она широкая. Наверняка мы уже у цели. — Тонолан махнул рукой, указывая направо. — Кто бы мог подумать, что она станет такой огромной? Она уже и сама как море.
— Но мы ведь еще не добрались до реки Сестры, верно? Тамен говорил, что она мало чем уступает реке Великой Матери.
— Ну, это скорее преувеличение! Неужели по этой равнине может течь еще одна столь же могучая река?
— Не знаю… Тамен, возможно, ее и не видел. Но до этих самых пор все было именно так, как он говорил… Река вновь повернула на восток, верно? Что до тех людей, то они действительно помогли нам переправиться через главный рукав. Вероятно, он не ошибся и с Сестрой, верно? Как жаль, что мы не знали языка этих людей с плотами… Они-то наверняка должны были слышать о таком притоке.
— И все-таки я думаю, он преувеличивал. Река Сестра, о которой говорил Тамен — это скорее всего восточный рукав Матери.
— Надеюсь, ты прав, Маленький Брат. Если же Сестра действительно существует, нам придется через нее переправляться — иначе мы не сможем добраться до тех гор. Другого же места для зимней стоянки у нас, судя по всему, нет…
— Ладно. Поживем — увидим…
Джондалар замер на месте, уставившись на странное облачко, двигавшееся против ветра. Прислушавшись и присмотревшись получше, он понял, что к ним приближается огромная стая диких гусей. Стая быстро теряла высоту. Судя по всему, гуси собирались заночевать за соседней горкой.
— Большой Брат, — произнес Тонолан, довольно заулыбавшись. — Такие гуси обычно живут на болотах. Стало быть, там может находиться озеро или море, в которое впадает Мать. Я полагаю, мы подошли к ее устью!
— Давай для начала заберемся на тот холмик. Оттуда все и увидим, — отозвался Джондалар подчеркнуто равнодушным тоном.
Они быстро взбежали наверх. Открывшаяся их взорам картина повергла их в крайнее смятение. С вершины холма действительно была видна вся округа. За очередной излучиной река Великая Мать становилась много шире. То тут, то там виднелись пенистые буруны и водовороты. Сразу за этим широким плесом она сливалась с другой огромной рекой, воды которой были мутными от взбаламученного паводком ила. Грозная эта река несла, брезгливо швыряя из стороны в сторону, кружа и переворачивая, трупы животных, ветки, коряги и вывороченные с корнем деревья.
Нет, они не достигли ее устья. Они подошли к реке Сестре.
Она брала начало в горах, высившихся перед ними. Ручьи и речушки, стекавшие с западных склонов хребта, сливались в низвергавшиеся водопадами потоки, а те сходились страшной бурной рекой, на пути которой не было ни озер, ни впадин, что могли бы поуменьшить ее напор и гневливую безудержную силу. Унять бурную Сестру могла только степенная, величавая Донау.
Река Сестра отчаянно сопротивлялась, бушевала, бурлила, ярилась, однако не могла устоять пред ее спокойной силой. Они сливались, образуя огромное озеро, дальний берег которого терялся в белесой дымке.
Паводковые воды, затопившие собой низину, уже начали отступать. То тут, то там виднелись принесенные рекой деревья и трупы животных, в быстро мелеющих лужах билась рыба. Берег кишел водяной птицей. Здесь же, не обращая ни малейшего внимания на хлопанье крыльев черных аистов, пировала гиена, поедавшая раздувшийся труп оленя.
— Великая Мать! — ахнул Тонолан.
— И ее Сестра, — вздохнул потрясенный увиденным Джондалар.
— И как же мы будем через нее переправляться?
— Чего не знаю, того не знаю. Скорее всего нам придется дойти до ее верховий.
— Ты шутишь? А если она окажется такой же большой, как река Великая Мать?
Джондалар покачал головой и недовольно наморщил лоб.
— Надо было послушаться Тамена. Снег может пойти со дня на день. Вернуться назад мы теперь в любом случае не успеем. Представь, что с нами будет, если буря застанет нас на открытом месте…
Внезапный порыв ветра сбросил меховой капюшон с головы Тонолана. Он поспешил накинуть его вновь и зябко поежился. Впервые за все время Путешествия он вдруг засомневался в том, что им действительно удастся пережить эту зиму.
— Джондалар! И что же мы теперь будем делать?
— Надо найти место для стоянки. — Он окинул взглядом лежавшие перед ними земли. — Смотри. Видишь тот высокий берег выше по течению? Там, где ольха растет. Видишь? Там и ручеек, впадающий в Сестру. Там должна быть хорошая вода.
— Если привязать укладки к дереву и привязаться к нему самим, мы сможем переправиться на тот берег вместе.
— Маленький Брат, я знал, что ты человек отважный. Но это уже не отвага, а глупость. Я вряд ли смогу в одиночку переплыть такую реку, а уж с деревом и подавно. Вода-то теперь холодная! Если бы не течение, река бы уже покрылась льдом. На лужицах же он есть… И потом, нас вместе с деревом может унести неведомо куда. Давай уж не будем рисковать.