6-го. Царь смотрел на воинские упражнения своих полков; как только он убедился, насколько далеки эти полчища от настоящих воинов, он показывал им различные жесты и движения на самом себе, уча наклонением собственного тела, какую телесную выправку должны стараться иметь эти беспорядочные массы; наконец, когда ему надоело это грубое сборище, он отправился с толпою бояр на пиршество, которое по его желанию устроил его Посол Лефорт. Ликование при заздравных чашах усиливалось радостными звуками пушечных выстрелов, и веселое пиршество затянулось до позднего вечера. Под покровом ночной тишины Царь с очень немногими из самых верных приближенных поехал в Кремль, где дал волю своим Отцовским чувствам по отношению к своему сыну Царевичу, очень милому ребенку, трижды поцеловал его и осыпал многими другими доказательствами отцовской любви; после этого он вернулся в свой черепичный дворец в Преображенском, избегая видеться с Царицей, своей супругой; она ему противна, и это отвращение усилилось от давности времени…
14-го… Пир не был окончен, как его Царское Величество, полный ярости после горячего разговора со своим Воеводой Шеиным, оставил свое место. Сначала никто не знал его намерения, а потом открылось, что он ушел для расспросов солдат, чтобы осведомиться, сколько Полковников и других полковых офицеров произвел выше названный Воевода за одни только деньги, не обращая внимания на их заслуги. Немного спустя он вернулся, и гнев его усилился до такой степени, что он обнажил меч и ударил им по столу пред глазами Воеводы со следующей угрозой: «Так поражу и истреблю я твой полк!» В пылу справедливого негодования он отходит к князю Ромодановскому и Думному Никите Моисеевичу; но, заметив, что они пытаются оправдать Воеводу, Царь распалился так, что, нанося обнаженным мечем без разбору удары, привел в ужас всех собеседников: Князь Ромодановский получил легкую рану в палец, другой в голову; у Никиты Моисеевича, при движении меча наотмашь, была повреждена рука; гораздо более гибельный удар готовился Воеводе, который несомненно упал бы от Царской Десницы, обливаясь собственной кровью, но Генерал Лефорт (которому почти одному это позволялось), обняв Царя, отвел его руку от удара. Царь, однако, пришел в сильное негодование от того, что нашлось лицо, дерзнувшее помешать последствиям его вполне справедливого гнева, тот час обернулся и поразил неуместно вмешавшегося тяжелым ударом в спину; поправить дело могло одно только лицо, занимающее первое место среди Москвитян по привязанности к нему Царя. Говорят, что этот человек вознесен до верха всем завидного могущества из низшей среди людей участи[13]. Он успел так смягчить Царское сердце, что тот удержался от убийства, ограничившись одними угрозами. Эту жестокую бурю сменила приятная и ясная погода. Его Царское Величество с веселым выражением лица принял участие в танцах и в доказательство особенной любезности велел музыкантам играть те пьесы, под которые (как говорил он) «он танцевал у любезнейшего Государя, своего брата», т. е. во время приема Августейшим Хозяином своих Пресветлейших гостей. Две жившие в доме девушки, пробравшиеся украдкой, были по приказанию Царя выведены солдатами. Снова 25 пушек приветствовали заздравные чаши, и приятное пиршество затянулось до половины шестого часа утра.
Кликал разрядный дьяк Федор Замятнин, а Государь изволил смотреть по тетради и ставить крыжи над именами.
Иван Данилов сын Наумов на смотре бит батоги нещадно за то, что у него борода и ус невыбриты.
И после смотра им воеводам была сказка, чтоб у них впредь бород и усов не было, a у кого будет, и тем будет гнев, а с Москвы им без указа ездить не велено.
Того же года состоялся указ носить платье венгерское; и потом, спустя с полгода, состоялся указ носить всем платье, мужское и женское, немецкое. И для того были выбраны по воротам целовальники, чтоб смотреть того, и с противников указу брали пошлину деньгами; и также платье резали и драли. Однако ж чрез три года насилу уставились.
Того года начались прибыли. Первая выдана человеком боярским Бориса Шереметева Алексеем Курбатовым, который ныне во дьяках и реентом в бурмиской палате, или в ратуше, а прежде того сидел в оружейной палате, которой вымыслил на Ивановской площади продавать бумагу за разными величеством гербами, и всякие приказные письма между челобитчиков и крепости писать, как о том показано в указе. И с того сбора сбиралося во всем государстве с той бумаги тысяч по 300. И с того числа почали умно жаться прибыли.
И того года в Москве ночью ворота стали запирать часть (час) ночи, а отпирать за час до свету, также и в набат бить всегда непременно за час до свету, а с вечера час ночи, а не так как старой обычай был: в малые ночи – час ночи, а в большие – два часа ночи. А будет, кто ночью похочет пройти, с человека и с лошади по копейке.
Того же года был пожар на Москве великой, как вошли послы шведские, так что весь Китай выгорел и другие места в Белом городе по Неглинку…
Кроме описанной перемены в одежде, Русским приказано было брить бороды; но усы носить дозволяется, хотя придворные чины и другие лица не носят уже и усов. Для того же, чтобы приказание это исполнялось в точности, заведены были особые бородобреи, чтобы они брили бороды без различия всем тем, кого встретят с бородою. Многим из Русских распоряжение это казалось до того горьким, что они старались подкупить деньгами тех бородобреев, которым поручено было брить всех; но это не помогало, по тому что в след за тем они попадали на другого бородобрея, который не соглашался ни на какой подкуп. Такое бритье совершалось даже за столом Царя, и везде в другом месте, даже над самыми знатными вельможами. He возможно выразить скорби, какую причиняло это бритье многим Русским, не могшим утешиться от того, что они потеряли бороду, которую они так долго носили и которую считали признаком почета и знатности. Есть и теперь еще много таких, которые дали бы Бог знает что за то, чтобы отбыть такого несчастия.
Перемены в одежде не так значительны между женщинами, за исключением знатных особ, которые носят вообще наряды и платья, употребляемые и у нас.
В начале для приведения распоряжения об одежде в исполнение, нужно было выписывать из-за границы шляпы, башмаки и другие необходимые вещи. Но так как это было неудобно и дорого, то Русские сами стали было делать шляпы. Сначала это самоделье шло довольно плохо, но потом они усовершенствовались, когда выписали иностранных мастеров и стали учиться у них; я уже упоминал, что Русские искусные подражатели и любят поучиться.
Русские положительно питали некоторого рода религиозное уважение к своим бородам, тем более, что это ставило различие между ними и иностранцами; а Священники поддерживали их в этом обычае, приводя в пример то, что все благочестивые мужи в древности носили бороду, согласно тому, как на иконах изображают Святых. Ничто не может заставить Русских расстаться с своими бородами, кроме самовластия Царя и страха, что (в минуту веселого расположения духа) он прикажет вырвать бороды их с корнем, и уничтожить их таким грубым способом, что вместе с волосами оторвется и кожа. По этому случаю на улицах подбрасывались запечатанные письма на имя Царя, в которых Его Величество упрекали в тиранстве и язычестве за то, что он заставлял расстаться с бородами.
Около этого времени Царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе, и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цырюльника, был старый Русский плотник, бывший со мною в Камышинке, отлично работавший топором и которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал с своей бородой? На это он сунул руку за пазуху и вытащил бороду, показал мне ее и сказал, что когда прийдет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы, явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней Св. Николаю. Он прибавил, что все его братья (подразумевая под этим товарищей работников), которых в этот день тоже выбрили, как его, также об этом позаботились.
Что касается до одежды их, то платье, которое обыкновенно носили Русские, состояло из длинного одеяния, спускавшегося до половины икр их, на боках оно было собрано складками и с вида мало отличалось от женских юбок.
Вследствие этого Царь решил изменить этот наряд, и сначала отдал приказание, чтоб все его Бояре и все приближенные ко Двору и получавшие от него жалование, обязаны были, под страхом попасть в немилость, одеться по Английской моде в кафтаны из тонкого сукна, обшитые серебром или золотом, смотря по средствам каждого. Затем он приказал вывесить на всех воротах города Москвы образец этого Английского сукна и объявить, что все (кроме простых крестьян, приносивших в город товары и съестные припасы) обязываются шить себе платье по такому образцу и что всякий, кто ослушается этого приказания и пройдет через городские ворота в длинном кафтане, будет обязан заплатить две гривны, что составляет 20 пенсов, или стать на колени у городских ворот, чтоб кафтан его обрезали в уровень с землею и окоротили на всю ту длину, которая окажется лишнею против его роста, когда он стоит таким образом на коленях. Подобным способом окорочено было несколько сотен кафтанов. Так как все это делалось добродушно, то и вызывало веселость в народе и вскоре уничтожило обычай носить длинные кафтаны, особенно в местностях, смежных с Москвою, и в других городах, где проезжал Царь.
Также и женщинам, преимущественно придворным госпожам, приказано было изменить одеяние по Английской моде, но они с этим вскоре примирились по следующей причине: в России всегда существовал обычай во всех общественных увеселениях не допускать женщин до разговоров с мужчинами; они даже не должны были показываться им; жилища всех знатных почетных людей строились с особым входом для женщин, которые содержались отдельно в своих отделениях. В виде исключения существовал обычай, по которому хозяин дома, если приезжал к нему гость, которого он хотел особенно почтить, выводил жену свою из этих покоев через заднее крыльцо; она появлялась, в сопровождении своих служанок, приветствовала гостя и подносила ему и всему обществу чарку водки; после чего женщины обыкновенно удалялись снова в свои покои и их уже больше не видали. Так как Царь не только желал ввести в употребление Английское платье, но и заботился об том, чтоб это было приятно Русским госпожам, то он издал Указ, постановляющий, чтоб с этого времени на все свадьбы и другие общественные увеселения женщины приглашались также, как и мужчины, но исключительно по Английской моде. Во время этих увеселений Русские госпожи скоро примирились с Английским платьем, так как заметили, что оно делало их тем более приятными и привлекательными…
Высшие Бояре имели обыкновение, для большей пышности и важности, содержать около своей особы дворню, состоящую из множества бесполезных слуг. Когда Бояре появлялись на улицах Москвы, то некоторые из этих людей предшествовали им с непокрытой головой, а другие следовали за ними в длинном ходе, одетые в разнородные платья всех цветов; когда же их Бояре или господа ехали по Москве верхом либо в карете и в санях, то, для большей важности, обыкновенно ездили весьма медленно, даже и в самую холодную погоду, чтоб эти люди могли следовать за ними пешком. Боярские госпожи также имели многочисленных прислужников.
Но Царь, который обыкновенно ездит очень скоро, подает им совершенно противоположный пример: он выезжает только с несколькими слугами, которые сопровождают его верхом и одеты в красивые мундирные ливреи. Царедворцы делают то же, и примеру этому обязаны следовать все Бояре и значительные лица. Чтоб еще успешнее достигнуть этого, Царь, по возвращении своем из путешествий, приказал составить список всех лиц, находящихся без должности около Боярских домов, и велел отправить их в войско. Это было им весьма не по нутру, и они стали сильно ходатайствовать об изменении этого закона; за многих из людей этих вносили значительные деньги, чтобы избавить их от службы; преимущественно же делалось это в отношении тех лиц из дворни их, которые сами были настоящие дворяне и находились при этих господах единственно в ожидании повышения. Но как бы то ни было, Царским законам необходимо было покориться. Составлен был список нескольких тысяч бесполезных и лишних служителей, которые и отправлены были в войско.
Перенесение празднования Нового Года на 1 Января
Аптека в Москве
Рождество в Москве
14-го… Пир не был окончен, как его Царское Величество, полный ярости после горячего разговора со своим Воеводой Шеиным, оставил свое место. Сначала никто не знал его намерения, а потом открылось, что он ушел для расспросов солдат, чтобы осведомиться, сколько Полковников и других полковых офицеров произвел выше названный Воевода за одни только деньги, не обращая внимания на их заслуги. Немного спустя он вернулся, и гнев его усилился до такой степени, что он обнажил меч и ударил им по столу пред глазами Воеводы со следующей угрозой: «Так поражу и истреблю я твой полк!» В пылу справедливого негодования он отходит к князю Ромодановскому и Думному Никите Моисеевичу; но, заметив, что они пытаются оправдать Воеводу, Царь распалился так, что, нанося обнаженным мечем без разбору удары, привел в ужас всех собеседников: Князь Ромодановский получил легкую рану в палец, другой в голову; у Никиты Моисеевича, при движении меча наотмашь, была повреждена рука; гораздо более гибельный удар готовился Воеводе, который несомненно упал бы от Царской Десницы, обливаясь собственной кровью, но Генерал Лефорт (которому почти одному это позволялось), обняв Царя, отвел его руку от удара. Царь, однако, пришел в сильное негодование от того, что нашлось лицо, дерзнувшее помешать последствиям его вполне справедливого гнева, тот час обернулся и поразил неуместно вмешавшегося тяжелым ударом в спину; поправить дело могло одно только лицо, занимающее первое место среди Москвитян по привязанности к нему Царя. Говорят, что этот человек вознесен до верха всем завидного могущества из низшей среди людей участи[13]. Он успел так смягчить Царское сердце, что тот удержался от убийства, ограничившись одними угрозами. Эту жестокую бурю сменила приятная и ясная погода. Его Царское Величество с веселым выражением лица принял участие в танцах и в доказательство особенной любезности велел музыкантам играть те пьесы, под которые (как говорил он) «он танцевал у любезнейшего Государя, своего брата», т. е. во время приема Августейшим Хозяином своих Пресветлейших гостей. Две жившие в доме девушки, пробравшиеся украдкой, были по приказанию Царя выведены солдатами. Снова 25 пушек приветствовали заздравные чаши, и приятное пиршество затянулось до половины шестого часа утра.
И по указу государеву из всех городов велено быть воеводам к Москве к смотру; также которые были в посылках Декабря в 1 числу, и о том в города посланы грамоты. И всех воевод и посыльных людей изволил смотреть сам Государь, в Преображенском на генеральном дворе, а кликали их по одному имени.И. Корб
Кликал разрядный дьяк Федор Замятнин, а Государь изволил смотреть по тетради и ставить крыжи над именами.
Иван Данилов сын Наумов на смотре бит батоги нещадно за то, что у него борода и ус невыбриты.
И после смотра им воеводам была сказка, чтоб у них впредь бород и усов не было, a у кого будет, и тем будет гнев, а с Москвы им без указа ездить не велено.
А. Желябужский
* * *
Августа в 26 день (1700 г.) прибиты по градским воротам указы о платье Французском и Венгерском и для образца повешены были чучелы, сиречь образцы платью…А. Желябужский
* * *
Его величество, отменяя старинные обряды, изъявляющие униженности человечества, в 1701 году, декабря 30-го дня, запретил, чтоб не писать и не называть уменьшительными именами вместо полного имени Дмитрия Митькой или Ивашкою, чтоб не падать пред ним на колени, и чтоб зимою, когда морозно, не снимать шляп и шапок с головы, проходя мимо того дворца, где обитает государь, говоря о сих обычаях так великодушно: «Какое различие между Бога и Царя, когда воздавать будут равное обоим почтение? Коленопреклонное моление принадлежит Единому Творцу за те благости, какими Он нас наградил. [К чему] уничтожать звание, безобразить достоинство человеческое, а в жестокие морозы почесть делать дому моему бесплодную с обнаженною главою, вредить здоровье свое, которое милее и надобнее мне в каждом подданном паче всяких бесполезных поклонов? Менее низкости, более усердия в службе и верности ко мне и государству – сия-то почесть свойственна царю».А. Нартов
* * *
Примечание. Указ Петра о неупотреблении уменьшительных имен см. в П. Собр. Закон., № 1184. Распоряжение об отмене коленопреклонения последовало позже: по словам Штелина (Анекдоты, с. 121), оно было вызвано тем, что в первые годы по основании Петербурга улицы не были в нем вымощены; мощение их началось не ранее 1714 года.* * *
Того года (1698 г.) началась в нашем государстве кавалерия святого Андрея; и первая одна Федору Головину, другому – гетману Мазепе…Того же года состоялся указ носить платье венгерское; и потом, спустя с полгода, состоялся указ носить всем платье, мужское и женское, немецкое. И для того были выбраны по воротам целовальники, чтоб смотреть того, и с противников указу брали пошлину деньгами; и также платье резали и драли. Однако ж чрез три года насилу уставились.
Того года начались прибыли. Первая выдана человеком боярским Бориса Шереметева Алексеем Курбатовым, который ныне во дьяках и реентом в бурмиской палате, или в ратуше, а прежде того сидел в оружейной палате, которой вымыслил на Ивановской площади продавать бумагу за разными величеством гербами, и всякие приказные письма между челобитчиков и крепости писать, как о том показано в указе. И с того сбора сбиралося во всем государстве с той бумаги тысяч по 300. И с того числа почали умно жаться прибыли.
И того года в Москве ночью ворота стали запирать часть (час) ночи, а отпирать за час до свету, также и в набат бить всегда непременно за час до свету, а с вечера час ночи, а не так как старой обычай был: в малые ночи – час ночи, а в большие – два часа ночи. А будет, кто ночью похочет пройти, с человека и с лошади по копейке.
Того же года был пожар на Москве великой, как вошли послы шведские, так что весь Китай выгорел и другие места в Белом городе по Неглинку…
Кн. Б. И. Куракин
* * *
Время произвело великие перемены в этом Государстве, в особенности со времени возвращения Царя из путешествия. Прежде всего он повелел изменить род одежды, как мужской, так и женской, и особенно распоряжение это касалось до придворных лиц, которые исправляли там различные должности, кто бы они ни были, даже самые дети. Таким же образом стали одеваться и Русские купцы и другие Русские люди, так что по одежде их нельзя отличить от наших соотечественников. В тот же год обнародован был Указ, воспрещавший всем Русским выходить за городские ворота не в Польском кафтане, или не в нашей (Голландской) одежде, чулках и башмаках. Иностранные слуги первые обязаны были исполнять этот Указ, за нарушение коего стража срывала их с запяток саней и взыскивала с них известную пеню, после чего и отпускала их; но Указ этот не касался ни крестьян, ни сельских жителей вообще…Кроме описанной перемены в одежде, Русским приказано было брить бороды; но усы носить дозволяется, хотя придворные чины и другие лица не носят уже и усов. Для того же, чтобы приказание это исполнялось в точности, заведены были особые бородобреи, чтобы они брили бороды без различия всем тем, кого встретят с бородою. Многим из Русских распоряжение это казалось до того горьким, что они старались подкупить деньгами тех бородобреев, которым поручено было брить всех; но это не помогало, по тому что в след за тем они попадали на другого бородобрея, который не соглашался ни на какой подкуп. Такое бритье совершалось даже за столом Царя, и везде в другом месте, даже над самыми знатными вельможами. He возможно выразить скорби, какую причиняло это бритье многим Русским, не могшим утешиться от того, что они потеряли бороду, которую они так долго носили и которую считали признаком почета и знатности. Есть и теперь еще много таких, которые дали бы Бог знает что за то, чтобы отбыть такого несчастия.
Перемены в одежде не так значительны между женщинами, за исключением знатных особ, которые носят вообще наряды и платья, употребляемые и у нас.
В начале для приведения распоряжения об одежде в исполнение, нужно было выписывать из-за границы шляпы, башмаки и другие необходимые вещи. Но так как это было неудобно и дорого, то Русские сами стали было делать шляпы. Сначала это самоделье шло довольно плохо, но потом они усовершенствовались, когда выписали иностранных мастеров и стали учиться у них; я уже упоминал, что Русские искусные подражатели и любят поучиться.
Корнилий де-Бруин
* * *
Русские имели обыкновение, на подобие древних Патриархов, носить длинную бороду, спускавшуюся на грудь; они гордились бородами, расчесывали их, приглаживали, заботились о красоте их и старались сохранить в целости каждый волос. Усы они отпускали до такой длины, что каждый раз, когда им приходилось пить, они обмакивали оные в чашку, так что потом надо было обтирать их; а в то же время волосы на голове стригли очень коротко, только у одних Священников или Попов, для различия от прочих людей, было обыкновение отпускать на голове длинные волосы, спускающиеся на спину. Царь, желая преобразовать этот глупый обычай и привести их к тому, чтобы они с виду походили на прочих Европейцев, повелел обложить податью всех дворян, купцов и других подданных своих (за исключением Священников и простых крестьян или рабов), чтобы каждый из них за право носить бороду платил ежегодно 10 рублей; также и простолюдины в России обязаны были платить по одной копейке, каждый раз, когда проходили через ворота какого города, где приставлено было лицо для сбора пошлины. Это распоряжение считали в то время почти грехом со стороны Царя и покушением на религию, и смотрели на то, как на великое притеснение, приписывая его влиянию иностранцев. Но так как женщины предпочитают в этом виде мужей и возлюбленных своих (без бороды), то они уже почти примирились с этим обычаем.Русские положительно питали некоторого рода религиозное уважение к своим бородам, тем более, что это ставило различие между ними и иностранцами; а Священники поддерживали их в этом обычае, приводя в пример то, что все благочестивые мужи в древности носили бороду, согласно тому, как на иконах изображают Святых. Ничто не может заставить Русских расстаться с своими бородами, кроме самовластия Царя и страха, что (в минуту веселого расположения духа) он прикажет вырвать бороды их с корнем, и уничтожить их таким грубым способом, что вместе с волосами оторвется и кожа. По этому случаю на улицах подбрасывались запечатанные письма на имя Царя, в которых Его Величество упрекали в тиранстве и язычестве за то, что он заставлял расстаться с бородами.
Около этого времени Царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе, и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цырюльника, был старый Русский плотник, бывший со мною в Камышинке, отлично работавший топором и которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал с своей бородой? На это он сунул руку за пазуху и вытащил бороду, показал мне ее и сказал, что когда прийдет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы, явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней Св. Николаю. Он прибавил, что все его братья (подразумевая под этим товарищей работников), которых в этот день тоже выбрили, как его, также об этом позаботились.
Что касается до одежды их, то платье, которое обыкновенно носили Русские, состояло из длинного одеяния, спускавшегося до половины икр их, на боках оно было собрано складками и с вида мало отличалось от женских юбок.
Вследствие этого Царь решил изменить этот наряд, и сначала отдал приказание, чтоб все его Бояре и все приближенные ко Двору и получавшие от него жалование, обязаны были, под страхом попасть в немилость, одеться по Английской моде в кафтаны из тонкого сукна, обшитые серебром или золотом, смотря по средствам каждого. Затем он приказал вывесить на всех воротах города Москвы образец этого Английского сукна и объявить, что все (кроме простых крестьян, приносивших в город товары и съестные припасы) обязываются шить себе платье по такому образцу и что всякий, кто ослушается этого приказания и пройдет через городские ворота в длинном кафтане, будет обязан заплатить две гривны, что составляет 20 пенсов, или стать на колени у городских ворот, чтоб кафтан его обрезали в уровень с землею и окоротили на всю ту длину, которая окажется лишнею против его роста, когда он стоит таким образом на коленях. Подобным способом окорочено было несколько сотен кафтанов. Так как все это делалось добродушно, то и вызывало веселость в народе и вскоре уничтожило обычай носить длинные кафтаны, особенно в местностях, смежных с Москвою, и в других городах, где проезжал Царь.
Также и женщинам, преимущественно придворным госпожам, приказано было изменить одеяние по Английской моде, но они с этим вскоре примирились по следующей причине: в России всегда существовал обычай во всех общественных увеселениях не допускать женщин до разговоров с мужчинами; они даже не должны были показываться им; жилища всех знатных почетных людей строились с особым входом для женщин, которые содержались отдельно в своих отделениях. В виде исключения существовал обычай, по которому хозяин дома, если приезжал к нему гость, которого он хотел особенно почтить, выводил жену свою из этих покоев через заднее крыльцо; она появлялась, в сопровождении своих служанок, приветствовала гостя и подносила ему и всему обществу чарку водки; после чего женщины обыкновенно удалялись снова в свои покои и их уже больше не видали. Так как Царь не только желал ввести в употребление Английское платье, но и заботился об том, чтоб это было приятно Русским госпожам, то он издал Указ, постановляющий, чтоб с этого времени на все свадьбы и другие общественные увеселения женщины приглашались также, как и мужчины, но исключительно по Английской моде. Во время этих увеселений Русские госпожи скоро примирились с Английским платьем, так как заметили, что оно делало их тем более приятными и привлекательными…
Высшие Бояре имели обыкновение, для большей пышности и важности, содержать около своей особы дворню, состоящую из множества бесполезных слуг. Когда Бояре появлялись на улицах Москвы, то некоторые из этих людей предшествовали им с непокрытой головой, а другие следовали за ними в длинном ходе, одетые в разнородные платья всех цветов; когда же их Бояре или господа ехали по Москве верхом либо в карете и в санях, то, для большей важности, обыкновенно ездили весьма медленно, даже и в самую холодную погоду, чтоб эти люди могли следовать за ними пешком. Боярские госпожи также имели многочисленных прислужников.
Но Царь, который обыкновенно ездит очень скоро, подает им совершенно противоположный пример: он выезжает только с несколькими слугами, которые сопровождают его верхом и одеты в красивые мундирные ливреи. Царедворцы делают то же, и примеру этому обязаны следовать все Бояре и значительные лица. Чтоб еще успешнее достигнуть этого, Царь, по возвращении своем из путешествий, приказал составить список всех лиц, находящихся без должности около Боярских домов, и велел отправить их в войско. Это было им весьма не по нутру, и они стали сильно ходатайствовать об изменении этого закона; за многих из людей этих вносили значительные деньги, чтобы избавить их от службы; преимущественно же делалось это в отношении тех лиц из дворни их, которые сами были настоящие дворяне и находились при этих господах единственно в ожидании повышения. Но как бы то ни было, Царским законам необходимо было покориться. Составлен был список нескольких тысяч бесполезных и лишних служителей, которые и отправлены были в войско.
Дж. Перри
Перенесение празднования Нового Года на 1 Января
7208 Декабря в 15 день[14], Великий Государь, Царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великие и Малые и Белые России Самодержец, указал сказать: «известно ему Великому Государю стало не только что во многих Европейских христианских странах, но и в народах Славянских, которые с восточною православною нашей церковью во всем согласны, как Волохи, Молдавы, Сербы, Далматы, Болгары и самые его Великого Государя подданные Черкесы и все Греки, от которых Вера наша православная принята, все те народы согласно лета свои счисляют от Рождества Христова в восьмой день спустя, то есть Генваря с 1 числа, не от создания мира, за многую разнь и считание в тех летах и ныне от Рождества Христова, доходит 1699 год; а будущего Генваря с 1 числа настанет новый год 1700 купно новый и столетний век. И для того доброго и полезного дела указал Великий Государь впредь лета вычислять в приказах и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего Генваря с 1 числа от Рождества Христова 1700 года; а в знак того доброго начинания и нового столетнего века в царствующем граде Москве, после должного благодарения к Богу и молебного пения в церкви, и кому случится и в доме своем и по большим и проезжим и знатным улицам знатным людям, и у домов нарочитых духовного и мирского чина впредь на воротах учинить некоторое украшение от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых, против образцов, каковы сделаны на гостином дворе у нижней аптеки, или кому удобнее и пристойнее, смотря по месту и воротам учинить возможно; и людям скудным комуждо хотя по древу или ветви над воротами или над хороминою своею поставить, и чтоб то поспело будущего Генваря к 1 числу 1700 сего года, а стоять тому украшению Генваря по 7 число того ж года. Да Января ж в 1 день, в знак веселия, друг друга поздравляем с новым годом и столетним веком. Чинить сие когда на большой Красной площади огневые потехи зачнут и стрельба будет, по знатным домам боярским, и окольническим, и думным, и ближним и знатных людей палатного, воинского и купеческого чина знаменитым людям, кий-ждо на своем дворе, из небольших пушек, у кого есть, и из мелкого ружья учинить трижды стрельбу, и выпустить несколько ракет, сколько у кого случится; a по улицам большим, где пристойно есть, Января с 5 числа по 7 число, по ночам, огни зажигать из дров или из хвороста или соломы, а где мелкие дворы собрався пять или шесть дворов, тако-ж огонь класть, или кто похочет на столбках по одной, или по две, или по три смоленые и худые бочки, наполняя соломою или хворостом, зажигать; а перед Бурмистрскою ратушею стрельбе и таким огням украшение по их рассмотрению быть же».
А. Желябужский
Аптека в Москве
(1703 г.). Полагаю не лишним, прежде отъезда моего из Москвы сказать здесь о тех новых зданиях, которые были возведены в этом городе во время моего путешествия в Персию. Самое значительное было громадное каменное здание, начатое постройкою лет 7 уже тому назад и предназначавшееся для помещения в нем Монетного Двора, но потом года с полтора тому назад назначенное для большой Аптеки. Это прекрасное здание, довольно высокое и с красивою башнею на передней стороне. Оно находится на восток от Кремля, на том месте, где некогда был куриный и чертовский (?) торг (de Hoender en Duivermarkt). Перед входом в это здание есть обширный двор, пройдя который, всходят на большую лестницу, ведущую в первую аптечную комнату, со сводами и весьма высокую, имеющую в длину 15 шагов и в ширину до 20 шагов. В то время, когда я осматривал это здание, сказанную комнату росписывали водяными красками (in Fresko). Боковые стены расписаны высокими блестящими окошками, а верхняя часть их красивыми Китайскими горками, на верху которых помещалось, по Китайскому способу, изображение герба Его Царского Величества. В описанной комнате две двери, одна ведет в кладовую трав, а другая в Приказ (Prikaes) или Канцелярию. Эти две последние тоже большие прекрасные залы, со сводами и вообще очень изящны. Кроме того, есть в доме еще две подобные же комнаты, из коих одна назначена для лаборатории, а другая для библиотеки, вмещающей в себе и замечательные растения и редких животных. Наконец, есть здесь еще много комнат и между прочим помещение Президента или Доктора, Аптекаря и разной прислуги… Все они находятся на одной стороне здания, а под ними различные, очень большие и красивые погреба. Приказом или Канцелярией заведывает Доктор, а под его начальством состоят несколько писцов и его Вице-Канцлер, который имеет власть и наказывать их. Все Лекаря, Хирурги и составители разных лекарств получают свое жалованье из этого приказа. В этой Аптеке служат 8 Аптекарей, имеющих при себе 5 подмастеров и более 40 работников. Таким образом отсюда получаются все лекарства и медицинские средства для войск и флота Его Величества.
Доктором или Управляющим (Директором) этого дома состоит теперь один Англичанин, по имени Роберт Арескин (Robbert Areskine), главный врач (Lyfarts) Его Величества, получающий ежегодного жалованья 1500 червонцев и экипаж. Он четыре года как уже пришел сюда, пользуется большим вниманием всех за его отличное знание своего дела и личные достоинства, равно как любезное обращение и вежливость. Его Величество подарил ему 2000 риксдалеров, склоняя его взять на себя эту громадную и тягостную обязанность, т. е. устройство Аптеки. Когда я уезжал из Москвы, Арескин надеялся, что в течение года окончит вполне это дело, и он занят был собиранием со всех сторон и укладкой в бумагу, с удивительною чистотою, всех главнейших трав и цветов, употребляемых в Медицине, которыми он уже и наполнил одну книгу. Он показывал мне также кусок черного окаменелого хлеба, а также и другие подобные окаменелости, и говорил, что намерен послать в Сибирь (Siberie) кого-либо из своих подчиненных для собирания там всех лекарственных трав, цветков и растений вообще. При Аптеке находятся два сада.
Я нашел также в Москве, по возвращении своем из Персии, вновь выстроенный Странноприимный дом (Gasthuis) для больных и изувеченных. Это деревянное здание, возведенное на берегу Яузы (Jouse), на северо-востоке, в Немецкой Слободе. Эта больница разделена на 2 части, из коих в одной стоит 7 постелей, каждая для 2-х, по средине девять, каждая для одного человека, а на световой стороне 10, тоже каждая для 2-х. To же самое и в другой части. В том и другом из сих отделений или частей по 3 печи или очага; анатомический покой находится посредине между этими 2-мя отделениями. В верхнем ярусе много небольших комнат, в которых живут: больничный Медик, Аптекарь и Хирург. Самая Аптека занимает здесь 3 комнаты, две для разных лекарственных составов и 3-я для трав, из которых составляют сказанные лекарства.
Доктором или Управляющим (Директором) этого дома состоит теперь один Англичанин, по имени Роберт Арескин (Robbert Areskine), главный врач (Lyfarts) Его Величества, получающий ежегодного жалованья 1500 червонцев и экипаж. Он четыре года как уже пришел сюда, пользуется большим вниманием всех за его отличное знание своего дела и личные достоинства, равно как любезное обращение и вежливость. Его Величество подарил ему 2000 риксдалеров, склоняя его взять на себя эту громадную и тягостную обязанность, т. е. устройство Аптеки. Когда я уезжал из Москвы, Арескин надеялся, что в течение года окончит вполне это дело, и он занят был собиранием со всех сторон и укладкой в бумагу, с удивительною чистотою, всех главнейших трав и цветов, употребляемых в Медицине, которыми он уже и наполнил одну книгу. Он показывал мне также кусок черного окаменелого хлеба, а также и другие подобные окаменелости, и говорил, что намерен послать в Сибирь (Siberie) кого-либо из своих подчиненных для собирания там всех лекарственных трав, цветков и растений вообще. При Аптеке находятся два сада.
Я нашел также в Москве, по возвращении своем из Персии, вновь выстроенный Странноприимный дом (Gasthuis) для больных и изувеченных. Это деревянное здание, возведенное на берегу Яузы (Jouse), на северо-востоке, в Немецкой Слободе. Эта больница разделена на 2 части, из коих в одной стоит 7 постелей, каждая для 2-х, по средине девять, каждая для одного человека, а на световой стороне 10, тоже каждая для 2-х. To же самое и в другой части. В том и другом из сих отделений или частей по 3 печи или очага; анатомический покой находится посредине между этими 2-мя отделениями. В верхнем ярусе много небольших комнат, в которых живут: больничный Медик, Аптекарь и Хирург. Самая Аптека занимает здесь 3 комнаты, две для разных лекарственных составов и 3-я для трав, из которых составляют сказанные лекарства.
Корцилий де Бруин
Рождество в Москве
1699 г. Января 13. Во время Рождества нашего Спасителя устраивается пышная комедия. Знатные Московиты, по выбору Царя, облекаются в разные почетные должности, заимствованные от Церкви. Один изображает Патриарха, другие Митрополитов, Архимандритов, Попов, Дьяконов, Иподьяконов и т. д. Какое кто получит имя по Царскому усмотрению, тот необходимо должен облечься в соответствующее одеяние. Его Царское Величество изображал роль Дьякона. Театральный Патриарх со своими мнимыми Митрополитами и другими лицами, выделяясь посохом, митрой и другими отличиями присвоенного ему сана, разъезжал по городу Москве и Немецкой Слободе на восьмидесяти санях, в количестве двухсот человек. Все они заезжают к более богатым Москвитянам, Немецким Офицерам и купцам и поют хвалу родившемуся Богу, причем хозяева должны платить за эту музыку дорогой ценой. Когда они пропели славословие в честь родившегося Бога у Генерала Лефорта, он угостил всех более приятной музыкой, пиршеством и танцами.