Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright James G. Ballard "Cloud Sculptors of Coral-D"
© Copyright перевод millencolin182(а)yandex.ru
Date: 11 Oct 2005
---------------------------------------------------------------
Все лето облачные скульпторы, слетевшиеся с Багряных песков, кружили на
своих разрисованных планерах над коралловыми башнями, что высятся белыми
пагодами вдоль шоссе, уходящего к Западной Лагуне. Самая высокая из башен
зовется Кораллом D, и здесь, в восходящих потоках над песчаными отмелями,
почти всегда собираются лебединые стаи кучевых облаков. Взлетая над вершиной
Коралла D, мы вырезали из них единорогов и морских коньков, портреты
президентов и кинозвезд, фигуры ящериц и экзотических птиц. На нас глазели
снизу из машин, и холодный дождь падал на их пыльные крыши, струясь из
облачных обрезков, а наши воздушные статуи уплывалииз через пустыню в
сторону солнца.
Мы вырезали много причудливых скульптур, но самыми странными из них
были портреты Леоноры Шанель. Вспоминая жаркий день прошлого лета, когда она
приехала поглядеть из своего белого лимузина на облачных скульпторов с
Коралла D, я думаю: если бы мы сознавали тогда, с какой серъезностью эта
красивая, но безумная женщина смотрит на невесомые творения, проплывающие в
безмятежном небе над нею! Если бы знали, что придет час, когда ее портреты,
изваянные из ураганных туч, прольют грозовые слезы над мертвыми телами своих
скульпторов...
Я пришел на Багряные пески три месяца назад - отставной пилот, с трудом
привыкающий к сломанной ноге и мылси, что воздушная карьера кончена.
Однажды, заехав далеко в пустыню, я затормозил у корраловых башен на шоссе,
ведущем к Западной Лагуне. Рассматривая эти гигантские пагоды, вздымавшиеся
со дна высохшего моря, я услышал музыку с недалеких песчаных отмелей.
Ковыляя на костылях по осыпающемуся песку, я добрался до мелкой бухты в
дюнах, где поющие статуи медленно разрушались у входа в заброшенную студию.
Бывший хозяин оставил пустыне эту похожую на ангар постройку, меня же
какая-то неясная потребность заставляла возвращаться туда изо дня в день.
Обтачивая найденные там планки и брусья на древнем станке, я собирал больших
воздушных змеев, а потом и планеры с кабинами. Они раскачивались надо мною
на канатах, и в их причудливых очертаниях было что-то успокаивающее.
Однажды вечером, когда я подтягивал воротом своих змеев, рвавшихся
вверх над Корралом D, налетел внезапный шквал. Я вцепился в рукоятку ворота,
зарываясь костылями в песок, - и тут увидел двух человек, идущих ко мне по
осыпающимся дюнам. Один из них был маленький горбун с наивными детскими
глазами и уродливой челюстью, скошенной на сторону, как якорная лапа. Он
подтянул потрепанных змеев к земле. Помогая мне встать на костыли, он
заглянул в ангар, где блестела моя новая гордость: уже не змей, а настоящий
планер - с рулями высоты и рычагами управления.
Горбун приложил широкую ладонь к груди: - Пти Мануэли, акробат и
гиревик.
- Нолан! - позвал он, - погляди-ка!
Его товарищ сидел на корточках у поющих статуй и подкручивал спирали,
настраивая их в резонанс.
- Нолан - художник, - сообщил мне Мануэль. - Он вам такие планеры
сотворит - полетят как кондоры!
Высокий брюнет уже бродил между планерами, касаясь их крыльев легкими
руками скульптора. Мрачные глаза его смотрели исподлобья, как у скучающего
Гогена. Он глянул на мою загипсованную ногу, на летную куртку:
- Вы им сделали кабины, майор...
По одной этой фразе чувствовалось, насколько он меня понимает.
Помолчав, Нолан кивнул на коралловые башни, врезанные в вечернее небо.
- Запастись йодистым серебром - и можно резать по облакам.
Горбун кивнул мне одобряюще, в его глазах светились мечтательные
огоньки.
Вот так и появились облачные скульпторы с Коралла D. Я тоже считал себя
скульптором. Нет, я так и не поднялся в воздух, но выучил летать Нолана и
малыша Мануэля, а потом и Шарля Ван Эйка. Нолан встретил этого белокурого
пирата где-то в прибрежном кафе на Багряных песках и притащил к нам -
молчаливого тевтона с насмешливыми глазами и безвольным ртом. Сезон
окончился, богатые туристы с незамужними дочками вернулись на Красный берег,
и Ван Эйку стало скучно на Багряных песках.
- Майор Паркер - Шарль Ван Эйк, охотник за головами, - представил его
Нолан. - Женскими, разумеется. - Несмотря на их подспудное соперничество, я
чувствовал, что Ван Эйк внесет в нашу группу некую толику романтики.
Я сразу заподозрил, что студия в пустыне принадлежит Нолану, а мы все
служим какой-то его причуде. Но единственное, что меня тогда волновало, -
полеты.
Поначалу планеры на канатах осваивали восходящий поток воздуха над
меньшей из башен - Кораллом А, затем над более крутыми B и C и, наконец,
взмыли в мощных течениях вокруг Коралла D.
В один прекрасный день, едва я забросил их в воздух, Нолан перерезал
канат. Его планер сейчас же перевернулся и пошел вниз на остроконечные
скалы. Я успел броситься на землю, когда обрывок каната хлестнул по
автомобилю, высадив лобовое стекло. Я поднял голову - Нолан парил в розовой
вышине над Кораллом D, и ветер, хранитель коралловых башен, плавно нес его
сквозь архипелаги кучевых облаков, отражавших предвечерний свет.
Пока я спешил к вороту, лопнул второй канат - малыш Мануэль устремился
вслед Нолану. Калека, неуклюжий краб на земле обернулся в воздухе птицей с
гигантскими крыльями, превзойдя и Нолана, и Ван Эйка. Они долго кружили над
коралловыми башнями, затем вместе соскользнули с небес на пустынную землю, и
песчаные дюны приветствовали их желтыми всплесками, ослепительными на фоне
черных облаков.
Пти Мануэль торжествовал. Он вышагивал вокруг меня, как карманный
Наполеончик, набирая пригорошнями битое стекло и разбрасывая его над
головой, словно кидал в воздух букеты.
Двумя месяцами позже, когда нам довелось повстречать Леонору Шанель,
наш восторг первооткрывателей успел иссякнуть. Сезон кончался, и поток
туристов совсем поредел. Иной раз мы вырезали свои статуи над пустым шоссе.
Бывало, Нолан даже не выходил из отеля - вылялся целый день в постели и пил.
Ван Эйк все чаще пропадал с перезрелыми дамами, и мы с Мануэлем выезжали
одни.
Но в тот день мы собрались все четверо, и вид облаков, поджидающих нас
над вершиной Коралла D, сразу прогнал нашу апатию. Уже через десять минут
три планера разом взмыли в воздух, и первые автолюбители стали тормозить на
шоссе.
Чернокрылый планер Нолана летел первым, круто забирая к вершине. Ван
Эйк чертил опасные зигзаги, демонстрируя свою лихость и белокурую гриву
незнакомке в топазовом кабриолете. Пти Мануэль в полосатой, как карамелька,
машине гонялся за ним, скользя и крутясь в завихрившемся воздухе. Он
вскидывал руки над головой и счастливо ругался - в небе ему было куда
уютнее, чем на земле.
Ван Эйк взялся за облако первым. Обелтая белую массу, он распылял
кристаллический йодид, ловко отсекая влажные клочья. Они отлетали, кружась,
как снежные хлопья. Когда искусственный дождь пролился на шоссе, стало
видно, что Ван Эйк делает исполинскую лошадиную голову.
Как всегда, зрителям пришлась по вкусу эта порция воздушного марципана.
Она важно плыла в сторону Багряных песков, а Ван Эйк вился над ней,
доделывая глаза и уши. Мануэль тем временем приступил ко второму облаку.
Вскоре из него показались знакомые черты. Крепкая челюсть, безвольный рот и
преувеличенно пышная грива - вырезая эту небесную карикатуру, Мануэль в
творческом азарте закладывал такие виражи, что концы его крыльев чуть не
ударялись друг о дурга.
Шарж на Ван Эйка был выполнен в его же собственном худшем стиле.
Мануэль лихо сел прямо рядом с моим автомобилем, подмигивая Ван Эйку,
который с кислой улыбкой выбирался из своего планера.
За считанные минуты над Кораллом D сформировалось новое облако, и
черный планер Нолана налетел на него хищной птицей. Ему что-то кричали с
шоссе, но он и не подумал снизиться: крылья планера трепетали, когда он
стремительно разделывался с облаком. Через несколько минут перед нами
предстало личико трехлетнего ребенка: толстые щечки, пухлый подбородок и
невинный ротик. На шоссе зааплодировали. Завертевшись над облаком, Нолан
повторно превратил его верх в кудряшки и банты.
Но я чувствовал, что это не все. В Нолане сидел какой-то холодный бес,
подбивавший его разрушать свою же работу всякий раз, как та выходила
удачной: казалось, для него невыносим был сам вид собственной скульптуры.
Вот он завис над своим облачным лицом, точно матадор, целящий в быка...
Пти Мануэль бросил сигарету, Ван Эйк и тот отвел глаза от туристок в
автомобилях. Снова по шоссе зашуршал дождь; облако изменилось, и кто-то из
зрителей раздраженно хлопнул дверцей, словно сиденьем в театре.
Над нами висел белый череп.
Несколькими движениями Нолан преобразил скульптуру; но в оскаленных
зубах и зияющих глазницах, в каждую из которых вместился бы автомобиль, все
еще угадывались детские черты.
Когда плачущий череп отплыл в сторону, волоча за собой последние
струйки дождя, я нехотя взял с заднего сидения свой старый летный шлем и
стал обходить машины. Две тронулись раньше, чем я подошел. Какого,
собственно, черта отставному, вполне обеспеченному офицеру ВВС понадобилось
так зарабатывать эти доллары?..
Ван Эйк догнал меня и забрал из рук шлем:
- Не сейчас, майор. Гляньте, кто к нам едет, - конец света, а?
Я огянулся и увидел белый "Роллс-ройс" и шофера в кремовом ливрее с
галунами. Молодая женщина в изящном деловом костюме наклонилась к
переговорному окошку - должно быть, давала ему указания. За ней в полумраке
салона мерцало драгоценностями лицо снежноволосой дамы, загадочное, как
образ мадонны в темном приморском гроте.
Планер Ван Эйка рванулся в небо, словно боялся упустить облако. Я
прищурился, отыскивая в высоте Нолана. Его не было видно, а Ван Эйк уже
вырезал из белой массы лицо кукольной Моны Лизы (столь же неприятно похожее
на настоящую, как гипсовые статуэтки Святой Девы - на Богоматерь).
Нолан налетел на эту мыльную Джоконду, как уличный мальчишка.
Вывернувшись из-за облака за спиной Ван Эйка, он проскочил его творение
насковзь, срезав крылом пухлую щеку. Потревоженное облако стало
разваливаться, нос и губы отплыли от лба, пенные клочья потянулись в
стороны...
Ван Эйк развернулся так резко, что планеры чуть не сцепились крыльями,
- и выпустил в Нолана заряд из йодидного пистолета. Раздался треск, в
воздухе замелькали черные тени. Ван Эйк вывалился из облака - его посадка
больше походила на падение.
- Шарль! - рявкнул я. - Какого черта ты тут разыгрываешь фон
Рихтгофена? Оставьте, Бога ради, друг друга в покое!
- Скажи это Нолану, майор, - отмахнулся Ван Эйк. - Я за его воздушное
пиратство не отвечаю. - Приподнявшись в кабине, Шарли холодно озирал клочья
обшивки на бортах.
Я повернулся и пошел к машине, решив про себя, что команду скульпторов
с Коралла D пора разгонять. Секретарша в белом "Роллс-Ройсе" открыла дверцу
и поманила меня рукой. Ее госпожа сидела неподвижно, не отводя от облачной
статуи своих обрамленных бриллиантами глаз. Только пряди белых волос,
свернувшихся на ее плече, чуть шевелились, подобно гнезду песчаных змей.
Я протянул молодой женщине свой летный шлем. Она глянула удивленно:
- Я не хочу летать - зачем это?
- На упокой души Микеланджело, Эда Кейнгольца и облачных скульпторов с
Коралла D.
- О господи! Может быть, у шофера есть наличные... Скажите, вы
выступаете еще где-нибудь?
- Выступаем? - Я перевел взгляд с этой милой юной особы на бледную
химеру, чьи окруженные драгоценными камнями глаза не отрывались от
обезглавленной Моны Лизы. - Мы не профессиональная труппа, как вы, вероятно
заметили. Ну и во всяком случае нам нужны подходящие облака. Где именно вы
хотите?..
- В Западной Лагуне. - Она достала блокнотик, переплетенный в змеиную
кожу.- У мисс Шанель будет серия садовых праздников. Она интересуется, не
хотите ли вы выступить - за хорошую плату, разумеется.
- Шанель? Леонора Шанель?
Лицо секретарши стало непроницаемым. (Зачем она закручивает волосы в
этот старомодный узелок? - подумал я. - Словно хочет за ним спрятаться от
мужских глаз.)
- Мисс Шанель проводит лето в Западной Лагуне. Кстати, я должна
подчеркнуть: мисс Шанель желает конфиденциальности. Вы поняли?
Я помолчал. Нолану надоело наконец летать в одиночку - он опустился с
видом оскорбленного Сирано. Ван Эйк тащил свой побитый планер к машине.
Малыш Мануэль вперевалку собирал наше имущество. В угасающем свете дня мы
действительно смахивали на бродячих циркачей.
- Пойдет,- решил я.- Все ясно. Только как насчет облаков, мисс?..
- Лэфферти, Беатриса Лэфферти. Мисс Шанель обеспечит облака.
Я обошел машины и поделил деньги между Ноланом, Ван Эйком и Мануэлем.
Они молча стояли в быстро сгущающихся сумерках, сжимая по нескольку мелких
банкнот.
Затянутой в перчатку рукой Леонора неторопливо открыла дверцу и вышла в
пустыню. Она скользила меж дюн - беловолосый призрак в плаще из индийских
кобр,- и песчаные облачка вздымались вокруг нее, потревоженные дерзкими
шагами. Леонора не смотрела на сухие колючки, выраставшие у ее ног: глаза ее
все еще были прикованны к тающим в воздухе видениям - облачному коню и
детскому черепу, расплывшемуся в полнеба.
В тот раз я так и не понял, что же представляет собой Леонора Шанель.
Дочь одного из ведущих финансистов мира, она наследовала и ему и своему
супругу - монакскому графу Луи Шанелю. Загадочные обстоятельства его смерти
( официально признанной самоубийством) сделали Леонору предметом множества
газетных сплетен. Скрываясь от журналистов, она разъезжала по всему свету,
ненадолго задерживаясь в своих многочисленных имениях - тенистая вилла в
Танжере сменялась альпийским домиком в снегах над Понетрезино, Палм-Спрингс
- Севильей и Микенами...
В этом добровольном изгнании она была почти недосягаема для газетчиков.
Лишь изредка в журналах попадались ее фотографии: мисс Шанель с герцогиней
Альба посещают католический приют в Испании, мисс Шанель с Сорейей принимают
солнечные ванны на вилле Дали в Порт-Льегате, мисс Шанель блистает в самом
избранном обществе на фоне блистающих волн Коста-Браво... И снова она
скрывалась из виду.
Но это изысканное затворничество не могло придать ей ореола светской
Гарбо, потому что за ней все годы тянулась тень подозрения. Смерть ее мужа
казалась необъяснимой. Граф был занят собой, пилотированием собственного
самолета, посещением археологических раскопок на Пелопоннесе; его любовница,
молодая красавица-ливанка, считалась одной из лучших в мире исполнительниц
Баха. Зачем было этому спокойному и добродушному эгоисту кончать с собой -
так и оставалось загадкой. Единственное многообещающее свидетельство - не
законченный графом поясной портрет Леоноры - по странной случайности погибло
перед самым процессом. Возможно, портрет передавал такие черты характера
модели, в которые она предпочитала не вдумываться...
Неделю спустя, накануне назначенного праздника, я подъезжал к владениям
Леоноры. Я уже понимал, почему ее капризнвы выбор пал на это занесенное
песками местечко в Западной Лагуне с его летаргией, знойным томлением и
зыбкой перспективой. Поющие статуи на пляже совсем одичали, их пение
срывалось на визг, когда я проносился мимо них по пустынной дороге.
Поверхность озера казалась гигантским радужным зеркалом, отражающим багрец и
киноварь береговых дюн. Три планера, бесшумно летевшие надо мной, бросали на
нее три тени цвета пурпура и цикламена.
Мы вступиили в пылающий мир. В полумиле от нас уже виднелись
причудливые очертания виллы, трепетавшие в раскаленном воздухе, словно она
готова была в любую секунду перенестись куда-то во времени и пространстве.
Позади, в тусклом мареве, угадывались крутые откосы широкого плато. Я остро
позавидовал Нолану с Мануэлем: здешние воздушные течения будут не чета нашим
у Коралла D!
Только когда я подъехал вплотную, дымка рассеялась - и я увидел облака.
Они висели в сотне футов над вершиной плато, точно перекрученные подушки
измученного бессонницей титана. Они клубились и вскипали на глазах, от них
отделялись куски, проваливались или вылетали вверх, как клочья в кипящем
котле. Попасть в такое варево на планере - страшнее, чем на шлюпке в
водоворот: за считанные секунды тебя может выбросить на тысячи футов вверх.
Эти драконы из пара и вихрей, шевелясь и сталкиваясь, проплывали над виллой,
уносились от озера в пустыню и там медленно таяли, пожираемые зноем.
Выезжая за ворота, я чуть не столкнулся с грузовиком, набитым
звукосветовой аппаратурой. Не меньше десятка слуг расставляли на веранде
золоченые стулья и разворачивали занавес. Беатриса Лэфферти подошла ко мне,
переступая через разбросанные кабели:
- Майор Паркер, вот ваши облака.
- Облака, сударыня? Это хищники, крылатые хищники. Мы занимаемся,
простите, резьбой по воздуху, а не объезжаем драконов!
- Не беспокойтесь: ничего, кроме резьбы, от вас не потребуется.- Ее
глаза лукаво блеснули.- Я думаю, вы уже поняли, что призваны здесь воплощать
только один образ?
- Саму мисс Шанель, разумеется? - Я взял ее под руку и повел по
балкону, выходящему на озеро.- А вам, по-моему нравится подчеркивать такие
вещи. Да пусть себе богачи заказывают что им нравится - хоть мрамор и
золото, хоть облака и плазму. Что тут такого? Искусство портрета всегда
нуждалось в меценатах.
- Господи, не здесь! - Беатриса пропустила лакея с кипой скатертей.
Когда тот прошел, она все-такие договорила:- Заказать себе портрет в
небесах, из воздуха и солнца! Кое-кто сказал бы, что от этого тянет
тщеславием - и еще худшими грехами...
- А именно? - поддразнил я.- Вы очень таинственны!
Беатриса посмотрел на меня отнюдь не секретарскими глазами:
- Это я вам скажу через месяц, когда истечет мой контракт. Ну, где же
ваша команда?
- Вон они, - я показал в небо над озером, где три планера кружились над
песчаной яхтой, вздымавшей облака сиреневой пыли. За спиной водителя сидела
Леонора Шанель в золотистом костюме из кожи аллигатора. Волосы ее скрывала
черная соломенная шляпка, но не узнать эту эффектную фигуру и резкий профиль
было невозможно.
Когда яхта причалила, Ван Эйк и Пти Мануэль устроили импровизированное
представление с обрывками облаков, мирно таявшими над озером. Ван Эйк
вырезал из них орхидею, сердце и улыбающиеся губы, а малыш - голову какаду,
двух одинаковых мышей и вензель "ЛШ". Пока они кружились и пикировали, иной
раз чиркая крыльями по воде, Леонора оставалась на набережной и любезно
приветствовала взмахом руки каждую из этих летучих банальностей.
Вскоре они приземлились на набережной. Леонора все еще ждала, чтобы
Нолан взялся за одну из туч, но он только и метался вверх и вниз над озером,
как усталая птица. Владетельница огненного края стояла неподвижно, словно
погруженная в тяжелые грезы; ее взгляд, прикованный к Нолану, не видел ни
шофера, ни моих товарищей, ни нас с Беатрисой. Воспомниания - каравеллы без
парусов - проплывали в сумрачной пустыне ее погасших глаз.
Леонора встречала гостей в декольтированном платье из органди и
сапфиров, ее обнаженные груди сверкали в ажурной броне контурных
драгоценностей. Тем временем Беатриса провела меня через стеклянные двери
бибилиотеки взглянуть коллекцию картин, собранную на вилле. Я насчитал их
больше двадцати: от величественных парадных портретов в гостинной (на одном
была подпись Аннигони, на другом - президента Королевской Академии) до
фантастических этюдов Дали и Френсиса Бэкона в столовой и баре. Где бы мы ни
проходили, отовсюду - из альковов, украшенных мраморными полуколоннами, из
узорных рамок на каминных полках, даже со стенных росписей на лестнице - на
нас смотрело одно и то же красивое и замкнутое лицо. Может быть, этот
чудовищный нарциссизим был последним прибежищем, единственным спасением в ее
бесконечном бегстве от реального мира?
В студии на крыше я увидел большую картину, блестевшую свежим лаком.
Это была явная пародия на сентиментальную манеру светских портретистов:
голубоватые тона и манерный поворот головы превращали портрет Леоноры в
образ мертвой Медеи. Дряблая кожа под правой щекой, гладкий лоб и стиснутый
рот придавали ей окоченелый вид: при всей своей точности портрет выглядел
жутковатым шаржем.
Я глянул на подписью
- Нолан! Боже, вы были здесь, когда он это писал?
- Я здесь всего два месяца - это было до меня. Она не пожелала
заказывать раму.
- Неудивительно, - я подошел к окну, поглядел вниз, на прикрытые
маркизами окна спален.- Значит, он жил _здесь_. А студию у Коралла D бросил.
- Но зачем Леонора опять пригласила его? Они же, должно быть...
- Чтобы он опять сделал ее потртеры - в размер всего неба. Я лучше знаю
Леонору Шанель, чем вы, Беатриса.
Мы вернулись мимо множества каминов, жардиньерок и канапе на веранду,
где Леонора принимала гостей. Нолан в белом замшевом костюме стоял с нею
рядом. Изредка он поглядывал на нее с высоты своего роста, словно забавляясь
мыслями о тех странных возможностях, какие самовлюбленнсть этой женщины
могла предоставить его мрачному юмору.
Леонора прижималась к его локтю. Обрамленные сапфирами глаза делали ее
похожей на языческую жрицу. Груди, окованные контруными драгоценностями,
были неподвижны, как притаившиеся змеи.
Ван Эйк представился с преувеличенным поклоном. За ним подошел Мануэль,
от волнения раскачиваясь больше обычного.
Рот Леоноры презрительно скривился, она смерила взглядом мою негнущуюся
ногу.
- Вы, Нолан, наполняете мир калеками. Этот ваш карлик - он что, тоже
летает?
Пти Мануэль так и не отвел от нее глаз. Они были влажны, как
раздавленные цветы.
Представление началось через час. Огромные облака, подсвеченные
закатным солнцем, висели над плато, как золоченые рамы для будущих картин.
Планер Ван Эйка спиралью поднимался к первому облаку, срывался и карабкался
снова, угадывая путь в сталкивающихся вихрях.
Когда обрисовались лоб и скулы, гладкие и безжизненные, точно из пены,
гости на веранде зааплодировали. Через пять минут, когда планер Ван Эйка
спустился к поверхности озера, я понял, что он превзошел самого себя.
Облитый светом прожекторов, спопровождаемый аккордами увертюры к
"Тристану" (динамики были установленны на склоне плато), потрет Леоноры
торжественно плыл над нами, источая мелкий дождь. Мне казалось, что он
раздувается от всей этой помпезности, словно гигантская резиновая игрушка.
Облако попалось удачное: до самой береговой линии оно сохраняло форму,
а потом сразу расплылось в вечернем воздухе, словно чья-то раздраженная рука
смахнула его с небосклона.
Пти Мануэль начал подъем, крутясь вокруг темного облака, словно уличный
сорванец вокруг мрачной толстухи. Он метался в разны стороны, как будто не
мог решить, что делать с этой непредсказуемой колонной холодного пара; потом
начал вырезать контуры женской головы. Кажется, никогда я не видел его таким
неуверенным. Едва он закончил, снова раздались аплодисменты, но вскоре
сменились хихиканьем и игривыми замечаниями. Приукрашенный портрет Леоноры
перекосился в воздухе, подхваченный встречными течениями. Челюсть
вытянулась, застывшая улыбка стала идиотической. За какую-то минуту
громадное подобие Леоноры Шанель вывернулось вниз головой.
Я сообразил отвести прожектора, и внимание зрителей обратилось к
чернокрылому планеру Нолана, взлетевшему к вершине нового облака. Обрывки
облачной ваты кружили в темнеющем воздухе, мелкий дождь скрывал до времени
его двусмысленное творение.
К моему удивлению, портрет вышел очень похожим. Взрыв аплодисментов,
несколько тактов из "Тангейзера" - и прожектора озарили элегантную голову.
Стоя среди гостей, Леонора подняла бокал в честь Нолана.
Озадаченный его благородством, я пригляделся к небесному лицу - и все
понял. Именно точность портрета заключала в себе жестокую иронию .
Обращенная вниз линия рта, вздернутый, чтобы натянуть кожу на шее,
подбородок, дряблое местечко под левой щекой - все было передано в облаке с
той убийственной дотошностью, что и в живописном портрете.
Гости толпились вокруг Леоноры, поздравляя ее с удачным представлением.
Она же не отводила глаз от своего облачного портрета, словно видела себя
впервые. На висках ее выступили вены...
Наконец голубые и розовые огни фейрверка затмили плывущее над озером
изображение.
Незадолго до рассвета мы с Беатрисой Лэфферти шли по пляжу, наступая на
скорлупу сгоревших ракет. На опустевшей веранде в лучах фонарей блестели
неубранные стулья. Едва мы дошли до ступеней, наверху раздался звон стекла и
женский возглас. Стеклянная дверь с треском растворилась; мужчина в белом
костюме торопливо пересек веранду.
Едва Нолан исчез в темноте, в освещенное пространство выступила Леонора
Шанель. Устремив взгляд в темные облака, клубящиеся над виллой, она рассеяно
обрывала драгоценности с глаз; они падали на плиты пола и слабо вспыхивали у
ее ног.
Из-под эстрады вдруг вывернулся Пти Мануэль и быстро пробежал на своих
кривых ножках во тьму.
За воротами взревел мотор. Леонора повернулась и медленно пошла в дом,
ступая по своим изломанным отражениям в осколках стекла.
Высокий блондин с холодными и жадными глазами шагнул ей наперерез из-за
© Copyright James G. Ballard "Cloud Sculptors of Coral-D"
© Copyright перевод millencolin182(а)yandex.ru
Date: 11 Oct 2005
---------------------------------------------------------------
Все лето облачные скульпторы, слетевшиеся с Багряных песков, кружили на
своих разрисованных планерах над коралловыми башнями, что высятся белыми
пагодами вдоль шоссе, уходящего к Западной Лагуне. Самая высокая из башен
зовется Кораллом D, и здесь, в восходящих потоках над песчаными отмелями,
почти всегда собираются лебединые стаи кучевых облаков. Взлетая над вершиной
Коралла D, мы вырезали из них единорогов и морских коньков, портреты
президентов и кинозвезд, фигуры ящериц и экзотических птиц. На нас глазели
снизу из машин, и холодный дождь падал на их пыльные крыши, струясь из
облачных обрезков, а наши воздушные статуи уплывалииз через пустыню в
сторону солнца.
Мы вырезали много причудливых скульптур, но самыми странными из них
были портреты Леоноры Шанель. Вспоминая жаркий день прошлого лета, когда она
приехала поглядеть из своего белого лимузина на облачных скульпторов с
Коралла D, я думаю: если бы мы сознавали тогда, с какой серъезностью эта
красивая, но безумная женщина смотрит на невесомые творения, проплывающие в
безмятежном небе над нею! Если бы знали, что придет час, когда ее портреты,
изваянные из ураганных туч, прольют грозовые слезы над мертвыми телами своих
скульпторов...
Я пришел на Багряные пески три месяца назад - отставной пилот, с трудом
привыкающий к сломанной ноге и мылси, что воздушная карьера кончена.
Однажды, заехав далеко в пустыню, я затормозил у корраловых башен на шоссе,
ведущем к Западной Лагуне. Рассматривая эти гигантские пагоды, вздымавшиеся
со дна высохшего моря, я услышал музыку с недалеких песчаных отмелей.
Ковыляя на костылях по осыпающемуся песку, я добрался до мелкой бухты в
дюнах, где поющие статуи медленно разрушались у входа в заброшенную студию.
Бывший хозяин оставил пустыне эту похожую на ангар постройку, меня же
какая-то неясная потребность заставляла возвращаться туда изо дня в день.
Обтачивая найденные там планки и брусья на древнем станке, я собирал больших
воздушных змеев, а потом и планеры с кабинами. Они раскачивались надо мною
на канатах, и в их причудливых очертаниях было что-то успокаивающее.
Однажды вечером, когда я подтягивал воротом своих змеев, рвавшихся
вверх над Корралом D, налетел внезапный шквал. Я вцепился в рукоятку ворота,
зарываясь костылями в песок, - и тут увидел двух человек, идущих ко мне по
осыпающимся дюнам. Один из них был маленький горбун с наивными детскими
глазами и уродливой челюстью, скошенной на сторону, как якорная лапа. Он
подтянул потрепанных змеев к земле. Помогая мне встать на костыли, он
заглянул в ангар, где блестела моя новая гордость: уже не змей, а настоящий
планер - с рулями высоты и рычагами управления.
Горбун приложил широкую ладонь к груди: - Пти Мануэли, акробат и
гиревик.
- Нолан! - позвал он, - погляди-ка!
Его товарищ сидел на корточках у поющих статуй и подкручивал спирали,
настраивая их в резонанс.
- Нолан - художник, - сообщил мне Мануэль. - Он вам такие планеры
сотворит - полетят как кондоры!
Высокий брюнет уже бродил между планерами, касаясь их крыльев легкими
руками скульптора. Мрачные глаза его смотрели исподлобья, как у скучающего
Гогена. Он глянул на мою загипсованную ногу, на летную куртку:
- Вы им сделали кабины, майор...
По одной этой фразе чувствовалось, насколько он меня понимает.
Помолчав, Нолан кивнул на коралловые башни, врезанные в вечернее небо.
- Запастись йодистым серебром - и можно резать по облакам.
Горбун кивнул мне одобряюще, в его глазах светились мечтательные
огоньки.
Вот так и появились облачные скульпторы с Коралла D. Я тоже считал себя
скульптором. Нет, я так и не поднялся в воздух, но выучил летать Нолана и
малыша Мануэля, а потом и Шарля Ван Эйка. Нолан встретил этого белокурого
пирата где-то в прибрежном кафе на Багряных песках и притащил к нам -
молчаливого тевтона с насмешливыми глазами и безвольным ртом. Сезон
окончился, богатые туристы с незамужними дочками вернулись на Красный берег,
и Ван Эйку стало скучно на Багряных песках.
- Майор Паркер - Шарль Ван Эйк, охотник за головами, - представил его
Нолан. - Женскими, разумеется. - Несмотря на их подспудное соперничество, я
чувствовал, что Ван Эйк внесет в нашу группу некую толику романтики.
Я сразу заподозрил, что студия в пустыне принадлежит Нолану, а мы все
служим какой-то его причуде. Но единственное, что меня тогда волновало, -
полеты.
Поначалу планеры на канатах осваивали восходящий поток воздуха над
меньшей из башен - Кораллом А, затем над более крутыми B и C и, наконец,
взмыли в мощных течениях вокруг Коралла D.
В один прекрасный день, едва я забросил их в воздух, Нолан перерезал
канат. Его планер сейчас же перевернулся и пошел вниз на остроконечные
скалы. Я успел броситься на землю, когда обрывок каната хлестнул по
автомобилю, высадив лобовое стекло. Я поднял голову - Нолан парил в розовой
вышине над Кораллом D, и ветер, хранитель коралловых башен, плавно нес его
сквозь архипелаги кучевых облаков, отражавших предвечерний свет.
Пока я спешил к вороту, лопнул второй канат - малыш Мануэль устремился
вслед Нолану. Калека, неуклюжий краб на земле обернулся в воздухе птицей с
гигантскими крыльями, превзойдя и Нолана, и Ван Эйка. Они долго кружили над
коралловыми башнями, затем вместе соскользнули с небес на пустынную землю, и
песчаные дюны приветствовали их желтыми всплесками, ослепительными на фоне
черных облаков.
Пти Мануэль торжествовал. Он вышагивал вокруг меня, как карманный
Наполеончик, набирая пригорошнями битое стекло и разбрасывая его над
головой, словно кидал в воздух букеты.
Двумя месяцами позже, когда нам довелось повстречать Леонору Шанель,
наш восторг первооткрывателей успел иссякнуть. Сезон кончался, и поток
туристов совсем поредел. Иной раз мы вырезали свои статуи над пустым шоссе.
Бывало, Нолан даже не выходил из отеля - вылялся целый день в постели и пил.
Ван Эйк все чаще пропадал с перезрелыми дамами, и мы с Мануэлем выезжали
одни.
Но в тот день мы собрались все четверо, и вид облаков, поджидающих нас
над вершиной Коралла D, сразу прогнал нашу апатию. Уже через десять минут
три планера разом взмыли в воздух, и первые автолюбители стали тормозить на
шоссе.
Чернокрылый планер Нолана летел первым, круто забирая к вершине. Ван
Эйк чертил опасные зигзаги, демонстрируя свою лихость и белокурую гриву
незнакомке в топазовом кабриолете. Пти Мануэль в полосатой, как карамелька,
машине гонялся за ним, скользя и крутясь в завихрившемся воздухе. Он
вскидывал руки над головой и счастливо ругался - в небе ему было куда
уютнее, чем на земле.
Ван Эйк взялся за облако первым. Обелтая белую массу, он распылял
кристаллический йодид, ловко отсекая влажные клочья. Они отлетали, кружась,
как снежные хлопья. Когда искусственный дождь пролился на шоссе, стало
видно, что Ван Эйк делает исполинскую лошадиную голову.
Как всегда, зрителям пришлась по вкусу эта порция воздушного марципана.
Она важно плыла в сторону Багряных песков, а Ван Эйк вился над ней,
доделывая глаза и уши. Мануэль тем временем приступил ко второму облаку.
Вскоре из него показались знакомые черты. Крепкая челюсть, безвольный рот и
преувеличенно пышная грива - вырезая эту небесную карикатуру, Мануэль в
творческом азарте закладывал такие виражи, что концы его крыльев чуть не
ударялись друг о дурга.
Шарж на Ван Эйка был выполнен в его же собственном худшем стиле.
Мануэль лихо сел прямо рядом с моим автомобилем, подмигивая Ван Эйку,
который с кислой улыбкой выбирался из своего планера.
За считанные минуты над Кораллом D сформировалось новое облако, и
черный планер Нолана налетел на него хищной птицей. Ему что-то кричали с
шоссе, но он и не подумал снизиться: крылья планера трепетали, когда он
стремительно разделывался с облаком. Через несколько минут перед нами
предстало личико трехлетнего ребенка: толстые щечки, пухлый подбородок и
невинный ротик. На шоссе зааплодировали. Завертевшись над облаком, Нолан
повторно превратил его верх в кудряшки и банты.
Но я чувствовал, что это не все. В Нолане сидел какой-то холодный бес,
подбивавший его разрушать свою же работу всякий раз, как та выходила
удачной: казалось, для него невыносим был сам вид собственной скульптуры.
Вот он завис над своим облачным лицом, точно матадор, целящий в быка...
Пти Мануэль бросил сигарету, Ван Эйк и тот отвел глаза от туристок в
автомобилях. Снова по шоссе зашуршал дождь; облако изменилось, и кто-то из
зрителей раздраженно хлопнул дверцей, словно сиденьем в театре.
Над нами висел белый череп.
Несколькими движениями Нолан преобразил скульптуру; но в оскаленных
зубах и зияющих глазницах, в каждую из которых вместился бы автомобиль, все
еще угадывались детские черты.
Когда плачущий череп отплыл в сторону, волоча за собой последние
струйки дождя, я нехотя взял с заднего сидения свой старый летный шлем и
стал обходить машины. Две тронулись раньше, чем я подошел. Какого,
собственно, черта отставному, вполне обеспеченному офицеру ВВС понадобилось
так зарабатывать эти доллары?..
Ван Эйк догнал меня и забрал из рук шлем:
- Не сейчас, майор. Гляньте, кто к нам едет, - конец света, а?
Я огянулся и увидел белый "Роллс-ройс" и шофера в кремовом ливрее с
галунами. Молодая женщина в изящном деловом костюме наклонилась к
переговорному окошку - должно быть, давала ему указания. За ней в полумраке
салона мерцало драгоценностями лицо снежноволосой дамы, загадочное, как
образ мадонны в темном приморском гроте.
Планер Ван Эйка рванулся в небо, словно боялся упустить облако. Я
прищурился, отыскивая в высоте Нолана. Его не было видно, а Ван Эйк уже
вырезал из белой массы лицо кукольной Моны Лизы (столь же неприятно похожее
на настоящую, как гипсовые статуэтки Святой Девы - на Богоматерь).
Нолан налетел на эту мыльную Джоконду, как уличный мальчишка.
Вывернувшись из-за облака за спиной Ван Эйка, он проскочил его творение
насковзь, срезав крылом пухлую щеку. Потревоженное облако стало
разваливаться, нос и губы отплыли от лба, пенные клочья потянулись в
стороны...
Ван Эйк развернулся так резко, что планеры чуть не сцепились крыльями,
- и выпустил в Нолана заряд из йодидного пистолета. Раздался треск, в
воздухе замелькали черные тени. Ван Эйк вывалился из облака - его посадка
больше походила на падение.
- Шарль! - рявкнул я. - Какого черта ты тут разыгрываешь фон
Рихтгофена? Оставьте, Бога ради, друг друга в покое!
- Скажи это Нолану, майор, - отмахнулся Ван Эйк. - Я за его воздушное
пиратство не отвечаю. - Приподнявшись в кабине, Шарли холодно озирал клочья
обшивки на бортах.
Я повернулся и пошел к машине, решив про себя, что команду скульпторов
с Коралла D пора разгонять. Секретарша в белом "Роллс-Ройсе" открыла дверцу
и поманила меня рукой. Ее госпожа сидела неподвижно, не отводя от облачной
статуи своих обрамленных бриллиантами глаз. Только пряди белых волос,
свернувшихся на ее плече, чуть шевелились, подобно гнезду песчаных змей.
Я протянул молодой женщине свой летный шлем. Она глянула удивленно:
- Я не хочу летать - зачем это?
- На упокой души Микеланджело, Эда Кейнгольца и облачных скульпторов с
Коралла D.
- О господи! Может быть, у шофера есть наличные... Скажите, вы
выступаете еще где-нибудь?
- Выступаем? - Я перевел взгляд с этой милой юной особы на бледную
химеру, чьи окруженные драгоценными камнями глаза не отрывались от
обезглавленной Моны Лизы. - Мы не профессиональная труппа, как вы, вероятно
заметили. Ну и во всяком случае нам нужны подходящие облака. Где именно вы
хотите?..
- В Западной Лагуне. - Она достала блокнотик, переплетенный в змеиную
кожу.- У мисс Шанель будет серия садовых праздников. Она интересуется, не
хотите ли вы выступить - за хорошую плату, разумеется.
- Шанель? Леонора Шанель?
Лицо секретарши стало непроницаемым. (Зачем она закручивает волосы в
этот старомодный узелок? - подумал я. - Словно хочет за ним спрятаться от
мужских глаз.)
- Мисс Шанель проводит лето в Западной Лагуне. Кстати, я должна
подчеркнуть: мисс Шанель желает конфиденциальности. Вы поняли?
Я помолчал. Нолану надоело наконец летать в одиночку - он опустился с
видом оскорбленного Сирано. Ван Эйк тащил свой побитый планер к машине.
Малыш Мануэль вперевалку собирал наше имущество. В угасающем свете дня мы
действительно смахивали на бродячих циркачей.
- Пойдет,- решил я.- Все ясно. Только как насчет облаков, мисс?..
- Лэфферти, Беатриса Лэфферти. Мисс Шанель обеспечит облака.
Я обошел машины и поделил деньги между Ноланом, Ван Эйком и Мануэлем.
Они молча стояли в быстро сгущающихся сумерках, сжимая по нескольку мелких
банкнот.
Затянутой в перчатку рукой Леонора неторопливо открыла дверцу и вышла в
пустыню. Она скользила меж дюн - беловолосый призрак в плаще из индийских
кобр,- и песчаные облачка вздымались вокруг нее, потревоженные дерзкими
шагами. Леонора не смотрела на сухие колючки, выраставшие у ее ног: глаза ее
все еще были прикованны к тающим в воздухе видениям - облачному коню и
детскому черепу, расплывшемуся в полнеба.
В тот раз я так и не понял, что же представляет собой Леонора Шанель.
Дочь одного из ведущих финансистов мира, она наследовала и ему и своему
супругу - монакскому графу Луи Шанелю. Загадочные обстоятельства его смерти
( официально признанной самоубийством) сделали Леонору предметом множества
газетных сплетен. Скрываясь от журналистов, она разъезжала по всему свету,
ненадолго задерживаясь в своих многочисленных имениях - тенистая вилла в
Танжере сменялась альпийским домиком в снегах над Понетрезино, Палм-Спрингс
- Севильей и Микенами...
В этом добровольном изгнании она была почти недосягаема для газетчиков.
Лишь изредка в журналах попадались ее фотографии: мисс Шанель с герцогиней
Альба посещают католический приют в Испании, мисс Шанель с Сорейей принимают
солнечные ванны на вилле Дали в Порт-Льегате, мисс Шанель блистает в самом
избранном обществе на фоне блистающих волн Коста-Браво... И снова она
скрывалась из виду.
Но это изысканное затворничество не могло придать ей ореола светской
Гарбо, потому что за ней все годы тянулась тень подозрения. Смерть ее мужа
казалась необъяснимой. Граф был занят собой, пилотированием собственного
самолета, посещением археологических раскопок на Пелопоннесе; его любовница,
молодая красавица-ливанка, считалась одной из лучших в мире исполнительниц
Баха. Зачем было этому спокойному и добродушному эгоисту кончать с собой -
так и оставалось загадкой. Единственное многообещающее свидетельство - не
законченный графом поясной портрет Леоноры - по странной случайности погибло
перед самым процессом. Возможно, портрет передавал такие черты характера
модели, в которые она предпочитала не вдумываться...
Неделю спустя, накануне назначенного праздника, я подъезжал к владениям
Леоноры. Я уже понимал, почему ее капризнвы выбор пал на это занесенное
песками местечко в Западной Лагуне с его летаргией, знойным томлением и
зыбкой перспективой. Поющие статуи на пляже совсем одичали, их пение
срывалось на визг, когда я проносился мимо них по пустынной дороге.
Поверхность озера казалась гигантским радужным зеркалом, отражающим багрец и
киноварь береговых дюн. Три планера, бесшумно летевшие надо мной, бросали на
нее три тени цвета пурпура и цикламена.
Мы вступиили в пылающий мир. В полумиле от нас уже виднелись
причудливые очертания виллы, трепетавшие в раскаленном воздухе, словно она
готова была в любую секунду перенестись куда-то во времени и пространстве.
Позади, в тусклом мареве, угадывались крутые откосы широкого плато. Я остро
позавидовал Нолану с Мануэлем: здешние воздушные течения будут не чета нашим
у Коралла D!
Только когда я подъехал вплотную, дымка рассеялась - и я увидел облака.
Они висели в сотне футов над вершиной плато, точно перекрученные подушки
измученного бессонницей титана. Они клубились и вскипали на глазах, от них
отделялись куски, проваливались или вылетали вверх, как клочья в кипящем
котле. Попасть в такое варево на планере - страшнее, чем на шлюпке в
водоворот: за считанные секунды тебя может выбросить на тысячи футов вверх.
Эти драконы из пара и вихрей, шевелясь и сталкиваясь, проплывали над виллой,
уносились от озера в пустыню и там медленно таяли, пожираемые зноем.
Выезжая за ворота, я чуть не столкнулся с грузовиком, набитым
звукосветовой аппаратурой. Не меньше десятка слуг расставляли на веранде
золоченые стулья и разворачивали занавес. Беатриса Лэфферти подошла ко мне,
переступая через разбросанные кабели:
- Майор Паркер, вот ваши облака.
- Облака, сударыня? Это хищники, крылатые хищники. Мы занимаемся,
простите, резьбой по воздуху, а не объезжаем драконов!
- Не беспокойтесь: ничего, кроме резьбы, от вас не потребуется.- Ее
глаза лукаво блеснули.- Я думаю, вы уже поняли, что призваны здесь воплощать
только один образ?
- Саму мисс Шанель, разумеется? - Я взял ее под руку и повел по
балкону, выходящему на озеро.- А вам, по-моему нравится подчеркивать такие
вещи. Да пусть себе богачи заказывают что им нравится - хоть мрамор и
золото, хоть облака и плазму. Что тут такого? Искусство портрета всегда
нуждалось в меценатах.
- Господи, не здесь! - Беатриса пропустила лакея с кипой скатертей.
Когда тот прошел, она все-такие договорила:- Заказать себе портрет в
небесах, из воздуха и солнца! Кое-кто сказал бы, что от этого тянет
тщеславием - и еще худшими грехами...
- А именно? - поддразнил я.- Вы очень таинственны!
Беатриса посмотрел на меня отнюдь не секретарскими глазами:
- Это я вам скажу через месяц, когда истечет мой контракт. Ну, где же
ваша команда?
- Вон они, - я показал в небо над озером, где три планера кружились над
песчаной яхтой, вздымавшей облака сиреневой пыли. За спиной водителя сидела
Леонора Шанель в золотистом костюме из кожи аллигатора. Волосы ее скрывала
черная соломенная шляпка, но не узнать эту эффектную фигуру и резкий профиль
было невозможно.
Когда яхта причалила, Ван Эйк и Пти Мануэль устроили импровизированное
представление с обрывками облаков, мирно таявшими над озером. Ван Эйк
вырезал из них орхидею, сердце и улыбающиеся губы, а малыш - голову какаду,
двух одинаковых мышей и вензель "ЛШ". Пока они кружились и пикировали, иной
раз чиркая крыльями по воде, Леонора оставалась на набережной и любезно
приветствовала взмахом руки каждую из этих летучих банальностей.
Вскоре они приземлились на набережной. Леонора все еще ждала, чтобы
Нолан взялся за одну из туч, но он только и метался вверх и вниз над озером,
как усталая птица. Владетельница огненного края стояла неподвижно, словно
погруженная в тяжелые грезы; ее взгляд, прикованный к Нолану, не видел ни
шофера, ни моих товарищей, ни нас с Беатрисой. Воспомниания - каравеллы без
парусов - проплывали в сумрачной пустыне ее погасших глаз.
Леонора встречала гостей в декольтированном платье из органди и
сапфиров, ее обнаженные груди сверкали в ажурной броне контурных
драгоценностей. Тем временем Беатриса провела меня через стеклянные двери
бибилиотеки взглянуть коллекцию картин, собранную на вилле. Я насчитал их
больше двадцати: от величественных парадных портретов в гостинной (на одном
была подпись Аннигони, на другом - президента Королевской Академии) до
фантастических этюдов Дали и Френсиса Бэкона в столовой и баре. Где бы мы ни
проходили, отовсюду - из альковов, украшенных мраморными полуколоннами, из
узорных рамок на каминных полках, даже со стенных росписей на лестнице - на
нас смотрело одно и то же красивое и замкнутое лицо. Может быть, этот
чудовищный нарциссизим был последним прибежищем, единственным спасением в ее
бесконечном бегстве от реального мира?
В студии на крыше я увидел большую картину, блестевшую свежим лаком.
Это была явная пародия на сентиментальную манеру светских портретистов:
голубоватые тона и манерный поворот головы превращали портрет Леоноры в
образ мертвой Медеи. Дряблая кожа под правой щекой, гладкий лоб и стиснутый
рот придавали ей окоченелый вид: при всей своей точности портрет выглядел
жутковатым шаржем.
Я глянул на подписью
- Нолан! Боже, вы были здесь, когда он это писал?
- Я здесь всего два месяца - это было до меня. Она не пожелала
заказывать раму.
- Неудивительно, - я подошел к окну, поглядел вниз, на прикрытые
маркизами окна спален.- Значит, он жил _здесь_. А студию у Коралла D бросил.
- Но зачем Леонора опять пригласила его? Они же, должно быть...
- Чтобы он опять сделал ее потртеры - в размер всего неба. Я лучше знаю
Леонору Шанель, чем вы, Беатриса.
Мы вернулись мимо множества каминов, жардиньерок и канапе на веранду,
где Леонора принимала гостей. Нолан в белом замшевом костюме стоял с нею
рядом. Изредка он поглядывал на нее с высоты своего роста, словно забавляясь
мыслями о тех странных возможностях, какие самовлюбленнсть этой женщины
могла предоставить его мрачному юмору.
Леонора прижималась к его локтю. Обрамленные сапфирами глаза делали ее
похожей на языческую жрицу. Груди, окованные контруными драгоценностями,
были неподвижны, как притаившиеся змеи.
Ван Эйк представился с преувеличенным поклоном. За ним подошел Мануэль,
от волнения раскачиваясь больше обычного.
Рот Леоноры презрительно скривился, она смерила взглядом мою негнущуюся
ногу.
- Вы, Нолан, наполняете мир калеками. Этот ваш карлик - он что, тоже
летает?
Пти Мануэль так и не отвел от нее глаз. Они были влажны, как
раздавленные цветы.
Представление началось через час. Огромные облака, подсвеченные
закатным солнцем, висели над плато, как золоченые рамы для будущих картин.
Планер Ван Эйка спиралью поднимался к первому облаку, срывался и карабкался
снова, угадывая путь в сталкивающихся вихрях.
Когда обрисовались лоб и скулы, гладкие и безжизненные, точно из пены,
гости на веранде зааплодировали. Через пять минут, когда планер Ван Эйка
спустился к поверхности озера, я понял, что он превзошел самого себя.
Облитый светом прожекторов, спопровождаемый аккордами увертюры к
"Тристану" (динамики были установленны на склоне плато), потрет Леоноры
торжественно плыл над нами, источая мелкий дождь. Мне казалось, что он
раздувается от всей этой помпезности, словно гигантская резиновая игрушка.
Облако попалось удачное: до самой береговой линии оно сохраняло форму,
а потом сразу расплылось в вечернем воздухе, словно чья-то раздраженная рука
смахнула его с небосклона.
Пти Мануэль начал подъем, крутясь вокруг темного облака, словно уличный
сорванец вокруг мрачной толстухи. Он метался в разны стороны, как будто не
мог решить, что делать с этой непредсказуемой колонной холодного пара; потом
начал вырезать контуры женской головы. Кажется, никогда я не видел его таким
неуверенным. Едва он закончил, снова раздались аплодисменты, но вскоре
сменились хихиканьем и игривыми замечаниями. Приукрашенный портрет Леоноры
перекосился в воздухе, подхваченный встречными течениями. Челюсть
вытянулась, застывшая улыбка стала идиотической. За какую-то минуту
громадное подобие Леоноры Шанель вывернулось вниз головой.
Я сообразил отвести прожектора, и внимание зрителей обратилось к
чернокрылому планеру Нолана, взлетевшему к вершине нового облака. Обрывки
облачной ваты кружили в темнеющем воздухе, мелкий дождь скрывал до времени
его двусмысленное творение.
К моему удивлению, портрет вышел очень похожим. Взрыв аплодисментов,
несколько тактов из "Тангейзера" - и прожектора озарили элегантную голову.
Стоя среди гостей, Леонора подняла бокал в честь Нолана.
Озадаченный его благородством, я пригляделся к небесному лицу - и все
понял. Именно точность портрета заключала в себе жестокую иронию .
Обращенная вниз линия рта, вздернутый, чтобы натянуть кожу на шее,
подбородок, дряблое местечко под левой щекой - все было передано в облаке с
той убийственной дотошностью, что и в живописном портрете.
Гости толпились вокруг Леоноры, поздравляя ее с удачным представлением.
Она же не отводила глаз от своего облачного портрета, словно видела себя
впервые. На висках ее выступили вены...
Наконец голубые и розовые огни фейрверка затмили плывущее над озером
изображение.
Незадолго до рассвета мы с Беатрисой Лэфферти шли по пляжу, наступая на
скорлупу сгоревших ракет. На опустевшей веранде в лучах фонарей блестели
неубранные стулья. Едва мы дошли до ступеней, наверху раздался звон стекла и
женский возглас. Стеклянная дверь с треском растворилась; мужчина в белом
костюме торопливо пересек веранду.
Едва Нолан исчез в темноте, в освещенное пространство выступила Леонора
Шанель. Устремив взгляд в темные облака, клубящиеся над виллой, она рассеяно
обрывала драгоценности с глаз; они падали на плиты пола и слабо вспыхивали у
ее ног.
Из-под эстрады вдруг вывернулся Пти Мануэль и быстро пробежал на своих
кривых ножках во тьму.
За воротами взревел мотор. Леонора повернулась и медленно пошла в дом,
ступая по своим изломанным отражениям в осколках стекла.
Высокий блондин с холодными и жадными глазами шагнул ей наперерез из-за