Страница:
– Терпение, вот еще! – крикнул хозяин, который как раз вошел в стойло. – Ты, наверное, думаешь, мой милый ослик, что я тебя купил только для того, чтобы ты мог жрать и пить? Я тебя купил затем, чтобы ты работал, а я бы зарабатывал на тебе много денег. А нука! Пойдем со мной в цирк. Я тебя научу прыгать через обруч, пробивать головой бумажные бочки и танцевать вальс и польку на задних ногах.
Волей-неволей бедный Пиноккио должен был учиться всем этим премудростям. И в течение трех месяцев он получал уроки и бесконечное множество ударов бичом по шкуре.
Наконец настал день, когда хозяин смог объявить об этом действительно необыкновенном представлении. На пестрых афишах, которые он велел расклеить на всех углах, было написано:
Нельзя было достать ни местечка в партере, ни приставного стула, ни ложи, даже если бы за них было уплачено чистым золотом.
Ступени цирка кишели маленькими девочками и мальчиками всех возрастов, которые жаждали увидеть, как танцует знаменитый ослик Пиноккио.
Когда первое отделение спектакля окончилось, директор предстал перед многочисленной публикой. На нем был черный фрак, белые рейтузы и пара кожаных сапог выше колен.
После глубокого поклона он произнес с большой торжественностью и достоинством следующую бестолковую речь:
– Уважаемая публика, кавалеры и дамы! Я, нижеподписавшийся, находящийся проездом в вашей блестящей столице, имею честь, так же как и удовольствие, представить сей мудрой и почтенной аудитории знаменитого ослика, который имел честь танцевать в присутствии его величества императора всех главнейших европейских дворов. И пусть мы почувствуем ваше воодушевляющее присутствие, и просим вас оказать нам снисхождение!
Эта речь вызвала немало смеха и аплодисментов. Но аплодисменты удвоились и дошли до ураганной силы, когда ослик Пиноккио был выведен на арену. Он был празднично одет, его украшали новая уздечка из лакированной кожи, пряжки и подковы из меди. На ушах его висели две белые камелии, грива была заплетена красными шелковыми ленточками в маленькие косички, живот повязан серебристо-золотистым шарфом, а хвост перевит бархатными бантами амарантового и небесно-голубого цвета. Словом, это был ослик, в которого можно было влюбиться.
Представив его публике, директор произнес еще следующую краткую речь:
– Мои многоуважаемые слушатели! Я не собираюсь в данный момент рассказывать вам о тех великих трудностях, которые я должен был преодолеть, чтобы уразуметь, каким образом можно подчинить себе это млекопитающее, которое еще недавно свободно и беспечно прыгало с холма на холм в иссушенных солнцем тропических долинах. Обратите внимание на то, сколько дикости в его взгляде! Ввиду того, что все другие средства привести его в цивилизованный четырехногий вид оказывались несостоятельными, мне приходилось часто говорить с ним на проверенном языке плетки. Но, как я ни был ласков к нему, он не любил меня, наоборот – ненавидел меня все больше. Однако я открыл, по научной системе Галлеса, в его голове маленькую завитушку, которую даже медицинский факультет в Париже определил как знаменующую собой гениальность в искусстве танца. И я использовал это открытие для того, чтобы научить его танцевать, а также прыгать через обруч и через бумажную бочку. Удивляйтесь сначала! Затем судите! Но, прежде чем я начну, разрешите мне, синьоры, пригласить вас на завтра на вечернее представление. В случае же, если дождь окажет влияние на погоду, представление будет перенесено с вечера на одиннадцать часов пополудни.
Тут директор еще раз сделал глубокий поклон, обратился к Пиноккио и сказал:
– Вперед, Пиноккио! Прежде чем вы покажете наилучшим образом ваше искусство, приветствуйте эту многоуважаемую публику – кавалеров, дам и детей!
Пиноккио послушно подогнул передние ноги и оставался на коленях, пока директор не щелкнул бичом и не крикнул:
– Шагом!
Тогда ослик снова встал на свои четыре ноги и пошел шагом вокруг арены.
Через минуту директор воскликнул:
– Рысью!
И Пиноккио послушно перешел с шага на рысь.
– В галоп!
И Пиноккио пустился в галоп.
– В карьер!
И Пиноккио побежал изо всех сил. Но вдруг директор поднял руку и выстрелил из пистолета в воздух.
При этом выстреле ослик притворился раненым и упал на землю как мертвый.
И, когда он под бурю аплодисментов снова поднялся на ноги, он, разумеется, поднял также и голову и огляделся… и увидел в одной ложе красивую даму. На шее у нее висела тяжелая золотая цепь, а на цепи висел медальон. А на медальоне был портрет Деревянного Человечка.
«Это мой портрет!.. Эта синьора – Фея!» сказал себе Пиноккио. Он сразу узнал Фею и, охваченный радостью, хотел позвать:
– О моя Фея, о моя Фея!
Но вместо этих слов из его глотки вырвался такой громкий и продолжительный рев, что все зрители, а особенно дети, чуть не умерли со смеху.
Директор ударил его рукояткой кнута по носу, чтобы дать ему понять, сколь неприлично реветь в присутствии публики.
Бедный ослик вытянул язык и в течение чуть ли не пяти минут облизывал свою морду. Может быть, он думал таким путем смягчить боль.
Но велико же было его удивление, когда он, во второй раз подняв голову, увидел, что ложа пуста и Фея исчезла.
Он почувствовал себя глубоко несчастным. Его глаза наполнились слезами, и он начал горько плакать. Но никто этого не заметил, а меньше всех – директор, который снова щелкнул бичом и закричал:
– Смелее, Пиноккио! Теперь вы покажете этим синьорам, как прекрасно вы умеете прыгать через обручи.
Пиноккио попытался это сделать два или три раза. Но всякий раз, оказавшись перед обручем, он не прыгал через него, а гораздо охотнее пробегал под ним.
Наконец он прыгнул, но его задние ноги, по несчастливой случайности, зацепились за обруч, и он упал по другую сторону на землю, как мешок.
Когда он снова встал на ноги, оказалось, что он охромел и только с большим трудом смог добраться до своего стойла.
– Пиноккио! Мы хотим видеть ослика! Сюда ослика! – кричали дети в нижних рядах, полные жалости и сочувствия к маленькому животному.
Но в этот вечер они ослика больше не увидели.
На следующее утро ветеринар осмотрел его и установил, что он останется хромым на всю жизнь. Тогда директор сказал конюху:
– Что мне делать с хромым ослом? Это же будет бесполезный объедала. Отведи-ка его на базар и продай.
На базаре они быстро нашли покупателя, который осведомился у конюха:
– Сколько ты хочешь за хромого ослика?
– Двадцать лир.
– Я даю тебе одну лиру. Не думай, что мне нужен этот осел. Мне нужна только его шкура. У него такая красивая крепкая шкура, что я хочу сделать из нее барабан для деревенского оркестра.
Можете себе представить, что почувствовал Пиноккио, когда услышал, что станет барабаном!
Так или иначе, покупатель уплатил одну лиру и сразу же повел ослика к берегу моря. Там он повесил ему на шею большой камень, привязал к его ноге веревку, другой конец которой остался у него в руке, и неожиданным сильным толчком спихнул ослика в воду.
Пиноккио с громадным камнем на шее незамедлительно погрузился на самое дно. А покупатель, по-прежнему крепко держа в руке веревку, сел на скалу и стал терпеливо ждать, пока ослик утонет, чтобы затем снять с него шкуру.
34. В МОРЕ ПИНОККИО СЪЕДАЮТ РЫБЫ, И ОН СНОВА СТАНОВИТСЯ ДЕРЕВЯННЫМ ЧЕЛОВЕЧКОМ, КАК ПРЕЖДЕ. НО, КОГДА ОН СПАСАЕТСЯ ВПЛАВЬ, ЕГО ПРОГЛАТЫВАЕТ СТРАШНАЯ АКУЛА
35. ПИНОККИО НАХОДИТ В ТЕЛЕ АКУЛЫ… КОГО? ПРОЧИТАЙТЕ ЭТУ ГЛАВУ И ВЫ УЗНАЕТЕ
Волей-неволей бедный Пиноккио должен был учиться всем этим премудростям. И в течение трех месяцев он получал уроки и бесконечное множество ударов бичом по шкуре.
Наконец настал день, когда хозяин смог объявить об этом действительно необыкновенном представлении. На пестрых афишах, которые он велел расклеить на всех углах, было написано:
БОЛЬШОЕ ПАРАДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕПонятное дело, что цирк в этот вечер был переполнен до отказа еще за час до начала представления.
Сегодня вечером вы увидите знаменитые
и удивительные прыжки и другие номера,
исполненные всеми артистами и лошадьми нашей труппы.
Кроме того, будет впервые представлен публике
прославленный ОСЛИК ПИНОККИО, называемый «Звезда танца».
Театр будет ярко освещен.
Нельзя было достать ни местечка в партере, ни приставного стула, ни ложи, даже если бы за них было уплачено чистым золотом.
Ступени цирка кишели маленькими девочками и мальчиками всех возрастов, которые жаждали увидеть, как танцует знаменитый ослик Пиноккио.
Когда первое отделение спектакля окончилось, директор предстал перед многочисленной публикой. На нем был черный фрак, белые рейтузы и пара кожаных сапог выше колен.
После глубокого поклона он произнес с большой торжественностью и достоинством следующую бестолковую речь:
– Уважаемая публика, кавалеры и дамы! Я, нижеподписавшийся, находящийся проездом в вашей блестящей столице, имею честь, так же как и удовольствие, представить сей мудрой и почтенной аудитории знаменитого ослика, который имел честь танцевать в присутствии его величества императора всех главнейших европейских дворов. И пусть мы почувствуем ваше воодушевляющее присутствие, и просим вас оказать нам снисхождение!
Эта речь вызвала немало смеха и аплодисментов. Но аплодисменты удвоились и дошли до ураганной силы, когда ослик Пиноккио был выведен на арену. Он был празднично одет, его украшали новая уздечка из лакированной кожи, пряжки и подковы из меди. На ушах его висели две белые камелии, грива была заплетена красными шелковыми ленточками в маленькие косички, живот повязан серебристо-золотистым шарфом, а хвост перевит бархатными бантами амарантового и небесно-голубого цвета. Словом, это был ослик, в которого можно было влюбиться.
Представив его публике, директор произнес еще следующую краткую речь:
– Мои многоуважаемые слушатели! Я не собираюсь в данный момент рассказывать вам о тех великих трудностях, которые я должен был преодолеть, чтобы уразуметь, каким образом можно подчинить себе это млекопитающее, которое еще недавно свободно и беспечно прыгало с холма на холм в иссушенных солнцем тропических долинах. Обратите внимание на то, сколько дикости в его взгляде! Ввиду того, что все другие средства привести его в цивилизованный четырехногий вид оказывались несостоятельными, мне приходилось часто говорить с ним на проверенном языке плетки. Но, как я ни был ласков к нему, он не любил меня, наоборот – ненавидел меня все больше. Однако я открыл, по научной системе Галлеса, в его голове маленькую завитушку, которую даже медицинский факультет в Париже определил как знаменующую собой гениальность в искусстве танца. И я использовал это открытие для того, чтобы научить его танцевать, а также прыгать через обруч и через бумажную бочку. Удивляйтесь сначала! Затем судите! Но, прежде чем я начну, разрешите мне, синьоры, пригласить вас на завтра на вечернее представление. В случае же, если дождь окажет влияние на погоду, представление будет перенесено с вечера на одиннадцать часов пополудни.
Тут директор еще раз сделал глубокий поклон, обратился к Пиноккио и сказал:
– Вперед, Пиноккио! Прежде чем вы покажете наилучшим образом ваше искусство, приветствуйте эту многоуважаемую публику – кавалеров, дам и детей!
Пиноккио послушно подогнул передние ноги и оставался на коленях, пока директор не щелкнул бичом и не крикнул:
– Шагом!
Тогда ослик снова встал на свои четыре ноги и пошел шагом вокруг арены.
Через минуту директор воскликнул:
– Рысью!
И Пиноккио послушно перешел с шага на рысь.
– В галоп!
И Пиноккио пустился в галоп.
– В карьер!
И Пиноккио побежал изо всех сил. Но вдруг директор поднял руку и выстрелил из пистолета в воздух.
При этом выстреле ослик притворился раненым и упал на землю как мертвый.
И, когда он под бурю аплодисментов снова поднялся на ноги, он, разумеется, поднял также и голову и огляделся… и увидел в одной ложе красивую даму. На шее у нее висела тяжелая золотая цепь, а на цепи висел медальон. А на медальоне был портрет Деревянного Человечка.
«Это мой портрет!.. Эта синьора – Фея!» сказал себе Пиноккио. Он сразу узнал Фею и, охваченный радостью, хотел позвать:
– О моя Фея, о моя Фея!
Но вместо этих слов из его глотки вырвался такой громкий и продолжительный рев, что все зрители, а особенно дети, чуть не умерли со смеху.
Директор ударил его рукояткой кнута по носу, чтобы дать ему понять, сколь неприлично реветь в присутствии публики.
Бедный ослик вытянул язык и в течение чуть ли не пяти минут облизывал свою морду. Может быть, он думал таким путем смягчить боль.
Но велико же было его удивление, когда он, во второй раз подняв голову, увидел, что ложа пуста и Фея исчезла.
Он почувствовал себя глубоко несчастным. Его глаза наполнились слезами, и он начал горько плакать. Но никто этого не заметил, а меньше всех – директор, который снова щелкнул бичом и закричал:
– Смелее, Пиноккио! Теперь вы покажете этим синьорам, как прекрасно вы умеете прыгать через обручи.
Пиноккио попытался это сделать два или три раза. Но всякий раз, оказавшись перед обручем, он не прыгал через него, а гораздо охотнее пробегал под ним.
Наконец он прыгнул, но его задние ноги, по несчастливой случайности, зацепились за обруч, и он упал по другую сторону на землю, как мешок.
Когда он снова встал на ноги, оказалось, что он охромел и только с большим трудом смог добраться до своего стойла.
– Пиноккио! Мы хотим видеть ослика! Сюда ослика! – кричали дети в нижних рядах, полные жалости и сочувствия к маленькому животному.
Но в этот вечер они ослика больше не увидели.
На следующее утро ветеринар осмотрел его и установил, что он останется хромым на всю жизнь. Тогда директор сказал конюху:
– Что мне делать с хромым ослом? Это же будет бесполезный объедала. Отведи-ка его на базар и продай.
На базаре они быстро нашли покупателя, который осведомился у конюха:
– Сколько ты хочешь за хромого ослика?
– Двадцать лир.
– Я даю тебе одну лиру. Не думай, что мне нужен этот осел. Мне нужна только его шкура. У него такая красивая крепкая шкура, что я хочу сделать из нее барабан для деревенского оркестра.
Можете себе представить, что почувствовал Пиноккио, когда услышал, что станет барабаном!
Так или иначе, покупатель уплатил одну лиру и сразу же повел ослика к берегу моря. Там он повесил ему на шею большой камень, привязал к его ноге веревку, другой конец которой остался у него в руке, и неожиданным сильным толчком спихнул ослика в воду.
Пиноккио с громадным камнем на шее незамедлительно погрузился на самое дно. А покупатель, по-прежнему крепко держа в руке веревку, сел на скалу и стал терпеливо ждать, пока ослик утонет, чтобы затем снять с него шкуру.
34. В МОРЕ ПИНОККИО СЪЕДАЮТ РЫБЫ, И ОН СНОВА СТАНОВИТСЯ ДЕРЕВЯННЫМ ЧЕЛОВЕЧКОМ, КАК ПРЕЖДЕ. НО, КОГДА ОН СПАСАЕТСЯ ВПЛАВЬ, ЕГО ПРОГЛАТЫВАЕТ СТРАШНАЯ АКУЛА
Ослик находился под водой уже почти пятьдесят минут, и покупатель сказал себе:
– Теперь мой бедный хромой ослик, наверное, уже давно утонул. Стало быть, можно его вытащить и сделать из его шкуры красивый барабан.
И он начал тянуть веревку. И он тянул и тянул, тянул и тянул, и как вы думаете, что наконец показалось на поверхности воды? На поверхности воды показался вместо мертвого ослика живой Деревянный Человечек, который вертелся и извивался, как угорь.
Когда несчастный покупатель увидел Деревянного Человечка, он подумал, что грезит, оцепенел, рот его широко открылся, а глаза полезли на лоб.
Когда же он немного опомнился, он сказал, всхлипывая и заикаясь:
– А где ослик, которого я бросил в море?
– Этот ослик – я, – смеясь, ответил Деревянный Человечек.
– Ты?
– Я!
– Ах ты, мошенник! Ты смеешься надо мной, что ли?
– Я смеюсь над вами? Ничего подобного, папаша. Я говорю совершенно серьезно.
– Но каким образом ты только недавно был осликом, а затем в воде превратился в Деревянного Человечка?
– Вероятно, это следствие влияния морской воды. Море любит пошутить.
– Берегись, Деревянный Человечек, берегись!.. Не думай, что ты можешь веселиться на мои деньги. Горе тебе, если мое терпение лопнет!
– Послушайте, папаша, я расскажу вам всю свою историю. Развяжите мне ногу, и я вам все расскажу.
Покупатель, полный любопытства, отвязал веревку, и Пиноккио, почувствовав себя снова вольным, как птица, начал свой рассказ:
– Итак, да будет вам известно, что раньше я был Деревянным Человечком, точно таким, как сейчас. И я очень хотел стать настоящим мальчиком, каких много на этом свете. Но, так как я не имел желания учиться и поддался влиянию плохих друзей, я убежал из дому… и в один прекрасный день проснулся ослом с длинными ушами… и с длинным хвостом. Как я стыдился этого! Пусть блаженный святой Антоний хранит вас от такого позора. Меня привели на ослиный рынок, где я был продан одному директору цирка, которому взбрело в голову сделать из меня великого танцора и канатного плясуна. Но однажды вечером во время представления я неудачно упал и охромел. Директор не знал, что ему делать с хромым ослом, и велел меня продать на базаре. И вы меня купили.
– К сожалению! И я уплатил за тебя лиру. А кто мне вернет обратно мои добрые денежки?
– Зачем же вы меня купили? Вы хотели сделать из моей шкуры барабан? Барабан!
– К сожалению. А где я возьму теперь другую шкуру?
– Не тревожьтесь, папаша. Ослов на этом свете предостаточно.
– Скажи-ка, наглый мальчишка, ты закончил свой рассказ?
– Нет, – ответил Деревянный Человечек. – Мне осталось добавить несколько слов. Купив меня, вы привели меня сюда, привязали весьма человеколюбиво тяжелый камень мне на шею и бросили в море. Такое человеколюбие делает вам большую честь, и я буду вам вечно благодарен за это. Впрочем, дорогой папаша, вы на сей раз не взяли в расчет Фею.
– Какую такую Фею?
– Это моя мать. Она такая же, как все хорошие матери, которые любят своих детей, никогда не теряют их из виду, выручают из любой беды, даже в том случае, если эти дети своим неразумием и дурным поведением, в сущности, заслуживают быть брошенными на произвол судьбы. Когда добрая Фея увидела, что я начинаю тонуть, она немедленно послала целую стаю рыб, которые сочли меня совершенно дохлым ослом и начали меня пожирать. И какие огромные куски они отхватывали! Я никогда не думал, что рыбы еще прожорливее, чем маленькие мальчики… Они съели мою морду, мою шею и гриву, мою кожу на ногах, мою шкуру на спине… и нашлась даже одна отзывчивая маленькая рыбка, которая сочла возможным сожрать мой хвост.
– Отныне, – сказал покупатель с отвращением, – я, с божьей помощью, никогда не буду есть рыбы! Это было бы слишком неприятно: найти в желудке какой-нибудь краснобородки или жареной трески ослиный хвост!
– Я вполне разделяю ваше мнение, – ответил Деревянный Человечек и засмеялся. – Стало быть, когда рыбы съели ослиную кожу, в которую я был обернут с головы до ног, они, натурально, наткнулись на кости… или, точнее говоря, на дерево, ибо, как вы видите, я весь сделан из лучшего твердого дерева. Но уже после первой попытки эти прожорливые рыбы заметили, что дерево им не по зубам, и, полные отвращения к этой неудобоваримой пище, бросились от меня врассыпную, ни разу не обернувшись и не сказав спасибо. Таким образом, я вам объяснил, почему вы с помощью вашей веревки вытащили из воды Деревянного Человечка, а не осла.
– Плевать я хотел на твой рассказ! – в ярости вскричал покупатель. – Я уплатил лиру за тебя и хочу получить обратно свои деньги. Знаешь, что я с тобой сделаю? Я отведу тебя обратно на базар и продам, как сухое дерево для растопки.
– Конечно, продайте меня. Я ничего не имею против, – сказал Пиноккио.
И с этими словами стремительно прыгнул в море. Он весело поплыл от берега, все дальше и дальше, и крикнул бедному покупателю:
– Прощайте, папаша! Когда вам понадобится шкура для барабана, вспомните обо мне!
И поплыл дальше. А через минуту снова обернулся и крикнул еще громче:
– Прощайте, папаша! Когда вам понадобится для растопки немного сухих дровец, вспомните обо мне!
И в мгновение ока он оказался так далеко, что его уже нельзя было различить. На поверхности моря была видна только черная точечка, которая время от времени высовывалась из воды и подскакивала, как играющий дельфин.
Плывя в открытое море наудачу, Пиноккио увидел скалу из белого мрамора. А на вершине скалы стояла милая маленькая Козочка, которая нежно блеяла и делала ему знаки, чтобы он подплыл ближе.
Самое удивительное было то, что ее шкурка была не белая, или черная, или пятнистая, как у всех других коз, – она была лазурного цвета, причем такая блестящая, как волосы маленькой Красивой Девочки.
Можете догадаться, как застучало сердце Пиноккио! Он удвоил свои усилия и поплыл со всей возможной быстротой к белой скале. Он проплыл уже половину расстояния, когда из воды вдруг поднялась ужасная голова морского чудовища. Она приближалась к нему. Широко открытая пасть была как пропасть, и в ней виднелось три ряда зубов, таких страшных, что если даже их только нарисовать, и то они могли бы смертельно напугать человека.
И знаете, что это было за морское чудовище?
Это морское чудовище было той самой гигантской Акулой, о которой уже не раз упоминалось в нашей истории: она производила такие опустошения и была столь ненасытно-прожорлива, что по справедливости слыла пугалом рыб и рыбаков.
Представьте себе, как испугался Пиноккио при виде этого чудовища. Он хотел вывернуться, удрать, хотел поплыть в другом направлении. Но огромная открытая пасть все время оказывалась у него на пути.
– Скорее, Пиноккио, во что бы то ни стало скорее! – проблеяла красивая Козочка.
И Пиноккио отчаянно работал руками, грудью, ногами.
– Быстрее, Пиноккио! Чудище приближается к тебе!
И Пиноккио собрал все свои силы и поплыл вдвое быстрее.
– Берегись, Пиноккио!.. Чудище хватает тебя!.. Вот оно!.. Скорее, скорее, иначе ты пропал!
И Пиноккио не плыл, а прямо-таки летел, словно пуля. Вот он уже достиг утеса, и Козочка наклонилась над морем и протянула ему свое копытце, чтобы помочь вылезти из воды…
Но было слишком поздно! Чудовище схватило его. Оно втянуло в себя воду – почти так, как втягивают куриное яйцо, – и сглотнуло бедного Деревянного Человечка. Сглотнуло с такой жадностью и силой, что Пиноккио, скатываясь в желудок Акулы, сильно захлебнулся и четверть часа пролежал без сознания.
Когда он пришел в себя, он не знал, где, собственно, находится. Вокруг царила такая глубокая и всеобъемлющая тьма, что ему казалось, что он окунулся с головой в бочку чернил. Пиноккио прислушался, но не услышал ни малейшего шума. Время от времени он чувствовал на лице сильные порывы ветра. Вначале он не мог понять, откуда здесь ветер, но потом заметил, что эти порывы идут из легких чудовища. Дело в том, что Акула страдала сильной астмой, и, когда она дышала, в ее нутре подымался вроде как бы северный ветер.
Сперва Пиноккио бодрился. Но, когда он окончательно убедился, что заключен в теле морского чудовища, он начал плакать и жаловаться и, рыдая, воскликнул:
– Помогите! Помогите! О я несчастный! Неужели здесь нет никого, кто бы мог мне помочь?
– Кто может тебе помочь, горемыка? – послышался из темноты голос, низкий, надтреснутый, как расстроенная гитара.
– Кто здесь говорит? – спросил Пиноккио, у которого спина похолодела от страха.
– Это я, бедный Тунец, который был вместе с тобой проглочен Акулой. А ты что за рыба?
– Я ничего не имею общего с рыбами. Я Деревянный Человечек.
– Если ты не рыба, зачем же ты дал себя проглотить чудовищу?
– Я вовсе не дал себя проглотить. Оно само меня проглотило! А что мы сейчас будем делать в темноте?
– Мы будем сидеть и ждать, пока Акула нас не переварит.
– Но я не желаю быть переваренным! – закричал Пиноккио и опять начал плакать.
– Я тоже не хочу быть переваренным, – возразил Тунец, – но я философ и утешаю себя мыслью, что, ежели ты уж родился на свет тунцом, то лучше тебе кончить свои дни в воде, чем на сковородке.
– Чепуха! – воскликнул Пиноккио.
– Это мое личное мнение, – возразил Тунец, – а личное мнение, как утверждают тунцы-политики, следует уважать.
– Во всяком случае, я хочу уйти отсюда… я хочу бежать…
– Беги, если можешь.
– А эта Акула, которая нас проглотила, велика? – спросил Деревянный Человечек.
– Представь себе, что ее тело без хвоста составляет километр в длину.
В то время как они беседовали в темноте, Пиноккио вдруг показалось, что он видит вдали слабый свет.
– Что это может быть за свет вон там, вдалеке? – удивился Пиноккио.
– Вероятно, наш товарищ по несчастью, который тоже ждет, чтобы его переварили.
– Я хочу к нему. Может быть, он какая-нибудь старая рыба, которая сможет мне сказать, как уйти отсюда.
– Желаю тебе от всего сердца, мой дорогой Деревянный Человечек, чтобы так оно и было.
– До свидания. Тунец!
– До свидания. Деревянный Человечек. Желаю удачи!
– Встретимся ли мы когда-нибудь!
– Кто может знать?.. Лучше всего не думать об этом.
– Теперь мой бедный хромой ослик, наверное, уже давно утонул. Стало быть, можно его вытащить и сделать из его шкуры красивый барабан.
И он начал тянуть веревку. И он тянул и тянул, тянул и тянул, и как вы думаете, что наконец показалось на поверхности воды? На поверхности воды показался вместо мертвого ослика живой Деревянный Человечек, который вертелся и извивался, как угорь.
Когда несчастный покупатель увидел Деревянного Человечка, он подумал, что грезит, оцепенел, рот его широко открылся, а глаза полезли на лоб.
Когда же он немного опомнился, он сказал, всхлипывая и заикаясь:
– А где ослик, которого я бросил в море?
– Этот ослик – я, – смеясь, ответил Деревянный Человечек.
– Ты?
– Я!
– Ах ты, мошенник! Ты смеешься надо мной, что ли?
– Я смеюсь над вами? Ничего подобного, папаша. Я говорю совершенно серьезно.
– Но каким образом ты только недавно был осликом, а затем в воде превратился в Деревянного Человечка?
– Вероятно, это следствие влияния морской воды. Море любит пошутить.
– Берегись, Деревянный Человечек, берегись!.. Не думай, что ты можешь веселиться на мои деньги. Горе тебе, если мое терпение лопнет!
– Послушайте, папаша, я расскажу вам всю свою историю. Развяжите мне ногу, и я вам все расскажу.
Покупатель, полный любопытства, отвязал веревку, и Пиноккио, почувствовав себя снова вольным, как птица, начал свой рассказ:
– Итак, да будет вам известно, что раньше я был Деревянным Человечком, точно таким, как сейчас. И я очень хотел стать настоящим мальчиком, каких много на этом свете. Но, так как я не имел желания учиться и поддался влиянию плохих друзей, я убежал из дому… и в один прекрасный день проснулся ослом с длинными ушами… и с длинным хвостом. Как я стыдился этого! Пусть блаженный святой Антоний хранит вас от такого позора. Меня привели на ослиный рынок, где я был продан одному директору цирка, которому взбрело в голову сделать из меня великого танцора и канатного плясуна. Но однажды вечером во время представления я неудачно упал и охромел. Директор не знал, что ему делать с хромым ослом, и велел меня продать на базаре. И вы меня купили.
– К сожалению! И я уплатил за тебя лиру. А кто мне вернет обратно мои добрые денежки?
– Зачем же вы меня купили? Вы хотели сделать из моей шкуры барабан? Барабан!
– К сожалению. А где я возьму теперь другую шкуру?
– Не тревожьтесь, папаша. Ослов на этом свете предостаточно.
– Скажи-ка, наглый мальчишка, ты закончил свой рассказ?
– Нет, – ответил Деревянный Человечек. – Мне осталось добавить несколько слов. Купив меня, вы привели меня сюда, привязали весьма человеколюбиво тяжелый камень мне на шею и бросили в море. Такое человеколюбие делает вам большую честь, и я буду вам вечно благодарен за это. Впрочем, дорогой папаша, вы на сей раз не взяли в расчет Фею.
– Какую такую Фею?
– Это моя мать. Она такая же, как все хорошие матери, которые любят своих детей, никогда не теряют их из виду, выручают из любой беды, даже в том случае, если эти дети своим неразумием и дурным поведением, в сущности, заслуживают быть брошенными на произвол судьбы. Когда добрая Фея увидела, что я начинаю тонуть, она немедленно послала целую стаю рыб, которые сочли меня совершенно дохлым ослом и начали меня пожирать. И какие огромные куски они отхватывали! Я никогда не думал, что рыбы еще прожорливее, чем маленькие мальчики… Они съели мою морду, мою шею и гриву, мою кожу на ногах, мою шкуру на спине… и нашлась даже одна отзывчивая маленькая рыбка, которая сочла возможным сожрать мой хвост.
– Отныне, – сказал покупатель с отвращением, – я, с божьей помощью, никогда не буду есть рыбы! Это было бы слишком неприятно: найти в желудке какой-нибудь краснобородки или жареной трески ослиный хвост!
– Я вполне разделяю ваше мнение, – ответил Деревянный Человечек и засмеялся. – Стало быть, когда рыбы съели ослиную кожу, в которую я был обернут с головы до ног, они, натурально, наткнулись на кости… или, точнее говоря, на дерево, ибо, как вы видите, я весь сделан из лучшего твердого дерева. Но уже после первой попытки эти прожорливые рыбы заметили, что дерево им не по зубам, и, полные отвращения к этой неудобоваримой пище, бросились от меня врассыпную, ни разу не обернувшись и не сказав спасибо. Таким образом, я вам объяснил, почему вы с помощью вашей веревки вытащили из воды Деревянного Человечка, а не осла.
– Плевать я хотел на твой рассказ! – в ярости вскричал покупатель. – Я уплатил лиру за тебя и хочу получить обратно свои деньги. Знаешь, что я с тобой сделаю? Я отведу тебя обратно на базар и продам, как сухое дерево для растопки.
– Конечно, продайте меня. Я ничего не имею против, – сказал Пиноккио.
И с этими словами стремительно прыгнул в море. Он весело поплыл от берега, все дальше и дальше, и крикнул бедному покупателю:
– Прощайте, папаша! Когда вам понадобится шкура для барабана, вспомните обо мне!
И поплыл дальше. А через минуту снова обернулся и крикнул еще громче:
– Прощайте, папаша! Когда вам понадобится для растопки немного сухих дровец, вспомните обо мне!
И в мгновение ока он оказался так далеко, что его уже нельзя было различить. На поверхности моря была видна только черная точечка, которая время от времени высовывалась из воды и подскакивала, как играющий дельфин.
Плывя в открытое море наудачу, Пиноккио увидел скалу из белого мрамора. А на вершине скалы стояла милая маленькая Козочка, которая нежно блеяла и делала ему знаки, чтобы он подплыл ближе.
Самое удивительное было то, что ее шкурка была не белая, или черная, или пятнистая, как у всех других коз, – она была лазурного цвета, причем такая блестящая, как волосы маленькой Красивой Девочки.
Можете догадаться, как застучало сердце Пиноккио! Он удвоил свои усилия и поплыл со всей возможной быстротой к белой скале. Он проплыл уже половину расстояния, когда из воды вдруг поднялась ужасная голова морского чудовища. Она приближалась к нему. Широко открытая пасть была как пропасть, и в ней виднелось три ряда зубов, таких страшных, что если даже их только нарисовать, и то они могли бы смертельно напугать человека.
И знаете, что это было за морское чудовище?
Это морское чудовище было той самой гигантской Акулой, о которой уже не раз упоминалось в нашей истории: она производила такие опустошения и была столь ненасытно-прожорлива, что по справедливости слыла пугалом рыб и рыбаков.
Представьте себе, как испугался Пиноккио при виде этого чудовища. Он хотел вывернуться, удрать, хотел поплыть в другом направлении. Но огромная открытая пасть все время оказывалась у него на пути.
– Скорее, Пиноккио, во что бы то ни стало скорее! – проблеяла красивая Козочка.
И Пиноккио отчаянно работал руками, грудью, ногами.
– Быстрее, Пиноккио! Чудище приближается к тебе!
И Пиноккио собрал все свои силы и поплыл вдвое быстрее.
– Берегись, Пиноккио!.. Чудище хватает тебя!.. Вот оно!.. Скорее, скорее, иначе ты пропал!
И Пиноккио не плыл, а прямо-таки летел, словно пуля. Вот он уже достиг утеса, и Козочка наклонилась над морем и протянула ему свое копытце, чтобы помочь вылезти из воды…
Но было слишком поздно! Чудовище схватило его. Оно втянуло в себя воду – почти так, как втягивают куриное яйцо, – и сглотнуло бедного Деревянного Человечка. Сглотнуло с такой жадностью и силой, что Пиноккио, скатываясь в желудок Акулы, сильно захлебнулся и четверть часа пролежал без сознания.
Когда он пришел в себя, он не знал, где, собственно, находится. Вокруг царила такая глубокая и всеобъемлющая тьма, что ему казалось, что он окунулся с головой в бочку чернил. Пиноккио прислушался, но не услышал ни малейшего шума. Время от времени он чувствовал на лице сильные порывы ветра. Вначале он не мог понять, откуда здесь ветер, но потом заметил, что эти порывы идут из легких чудовища. Дело в том, что Акула страдала сильной астмой, и, когда она дышала, в ее нутре подымался вроде как бы северный ветер.
Сперва Пиноккио бодрился. Но, когда он окончательно убедился, что заключен в теле морского чудовища, он начал плакать и жаловаться и, рыдая, воскликнул:
– Помогите! Помогите! О я несчастный! Неужели здесь нет никого, кто бы мог мне помочь?
– Кто может тебе помочь, горемыка? – послышался из темноты голос, низкий, надтреснутый, как расстроенная гитара.
– Кто здесь говорит? – спросил Пиноккио, у которого спина похолодела от страха.
– Это я, бедный Тунец, который был вместе с тобой проглочен Акулой. А ты что за рыба?
– Я ничего не имею общего с рыбами. Я Деревянный Человечек.
– Если ты не рыба, зачем же ты дал себя проглотить чудовищу?
– Я вовсе не дал себя проглотить. Оно само меня проглотило! А что мы сейчас будем делать в темноте?
– Мы будем сидеть и ждать, пока Акула нас не переварит.
– Но я не желаю быть переваренным! – закричал Пиноккио и опять начал плакать.
– Я тоже не хочу быть переваренным, – возразил Тунец, – но я философ и утешаю себя мыслью, что, ежели ты уж родился на свет тунцом, то лучше тебе кончить свои дни в воде, чем на сковородке.
– Чепуха! – воскликнул Пиноккио.
– Это мое личное мнение, – возразил Тунец, – а личное мнение, как утверждают тунцы-политики, следует уважать.
– Во всяком случае, я хочу уйти отсюда… я хочу бежать…
– Беги, если можешь.
– А эта Акула, которая нас проглотила, велика? – спросил Деревянный Человечек.
– Представь себе, что ее тело без хвоста составляет километр в длину.
В то время как они беседовали в темноте, Пиноккио вдруг показалось, что он видит вдали слабый свет.
– Что это может быть за свет вон там, вдалеке? – удивился Пиноккио.
– Вероятно, наш товарищ по несчастью, который тоже ждет, чтобы его переварили.
– Я хочу к нему. Может быть, он какая-нибудь старая рыба, которая сможет мне сказать, как уйти отсюда.
– Желаю тебе от всего сердца, мой дорогой Деревянный Человечек, чтобы так оно и было.
– До свидания. Тунец!
– До свидания. Деревянный Человечек. Желаю удачи!
– Встретимся ли мы когда-нибудь!
– Кто может знать?.. Лучше всего не думать об этом.
35. ПИНОККИО НАХОДИТ В ТЕЛЕ АКУЛЫ… КОГО? ПРОЧИТАЙТЕ ЭТУ ГЛАВУ И ВЫ УЗНАЕТЕ
Пиноккио, простившись таким образом со своим добрым другом Тунцом, пошел, пошатываясь, во тьму. Он двигался в теле Акулы на ощупь, шаг за шагом, по направлению к светящейся точке, которую видел вдали.
Чем дальше он шел, тем явственнее и определеннее становилось светящееся пятно. И после долгой ходьбы он наконец пришел. И, когда он пришел… что же он увидел там? Вы никогда не отгадаете! Он увидел столик с горящей свечой на нем. Свеча торчала в зеленой бутылке. Возле стола сидел старик, белый как лунь или как сбитые сливки, и жевал живых рыбок. А рыбки были такие живые, что то и дело выскакивали у него изо рта.
При виде всего этого Пиноккио охватила столь бурная и непосредственная радость, что он чуть с ума не сошел. Ему хотелось смеяться, ему хотелось плакать, ему хотелось говорить без конца. Но он мог только произнести, заикаясь, несколько отрывочных, бессвязных слов.
Наконец ему удалось все-таки испустить возглас радости, и он бросился к старику на шею с криком:
– Ах, мой дорогой отец! Наконец я вас разыскал! Теперь я вас никогда, никогда не оставлю!
– Значит, я не ошибся? – ответил старик, протирая глаза. – Значит, ты действительно мой милый Пиноккио?
– Да, да, это я, я самый! И вы мне все простили, не правда ли? Ах, дорогой отец, вы такой добрый!.. А я наоборот… Ах, если бы вы знали, сколько несчастий я пережил и сколько зла испытал! Представьте себе, мой бедный отец: в тот день, когда вы продали свою куртку и купили мне букварь, чтобы я мог пойти в школу, я на все наплевал ради кукольного театра, и хозяин театра хотел меня бросить в огонь, чтобы его барашек изжарился, и потом он дал мне пять золотых монет для вас, но я повстречал Лису и Кота, которые привели меня в таверну «Красного Рака», где они жрали, как волки, а я один-одинешенек снова пошел в ночь и встретил грабителей, которые побежали вслед за мной, а я впереди, и они за мной, и я все время впереди, и они все время за мной, и я впереди, пока они меня не повесили на ветке Большого Дуба, где Красивая Девочка с лазурными волосами велела отвезти меня в карете, и, когда меня врачи осмотрели, они сразу же сказали: «Если он еще не мертв, значит, он еще жив», и тогда я не выдержал и соврал, и мой нос стал расти, и я не мог пройти через дверь, и поэтому я затем вместе с Лисой и Котом закопал четыре золотые монеты, потому что одну я потратил в таверне, и попугай начал смеяться, и вместо двух тысяч монет я вообще ничего не нашел, и, когда судья услышал, что меня ограбили, он немедленно посадил меня в тюрьму, чтобы воры были довольны, и оттуда я попал в виноградник и увидел там красивые гроздья и оказался в капкане, и крестьянин имел все основания надеть на меня собачий ошейник, чтобы я охранял его курятник, но потом он понял мою невиновность и снова отпустил меня на свободу, и змея с дымящимся хвостом начала смеяться, и жила лопнула у нее в груди, и так я снова пошел домой к Красивой Девочке, которая умерла, и Голубь увидел, что я плачу и сказал: «Я видел, как твой отец мастерил себе маленькую лодочку, чтобы тебя искать», и я ему сказал: «Если бы я имел крылья, как ты!», и он сказал мне: «Ты хотел бы увидеть своего отца?», и я ему сказал: «Очень хотел бы, если бы смог», и он мне сказал: «Я тебя отвезу», и я спросил: «Как?», и он сказал: «Влезай ко мне на спину», и так мы летели всю ночь, и потом мне утром сказали рыбаки, которые глядели на море: «Там бедный рыбак в маленькой лодке, и она тонет», и я сразу вас узнал издали, потому что мне мое сердце сказало, и я вам делал знаки, чтобы вы вернулись на берег.
– Я тоже узнал тебя, – сказал Джеппетто, – и мне очень хотелось вернуться. Но как? Море было бурное, и большая волна опрокинула мою лодочку. Тут меня заметила страшная Акула, которая как раз находилась поблизости. Она бросилась на меня, высунула язык и проглотила меня, как таблетку.
– И давно вы здесь в заключении? – спросил Пиноккио.
– С того самого дня. Уже скоро два года. Два года, мой дорогой Пиноккио, которые показались мне двумя столетиями.
– А как же вы здесь жили? И где вы достали свечку? И кто вам дал спички?
– Я тебе все расскажу. Представь себе, та же самая буря, которая перевернула мою маленькую лодочку, опрокинула также одно торговое судно. Всем матросам удалось спастись, но само судно утонуло, и та же Акула, в тот день очень голодная, проглотила корабль.
– Как! Проглотила корабль одним глотком? – поразился Пиноккио.
– Да, одним глотком. Только мачту она выплюнула обратно, потому что мачта застряла у нее между зубов, как рыбья кость. На мое великое счастье, на корабле было мясо, сухари в коробках, поджаренный хлеб, вино в бутылках, изюм, швейцарский сыр, кофе, сахар, а также стеариновые свечи и коробки спичек. Этим я поддерживал свою жизнь два года. Но теперь склад пуст, и вот эта свеча, которую ты здесь видишь, – последняя.
– А потом?..
– А потом, мой милый, мы оба останемся в темноте.
– В таком случае, мой дорогой отец, – сказал Пиноккио, – мы не должны терять время. Мы должны немедленно подумать о бегстве.
– О бегстве? Каким образом?
– Мы должны пробраться через пасть Акулы и выпрыгнуть в море.
– Это легко сказать, мой милый Пиноккио. Дело в том, что я не умею плавать.
– Неважно!.. Вы сядете мне на плечи. Я хороший пловец и смогу доставить вас на берег невредимым.
– Это тебе кажется, мой милый мальчик, – возразил Джеппетто, покачав головой и горько усмехаясь. – Неужели ты думаешь, что такому маленькому Деревянному Человечку, как ты, хватит сил нести меня на плечах?
– Попробуйте, и вы увидите! А если нам суждено умереть, то мы, по крайней мере, умрем вместе.
И, не теряя лишнего времени, Пиноккио пошел вперед, сказав своему отцу:
– Идите за мной и не бойтесь!
Так они прошли немалое расстояние, миновали весь желудок и все туловище Акулы. Но, когда они достигли места, где начиналась глотка чудовища, они сочли нужным остановиться, осмотреться и выбрать наиболее подходящий момент для бегства.
Следует сказать, что Акула была очень старая, страдала астмой и сердечной недостаточностью и по этой причине вынуждена была спать с открытым ртом. Поэтому Пиноккио, стоявший внизу, возле глотки, и ведший наблюдение, смог увидеть добрый кусок звездного неба и сияние лунного света.
– Вот удобный момент для бегства, – прошептал он отцу на ухо. – Акула спит, как сурок, а море спокойное и светлое. Следуйте за мной, отец! Мы скоро будем спасены.
Сказано – сделано. Они влезли по глотке морского чудовища наверх и, очутившись в огромной пасти, прошли на носках по языку – язык был широк и длинен, как садовая дорожка. Но в тот момент, когда они совсем уже приготовились броситься в море. Акула расчихалась. И, чихая, она с такой силой откинулась назад, что Пиноккио и Джеппетто снова слетели в желудок чудовища.
Стремительный толчок погасил свечу, и отец с сыном остались в темноте.
– Что же теперь делать? – спросил Пиноккио очень серьезно.
– Теперь мы пропали, мой мальчик.
– Почему пропали? Дайте мне руку, отец, и постарайтесь не поскользнуться.
– Куда ты хочешь меня повести?
– Мы должны еще раз попытаться. Идемте со мной и не бойтесь.
Чем дальше он шел, тем явственнее и определеннее становилось светящееся пятно. И после долгой ходьбы он наконец пришел. И, когда он пришел… что же он увидел там? Вы никогда не отгадаете! Он увидел столик с горящей свечой на нем. Свеча торчала в зеленой бутылке. Возле стола сидел старик, белый как лунь или как сбитые сливки, и жевал живых рыбок. А рыбки были такие живые, что то и дело выскакивали у него изо рта.
При виде всего этого Пиноккио охватила столь бурная и непосредственная радость, что он чуть с ума не сошел. Ему хотелось смеяться, ему хотелось плакать, ему хотелось говорить без конца. Но он мог только произнести, заикаясь, несколько отрывочных, бессвязных слов.
Наконец ему удалось все-таки испустить возглас радости, и он бросился к старику на шею с криком:
– Ах, мой дорогой отец! Наконец я вас разыскал! Теперь я вас никогда, никогда не оставлю!
– Значит, я не ошибся? – ответил старик, протирая глаза. – Значит, ты действительно мой милый Пиноккио?
– Да, да, это я, я самый! И вы мне все простили, не правда ли? Ах, дорогой отец, вы такой добрый!.. А я наоборот… Ах, если бы вы знали, сколько несчастий я пережил и сколько зла испытал! Представьте себе, мой бедный отец: в тот день, когда вы продали свою куртку и купили мне букварь, чтобы я мог пойти в школу, я на все наплевал ради кукольного театра, и хозяин театра хотел меня бросить в огонь, чтобы его барашек изжарился, и потом он дал мне пять золотых монет для вас, но я повстречал Лису и Кота, которые привели меня в таверну «Красного Рака», где они жрали, как волки, а я один-одинешенек снова пошел в ночь и встретил грабителей, которые побежали вслед за мной, а я впереди, и они за мной, и я все время впереди, и они все время за мной, и я впереди, пока они меня не повесили на ветке Большого Дуба, где Красивая Девочка с лазурными волосами велела отвезти меня в карете, и, когда меня врачи осмотрели, они сразу же сказали: «Если он еще не мертв, значит, он еще жив», и тогда я не выдержал и соврал, и мой нос стал расти, и я не мог пройти через дверь, и поэтому я затем вместе с Лисой и Котом закопал четыре золотые монеты, потому что одну я потратил в таверне, и попугай начал смеяться, и вместо двух тысяч монет я вообще ничего не нашел, и, когда судья услышал, что меня ограбили, он немедленно посадил меня в тюрьму, чтобы воры были довольны, и оттуда я попал в виноградник и увидел там красивые гроздья и оказался в капкане, и крестьянин имел все основания надеть на меня собачий ошейник, чтобы я охранял его курятник, но потом он понял мою невиновность и снова отпустил меня на свободу, и змея с дымящимся хвостом начала смеяться, и жила лопнула у нее в груди, и так я снова пошел домой к Красивой Девочке, которая умерла, и Голубь увидел, что я плачу и сказал: «Я видел, как твой отец мастерил себе маленькую лодочку, чтобы тебя искать», и я ему сказал: «Если бы я имел крылья, как ты!», и он сказал мне: «Ты хотел бы увидеть своего отца?», и я ему сказал: «Очень хотел бы, если бы смог», и он мне сказал: «Я тебя отвезу», и я спросил: «Как?», и он сказал: «Влезай ко мне на спину», и так мы летели всю ночь, и потом мне утром сказали рыбаки, которые глядели на море: «Там бедный рыбак в маленькой лодке, и она тонет», и я сразу вас узнал издали, потому что мне мое сердце сказало, и я вам делал знаки, чтобы вы вернулись на берег.
– Я тоже узнал тебя, – сказал Джеппетто, – и мне очень хотелось вернуться. Но как? Море было бурное, и большая волна опрокинула мою лодочку. Тут меня заметила страшная Акула, которая как раз находилась поблизости. Она бросилась на меня, высунула язык и проглотила меня, как таблетку.
– И давно вы здесь в заключении? – спросил Пиноккио.
– С того самого дня. Уже скоро два года. Два года, мой дорогой Пиноккио, которые показались мне двумя столетиями.
– А как же вы здесь жили? И где вы достали свечку? И кто вам дал спички?
– Я тебе все расскажу. Представь себе, та же самая буря, которая перевернула мою маленькую лодочку, опрокинула также одно торговое судно. Всем матросам удалось спастись, но само судно утонуло, и та же Акула, в тот день очень голодная, проглотила корабль.
– Как! Проглотила корабль одним глотком? – поразился Пиноккио.
– Да, одним глотком. Только мачту она выплюнула обратно, потому что мачта застряла у нее между зубов, как рыбья кость. На мое великое счастье, на корабле было мясо, сухари в коробках, поджаренный хлеб, вино в бутылках, изюм, швейцарский сыр, кофе, сахар, а также стеариновые свечи и коробки спичек. Этим я поддерживал свою жизнь два года. Но теперь склад пуст, и вот эта свеча, которую ты здесь видишь, – последняя.
– А потом?..
– А потом, мой милый, мы оба останемся в темноте.
– В таком случае, мой дорогой отец, – сказал Пиноккио, – мы не должны терять время. Мы должны немедленно подумать о бегстве.
– О бегстве? Каким образом?
– Мы должны пробраться через пасть Акулы и выпрыгнуть в море.
– Это легко сказать, мой милый Пиноккио. Дело в том, что я не умею плавать.
– Неважно!.. Вы сядете мне на плечи. Я хороший пловец и смогу доставить вас на берег невредимым.
– Это тебе кажется, мой милый мальчик, – возразил Джеппетто, покачав головой и горько усмехаясь. – Неужели ты думаешь, что такому маленькому Деревянному Человечку, как ты, хватит сил нести меня на плечах?
– Попробуйте, и вы увидите! А если нам суждено умереть, то мы, по крайней мере, умрем вместе.
И, не теряя лишнего времени, Пиноккио пошел вперед, сказав своему отцу:
– Идите за мной и не бойтесь!
Так они прошли немалое расстояние, миновали весь желудок и все туловище Акулы. Но, когда они достигли места, где начиналась глотка чудовища, они сочли нужным остановиться, осмотреться и выбрать наиболее подходящий момент для бегства.
Следует сказать, что Акула была очень старая, страдала астмой и сердечной недостаточностью и по этой причине вынуждена была спать с открытым ртом. Поэтому Пиноккио, стоявший внизу, возле глотки, и ведший наблюдение, смог увидеть добрый кусок звездного неба и сияние лунного света.
– Вот удобный момент для бегства, – прошептал он отцу на ухо. – Акула спит, как сурок, а море спокойное и светлое. Следуйте за мной, отец! Мы скоро будем спасены.
Сказано – сделано. Они влезли по глотке морского чудовища наверх и, очутившись в огромной пасти, прошли на носках по языку – язык был широк и длинен, как садовая дорожка. Но в тот момент, когда они совсем уже приготовились броситься в море. Акула расчихалась. И, чихая, она с такой силой откинулась назад, что Пиноккио и Джеппетто снова слетели в желудок чудовища.
Стремительный толчок погасил свечу, и отец с сыном остались в темноте.
– Что же теперь делать? – спросил Пиноккио очень серьезно.
– Теперь мы пропали, мой мальчик.
– Почему пропали? Дайте мне руку, отец, и постарайтесь не поскользнуться.
– Куда ты хочешь меня повести?
– Мы должны еще раз попытаться. Идемте со мной и не бойтесь.