Это не был физический страх. Нет, Притчер не был бесчувственным куском мяса, которому тупость не позволяет даже бояться, но чувство физического страха он умел распознавать.
   Сейчас было другое.
   Притчер украдкой взглянул на Ченниса. Молодой человек разглядывал ногти на левой руке и пытался отгрызть заусенец на правой.
   Притчера охватило возмущение. Этот мальчишка просто не представляет, что такое давление на сознание.
   Генерал подавил вздох и попытался вспомнить, каким он был до того, как Мул обратил его. Вспомнить было трудно. Притчер не мог сориентироваться в своем сознании, не мог порвать эмоциональные путы, связавшие его с Мулом. Он помнил, что собирался убить Мула, но, как ни старался, не мог представить, что чувствовал тогда. Наверное, это была самозащита сознания, потому что, когда Притчер пытался логически дойти до того, что он мог чувствовать, идя с бомбой к Мулу, у него начинало сосать под ложечкой.
   Что, если губернатор тоже захочет преобразовать его эмоции?
   Что, если невидимые щупальца Второго Фонда проникнут в глубины его души и расстроят там какие-нибудь струны?
   Тогда это было не больно. Тогда он вообще ничего не ощутил, не заметил перехода из одного состояния в другое. Он почувствовал, что всегда любил Мула. Даже если и было время, когда он не любил Мула, то есть, когда он думал, что не любит Мула, а ненавидит его, то в это время Притчер находился во власти иллюзии. Притчер устыдился этой иллюзии.
   Но тогда не было больно.
   Будет ли так же при встрече с губернатором? Соединится ли то, что было раньше, с туманной мечтой, которую называют словом Демократия? Мул – тоже мечта, и только Нице принадлежит его, Притчера, верность.
   Притчер судорожно вздохнул. Его тошнило.
   Долетел голос Ченниса:
   – Нас зовут, генерал.
   В дверях появился полный достоинства и спокойного уважения старейшина и проговорил:
   – Его Превосходительство губернатор Россема, исполняющий здесь волю правителей Ницы, рад позволить вам аудиенцию и приглашает вас к себе.
   – Конечно, – Ченнис подтянул пояс и накинул на плечи россемскую шубу.
   Притчер сжал челюсти. Игра началась.
   На вид губернатор Россема не был страшен. Его глубоко посаженные глаза, окруженные сетью морщин, глядели пронзительно, но сквозь темно-русые волосы просвечивала лысина, а свежевыбритый подбородок был мал, мягок и, согласно лженауке об определении характера по чертам лица, слаб.
   Притчер решил смотреть губернатору не в глаза, а на подбородок, хотя не был уверен, что это поможет. Он не надеялся, что ему вообще что-либо поможет.
   Губернатор заговорил высоким голосом, безразлично:
   – Добро пожаловать в Ницу. Мир вам. Вы не голодны? – и махнул изящной, опутанной синими венами рукой в сторону П-образного стола.
   Гости поклонились и сели с внешней стороны перекладины буквы «П».
   Губернатор сел с внутренней стороны перекладины, вдоль ножек расположились старейшины.
   Губернатор говорил короткими, отрывистыми фразами: хвалил блюда, приготовленные из ввезенных из метрополии продуктов (блюда действительно были тонкие, но не более вкусные, чем простая деревенская пища), сетовал на погоду, пытался вызвать гостей на разговор о космических путешествиях.
   Ченнис говорил мало, Притчер молчал.
   Наконец, подали десерт из каких-то тушеных фруктов. Расправившись с ним, губернатор откинулся на спинку стула. Его маленькие глаза блеснули.
   – Я наводил справки о вашем корабле. Хотел оказать вам помощь в его осмотре и, возможно, ремонте. Мне сказали, что его местонахождение неизвестно.
   – Верно, – небрежно бросил Ченнис. – Мы оставили его в космосе. Это большой корабль, оснащенный всем необходимым для длительных полетов и обороны от возможного нападения. Мы подумали, что, стоя у всех на виду, он может вызвать у людей сомнения относительно наших мирных намерений. Мы вышли к вам лишь вдвоем и без оружия.
   – Весьма дружественный акт, – заметил губернатор без особой уверенности. – Вы говорите, корабль большой?
   – Ваше Превосходительство, это не военный корабль.
   – Хм... Откуда вы?
   – Из маленького мира в секторе Сантэнни, Ваше Превосходительство. Это очень незначительный мир, вы даже можете не знать о его существовании. Мы хотели бы завязать с вами торговые отношения.
   – Хм... Что вы можете продать?
   – Машины, Ваше Превосходительство. В обмен на мех, лес, зерно.
   – Хм... – губернатор колебался. – Я слабо разбираюсь в торговле. Возможно, нам удастся прийти к соглашению, выгодному для обеих сторон, но сначала мне хотелось бы увидеть ваши документы. Прежде чем начинать с вами переговоры, мое правительство потребует от меня подробных сведений о вас. Кроме того, мне нужно осмотреть ваш корабль, иначе вас не пропустят в столичный мир.
   Ответа не последовало, и губернатор повторил, теперь уже ледяным голосом:
   – Мне необходимо осмотреть ваш корабль.
   Ченнис рассеянно ответил:
   – К сожалению, в настоящий момент корабль проходит ремонт. Если, Ваше Превосходительство, вы согласны подождать сорок восемь часов, вы сможете его осмотреть.
   – Я не привык ждать.
   Впервые за все время Притчер решился посмотреть губернатору в глаза.
   У него перехватило дыхание. Притчеру казалось, что он тонет, но тут губернатор перевел взгляд на Ченниса. Тот сказал, как ни в чем не бывало:
   – Раньше, чем через сорок восемь часов, корабль посадить нельзя. Мы безоружны. Неужели вы сомневаетесь в честности наших намерений?
   После долгого молчания губернатор резко сказал:
   – Расскажите мне о своем мире.
   На этом неприятные вопросы кончились. Губернатор, исполнив свои официальные обязанности, потерял к гостям интерес и слушал вполуха.
* * *
   Вернувшись после аудиенции в свою комнату, Притчер решил проверить себя. Затаив дыхание, он осторожно «прощупывал» свои эмоции. Он не нашел в себе перемен, но должен ли он их найти? Ведь не чувствовал он себя другим, когда его обратил Мул. Все казалось вполне естественным и даже больше: казалось, что так и должно быть.
   Притчер предпринял эксперимент.
   Мысленно он крикнул: «Второй Фонд должен быть обнаружен и уничтожен!»
   Честная ненависть возникла в его душе с этими словами. Чистейшая ненависть, без тени сомнения.
   Тогда Притчер заменил слова «Второй Фонд» словом «Мул». Его охватил ужас.
   Что ж, пока все в порядке.
   А вдруг на него повлияли по-другому, как-нибудь незаметно? Может, в нем произошли какие-то перемены, которых он не замечает именно потому, что они произошли?
   Этого не узнать.
   Однако, он по-прежнему верен Мулу. Если это не изменилось, остальное не имеет значения.
   Притчер вернулся к действительности. Ченнис что-то делал в своем углу комнаты. Притчер небрежно потеребил большим пальцем браслет-передатчик.
   Получив ответ, он почувствовал величайшее облегчение, а вслед за ним – чуть ли не слабость. На суровом лице генерала ничего не отразилось, но душа пела от радости.
   Ченнис поднял на Притчера глаза, еще не зная, что фарс закончился.

Четвертая интерлюдия

   На улице встретились два спикера Исполнительного Совета.
   Один сказал:
   – У меня есть известие от Первого.
   Второй испуганно заморгал:
   – Точка пересечения?
   – Да! Дожить бы до завтра!

5. Один мужчина и Мул

   Ченнис, по-видимому, не догадывался, что отношение Притчера к нему изменилось. Он развалился на жесткой деревянной скамье, широко раскинув ноги.
   – Ну, что вы думаете о губернаторе?
   – Ничего особенного, – пожал плечами Притчер. – Гением он мне не показался. Очень средний представитель Второго Фонда, если здесь действительно Второй Фонд.
   – Я бы не сказал, что он представитель Второго Фонда. Впрочем, кто знает? – Ченнис задумался. – Представьте, что вы представитель Второго Фонда и вам известна цель нашего приезда сюда. Как бы вы с нами поступили? Что бы сделали?
   – Разумеется, обратил бы.
   – Как Мул? – Ченнис снова задумался. – Может, нас уже и обратили, только мы этого не знаем... Допустим, Психологи не умеют обращать, они просто тонкие психологи. Что бы вы сделали, будь вы Психолог?
   – Убил бы нас, не откладывая в долгий ящик.
   – В нашем корабле? Нет, – Ченнис сделал отрицательный жест. – Притчер, старина, мы блефуем. Если даже во Втором Фонде умеют управлять эмоциями, то мы им не нужны. Мы только пешки, и они это понимают. Бороться они будут с Мулом, а с нами обойдутся так же осторожно, как мы с ними. Я подозреваю, что они знают, кто мы.
   – Что вы намерены делать? – холодно спросил Притчер.
   – Ждать, – отрезал Ченнис. – Пусть они начинают первыми. Они чем-то заинтересовались. Может быть, действительно кораблем, но, скорее, Мулом. К нам выслали губернатора, но ему не удалось нас запугать. Теперь должен прибыть кто-нибудь из самого Второго Фонда и предложить нам какую-нибудь сделку.
   – Что дальше?
   – Согласимся.
   – По-моему, не стоит.
   – Вы думаете, что это будет нечестно по отношению к Мулу? Не бойтесь, не будет.
   – Я спокоен. Мул в зародыше разоблачит все ваши обманы, но все равно соглашаться не стоит.
   – Почему? Вы боитесь, что мы не сможем обмануть психологов?
   – Конечно, не сможем, но дело не в этом.
   Взгляд Ченниса упал на предмет, который Притчер держал в руках.
   – Ах, вот в чем дело, – злобно произнес он.
   Притчер поиграл бластером.
   – Вот именно. Вы арестованы.
   – За что?
   – За измену Первому Гражданину Союза.
   – Что происходит? – Ченнис поджал губы.
   – Вы слышали: измена. А с моей стороны – борьба с изменником.
   – У вас есть доказательства? Вы бредите или сошли с ума?
   – Нет. По-моему, с ума сошли вы. Вы думаете, что Мул каждый день отправляет неоперившихся юнцов на край Галактики с сумасбродными поручениями? Мне сразу показалось странным, что он послал вас на поиски Второго Фонда. Я потратил уйму времени на сомнения, но теперь мне все ясно. Хотите знать, почему Мул послал именно вас? Потому, что вы мило улыбаетесь, красиво одеваетесь, потому что вам двадцать восемь лет!
   – Может быть, потому, что мне можно доверять? И потому, что у вас нелады с логикой?
   – Потому, что вам нельзя доверять, что вполне логично, как оказалось.
   – Мы соревнуемся в умении говорить парадоксами или в искусстве выразить как можно меньше мыслей как можно большим количеством слов?
   Направив бластер на Ченниса, Притчер сделал несколько шагов вперед и приказал:
   – Встаньте!
* * *
   Ченнис неторопливо встал. Дуло бластера ткнулось ему в живот, но он и бровью не повел.
   Притчер сказал:
   – Мул искал Второй Фонд. Он его не нашел, и я его не нашел. То, что не можем найти мы с Мулом, должно быть очень хорошо спрятано. Оставался единственный выход – послать на поиски того, кто знает, где спрятан клад.
   – То есть, меня?
   – Вот именно. Сначала я этого не понял, но мой разум, пусть медленно, но все же поворачивает в нужном направлении. Как легко мы отыскали Границу Звезд! Вы просто чудом выбрали нужную область огромной Галактики! А в этой области – нужный мир! Глупец! Вы меня так недооценили, что сочли, что я не увижу закономерности в стечении стольких «случайностей».
   – Вы хотите сказать, что я добился слишком большого успеха?
   – Да. Для верного человека это слишком много.
   – Прочему вы поставили мне такой низкий потолок возможностей?
   Давление бластера стало сильнее, но на лице Притчера молодой человек не увидел признаков гнева, кроме, разве что, сухого блеска глаз.
   – Потому, что вы наняты Вторым Фондом.
   – Нанят? – бесконечное презрение. – Докажите!
   – Либо находитесь под его влиянием.
   – А Мул об этом не знает? Смешно!
   – Мул знает. В том-то и дело, мой молодой тупица! Мул знает. Иначе вам не подарили бы такую дорогую игрушку, как корабль. Вы не обманули ожиданий Мула и привели нас ко Второму Фонду.
   – Позвольте задать вам вопрос и добыть из ваших слов хоть крупицу смысла. Зачем мне было делать все это? Если я изменник, зачем мне вести вас ко Второму Фонду? Не логичнее ли было погонять вас по Галактике и ничего не найти?
   – Нет. Вам нужно было привести Второму Фонду корабль. Ему ведь понадобится ядерное оружие для самообороны.
   – Помилуйте, один корабль ничего не значит! Неужели вы думаете, что психологи надеются, разобрав корабль, за год выучить физику и наштамповать атомных двигателей? Плохо же вы о них думаете! Слишком просты ваши психологи, так же просты, как вы сами!
   – У вас будет возможность объяснить это Мулу.
   – Мы возвращаемся на Калган?
   – Нет. Мы останемся здесь. Мул будет здесь через пятнадцать минут. Вы не догадывались, что он идет по нашему следу, мой хитроумно-остроумный самовлюбленный мальчик? Вы были приманкой наоборот: вы привели не наших жертв к нам, а нас к нашим жертвам.
   – Позвольте мне сесть, – сказал Ченнис, – и объяснить вам кое-что на пальцах. Пожалуйста.
   – Нет, вы будете стоять.
   – Хорошо, я сделаю это стоя. Вы решили, что Мул следовал за вами, потому что в аппарат связи была подброшена метка?..
   ...Бластер едва заметно дрогнул. Ченнис готов был в этом поклясться.
   – Вы не показываете удивления, но вы удивлены; я не стану и секунды тратить на сомнения. Да, я знал о существовании метки. Я показал вам, что знаю то, чего, вы думали, я не знаю. А теперь я скажу вам то, чего – я знаю – вы не знаете.
   – Ченнис, вы тратите слишком много времени на вступление. Можно подумать, что ваша изобретательность плохо смазана.
   – Здесь не нужна изобретательность. Да, изменники, или агенты противника были на Калгане, и Мул узнавал об их существовании весьма любопытным образом. Он чувствовал, что на сознание обращенных действует кто-то еще.
   На этот раз бластер заметно дрогнул.
   – Обратите внимание, Притчер: я был нужен Мулу, потому что я не обращен. Разве он не говорил вам, что ему нужен именно необращенный человек? Правда, он мог не объяснить, зачем.
   – Придумайте что-нибудь другое, Ченнис. Если бы меня обратили против Мула, я знал бы об этом.
   Притчер поспешно прощупал свое сознание. Все по-прежнему. Все в порядке. Ченнис лжет.
   – Вы хотите сказать, что по-прежнему верны Мулу? Вполне естественно. Верность никто не стал бы преобразовывать: это слишком заметно. Позвольте спросить, вам в последнее время не дают причин для беспокойства ваши умственные способности? Вы не чувствовали ничего необычного во время этой экспедиции? У вас не было ощущения, что вы – это не вы? Что вы делаете? Вы пытаетесь проделать во мне дыру, не стреляя?
   Притчер отодвинул бластер.
   – Что вы пытаетесь мне доказать?
   – Что вами управляли. Вы не видели, как Мул устанавливал метку. Вы не видели даже, кто ее установил. Вы увидели ее и решили, что ее подбросил Мул и, значит, Мул пойдет по нашему следу. Конечно, ваш передатчик работает в диапазоне, которого нет у моего. Вы думали, что я и этого не знаю? – Ченнис говорил торопливо и гневно, от его безразличия не осталось и следа. – Позвольте обрадовать вас: по нашему следу идет не Мул. Не Мул!
   – Кто же, если не Мул?
   – А как вы думаете? Я нашел метку в день отлета и сразу понял, что ее подложил не Мул. Зачем ему это делать, подумайте сами? Если бы я был изменником и Мул это знал, он обратил бы меня, так же легко, как вас, и узнал бы у меня секрет Второго Фонда, не отправляя меня на край Галактики.
   Скажите, вы можете держать что-либо в секрете от Мула? А если бы я не знал, где находится Второй Фонд, я не мог бы привести его туда.
   Опять-таки, зачем меня посылать?
   Очевидно, метку подложил агент Второго Фонда, он же шел по нашему следу. Неужели вы не поняли бы этого, если бы кто-то не покопался в вашем уме? Совершив такую ошибку, вы говорите, что вы нормальный! Я привел Второму Фонду корабль! Что ему делать с этим кораблем?
   Второму Фонду нужны вы, Притчер. Вы много знаете о Союзе и о Муле, но вы не опасны, тогда как Мул опасен. Поэтому агенты Второго Фонда подсказали мне направление поиска. Ища наугад, я не нашел бы Ницу так скоро. Я знал, что мы находимся под контролем Второго Фонда, и принял это условие. На блеф я ответил блефом. Им были нужны мы, нам были нужны они; кто проиграет – сам виноват!
   И если вы не уберете бластер, то проиграем мы. Скорее всего, вы держите меня под прицелом не по своей воле, а по воле какого-нибудь психолога. Отдайте мне бластер, Притчер. Я знаю, вам не хочется, но у вас сейчас нет своих желаний. За вас думает Второй Фонд. Отдайте мне бластер, и вместе встретим того, кто шел по нашему следу.
   Притчера охватило смятение, граничащее с ужасом. Неужели он так ошибся? Откуда эти сомнения? Почему он не уверен в себе? Почему все, что говорит Ченнис, так похоже на правду?
   Где же правда?
   Кто руководит его желаниями?
   Притчеру казалось, что он раздваивается.
   Сквозь какую-то пелену он увидел Ченниса, протягивающего руку за бластером, и почувствовал, что сейчас отдаст оружие.
   Мускулы его руки уже готовы были сделать необходимые для этого движения, но позади него открылась дверь, и Притчер обернулся.
* * *
   Есть в Галактике люди, которых можно легко спутать друг с другом.
   Бывает, человек не может распознать собственных чувств. Мула ни с кем и ни с чем нельзя спутать.
   Несмотря на растерянность и волнение, Притчер безошибочно узнал этот специфический прилив моральных сил.
   Физической силой Мул ни с кем не мог поделиться.
   Сейчас он представлял собой особенно смехотворное зрелище. Даже в многослойной одежде он казался непомерно худым. Лицо было укутано шарфом, виднелся лишь огромный красный от холода нос. Трудно было представить его в роли спасителя.
   – Оставьте бластер при себе, Притчер, – сказал Мул.
   Ченнис тем временем сел на прежнее место. Мул, обернувшись к нему, заговорил:
   – Эмоциональная атмосфера здесь, прямо скажем, накаленная. Вы, кажется, говорили, что по вашему следу шел не я, а кто-то другой?
   – Сэр, – вмешался Притчер, – метку подбросили по вашему приказу?
   – Конечно, – Мул устремил на него холодный взгляд. – Ни одна организация в Галактике, кроме Союза Миров, не располагает подобными приборами.
   – Он сказал...
   – Не стоит цитировать, генерал. Ченнис находится здесь и может ответить сам. Что вы говорили, Ченнис?
   – По-видимому, я ошибся, сэр. Я считал, что метку подложил агент Второго Фонда, и подозревал, что мы находимся под контролем Второго Фонда. В отношении генерала я был в этом почти уверен.
   – Теперь вы в этом разуверились?
   – Приходится. Ведь вошли вы, а не кто-то другой.
   – Что ж, давайте побеседуем, – Мул снял несколько слоев одежды с электрическим подогревом. – Вы не возражаете, если я сяду? Мы здесь в полной безопасности и можно надеяться, что нам не помешают. Никто из местных жителей не испытает желания приблизиться к этому месту.
   Ченнис поморщился.
   – К чему такие предосторожности? Я не собирался угощать вас чаем с девочками!
   – Итак, молодой человек, изложите ваши соображения. Как вам удалось найти это место и как агенту Второго Фонда удалось использовать для слежки за вами приспособление, которое есть только у меня?
   – Очевидно, сэр, – по крайней мере, мне это кажется очевидным – мне были навязаны определенные убеждения.
   – Этими самыми агентами Второго Фонда?
   – Я полагаю, что так.
   – А вы не подумали, что агенту Второго Фонда, который решил заманить вас в свои владения и действует при этом методами, аналогичными моим (правда, я не умею насаждать идеи, моя специальность – эмоции), не нужна метка?
   Ченнис взглянул на правителя с некоторой растерянностью. Притчер удовлетворенно вздохнул.
   – Нет, сэр, – сказал Ченнис. – Я об этом не подумал.
   – А приходило ли вам в голову, что тот, кто вынужден за вами следить, не может вами управлять? А не будучи управляемым, вы не нашли бы дороги сюда? Об этом вы тоже не думали?
   – Не думал, сэр.
   – Почему? Вы неспособны мыслить логически?
   – Я могу ответить лишь вопросом, сэр. Вы вслед за генералом Притчером обвиняете меня в измене?
   – Если да, вы можете доказать обратное?
   – Повторю то, что только что говорил генералу. Если бы я был изменником и знал, где находится Второй Фонд, вы могли бы обратить меня, а потом спросить об этом. Если же вы следили за мной, значит, я не знал, куда лететь, то есть не был изменником. На ваш парадокс отвечаю парадоксом.
   – Ваш вывод?
   – Я не изменник.
   – Согласен, так как ваши доводы неоспоримы.
   – В таком случае, позвольте спросить, зачем вы за нами следили?
   – Все случившееся имеет третье объяснение. Вы с Притчером по-своему объяснили некоторые факты, но не все. Я объясню все, если вы не торопитесь. Я буду краток и не успею вам надоесть. Притчер, сядьте и дайте мне ваш бластер. Нам никто не угрожает ни извне, ни изнутри, ни со стороны Второго Фонда. Спасибо, Ченнис.
   Комната осветилась примитивной электрической лампой, висевшей под потолком.
   – Понятно, что если я решил следить за Ченнисом, – заговорил Мул, – то не просто так. Поскольку Ченнис с удивительной быстротой и уверенностью устремился ко Второму Фонду, можно предположить, что я этого ожидал. Если я не получил информации непосредственно от Ченниса, значит, что-то мне мешало. Это факты. Ченнис, безусловно знает их подоплеку. Знаю и я. А вы, Притчер?
   – Нет, сэр, – хмуро ответил Притчер.
   – Хорошо, я вам помогу. Скажите, кто может знать тайну Второго Фонда и не позволить мне в нее проникнуть? Боюсь, Ченнис, что вы сами – психолог из Второго Фонда.
   Ченнис наклонился вперед, упер локти в колени и потребовал:
   – Представьте прямые доказательства. Только что логика дважды терпела поражение.
   – За доказательствами дело не станет. Их нетрудно было собрать. Я заметил, что моими людьми управляет кто-то другой. Этот другой должен а) быть необращенным и б) находиться в центре событий. Таких людей много, но не бесконечно много. А вы выделялись. Вы пользовались успехом в свете. Вы всем нравились, со всеми ладили. Меня это удивило.
   Тогда я вызвал вас к себе и поручил возглавить экспедицию. Вы восприняли это как должное. Я наблюдал за вашими эмоциями, Ченнис. Вы были совершенно спокойны, тогда как на вашем месте любой нормальный человек почувствовал бы неуверенность. Вы ее не чувствовали, то есть не понимали, что вам предлагают, либо слишком хорошо понимали.
   Проверить вас было нетрудно. Случилось так, что вы расслабились. Я в этот момент наполнил ваше сознание отчаянием и сразу же убрал его. Вы рассердились, да так натурально, что я готов был бы вам поверить, если бы не заметил в самом начале, что ваше сознание сопротивляется. Больше мне ничего не нужно было знать.
   Только равный по силам может сопротивляться мне.
   – Хорошо, – тихо сказал Ченнис, – что теперь?
   – Теперь вы умрете. Надеюсь, вы понимаете, что этого требует логика?
   И снова дуло бластера смотрело на Ченниса. А рука, державшая этот бластер, управлялась мощным сознанием, бороться с которым было несравнимо труднее, чем с подавленным сознанием Притчера.
   И времени оставалось очень мало.
* * *
   То, что произошло, почти невозможно понять (как и описать) человеку, у которого только пять чувств.
   Все же попытаемся описать, что ощущал и сознавал Ченнис в тот краткий миг, в течение которого палец Мула опускался на курок бластера.
   Он уловил в эмоциональном настрое Мула непоколебимую решимость, не замутненную ни каплей колебания. Если бы Ченнис задался целью пронаблюдать, за какое время решимость выстрелить превратилась в нежелание стрелять, он обнаружил бы, что это произошло за одну пятую секунды.
   Это нельзя даже назвать временем.
   За эту же долю секунды Мул почувствовал, что эмоциональный потенциал Ченниса вдруг возрос, а ему, Мулу, нечем подпитаться и, более того, на него обрушивается холодная волна ненависти с совершенно неожиданной стороны.
   Именно этот холод заставил Мула отдернуть палец. Ничто другое не могло заставить его изменить свое решение. Он понял, что случилось.
   Описанная ниже сцена произошла гораздо быстрее, чем должна происходить, с точки зрения литературы, сцена подобной значимости.
   Мул стоял, растопырив пальцы и напряженно глядя на Ченниса. Ченнис стоял, натянутый, как струна, и не решался вздохнуть. Притчер корчился на стуле. Каждая его мышца была поражена судорогой, каждое сухожилие натянулось, вышколенно-бесстрастное лицо неузнаваемо исказилось, глаза со смертельной ненавистью устремились на Мула. Немного было сказано между Ченнисом и Мулом, но каждому было достаточно этих слов, чтобы понять, что творится в душе у другого. Нам же, в силу нашей ограниченности, придется расшифровать их спор.
   – Вы стоите между двух огней, Первый Гражданин, – сказал Ченнис. – Вам не справиться одновременно с двумя сознаниями, одно из которых равно по силе моему. Выбирайте. Притчер уже свободен от вашего обращения. Я нейтрализовал ваше воздействие. Он стал прежним Притчером, тем самым, который пять лет назад собирался убить вас... Он считает вас врагом всего святого и справедливого на свете, он не простит вам пяти лет унижения.
   Сейчас я удерживаю его от каких-либо действий, подавляя его волю, но если вы меня убьете, его некому будет сдерживать, и, прежде чем вы успеете навести на него бластер или перестроить его эмоции, он задушит вас.