Приехав на дачу, Николай первым делом опять пошел в душ, так как после погони он был покрыт липкой пленкой пота, смешанного с пылью. Только войдя в дом, он впервые за весь день почувствовал, что голоден, но сил готовить просто не было. Он включил чайник, достал из холодильника сыр и масло и, сидя на диване, стал делать бутерброды. Когда поел, было уже почти восемь вечера, и Николай поспешил включить телевизор, так как в это время по московскому каналу шли новости столицы, обязательно включавшие перечень разнообразных происшествий, случившихся в городе.
   Хроника началась с сюжета о МММ. Диктор бодро читал, -
   – За последние несколько месяцев многие известные экономисты и политики, в частности академик Абел Аганбегян и председатель партии «Яблоко» и доктор экономических наук Григорий Явлинский, предрекали, в том числе и в выступлениях на нашем канале, неминуемый крах известной в России фирмы МММ. В вышедшем сегодня еженедельнике «Слухи и скандалы» напечатана статья «Конец МММ назначен на сегодня». Один из ведущих математиков МГУ, фамилия которого не называется, разработал компьютерную модель деятельности фирмы МММ. В результате последнего расчета со стопроцентной вероятностью модель показала, что фирма уже не может рассчитаться по своим акциям с учетом их нынешней котировки. Непонятно, было ли это основной причиной, но сегодня все офисы МММ и других фирм, которые торговали акциями МММ, не открылись по всей Москве. Работал только центральный офис МММ на Варшавском шоссе, около которого на небольшом пятачке собралась огромная толпа, по оценке наших корреспондентов, достигавшая десяти-пятнадцати тысяч человек, – читал текст диктор на фоне кадров бурлящей толпы. На пороге офиса стоял кто-то из сотрудников с мегафоном в руке и пытался зачитать толпе какое-то сообщение, но за общим шумом и криками до камеры ничего не долетало. В толпе возникали какие-то водовороты и завихрения, в одном месте камера поймала окровавленное лицо мужчины, на которого наседали три женщины.
   – В толпе ходят разные слухи, – бодро продолжал диктор, – в частности, говорят, что МММ закрыта специальным указом президента Ельцина. Однако в администрации президента это комментировать отказались. С другой стороны утверждают, что ночью пришли 15 КАМАЗов с деньгами, а потому деньги будут выданы абсолютно всем желающим. По сведениям, полученным от очевидцев, выплаты в центральном офисе продолжаются по котировкам, установленным в пятницу. Опрошенные нами эксперты, однако, считают, что дни МММ сочтены, и что фирма не сможет выкупить все акции по сегодняшней котировке.
   – Московская милиция успешно ведет борьбу с организованной преступностью, – читал диктор следующее сообщение. – Сегодня была пресечена деятельность одной из преступных группировок, главарь которой, известный уголовный авторитет по кличке Чингиз, пытался оказать вооруженное сопротивление, и был застрелен при задержании в офисе одной из принадлежавших ему фирм. Но не обходится без жертв и среди сотрудников правоохранительных органов. Сегодня при невыясненных обстоятельствах погиб сотрудник Главного управления МВД полковник Смолин. Утром он руководил операцией по задержанию известного криминального авторитета Чингиза, причем лично принял самое активное участие и по имеющимся у нас сведениям сам застрелил преступника в ходе возникшей перестрелки. А во второй половине дня в ходе тушения пожара, возникшего в результате взрыва бытового газа в одной из квартир дома, предназначенного на снос в районе улицы Фонвизина, полковник Смолин был найден мертвым. Кроме него в квартире найдены еще три человека. Все они погибли от огнестрельных ранений. Пожар был потушен очень быстро, так как в момент взрыва мимо дома проезжали два пожарных расчета, едущих на учения. По имеющейся у следствия версии полковник Смолин предполагал встретиться со своим информатором по делу банды Чингиза, но в квартире, предназначенной для встречи, оказались еще два человека, возможно, имеющие отношение к банде. Один из них, судя по найденным у него документам, Бурыкин Василий, больше известный как уголовный авторитет по кличке Вальтер, лишь неделю назад вышел на свободу. Очевидно, полковник Смолин пытался задержать преступников и в ходе завязавшейся перестрелки погиб, как герой.
   Диктор продолжал читать новости, но Николай выключил телевизор и вышел на крыльцо. Он испытывал чувство, близкое к состоянию шока. Вроде бы весь этот кошмар закончился, и все получилось, как нельзя лучше. Но оказалось, что он убил полковника милиции. Хотя, если сейчас попытаться заново рассмотреть все события сегодняшнего дня с учетом того, что ему сейчас известно, то возникает впечатление, что у героя-полковника рыльце-то не то что «в пушку», а, пожалуй, кое в чем и похуже. Стало ясно, почему Шнур так лез с вопросами к эксперту, ему нужно было убедиться в том, что они с полковником не пустышку тянут. И если бы в гарнитуре были обе сережки, то, скорее всего, с ним, Николаем, тоже цацкаться бы не стали, а сразу положили.
   Выход из ситуации напрашивался сам собой. Если как-то довести до сведения милиции, что Смолин повязан с людьми Чингиза, то, вероятно, расследование обстоятельств его гибели сразу прекратится. Как говорится, «баба с возу, кобыле легче». Можно опять позвонить Игорю Руденскому, только вот доказательств сейчас никаких нет. Хотя для «Сплетен и Слухов» это может и не обязательно. Но, стоп! Милиция сразу же выйдет на Игоря, и там могут так накатить, что он Николая сдаст, и кто знает, чем это все кончится, но уж точно, не орденом. Звонить надо кому-то незнакомому и только из автомата, расположенного подальше отсюда. Сегодня во всех редакциях выходной, а завтра надо решить в какую из газет обратиться. Хорошо бы в «Комсомолец», там ребята дошлые, связей у них много, докопаются, а может на этого полковника что-нибудь и раньше было.
   Погрузившись в свои мысли, Николай стоял, опираясь на перила крыльца, и не услышал, как тихо стукнула калитка, и по дорожке прошелестели легкие шаги. Очнулся он, когда Люда была уже почти рядом. Он торопливо сбежал с крыльца, обнял ее, крепко прижав к себе и ощущая запах нагретых солнцем волос.
   – Ну, как ты, солнышко мое маленькое?
   – Не знаю. Иногда кажется, что все нормально, а иногда, что они везде меня найдут и никогда не оставят в покое. Ну, скажи, что это не так!
   – Конечно не так. Все кончилось, ты можешь быть совершенно спокойна.
   – Да, спокойна! Я спать боюсь, вдруг мне все это приснится. Или утром проснусь, а они в комнате сидят и на меня смотрят. У меня при одной мысли об этом мурашки по коже.
   – Да не бойся, ты их больше не увидишь. Нет их уже никого, ни Чингиза, ни Вальтера, ни других.
   Что значит – нет? Они что, уехали куда-нибудь? А кто им помешает вернуться?
   – Оттуда не возвращаются.
   И Николай пересказал ей все, что случилось с ним за два прошедших дня.
   – Господи, какой ужас! Коля, но тебя ведь теперь могут арестовать за убийство этого полковника? Говорят, что милиционеры за своих всегда мстят до конца.
   – Вот это сейчас для меня задача номер один – сделать так, чтобы его своим перестали считать.
   – Коля, еще я хотела сказать… Ты только серьезно к моим словам прислушайся. Эти драгоценности, они несчастье приносят. Ты посмотри, никто из тех, у кого они были, своей смертью не умер. Продай их быстрее, пусть за небольшие деньги. Я только после этого спокойно вздохну.
   – Хорошо, хорошо. Давай дяде Леше на днях позвоним.
   Немного помолчав, Николай тихо спросил, – Ты останешься сегодня со мной?
   – Да, ты только меня в семь разбуди, мне в восемь ребятишек поднимать надо.
   Ночью Николай проснулся от шороха за окном – гравий дорожки тихо похрустывал под чьими-то шагами. У него моментально слетел сон, он осторожно, чтобы не разбудить Люду, прокрался к окну, чуть отодвинул легкую занавеску. На дорожке, насторожив уши, стоял большой пес и разглядывал, что-то лежащее перед ним. Вдруг это что-то прыгнуло в сторону, и Николай понял, что перед собакой сидела большая лягушка. Пес резко и, по-прежнему молча, рванул за ней и скрылся в кустах смородины. Николай почувствовал, как по спине стекают струйки пота. Он вышел на веранду, зачерпнул воды из кастрюли, стоявшей в холодильнике, и долго-долго пил ее мелкими глотками. Успокоившись, он лег и моментально уснул.
   На следующий день, проводив Люду на работу, Николай отправился на машине в Кубинку, ближайший город, где был почтамт с междугородними телефонами-автоматами. В киоске он купил несколько газет, выписал номера телефонов редакций. Когда он стал звонить, выяснилось, что в редакциях с утра присутствуют в основном технические сотрудники, а корреспонденты находятся в командировках и на выполнении редакционных заданий. Однако в последней из оставшихся газет ему повезло, в отделе расследований, куда он позвонил, на месте оказался один из наиболее известных своими острыми публикациями корреспондентов Николай Ольшанский.
   – Добрый день, Ольшанский у телефона.
   – Здравствуйте, к сожалению, по определенным причинам не могу представиться. У меня краткое сообщение, которое может оказаться очень интересным для вас. Вчера прошло сообщение, что ликвидирована банда Чингиза и погиб полковник МВД Смолин, который якобы геройски пытался задержать кого-то из бандитов. Так вот, могу сказать, что Смолин был активным участником этой группировки, он был хорошо знаком с самим Чингизом и одним из его подручных по кличке Шнур.
   – У вас есть какие-то доказательства, материалы?
   – К сожалению только слова.
   – А в чем заключается ваш интерес, почему вы так хотите разоблачения Смолина?
   – Интерес мой в том и заключается, чтобы разоблачение произошло.
   – Вы встречались с ним в ходе какого-то дела против вас?
   – Не совсем так, но почти.
   – А не могли бы мы встретиться и поговорить наедине, конфиденциальность гарантирую.
   – Нет, вряд ли.
   – Хорошо, хотя поговорить хотелось бы, дело в том, что когда вы позвонили, у меня на столе как раз лежало досье Смолина, должен сказать, что там много прелюбопытных вещей. На всякий случай запишите номер моего домашнего телефона, если появится желание рассказать что-то еще, всегда готов выслушать.
   – Хорошо. Значит, вы считаете, что статья об этом деле будет написана?
   – Да, думаю, что это уже почти стопроцентно точно, хотя чего не бывает. На моей памяти не одну статью сняли даже после того, как номер подписали в печать.
   Второй звонок Николай сделал Людиному родственнику.
   – Добрый день, Алексей Аполлонович. Это Николай, друг Люды. Я бы хотел узнать, нет ли каких-то продвижений относительно моей просьбы?
   – Здравствуйте, здравствуйте, Николай. Вот как раз сегодня у меня назначена встреча с человеком, который может решить эту проблему. Если вы позвоните завтра, где-нибудь около одиннадцати, возможно у меня будут новости для вас. Как там Людочка?
   – Да нормально, она, кстати, вам привет передает, мы с ней два часа назад виделись.
   – Два часа назад? Угу… Вы знаете, Николай, нет ничего более глупого, чем давать советы, особенно такие, но я вам настоятельно рекомендую вот прямо сегодня предложить ей руку и сердце. Поверьте мне, это будет самый умный и блестящий поступок в вашей жизни.
   – Алексей Аполлонович, я бы ничего сильнее в жизни не хотел, но вы же знаете, у меня тут некоторые проблемы есть, они должны разрешиться в течение ближайших дней, и тогда я непременно последую вашему совету.
   – Ну, ну, ждите… Хорошо, звоните завтра, Людочке привет.
   Затем Николай набрал номер своего домашнего телефона. После пятого звонка включился автоответчик. С помощью бипера Николай прослушал записи о входящих звонках. Несколько раз звонили с работы, вечером приятель домогался получения книг, которые в немалой степени послужили причиной происходящих событий, и предлагал поговорить о перспективных работах. Исходящих звонков не было, похоже, что сидевший у него вчера парень по кличке Технарь сделал ноги, забрав спасенные из МММ деньги. Телевизор он любил смотреть, поэтому должен был быть в курсе того, что остался без руководства. Так что у парня есть шанс начать жизнь с новой страницы. А ему самому не остается пока ничего иного, кроме как ждать.

Глава 21
1994 год, Москва, вторник, 19 июля

   Утром Николай проснулся с таким ощущением, как будто наступила осень, и за окном сеется беспросветный мелкий дождь. Он нехотя вышел на улицу, здесь все обстояло с точностью до наоборот – солнце уже ощутимо припекало, а небо от края до края представляло собой купол, залитый нежно голубым светом различных оттенков, посветлее со стороны восхода и потемнее с противоположной. Николай вспомнил детство, дедушкину деревню, когда в такой день радость с утра заполняла все его существо так, что было даже щекотно в носу, как от газировки, и время до вечера вмещало множество замечательных дел и событий. А сейчас он хотел только одного – чтобы время до нужного момента просто исчезло, проскочило, как встречный поезд.
   Ровно в одиннадцать он позвонил Алексею Аполлоновичу, тот попросил его приехать к часу. Николай гнал машину по Минскому шоссе, так что ветер в открытом люке уже не свистел, а завывал, как в фильме ужасов. Но тут оказалось, что дорога впереди была занята, по правой полосе с приличной скоростью гуськом шли три фуры с иностранными номерами, а по левой вровень с первой из них держался какой-то чудак на черном «мерсе», хотя и потрепанном, но с затонированными стеклами, начинавшими входить в моду. Николая удивило, что тот не пытается обогнать грузовики. Он посигналил несколько раз, но водитель «мерса» прикинулся глухим и ехал не меняя скорости. Николай помигал ему фарами и еще несколько раз нажал на клаксон. Неожиданно «мерс» резко сбросил скорость, и только благодаря хорошей реакции Николая, да сухой дороге, которую тормоза схватили «вмертвую», его «мазда» не ударила изделие немецких умельцев. «Мерс» резво набрал скорость и ушел вперед, догоняя караван фур.
   Подстава, – мелькнуло у Николая, – хорошо еще сзади никого не было, а то сделали бы из машины гармошку. Он тоже резко ускорился, собираясь догнать «мерс», правда, еще не решил, что будет делать. Но шедшая навстречу «газель» замигала дальним светом, показывая, что впереди Николая ждет засада гаишников с радаром. Он, сбавив скорость, чинно проехал мимо стоявших за цоколем какого-то памятника двух постовых. Место они нашли хорошее, машины в сторону Москвы шли здесь под горку, и не прокатиться с ветерком было просто грешно для любого водителя.
   Николай подъехал к жолтовскому дому на улице Чайковского, поднялся на восьмой этаж и позвонил в знакомую квартиру. Дверь открыл лично Алексей Аполлонович, но когда Николай вошел в прихожую и поздоровался с ним за руку, за спиной хозяина квартиры вдруг возник габаритный мужик с цепким взглядом и попросил Николая показать содержимое наплечной сумки. Николай с удивлением глянул в сторону Алексея Аполлоновича, но тот поспешил жестом успокоить его, мол, все в порядке, так надо. Заглянув внутрь сумки, охранник помедлил секунду, обшаривая Николая взглядом сверху вниз, и затем пропустил его дальше в квартиру. Николай готов был собственную голову прозакладывать, что не будь он в джинсах и легкой рубашке, охранник не преминул бы обыскать его. Чувствуя затылком неотступный взгляд, он прошел вслед за Алексеем Аполлоновичем в знакомый кабинет.
   Из кожаного кресла навстречу поднялся невысокий человек, как предположил Николай, лет на десять постарше его самого. Лицо его почему-то вдруг показалось смутно знакомым. Из-за короткой верхней губы и слегка торчавших вперед передних зубов он напоминал кролика, но холодный жесткий взгляд не давал усомниться, что под этой шкуркой, несильно скрываясь, находится видавший виды зверь.
   – Тут надо держать ухо востро, – успел подумать Николай, пожимая протянутую ему вялую влажную ладонь.
   – Леонид, – представился незнакомец. – А вы, значит, и есть тот самый счастливый обладатель несметных сокровищ? Вас, случайно не граф Монте-Кристо зовут? – живо спросил он с едва уловимой ехидной насмешкой.
   – Да нет, зовут меня Николай Денин, я, можно сказать, пролетарий умственного труда, программист.
   – Любопытно, любопытно, что-то мне часто на жизненном пути в последнее время программисты встречаются там, где речь о больших деньгах идет.
   – Да, развелось нашего брата как кроликов, и всем тоже хочется зеленью похрустеть, – в тон ему ответил Николай, – а вы, кстати, не помните, как звали графа Монте-Кристо? Имя какое-то у него было?
   В глазах собеседника мелькнула растерянность, потом он захохотал.
   – Однако, вам палец в рот не клади! Ладно, будем считать первый раунд вничью. Давайте к делу перейдем, а то у меня в четыре в Барвихе совещание.
   Услышав слово «Барвиха», Николай сразу вспомнил, кем был этот человек, – Как же, как же, знаем, «особа, приближенная к государю императору…». Только вроде бы он вовсе и не Леонид, а впрочем, какая разница.
   Втроем они прошли к столу. На этот раз Алексей Аполлонович держался с гостями строго и почти официально и кофе не предложил. Николай расстегнул сумку, вытащил оттуда два футляра и положил их на стол, но поближе к ювелиру и сделал в его сторону приглашающий жест. Тот достал из ящика стола небольшую покрытую бархатом коробочку, открыл футляр с колье и положил туда из коробочки недостающую сережку. После этого он придвинул футляр к Леониду, который, надев очки в массивной роговой оправе, стал похож на сильно переросшего младенца, в нетерпении тянущего руки навстречу яркой матрешке. Заполучив вожделенные драгоценности, он пару минут любовался игрой света на ограненных камнях, слегка наклоняя футляр в разные стороны. Когда он отложил футляр с колье в сторону, Алексей Аполлонович открыл футляр с пасхальным императорским яйцом и также молча подал его Леониду. Тот взял лежащую на столе лупу и долго всматривался в лицо на миниатюре.
   – Это что, Александр Третий?– спросил он не отрывая взгляд от портрета.
   – Он, он, – поспешил согласиться ювелир. – Однако вы историю государства российского неплохо знаете, – не преминул он польстить Леониду.
   – Конечно, – с показной скромностью согласился тот, – у нас на журфаке историю хорошо преподавали. Так вот, к вопросу об истории, хотелось бы услышать, откуда вдруг это у вас появилось, и нет ли за этими вещами нехорошего следа в виде наличия некоторого количества мертвых тел в прошлом?
   Алексей Аполлонович вопросительно глянул на Николая. Тот, слегка замешкавшись, уклончиво ответил,
   – О том, что это собой представляет, Алексей Аполлонович расскажет лучше меня. Это, как принято сейчас говорить, фирменные изделия Фаберже. Принадлежали они семье нашего последнего царя, в июне 1917 года переданы для сохранения надежному человеку, затем, пройдя через несколько рук, были спрятаны в тайнике, и совсем недавно, при нелепом стечении обстоятельств достались мне. Людей, могущих юридически претендовать на обладание ими, насколько я знаю, нет. Понимаю, конечно, что государство имеет право наложить лапу, но не думаю, что это в наших с вами личных интересах.
   – Да-а, – с показной иронией протянул Леонид, как бы обращаясь к Алексею Аполлоновичу, – а еще обвиняют новых русских, что они ведут себя непатриотично. Вот вам яркий пример того, что и интеллигенция наша не лучше. Вместо того, чтобы сдать все государству, которое на эти деньги обеспечит очками глухих и ботинками безногих, данный член общества ставит превыше всего свои личные интересы.
   Николай почувствовал, как в нем понемногу начинает закипать глухое раздражение. Леонид, уловив это, среагировал моментально, и тут же перешел на интимно-доверительный тон, – А впрочем, если говорить честно, патриотизм хорош для народа в целом и для вождей на броневиках и танках. А каждый отдельный индивидуум, поскольку коммунизм построить не удалось, хотел бы, конечно, что-то для себя поиметь. Тут мы с вами, я думаю, едины с народом. Но ближе к делу. Драгоценнейший наш Алексей Аполлонович мне сказал, что вы хотите продать эти вещи.
   – Да. Мне они, как бы это выразиться, сами по себе не нужны. Потом, я хочу открыть свою компанию по разработке программного обеспечения.
   – И каковы же ваши запросы?
   – Ну, тут я не буду слишком оригинален. Согласен на один миллион, естественно в уе.
   – По-о-нятно, – лениво протянул Леонид. – Извечная мечта каждого бывшего гражданина совка. Дипломат, набитый тугими, ровненькими, зелеными пачечками, – с сарказмом добавил он
   – На зарубежных аукционах можно получить гораздо больше. Я думаю, Алексей Аполлонович подтвердит.
   – Да, я как раз вчера получил сведения о последних торгах на Сотбис и Кристис, – вмешался в разговор ювелир. – Конечно, точно таких же вещей там не было, но если провести аналогии, то, по моему мнению, миллионов пять вполне можно будет выручить.
   – До аукционов еще довезти надо. А это тоже денег стоит. Ну, хорошо, я подумаю. А пока, Алексей Аполлонович, я хотел бы от вас получить экспертное заключение о подлинности этих изделий, причем в письменном виде и за вашей подписью. Учитывая вашу репутацию в определенных кругах, мне этого будет достаточно. И еще, с моей точки зрения вы, Николай, ведете себя достаточно легкомысленно. Носить с собой драгоценностей на несколько миллионов долларов без охраны, это, знаете ли по нынешним временам могилу себе рыть. Алексей Аполлонович, сколько времени вам понадобится, чтобы экспертизу провести вот прямо сейчас?
   – Я хотел бы с этими вещами поработать не торопясь. Съемку хорошую сделать, аппаратура у меня есть. Так что на это не меньше чем полдня уйдет, а может, сегодня и не управлюсь.
   – Очень вас прошу, пока все это у вас, никого посторонних не принимать. Может вам охрану оставить?
   – Да нет, нет. Я осторожен, не беспокойтесь, у меня тут постоянно материалов на достаточно большие суммы бывает. Квартира под охраной, сейф есть, двери только тараном разбить можно, на окнах решетки, даже кнопка тревожной сигнализации есть.
   – Хорошо, но я вечером позвоню, и мы договоримся, как дальше быть. Я думаю, вам все-таки лучше сразу же после экспертизы перевезти все это в банковское хранилище. Охрану для перевозки я обеспечу. Возьмете ячейку на свое имя, пусть там все и лежит до тех пор, пока мы с Николаем не договоримся окончательно. Вы будете, так сказать, гарантом честной сделки. Ну, а сейчас я вынужден откланяться, спешу, но надеюсь на скорую встречу.
   Алексей Аполлонович проводил Леонида с охранником и вернулся в кабинет, довольно потирая руки.
   – Ну, что, Николай, давайте-ка мы с вами сейчас по рюмашке коньячку дербалызнем. Вроде у вас все удачно складывается. Я его не первый год знаю, хотя он и старался показать, что не сильно заинтересовался предложением, но на самом деле схватил наживку как таймень. Не приходилось тайменя ловить?
   – Да нет, я восточнее Урала не бывал.
   – А я в молодости всю страну объездил. За границу тогда не выпускали, зарабатывал я очень прилично по тем временам, а валяться целыми днями на пляже – это я не люблю. У нас была компания, с которой мы где только не побывали. Как-нибудь расскажу при случае. А сейчас не могли бы вы мне объяснить, что у вас с Людочкой происходит? Она вчера вечером мне звонила, настроение у нее ужасное, несколько раз плакать начинала. Ну, что голову повесил, добрый молодец?
   – Знаете, есть в шахматах такой термин – цугцванг, означающий, что, какой ход ни сделаешь, это приведет только к ухудшению твоей позиции. Вот я сейчас себя чувствую в таком состоянии. Понимаете, у Люды просто бзик какой-то, она считает, что эти драгоценности приносят только несчастья, и от них надо избавиться любой ценой. Но не выбрасывать же их в помойку, раз уж все так получилось. Тем более что я сейчас уже практически без работы.
   – Прекрасно вас понимаю, но она еще очень о родителях беспокоится. Они завтра, кстати, приезжают.
   – Да тут волноваться не стоит, все действующие лица со стороны криминала, как я понимаю, уже переселились в мир иной. Не сегодня-завтра будет напечатана статья о грешном полковнике, и, после этого, думаю, мы спокойно сможем жить дальше.
   – Ну что ж, надеюсь, все так и будет. Звоните завтра, где-нибудь около двух. И ради бога, как-то успокойте Людочку.
   Вернувшись на дачу, Николай нашел записку от Люды, вставленную в щель между входной дверью и косяком.
   – Коля, я сегодня уезжаю в Москву, мне завтра надо встретить в Шереметьево родителей. Подъезжай к восьми часам, я буду ждать тебя у ворот.
   Когда он на машине подъехал к детскому саду, Люда уже стояла снаружи за воротами. Она задумчиво рисовала что-то прутиком на песке. Увидев вышедшего из машины Николая, она неуверенно улыбнулась, а когда он обнял ее, то тесно прижалась к нему. Он осторожно поцеловал ее в маленькое розовое ухо. Люда тихонько отодвинулась, держась за его плечи, и серьезно и внимательно посмотрела ему в глаза. Тогда он почему-то сразу, как будто прыгая в холодную воду, решился, -
   – Люда, я прошу тебя стать моей женой.
   Она опустила голову, потом часто-часто заморгала, и из глаз ее вдруг хлынули слезы. Николай порывисто притянул ее к себе, обнял, целовал мокрое лицо, гладил по голове как ребенка и шептал на ухо бессвязные, порой ничего не значащие, но такие нужные сейчас слова.