не находится ни в каком месте, нигде не отсутствует, предупреждает извне,
учит изнутри, всех (рас)познающих ее изменяет к лучшему, никем не изменяется
к худшему, никто не судит о ней, без нее никто хорошо не судит. И поэтому
очевидно, что наших умов, которые по отдельности ею одною делаются мудрыми,
и не о ней ты судишь, но посредством ее ты можешь судить о прочих,
несомненно она лучше.
39. Однако ты согласился, что если бы я показал (доказал) тебе, что
есть что-то выше нашего ума, ты бы признал, что это Бог, если все еще ничего
не было бы выше. Каковое твое согласие принимая, я сказал, что будет
достаточно, если я докажу (покажу) это. Ибо если есть нечто более
превосходное, то это скорее есть Бог, если же нет, тогда сама истина есть
Бог. Есть ли, следовательно, это или нет, ты, тем не менее, не можешь
отрицать, что Бог есть, каковой вопрос и был нами установлен для
исследования и (об) рассуждения. Ведь если тебя трогает то, что в священном
Христовом учении мы принимаем на веру, что есть Отец премудрости, вспомни,
что мы также принимаем на веру и то, что Предвечному Отцу равна премудрость,
которая порождена Им, откуда теперь ничего искать не надо, но надлежит
удержать (сохранить) неколебимой верой. Ибо Бог есть, и есть истинно и
бесспорно (в высшей степени). Теперь мы не только храним это несомненным в
вере, насколько я могу судить, но также касаемся этого верной, хотя все еще
тонкой (слабой) формой знания. Для поднятого вопроса является достаточным
(достаточно) того, что мы можем развернуть (истолковать) остальное, что
относится к предмету, если у тебя нет чего-либо против этого, что ты
противопоставил бы.
Эводий. Я, право же, совершенно невероятной и какую я не могу объяснить
тебе словами радостью объятый, принимаю это и провозглашаю, что это в высшей
степени верно (достоверно, определенно). Более того (Однако), я провозглашаю
внутренним голосом, который, я хочу, чтобы был услышан самой истиной и в ней
укоренился (соединился), потому что я согласен, что это не только благо, но
даже благо высшее и приносящее блаженство.
40. Августин. Совершенно верно (Да, конечно), я также очень рад. Но
скажи мне, неужели же мы уже сейчас мудры и счастливы? или мы все еще лишь
стремимся к тому, чтобы это нам удалось?
Эводий. Я полагаю (думаю), что, скорее, стремимся.
Августин. Откуда, таким образом, ты понимаешь то, чему, ты объявляешь,
ты радуешься как верному и достоверному (определенному), и согласен ли ты,
что это имеет отношение к мудрости? или какой-нибудь может познать мудрость?
Эводий. До тех пор, пока глупец, не может.
Августин. Следовательно, ты уже мудрец, или все еще не знаешь мудрости?
Эводий. Хотя я еще не мудрец, но и глупцом себя бы не назвал, насколько
я знаю мудрость, потому что то, что я знаю, является определенным
(достоверным) и, я не могу отрицать, что имеет отношение к мудрости.
Августин. Скажи, прошу тебя, признаешь ли ты, что тот, кто не является
сведущим, является несведущим, и тот, кто не является сдержанным, является
невоздержанным? Или что-нибудь в этом отношении может вызывать сомнения?
Эводий. Я признаю, что когда человек не справедлив, он несправедлив;
это я также ответил бы и о сведущем, и о сдержанном.
Августин. Следовательно, почему и когда не является мудрым, не является
глупцом?
Эводий. Это я также признаю, что когда кто-нибудь мудрецом не является,
он является глупцом.
Августин. Итак, чем из них ты теперь являешься?
Эводий. Назови меня чем угодно из них, я все еще не дерзаю назвать себя
мудрым и из того, с чем я согласился, я вижу, следует, чтобы я не сомневался
назвать себя глупцом.
Августин. Следовательно, глупец знает мудрость. Ведь, как уже было
сказано, он не был бы уверен, что хочет быть мудрым и что этого следует
хотеть, если бы никакое понятие о мудрости не утвердилось (укоренилось) бы в
его уме, как и о тех вещах, о которых одна за другой (по отдельности)
спрошенный, ты ответил, которые имеют отношение к мудрости и знанию которых
ты рад.
Эводий. Это так, как ты говоришь.
41. Августин. Итак, что еще мы делаем, когда стремимся быть мудрыми,
кроме того, что со всем возможным пылом на то, чего мы достигаем умом, всю
нашу душу собираем (сосредотачиваем) некоторым образом и помещаем ее там и
устойчиво внедряем (укореняем, запечатлеваем), чтобы она уже не личному
(частному) своему радовалась, которое приплетается вещами преходящими
(проходящими), но отказавшись от всех состояний места и времени, овладевала
тем, что всегда одно и то же? Ибо подобно тому как вся жизнь тела - душа,
так счастливая жизнь души есть Бог. Пока мы делаем это, до тех пор пока не
проделаем, мы в пути. И то, что этим истинным и определенным благам,
блистающим на этом темном пути, все еще (до сих пор) как бы то ни было,
разрешено радоваться, посмотри, то ли это, что написано о мудрости, что она
делает со своими приверженцами, когда они к ней приходят и ее ищут. Ибо
сказано: "Благосклонно является им на путях, и при всякой мысли встречается
с ними" (Прем. 6, 16). Ибо куда бы ты не повернул, некими отпечатками
(следами), которые она запечатлела на делах своих, говорит с тобой и тебя,
соскользнувшего во внешнее, зовет назад самими формами внешнего внутрь; так
что бы ты видел, что бы ни восхищало (нравилось) тебе в теле и ни манило
(соблазняло) через телесные чувства, исчисляется, и чтобы ты исследовал
(искал), откуда оно, и шел назад (возвращался) к самому себе и понимал, что
ты то, чего касаешься телесными чувствами, одобрять или не одобрять не
можешь, если не имеешь некие законы красоты в себе, к которым относишь все
прекрасное, что воспринимаешь вовне.
42. Посмотри на небо и землю, море и все, что на них, или сверху,
сверкает, или внизу ползает, летает или плавает. Они имеют формы, потому что
обладают числом; отними у них это, и они будут ничем. От чего,
следовательно, они происходят, если не от числа? так как настолько им
присуще бытие, насколько исчисляемость. И художники также имеют в искусстве
всех телесных форм числа, с которыми они согласовывают свои работы, и столь
долго приводят в движения руки и инструменты при их изготовлении, пока то,
что формируется снаружи, не сопоставится с тем светом чисел, который внутри,
насколько это возможно, пока не достигнет совершенства и пока через чувство
- посредника не понравится внутреннему судье, видящему высшие числа. Далее
спроси, кто движет рукой самого художника; это будет число, ибо она (рука)
движется также размеренно (в согласовании с числом). И если ты вырвешь из
рук работу, а из души замысел (намерение) производства, и это движение рук
сведется к удовольствию (увеселению), оно будет называться пляской. Итак,
спроси, что в пляске доставляет удовольствие, и число ответит тебе:
"Посмотри, вот я"; посмотри же на красоту оформленного тела: числа
содержатся на месте; посмотри на красоту движения в теле: числа обращаются
во времени; проникни в искусство, откуда они происходят, поищи в нем время и
место: не будет никогда, не будет нигде, однако число в нем живет ни область
пространства его, ни время днем. И однако, когда те, кто хочет стать
художником, посвящают (прилагают) себя изучению искусства, свое тело они
приводят в движение через пространство и время, душу же через время. С
течением времени они, естественно (конечно, разумеется), становятся
искусней. Перейди (обратись), следовательно, к душе художника, чтобы увидеть
вечное число: и тотчас мудрость засияет тебе из самого внутреннего (места)
пристанища и мудрость из самого сокровенного места. Если это отразит твой
все еще слишком утомленный взгляд, обрати умственное око на тот путь, где
мудрость благосклонно явилась. Но помни, что ты разорвал видение, которое ты
можешь повторить, когда ты более силен и здоров.
43. Увы! те, кто оставляет тебя, водительницу (наставницу), и обходит
следы твои, кто любит мановения (кивки) твои вместо тебя и забывает то, на
что ты киваешь, о мудрость, сладостнейший свет чистого ума! ведь ты не
прекращаешь (перестаешь) давать нам знаки, какая ты и сколь велика, и знаки
твои суть вся красота (украшение) творений. Ибо и художник некоторым образом
дает знак (кивает) наблюдателю (зрителю) своей работы из самой красоты
работы, чтобы он там весь не останавливался, но вид созданного тела
(предмета) так пробегал глазами, чтобы с любовью обратиться к тому, кто его
создал. Но те, кто то, что ты делаешь, любят вместо тебя, подобны людям,
которые, когда слышат какого-нибудь красноречивого мудреца, пока чрезмерную
сладость (приятность) его голоса и расположения слогов удачно
(целесообразно, слаженно) размещенных жадно слушают, упускают (теряют)
принцип этих мыслей, словно знаки которого звучали эти слова. Увы, те, кто
отворачивается от твоего света и в темноте своей сладостно укореняются
(предаются)! Ведь словно спиной к тебе поворачиваясь, в телесной работе, как
будто бы в тени своей, укрепляются и, тем не менее, даже там то, что их
радует (услаждает), получают от озарения (сияния вокруг) твоего света. Но
тень, пока ее любят, делает духовное око более слабым (утомленным) и
бессильным для перенесения твоего вида. По этой причине человек все больше и
больше затмевается (окружается, окутывается), пока он охотнее следует за чем
либо (то), что терпимее принимает более слабого. Отсюда он начинает не уметь
видеть то, что выше всего, и считать злом все непредвиденное, что
обманывает, или недостойное, что соблазняет, или достигнутое, что мучает,
поскольку это заслуженно обретает (получает) его отвращение, и все, что
справедливо, не может быть злом.
44. Следовательно (Итак), если ты посмотрел (обратил внимание) на
что-нибудь изменчивое, ты не можешь схватить это ни телесным чувством, ни
рассмотрением души, если оно не держится некоей формой чисел, которую если
вынуть, в ничто превращается, не сомневайся, чтобы это изменчивое не
пресеклось, но размеренными движениями и упорядоченным (определенным)
разнообразием форм, словно некие повороты времени проходило, существует
некая вечная и неизменная форма, которая ни заключается и как бы
распространяется в пространстве, ни простирается и изменяется во времени,
через которую все это может формироваться и исполнять относительно своего
рода, и проводить числа пространства и времени.
45. Ибо необходимо, чтобы всякая изменяемая вещь была способна
принимать новые формы. Но как мы называем то, что может меняться,
изменчивым, так и то, что может формировать, мы назовем способным принимать
новые формы. Но никакая вещь не может оформить себя саму, потому что никакая
вещь не может дать себе то, что не имеет, и непременно нечто оформляется,
чтобы иметь форму. Поэтому, если какая угодно вещь имеет какую-то форму, ей
нет нужды получать то, что она имеет. Таким образом, никакая вещь, как мы
сказали, не может сформировать саму себя. Но что еще мы можем сказать об
изменчивости тела и души? Ведь выше достаточно было сказано. И так
происходит (получается), что тело и душа формируются некоторой неизменной и
вечно пребывающей формой. Каковой форме сказано: "Ты переменишь их, - и
изменятся. Но Ты - тот же, и лета Твои не кончатся" (Пс. 101; 27-28).
Пророческое изречение использовали года без скончания (убывания) вместо
вечности. Об этой форме тоже сказано, что "пребывая в себе, обновляет все"
(см. Прем. 7, 27). Отсюда также становится понятно, что всем управляет
Промысел. Ибо если все, что существует, никоим образом не будет освобождено
от формы, сама неизменная форма, посредством которой все изменяемое
пребывает, так что исполняется и направляется (ведется) числами своих форм,
сама есть их Провидение (Промысел). Ибо всего не было бы, если бы не было бы
ее. Следовательно, любой, кто наблюдая и рассматривая все творение в целом,
направляет свой путь к мудрости, видит, что мудрость благосклонно является
ему на путях, и при всякой мысли встречается с ним. И тем живее он
загорается пройти (проделать) этот путь, что путь этот, который достичь он
снедаем желанием, прекрасен сам по себе.
46. Если ты, однако, найдешь (нашел бы) кроме того, что существует, но
не живет, и того, что и существует, и живет, но не понимает, и того, что и
существует, и живет, и понимает, какой-нибудь другой класс творений, тогда
отважься (имей мужество) сказать, что есть какое-либо благо, которое не от
Бога. Ведь эти три могут быть выражены также двумя именами (словами), если
их называть телом и жизнью, потому что и то, что только живет, но не
понимает, какова жизнь животных, и то, что понимает, как жизнь людей, в
высшей степени правильно называется жизнью. Однако эти два, то есть тело и
жизнь, которые, кончено, считаются тварными (творениями) - ибо и Творца
Самого жизнь называется и является высшей жизнью, - эти два, в таком случае,
творения, тело и жизнь, поскольку способны принимать формы, как сказанное
выше показывает, и абсолютно (совершенно) лишившись формы, обращаются в
ничто, достаточно обнаруживают, что они из той формы, которая всегда
относится к этому роду. Вот почему как бы то ни было блага - сколь угодно
большие, сколь угодно малые - кроме как от Бога, не могут существовать. Ибо
что в творениях может быть больше, чем разумеющая жизнь, или меньше, чем
тело? Сколь бы многое их ни недоставало и сколь они бы ни стремились к тому,
чтобы не быть, но что-то от формы у них сохраняется, чтобы они каким-то
(либо) образом существовали. Однако все, что сохраняется от формы какой-либо
недостаточной вещи, происходит от той формы, которая не знает недостатка и
не позволяет самим движениям недостаточных или преуспевающих вещей
преступать законы своих чисел. Итак, что бы ни встретилось в природе вещей
заслуживающего похвалы (похвального), считает ли оно достойным
незначительной или большой похвалы, следует относить к превосходнейшей и
неизреченной хвале Создателя - если у тебя нет чего-нибудь против этого.
47. Эводий. Я признаю, что я убедился, и точно так же становится
очевидно, поскольку в этой жизни и среди таких, какие мы, может быть, Бог
есть, и от Бога происходят все блага, поскольку все, что есть, либо то, что
разумеет и живет, и существует, либо то, что только живет и существует, либо
то, что только существует, происходит от Бога. Теперь же мы видим, может ли
быть разрешен (распутан, решен) третий вопрос: следует ли числить среди благ
свободную волю. После того, как это будет доказано, я без сомнения
соглашусь, что Бог дал нам ее и что она должна была быть дарована.
Августин. Хорошо, что ты вспомнил тему и бдительно обратил внимание на
следующий, уже развернутый, вопрос. Но ты также должен был увидеть, что этот
третий вопрос уже (раз)решен. Потому ведь ты и сказал, что тебе
представляется, что свободное изъявление воли не должно было быть дано, что
посредством ее каждый грешит. На каковую твою мысль когда я возразил, что
правильно может быть только лишь благодаря свободному изъявлению воли, а
также утверждал, что скорее для этого Бог его нам дал, ты ответил, что
свободная воля должна была нам так быть дана, чтобы дана была и
справедливость, которой никто не может пользоваться неправильно. Каковой
твой ответ принудил (толкнул) нас проходить столько хождений вокруг при
обсуждении, благодаря которым мы доказали тебе, что и большие и малые блага
- от Бога. Что не может обнаружиться столь ясно, если прежде не будет
направлено на что-нибудь очевидное, рассуждение о столь великой вещи,
предпринятое ради нашей меры, против взглядов преступного безмыслия,
благодаря которому говорит "безумец в сердце своем: "нет Бога"" (Пс. 13, 1;
52, 1), при том что Сам Бог будет помогать нам на столь опасном пути. Но
каковые два положения, а именно, что Бог есть и что все блага происходят от
него, хотя также и раньше принимались с неколебимой верой, так трактовались,
что также и это третье - среди благ следует числить свободную волю -
является очевидным.
48. Ведь уже предшествующим обсуждением было открыто и установлено
между нами, что природа тела относится к более низкой ступени, чем природа
души, и поэтому душа есть большее благо, чем тело. Следовательно, если в
телесных благах мы находим нечто, чем человек не может пользоваться
праведно, однако, не по этой причине мы говорим, что оно не должно было быть
дано, поскольку мы осознаем, что существуют блага, что удивительно, если и в
душе есть некие блага, которыми мы также не можем пользоваться праведно, но
потому что блага, которые существуют, могли быть даны только лишь Тем, от
Кого происходят блага все? Ведь ты видишь, насколько недостает блага телу, у
которого отсутствуют руки, и однако, плохо руками пользуется тот, кто
действует ими злобно или постыдно (позорно). Если бы ты увидел кого-нибудь
без ног, ты бы согласился, что наибольшего блага не достает телесной
целостности, и однако, ты не стал бы отрицать, что тот, кто для причинения
ущерба кому-нибудь или для опозоривания себя самого пользуется ногами,
пользуется ими дурно. Этот свет мы видим глазами и распознаем (различаем)
формы тел, и это самое выдающееся (прекрасное) в нашем теле, откуда на некой
вершине достоинства расположены эти члены, и к сохранению (наблюдению)
здоровья и многих других жизненных удобств относится использование глаз. Но
большинство по большей части постыдно используют глаза и принуждают их
служить похоти; и ты видишь, насколько недостает на лице блага, если
отсутствуют глаза. Но когда присутствуют, кто их дал, если не щедрый
даритель всех благ - Бог? Следовательно, как ты признаешь (оправдываешь) это
в теле и, не замечая (видя) тех, кто плохо пользуется ими, ты восхваляешь
Того, Кто дал эти блага, так и свободную волю, без которой никто не может
жить праведно, надлежит признать и благом, и данной свыше, и скорее тех, кто
этим благом плохо пользуется, следует обвинить, чем допускать, что Тот, Кто
дал, не должен был давать.
49. Эводий. Итак, прежде мне бы хотелось, чтобы ты доказал мне, что
свободная воля есть некое благо, и я бы согласился, что Бог ее дал нам,
потому что я признаю, что от Бога все благо.
Августин. Разве (неужели) же я не доказал с таким напряжением
предшествующего обсуждения, когда ты признал, что любой вид и форма тела от
высшей формы всех вещей, то есть от истины, существует, и согласился, что
является благом? Ибо сама истина говорит в Евангелии, что и волосы наши
сочтены (см. Мф. 10, 30). А то, что мы сказали о вершине числа и о силе, от
края до края выступающей, ты забыл? Какая, в таком случае, это большая
странность (извращенность) - числить наши формы среди благ, хотя и
незначительных и совершенно ничтожных, но не находить, какому автору, если
не Богу, создателю всех благ, потому что и наибольшие и наименьшие блага
происходят от Того, от Кого есть (происходит) всякое благо, блага приписать,
и сомневаться о свободной воле, без которой даже те, кто живет наихудшим
образом, согласятся нельзя жить праведно? И теперь ответь мне определенно,
прошу, что, тебе представляется (кажется) лучше в нас - то, без чего можно
праведно жить, или то, без чего праведно жить нельзя?
Эводий. Вот теперь пожалей, прошу, стыдно слепоты. Ибо кто сомневается,
что гораздо превосходнее то, без чего нет никакой праведной жизни?
Августин. Итак, теперь ты будешь отрицать, что одноглазый человек может
жить праведно?
Эводий. Да не будет столь невероятного безумия (безрассудства).
Августин. Следовательно, хотя ты признаешь, что глаз для тела есть
некое благо, лишение которого, однако, не является препятствием для
праведной жизни, свободная воля, без которой никто праведно не живет, тебе
кажется, не является никаким благом? Ведь ты видишь справедливость, которой
никто не пользуется дурно. Она среди благ, которые есть в самом человеке,
числится и все добродетели души, из которых состоит сама праведная и честная
жизнь. Ибо ни благоразумием, ни твердостью, ни воздержанностью никто не
пользуется плохо (дурно); ведь во всех них также, как и в самой
справедливости, которую ты припомнил, процветает праведный разум, без
которого добродетели не могут существовать. Но праведным разумом плохо
пользоваться не может.
50.Следовательно, это великие блага. Но нужно, чтобы ты помнил, что не
только великие, но даже наименьшие блага могут происходить только лишь от
Того, от Кого все блага, то есть Бога. Ибо предшествующее обсуждение убедило
в том, с чем ты столько раз и столь радостно соглашался. Итак, добродетели,
благодаря которым праведно живется, суть великие блага. Вид же каких угодно
тел, без которых праведно жить можно, суть наименьшие блага; потенции же
души, без которых праведно жить нельзя, суть блага обыкновенные.
Добродетелями никто не пользуется дурно (плохо); но прочими благами, то есть
средними и наименьшими, не только хорошо, но так же плохо любой пользоваться
может. И потому добродетелью никто не пользуется дурно, что дело (задача,
занятие) добродетели есть хорошее использование даже того, чем мы можем
пользоваться даже нехорошо. Но никто не пользуется хорошим использованием
дурно. А потому изобилие и величие (значительность) доброты Бога не только
великие, но также средние и наименьшие блага превосходит. Больше следует
восхвалять доброту в великих, чем в средних и больше в средних, чем в
наименьших благах, но скорее во всем, чем если бы она не предоставляла все.
51. Эводий. Согласен. Но это заставляет меня колебаться, потому что
существует вопрос о свободной воле, и мы видим, что она сама хорошо или
нехорошо использует прочие блага, каковым образом и сама среди того, чем мы
пользуемся, должна числиться.
Августин. Каким образом все, что мы постигаем для знания, мы постигаем
разумом, однако также и сам разум среди того числится, что мы постигаем
разумом. Разве ты забыл, когда мы исследовали то, что разумом постигается,
ты согласился (признал), что разум также разумом познается (постигается) ?
Таким образом, не удивляйся, если мы пользуемся остальным благодаря
свободной воле, что мы можем пользоваться самой свободной волей благодаря ей
самой, так что некоторым образом воля, которая пользуется остальным,
пользуется сама собой, так как познает сам себя разум, который познает и
остальное. Ибо и память не только все прочее, что мы помним, охватывает
(заключает, постигает), но также и то, что мы не забываем, мы храним в
памяти, память сама себя некоторым образом понимает в нас, не только о
другом, но также и о себе помнит; или скорее мы помним и себя, и остальное,
и ее саму благодаря ей.
52. А потому воля, которая есть среднее благо, поскольку (когда)
коренится в неизменном благе и том общем, не собственном, как будто есть та
истина, о которой мы много говорили и ничего достойного не сказали, человек
ведет счастливую (блаженную) жизнь; и сама эта счастливая (блаженная) жизнь,
то есть состояние души, приверженной неизменному благу, есть собственное и
первое благо человека. В том также заключаются все добродетели, чем никто не
может дурно пользоваться. Ибо хотя это в человеке является великим и
первостепенным, однако каждого отдельного человека собственным, и необщим.
Ведь все мудрые и блаженные становятся таковыми путем соединения с истиной и
мудростью, которые являются общими для всех. Но один не становится
счастливым благодаря блаженству другого, потому что и когда он подражает
тому, чтобы быть счастливым, он оттуда стремится стать счастливым, откуда
видит, что тот стал, то есть благодаря этой неизменной и общей истине. И
кто-нибудь не становится благоразумным благодаря благоразумию кого-либо,
либо твердым благодаря твердости, либо сдержанным благодаря самообладанию,
либо справедливым благодаря справедливости другого человека, но приведением
души в соответствие с теми неизменными правилами и светочами добродетелей,
которые нетленно (невредимо и непреходяще) живут в самой истине и общей
мудрости, с которыми согласовал и на которых укрепил дух и тот, кого,
наделенного этими добродетелями, он поставил себя для подражания.
53. Следовательно, воля, приверженная (примыкающая) общему и
неизменному благу, добивается первых и великих человеческих благ, хотя сама
является благом средним. Но воля, отвратившись от неизменного и общего блага
и повернувшись к собственному благу, внешнему или низшему, грешит.
учит изнутри, всех (рас)познающих ее изменяет к лучшему, никем не изменяется
к худшему, никто не судит о ней, без нее никто хорошо не судит. И поэтому
очевидно, что наших умов, которые по отдельности ею одною делаются мудрыми,
и не о ней ты судишь, но посредством ее ты можешь судить о прочих,
несомненно она лучше.
39. Однако ты согласился, что если бы я показал (доказал) тебе, что
есть что-то выше нашего ума, ты бы признал, что это Бог, если все еще ничего
не было бы выше. Каковое твое согласие принимая, я сказал, что будет
достаточно, если я докажу (покажу) это. Ибо если есть нечто более
превосходное, то это скорее есть Бог, если же нет, тогда сама истина есть
Бог. Есть ли, следовательно, это или нет, ты, тем не менее, не можешь
отрицать, что Бог есть, каковой вопрос и был нами установлен для
исследования и (об) рассуждения. Ведь если тебя трогает то, что в священном
Христовом учении мы принимаем на веру, что есть Отец премудрости, вспомни,
что мы также принимаем на веру и то, что Предвечному Отцу равна премудрость,
которая порождена Им, откуда теперь ничего искать не надо, но надлежит
удержать (сохранить) неколебимой верой. Ибо Бог есть, и есть истинно и
бесспорно (в высшей степени). Теперь мы не только храним это несомненным в
вере, насколько я могу судить, но также касаемся этого верной, хотя все еще
тонкой (слабой) формой знания. Для поднятого вопроса является достаточным
(достаточно) того, что мы можем развернуть (истолковать) остальное, что
относится к предмету, если у тебя нет чего-либо против этого, что ты
противопоставил бы.
Эводий. Я, право же, совершенно невероятной и какую я не могу объяснить
тебе словами радостью объятый, принимаю это и провозглашаю, что это в высшей
степени верно (достоверно, определенно). Более того (Однако), я провозглашаю
внутренним голосом, который, я хочу, чтобы был услышан самой истиной и в ней
укоренился (соединился), потому что я согласен, что это не только благо, но
даже благо высшее и приносящее блаженство.
40. Августин. Совершенно верно (Да, конечно), я также очень рад. Но
скажи мне, неужели же мы уже сейчас мудры и счастливы? или мы все еще лишь
стремимся к тому, чтобы это нам удалось?
Эводий. Я полагаю (думаю), что, скорее, стремимся.
Августин. Откуда, таким образом, ты понимаешь то, чему, ты объявляешь,
ты радуешься как верному и достоверному (определенному), и согласен ли ты,
что это имеет отношение к мудрости? или какой-нибудь может познать мудрость?
Эводий. До тех пор, пока глупец, не может.
Августин. Следовательно, ты уже мудрец, или все еще не знаешь мудрости?
Эводий. Хотя я еще не мудрец, но и глупцом себя бы не назвал, насколько
я знаю мудрость, потому что то, что я знаю, является определенным
(достоверным) и, я не могу отрицать, что имеет отношение к мудрости.
Августин. Скажи, прошу тебя, признаешь ли ты, что тот, кто не является
сведущим, является несведущим, и тот, кто не является сдержанным, является
невоздержанным? Или что-нибудь в этом отношении может вызывать сомнения?
Эводий. Я признаю, что когда человек не справедлив, он несправедлив;
это я также ответил бы и о сведущем, и о сдержанном.
Августин. Следовательно, почему и когда не является мудрым, не является
глупцом?
Эводий. Это я также признаю, что когда кто-нибудь мудрецом не является,
он является глупцом.
Августин. Итак, чем из них ты теперь являешься?
Эводий. Назови меня чем угодно из них, я все еще не дерзаю назвать себя
мудрым и из того, с чем я согласился, я вижу, следует, чтобы я не сомневался
назвать себя глупцом.
Августин. Следовательно, глупец знает мудрость. Ведь, как уже было
сказано, он не был бы уверен, что хочет быть мудрым и что этого следует
хотеть, если бы никакое понятие о мудрости не утвердилось (укоренилось) бы в
его уме, как и о тех вещах, о которых одна за другой (по отдельности)
спрошенный, ты ответил, которые имеют отношение к мудрости и знанию которых
ты рад.
Эводий. Это так, как ты говоришь.
41. Августин. Итак, что еще мы делаем, когда стремимся быть мудрыми,
кроме того, что со всем возможным пылом на то, чего мы достигаем умом, всю
нашу душу собираем (сосредотачиваем) некоторым образом и помещаем ее там и
устойчиво внедряем (укореняем, запечатлеваем), чтобы она уже не личному
(частному) своему радовалась, которое приплетается вещами преходящими
(проходящими), но отказавшись от всех состояний места и времени, овладевала
тем, что всегда одно и то же? Ибо подобно тому как вся жизнь тела - душа,
так счастливая жизнь души есть Бог. Пока мы делаем это, до тех пор пока не
проделаем, мы в пути. И то, что этим истинным и определенным благам,
блистающим на этом темном пути, все еще (до сих пор) как бы то ни было,
разрешено радоваться, посмотри, то ли это, что написано о мудрости, что она
делает со своими приверженцами, когда они к ней приходят и ее ищут. Ибо
сказано: "Благосклонно является им на путях, и при всякой мысли встречается
с ними" (Прем. 6, 16). Ибо куда бы ты не повернул, некими отпечатками
(следами), которые она запечатлела на делах своих, говорит с тобой и тебя,
соскользнувшего во внешнее, зовет назад самими формами внешнего внутрь; так
что бы ты видел, что бы ни восхищало (нравилось) тебе в теле и ни манило
(соблазняло) через телесные чувства, исчисляется, и чтобы ты исследовал
(искал), откуда оно, и шел назад (возвращался) к самому себе и понимал, что
ты то, чего касаешься телесными чувствами, одобрять или не одобрять не
можешь, если не имеешь некие законы красоты в себе, к которым относишь все
прекрасное, что воспринимаешь вовне.
42. Посмотри на небо и землю, море и все, что на них, или сверху,
сверкает, или внизу ползает, летает или плавает. Они имеют формы, потому что
обладают числом; отними у них это, и они будут ничем. От чего,
следовательно, они происходят, если не от числа? так как настолько им
присуще бытие, насколько исчисляемость. И художники также имеют в искусстве
всех телесных форм числа, с которыми они согласовывают свои работы, и столь
долго приводят в движения руки и инструменты при их изготовлении, пока то,
что формируется снаружи, не сопоставится с тем светом чисел, который внутри,
насколько это возможно, пока не достигнет совершенства и пока через чувство
- посредника не понравится внутреннему судье, видящему высшие числа. Далее
спроси, кто движет рукой самого художника; это будет число, ибо она (рука)
движется также размеренно (в согласовании с числом). И если ты вырвешь из
рук работу, а из души замысел (намерение) производства, и это движение рук
сведется к удовольствию (увеселению), оно будет называться пляской. Итак,
спроси, что в пляске доставляет удовольствие, и число ответит тебе:
"Посмотри, вот я"; посмотри же на красоту оформленного тела: числа
содержатся на месте; посмотри на красоту движения в теле: числа обращаются
во времени; проникни в искусство, откуда они происходят, поищи в нем время и
место: не будет никогда, не будет нигде, однако число в нем живет ни область
пространства его, ни время днем. И однако, когда те, кто хочет стать
художником, посвящают (прилагают) себя изучению искусства, свое тело они
приводят в движение через пространство и время, душу же через время. С
течением времени они, естественно (конечно, разумеется), становятся
искусней. Перейди (обратись), следовательно, к душе художника, чтобы увидеть
вечное число: и тотчас мудрость засияет тебе из самого внутреннего (места)
пристанища и мудрость из самого сокровенного места. Если это отразит твой
все еще слишком утомленный взгляд, обрати умственное око на тот путь, где
мудрость благосклонно явилась. Но помни, что ты разорвал видение, которое ты
можешь повторить, когда ты более силен и здоров.
43. Увы! те, кто оставляет тебя, водительницу (наставницу), и обходит
следы твои, кто любит мановения (кивки) твои вместо тебя и забывает то, на
что ты киваешь, о мудрость, сладостнейший свет чистого ума! ведь ты не
прекращаешь (перестаешь) давать нам знаки, какая ты и сколь велика, и знаки
твои суть вся красота (украшение) творений. Ибо и художник некоторым образом
дает знак (кивает) наблюдателю (зрителю) своей работы из самой красоты
работы, чтобы он там весь не останавливался, но вид созданного тела
(предмета) так пробегал глазами, чтобы с любовью обратиться к тому, кто его
создал. Но те, кто то, что ты делаешь, любят вместо тебя, подобны людям,
которые, когда слышат какого-нибудь красноречивого мудреца, пока чрезмерную
сладость (приятность) его голоса и расположения слогов удачно
(целесообразно, слаженно) размещенных жадно слушают, упускают (теряют)
принцип этих мыслей, словно знаки которого звучали эти слова. Увы, те, кто
отворачивается от твоего света и в темноте своей сладостно укореняются
(предаются)! Ведь словно спиной к тебе поворачиваясь, в телесной работе, как
будто бы в тени своей, укрепляются и, тем не менее, даже там то, что их
радует (услаждает), получают от озарения (сияния вокруг) твоего света. Но
тень, пока ее любят, делает духовное око более слабым (утомленным) и
бессильным для перенесения твоего вида. По этой причине человек все больше и
больше затмевается (окружается, окутывается), пока он охотнее следует за чем
либо (то), что терпимее принимает более слабого. Отсюда он начинает не уметь
видеть то, что выше всего, и считать злом все непредвиденное, что
обманывает, или недостойное, что соблазняет, или достигнутое, что мучает,
поскольку это заслуженно обретает (получает) его отвращение, и все, что
справедливо, не может быть злом.
44. Следовательно (Итак), если ты посмотрел (обратил внимание) на
что-нибудь изменчивое, ты не можешь схватить это ни телесным чувством, ни
рассмотрением души, если оно не держится некоей формой чисел, которую если
вынуть, в ничто превращается, не сомневайся, чтобы это изменчивое не
пресеклось, но размеренными движениями и упорядоченным (определенным)
разнообразием форм, словно некие повороты времени проходило, существует
некая вечная и неизменная форма, которая ни заключается и как бы
распространяется в пространстве, ни простирается и изменяется во времени,
через которую все это может формироваться и исполнять относительно своего
рода, и проводить числа пространства и времени.
45. Ибо необходимо, чтобы всякая изменяемая вещь была способна
принимать новые формы. Но как мы называем то, что может меняться,
изменчивым, так и то, что может формировать, мы назовем способным принимать
новые формы. Но никакая вещь не может оформить себя саму, потому что никакая
вещь не может дать себе то, что не имеет, и непременно нечто оформляется,
чтобы иметь форму. Поэтому, если какая угодно вещь имеет какую-то форму, ей
нет нужды получать то, что она имеет. Таким образом, никакая вещь, как мы
сказали, не может сформировать саму себя. Но что еще мы можем сказать об
изменчивости тела и души? Ведь выше достаточно было сказано. И так
происходит (получается), что тело и душа формируются некоторой неизменной и
вечно пребывающей формой. Каковой форме сказано: "Ты переменишь их, - и
изменятся. Но Ты - тот же, и лета Твои не кончатся" (Пс. 101; 27-28).
Пророческое изречение использовали года без скончания (убывания) вместо
вечности. Об этой форме тоже сказано, что "пребывая в себе, обновляет все"
(см. Прем. 7, 27). Отсюда также становится понятно, что всем управляет
Промысел. Ибо если все, что существует, никоим образом не будет освобождено
от формы, сама неизменная форма, посредством которой все изменяемое
пребывает, так что исполняется и направляется (ведется) числами своих форм,
сама есть их Провидение (Промысел). Ибо всего не было бы, если бы не было бы
ее. Следовательно, любой, кто наблюдая и рассматривая все творение в целом,
направляет свой путь к мудрости, видит, что мудрость благосклонно является
ему на путях, и при всякой мысли встречается с ним. И тем живее он
загорается пройти (проделать) этот путь, что путь этот, который достичь он
снедаем желанием, прекрасен сам по себе.
46. Если ты, однако, найдешь (нашел бы) кроме того, что существует, но
не живет, и того, что и существует, и живет, но не понимает, и того, что и
существует, и живет, и понимает, какой-нибудь другой класс творений, тогда
отважься (имей мужество) сказать, что есть какое-либо благо, которое не от
Бога. Ведь эти три могут быть выражены также двумя именами (словами), если
их называть телом и жизнью, потому что и то, что только живет, но не
понимает, какова жизнь животных, и то, что понимает, как жизнь людей, в
высшей степени правильно называется жизнью. Однако эти два, то есть тело и
жизнь, которые, кончено, считаются тварными (творениями) - ибо и Творца
Самого жизнь называется и является высшей жизнью, - эти два, в таком случае,
творения, тело и жизнь, поскольку способны принимать формы, как сказанное
выше показывает, и абсолютно (совершенно) лишившись формы, обращаются в
ничто, достаточно обнаруживают, что они из той формы, которая всегда
относится к этому роду. Вот почему как бы то ни было блага - сколь угодно
большие, сколь угодно малые - кроме как от Бога, не могут существовать. Ибо
что в творениях может быть больше, чем разумеющая жизнь, или меньше, чем
тело? Сколь бы многое их ни недоставало и сколь они бы ни стремились к тому,
чтобы не быть, но что-то от формы у них сохраняется, чтобы они каким-то
(либо) образом существовали. Однако все, что сохраняется от формы какой-либо
недостаточной вещи, происходит от той формы, которая не знает недостатка и
не позволяет самим движениям недостаточных или преуспевающих вещей
преступать законы своих чисел. Итак, что бы ни встретилось в природе вещей
заслуживающего похвалы (похвального), считает ли оно достойным
незначительной или большой похвалы, следует относить к превосходнейшей и
неизреченной хвале Создателя - если у тебя нет чего-нибудь против этого.
47. Эводий. Я признаю, что я убедился, и точно так же становится
очевидно, поскольку в этой жизни и среди таких, какие мы, может быть, Бог
есть, и от Бога происходят все блага, поскольку все, что есть, либо то, что
разумеет и живет, и существует, либо то, что только живет и существует, либо
то, что только существует, происходит от Бога. Теперь же мы видим, может ли
быть разрешен (распутан, решен) третий вопрос: следует ли числить среди благ
свободную волю. После того, как это будет доказано, я без сомнения
соглашусь, что Бог дал нам ее и что она должна была быть дарована.
Августин. Хорошо, что ты вспомнил тему и бдительно обратил внимание на
следующий, уже развернутый, вопрос. Но ты также должен был увидеть, что этот
третий вопрос уже (раз)решен. Потому ведь ты и сказал, что тебе
представляется, что свободное изъявление воли не должно было быть дано, что
посредством ее каждый грешит. На каковую твою мысль когда я возразил, что
правильно может быть только лишь благодаря свободному изъявлению воли, а
также утверждал, что скорее для этого Бог его нам дал, ты ответил, что
свободная воля должна была нам так быть дана, чтобы дана была и
справедливость, которой никто не может пользоваться неправильно. Каковой
твой ответ принудил (толкнул) нас проходить столько хождений вокруг при
обсуждении, благодаря которым мы доказали тебе, что и большие и малые блага
- от Бога. Что не может обнаружиться столь ясно, если прежде не будет
направлено на что-нибудь очевидное, рассуждение о столь великой вещи,
предпринятое ради нашей меры, против взглядов преступного безмыслия,
благодаря которому говорит "безумец в сердце своем: "нет Бога"" (Пс. 13, 1;
52, 1), при том что Сам Бог будет помогать нам на столь опасном пути. Но
каковые два положения, а именно, что Бог есть и что все блага происходят от
него, хотя также и раньше принимались с неколебимой верой, так трактовались,
что также и это третье - среди благ следует числить свободную волю -
является очевидным.
48. Ведь уже предшествующим обсуждением было открыто и установлено
между нами, что природа тела относится к более низкой ступени, чем природа
души, и поэтому душа есть большее благо, чем тело. Следовательно, если в
телесных благах мы находим нечто, чем человек не может пользоваться
праведно, однако, не по этой причине мы говорим, что оно не должно было быть
дано, поскольку мы осознаем, что существуют блага, что удивительно, если и в
душе есть некие блага, которыми мы также не можем пользоваться праведно, но
потому что блага, которые существуют, могли быть даны только лишь Тем, от
Кого происходят блага все? Ведь ты видишь, насколько недостает блага телу, у
которого отсутствуют руки, и однако, плохо руками пользуется тот, кто
действует ими злобно или постыдно (позорно). Если бы ты увидел кого-нибудь
без ног, ты бы согласился, что наибольшего блага не достает телесной
целостности, и однако, ты не стал бы отрицать, что тот, кто для причинения
ущерба кому-нибудь или для опозоривания себя самого пользуется ногами,
пользуется ими дурно. Этот свет мы видим глазами и распознаем (различаем)
формы тел, и это самое выдающееся (прекрасное) в нашем теле, откуда на некой
вершине достоинства расположены эти члены, и к сохранению (наблюдению)
здоровья и многих других жизненных удобств относится использование глаз. Но
большинство по большей части постыдно используют глаза и принуждают их
служить похоти; и ты видишь, насколько недостает на лице блага, если
отсутствуют глаза. Но когда присутствуют, кто их дал, если не щедрый
даритель всех благ - Бог? Следовательно, как ты признаешь (оправдываешь) это
в теле и, не замечая (видя) тех, кто плохо пользуется ими, ты восхваляешь
Того, Кто дал эти блага, так и свободную волю, без которой никто не может
жить праведно, надлежит признать и благом, и данной свыше, и скорее тех, кто
этим благом плохо пользуется, следует обвинить, чем допускать, что Тот, Кто
дал, не должен был давать.
49. Эводий. Итак, прежде мне бы хотелось, чтобы ты доказал мне, что
свободная воля есть некое благо, и я бы согласился, что Бог ее дал нам,
потому что я признаю, что от Бога все благо.
Августин. Разве (неужели) же я не доказал с таким напряжением
предшествующего обсуждения, когда ты признал, что любой вид и форма тела от
высшей формы всех вещей, то есть от истины, существует, и согласился, что
является благом? Ибо сама истина говорит в Евангелии, что и волосы наши
сочтены (см. Мф. 10, 30). А то, что мы сказали о вершине числа и о силе, от
края до края выступающей, ты забыл? Какая, в таком случае, это большая
странность (извращенность) - числить наши формы среди благ, хотя и
незначительных и совершенно ничтожных, но не находить, какому автору, если
не Богу, создателю всех благ, потому что и наибольшие и наименьшие блага
происходят от Того, от Кого есть (происходит) всякое благо, блага приписать,
и сомневаться о свободной воле, без которой даже те, кто живет наихудшим
образом, согласятся нельзя жить праведно? И теперь ответь мне определенно,
прошу, что, тебе представляется (кажется) лучше в нас - то, без чего можно
праведно жить, или то, без чего праведно жить нельзя?
Эводий. Вот теперь пожалей, прошу, стыдно слепоты. Ибо кто сомневается,
что гораздо превосходнее то, без чего нет никакой праведной жизни?
Августин. Итак, теперь ты будешь отрицать, что одноглазый человек может
жить праведно?
Эводий. Да не будет столь невероятного безумия (безрассудства).
Августин. Следовательно, хотя ты признаешь, что глаз для тела есть
некое благо, лишение которого, однако, не является препятствием для
праведной жизни, свободная воля, без которой никто праведно не живет, тебе
кажется, не является никаким благом? Ведь ты видишь справедливость, которой
никто не пользуется дурно. Она среди благ, которые есть в самом человеке,
числится и все добродетели души, из которых состоит сама праведная и честная
жизнь. Ибо ни благоразумием, ни твердостью, ни воздержанностью никто не
пользуется плохо (дурно); ведь во всех них также, как и в самой
справедливости, которую ты припомнил, процветает праведный разум, без
которого добродетели не могут существовать. Но праведным разумом плохо
пользоваться не может.
50.Следовательно, это великие блага. Но нужно, чтобы ты помнил, что не
только великие, но даже наименьшие блага могут происходить только лишь от
Того, от Кого все блага, то есть Бога. Ибо предшествующее обсуждение убедило
в том, с чем ты столько раз и столь радостно соглашался. Итак, добродетели,
благодаря которым праведно живется, суть великие блага. Вид же каких угодно
тел, без которых праведно жить можно, суть наименьшие блага; потенции же
души, без которых праведно жить нельзя, суть блага обыкновенные.
Добродетелями никто не пользуется дурно (плохо); но прочими благами, то есть
средними и наименьшими, не только хорошо, но так же плохо любой пользоваться
может. И потому добродетелью никто не пользуется дурно, что дело (задача,
занятие) добродетели есть хорошее использование даже того, чем мы можем
пользоваться даже нехорошо. Но никто не пользуется хорошим использованием
дурно. А потому изобилие и величие (значительность) доброты Бога не только
великие, но также средние и наименьшие блага превосходит. Больше следует
восхвалять доброту в великих, чем в средних и больше в средних, чем в
наименьших благах, но скорее во всем, чем если бы она не предоставляла все.
51. Эводий. Согласен. Но это заставляет меня колебаться, потому что
существует вопрос о свободной воле, и мы видим, что она сама хорошо или
нехорошо использует прочие блага, каковым образом и сама среди того, чем мы
пользуемся, должна числиться.
Августин. Каким образом все, что мы постигаем для знания, мы постигаем
разумом, однако также и сам разум среди того числится, что мы постигаем
разумом. Разве ты забыл, когда мы исследовали то, что разумом постигается,
ты согласился (признал), что разум также разумом познается (постигается) ?
Таким образом, не удивляйся, если мы пользуемся остальным благодаря
свободной воле, что мы можем пользоваться самой свободной волей благодаря ей
самой, так что некоторым образом воля, которая пользуется остальным,
пользуется сама собой, так как познает сам себя разум, который познает и
остальное. Ибо и память не только все прочее, что мы помним, охватывает
(заключает, постигает), но также и то, что мы не забываем, мы храним в
памяти, память сама себя некоторым образом понимает в нас, не только о
другом, но также и о себе помнит; или скорее мы помним и себя, и остальное,
и ее саму благодаря ей.
52. А потому воля, которая есть среднее благо, поскольку (когда)
коренится в неизменном благе и том общем, не собственном, как будто есть та
истина, о которой мы много говорили и ничего достойного не сказали, человек
ведет счастливую (блаженную) жизнь; и сама эта счастливая (блаженная) жизнь,
то есть состояние души, приверженной неизменному благу, есть собственное и
первое благо человека. В том также заключаются все добродетели, чем никто не
может дурно пользоваться. Ибо хотя это в человеке является великим и
первостепенным, однако каждого отдельного человека собственным, и необщим.
Ведь все мудрые и блаженные становятся таковыми путем соединения с истиной и
мудростью, которые являются общими для всех. Но один не становится
счастливым благодаря блаженству другого, потому что и когда он подражает
тому, чтобы быть счастливым, он оттуда стремится стать счастливым, откуда
видит, что тот стал, то есть благодаря этой неизменной и общей истине. И
кто-нибудь не становится благоразумным благодаря благоразумию кого-либо,
либо твердым благодаря твердости, либо сдержанным благодаря самообладанию,
либо справедливым благодаря справедливости другого человека, но приведением
души в соответствие с теми неизменными правилами и светочами добродетелей,
которые нетленно (невредимо и непреходяще) живут в самой истине и общей
мудрости, с которыми согласовал и на которых укрепил дух и тот, кого,
наделенного этими добродетелями, он поставил себя для подражания.
53. Следовательно, воля, приверженная (примыкающая) общему и
неизменному благу, добивается первых и великих человеческих благ, хотя сама
является благом средним. Но воля, отвратившись от неизменного и общего блага
и повернувшись к собственному благу, внешнему или низшему, грешит.